Про карельсную баньку и про разницу между чурбаном и лесорубом

Карел без баньки — это не карел, а уж он и сам даже не знает, кто он… Просто непонятно, кто он такой!

Как же можно жить без баньки?

Зимой, в самый злой мороз, когда речки выстывают до дна и могучие сосны трещат, поеживаясь от холода, что спасает продрогшего лесоруба или охотника?

Банька!

А сырой, дождливой осенью, когда все кругом мокро и туман такой плотный — хоть выжимай его! — что спасает от простуды и ломоты в костях рыбака или пахаря?

Банька!

А летом, когда от зари до зари стучит топор и кости зудят от работы и кажется, уже сил нет добраться до порога дома, что прогоняет усталость и возвращает силы?

Банька!

Неказиста она на вид да и внутри красой не блещет, а все же, как добрая волшебница, спасает от бед и напастей.

«Вели уж баня тебя не лечит, то ложись и помирай», — говорят старые карелы больному.

Потому что банька лечит от любой хвори — и от кашля, и от круженья головы, и от болей в пояснице, и от лихорадки, и от корчей, и от колотья. Только нужно натопить ее пожарче, да душистых веников навязать, да воды натаскать вдосталь.

…Отец и Кумоха пришли с подсеки домой, едва ноги волочили, а зашли в баньку, да как дохнуло на них жаром да хвоей (сосновую смолку в камни мать бросила для духа лесного), да как ухнуло от первого ковша воды паром, да как зашипели камни — усталое тело вздохнуло свободно и радостно.

Деревянный потолок каплями, как росой, покрылся. На полке такой жар, словно само солнце под доски засунули.

Кумоха взял в обе руки по венику березовому да как прошелся ими по отцовской спине — только закряхтел от удовольствия старик.

А по пяткам отца парил Кумоха веником еловым: есть такое поверье, что все болезни из тела выходят, когда еловый веник по пяткам бьет.

Парились так отец с сыном в баньке часа два, и так им легко стало, хоть снова в лес еще одну подсеку рубить!

Облепленные березовым листом, среди кучи разбитых веников, красные, распаренные, они сидели в клубах пара.

— Сколько ни мойся, чище воды не будешь! — сказал отец.

Борода, как плющ, окутывала его тело. После парки и колено не свербело, и в боку уже не кололо, и в шее не сверлило. Он отжал мокрую бороду, посмотрел на сына. Кумоха задумчиво обирал с себя прилипшие березовые листья — следы, оставленные веником. Глаза отца и сына встретились. И оба поняли, что они думают об одном и том же — о Тайпо.

Отец вздохнул, пожал плечами.

«Даже не знаю, сколько мы ему должны», — понял Кумоха.

Кумоха закряхтел огорченно: сыну отца наставлять не положено, но как же это своих долгов не знать? Ведь обведет должников богатый хозяин вокруг пальца, обязательно обведет!

Понял Кумоха, что выход один остается: идти в работники к Тайпо. Сделать так, как сказал богатый хозяин. Три года? Там видно будет… Время ведь и не по годам можно считать, а по делам.

— Ладно, — ударив себя веником, сказал Кумоха. — Завтра пойду к Тайпо…

Бежали в лесу тропки и стежки, вились, змеились, сходились и расходились. Чем к селу ближе, тем их больше, тем они приметнее среди палой листвы. Наконец, как нитки сплетаются в веревку, сплелись они все вместе, стали дорожкой, а та слилась с другими и обратилась в дорогу.

Дорога лесная вся в узлах корней, в хребтинах — из земли, как ребра большого зверя, корни лезут. По краям дорога изъедена, будто ее по ночам дикие звери грызут. Но все-таки дорога! Значит, и село близко!

А в селе самый большой двор и самый большой дом у Тайпо.

Возле церкви богатый хозяин построился. Хитро дом стоит: издали если смотреть, то крест словно в крышу Тайпо воткнут.

Постройки во дворе богача приземистые, коренастые, как сам Тайпо. Амбар, зерном набитый, словно брюхо обжоры, вперед торчит. Забор крепкий, бревенчатый. Ворота сразу не откроешь: сначала одну створку отвести надо, потом вторую— уж очень тяжелы.

Кумоха стучать в ворота не стал, ухватился за гребень забора да и перемахнул через него.

Собака, что на цепи сидела, так ему удивилась, что даже не тявкнула. А сам Танпо посреди двора стоял, трубку курил, даже и не вздрогнул, словно ждал Кумоху. Только борода ходуном заходила и в глазах рыжие костры от радости заполыхали.

— Отец… — глубоко затянулся Тайпо и словно вместе с дымом выдохнул слово, — прислал?

Кумоха кивнул.

Богатый хозяин вперед пошел, Кумохе, как исправному работнику, положено следом шагать.

Подошли к сараю. Наверху сеновал. Тайно трубкой показал на сено.

— Тепло, — сказал Тайпо.

Кумоха понял: пока еще тепло, можно спать здесь.

Опять кивнул согласно и забросил свою тощую котомку на сено.

Из дома вышел лежебока Юсси. Его безоблачные голубые глаза с интересом уставились на Кумоху. Парни были ровесниками и встречались не один раз, но Юсси каждый раз рассматривал Кумоху так, словно впервые его видел.

Рослый, широкоплечий Кумоха казался вдвое больше плотненького, узкоплечего, уже слегка пополневшего Юсси. Когда Юсси подошел к Кумохе вплотную, то оказалось, что соломенно-золотистая борода Кумохи достает Юсси до затылка.

— Сын, — сказал Тайпо, кивнув на Юсси.

— Знаю! — Кумоха похлопал Юсси по плечу. — Здравствуй!

Лежебоку это рассердило: его, хозяйского сына, по плечу, как ровню, бьет работник!

Он отошел на шаг от Кумохи, оглядел его.

— Этот чурбан будет нашим работником? — спросил Юсси отца.

Тайпо кивнул.

Кумоха огляделся по сторонам.

— Чего смотришь? — усмехнулся Юсси.

— Где, какой чурбан? — Кумоха недоуменно посмотрел на Юсси.

— Чурбан — это ты! — радостно засмеялся Юсси.

Кумоха молча и неторопливо схватил Юсси за плечи так, что тот рукой шевельнуть не мог. Потом, шумно вздохнув, метнул лежебоку, как бревно, прямо на сеновал.

Юсси что-то пискнул на лету и уткнулся головой в сено.

Тайпо испугался, даже заговорил быстро, без обычных пауз между словами, борода заметалась туда-сюда:

— А ежели бы ты не в сено, а в жернов попал?

— Да, пожалуй, жернов мог бы разбиться, — задумчиво промолвил Кумоха, и в глазах его сверкнули веселые искры. — Но я точно метил — в сено. Оно мягче.

Юсси вылез из сена, отплевываясь и чихая, спустился по лестнице вниз. Он долго вытаскивал сухие травинки изо рта, ушей, носа, бороды и усов.

Тайпо успокоился, невозмутимо продолжал курить трубку.

— Будешь знать разницу между чурбаном и лесорубом, — сказал Кумоха.

— Чхи… кхе… хе… — отозвался Юсси.

— Будет, — за сына ответил богатый хозяин — Теперь будет.

Юсси беззлобно погрозил кулаком Кумохе и поплелся к дому.

— Обиделся почему-то! — удивился Кумоха и засмеялся так громко, что собака на цепи вздрогнула и залаяла.

— Молодой еще, — кивнул вслед сыну Тайпо. — При доме держу.

— Пусть на работе в лесу помучается, человеком станет, — сказал Кумоха.

— Он… болеет немного… — отвел рыжие глаза Тайпо.

— Сытый, известно, болеет от безделья.

— Ну, ты у меня!.. — с угрозой произнес богач. — От безделья не заболеешь!

— Значит, сыт я буду? — весело спросил Кумоха. — И на том спасибо, хозяин!

— Дома и вода — еда.

— Так это ты, хозяин, у себя дома, а я нет. Мне одной воды мало.

— Что ж, молоком тебя поить? — Глаза Тайпо угрожаю-ще потемнели.

— А мне в пищу годится все, что мягче камня, — улыбнулся Кумоха.

Пока шел этот разговор, солнце уже успело миновать крест на церкви и начало склоняться к западу.

— Слышал я про тебя всякое, — запыхтел трубкой Тайпо. — Своевольничать любишь. Силы девать некуда. Вон как бедного Юсси швырнул… И на каких хлебах тебя отец таким вырастил!.. Работать у меня будешь, как я сказал, три года. Делать все, что прикажу. Если чего не осилишь, еще год прибавляется. Два приказа не выполнишь — два года прикину…

— Чего уж яснее, — сказал Кумоха.

— Три ошибки сделаешь — на три лишних года останешься…

— Я до десяти считать умею, хозяин. И работы не боюсь. Но и у меня есть условие.

— Работники свои условия будут ставить тогда, когда моя трубка без табака задымит! — рассердился Тайпо.

Но Кумоха, словно не замечая слов хозяина, продолжал: — Чтобы, кроме тебя, мне никто не приказывал. Ни твоя жена, ни твой сынок Юсси. Только тебя одного слушать буду — запомни.

Тайпо согласно кивнул головой. Ему понравилось, что Кумоха, лесоруб неотесанный, пень пнем, а власть хозяина признает.

— Значит, подрядились, — выколачивая трубку и пряча ее в карман, произнес Тайпо. — Теперь, в случае чего, пеняй на себя!

Солнце успело уже сесть на верхушки далекого леса, и на село начали спускаться сумерки. А от сумерек до ночи, как известно, рукой подать.

Богач пошел в дом, а Кумоха взобрался на сеновал.

Загрузка...