Лига запуганных мужчин

17

Примерно до Восемьдесят шестой улицы я держался Западной части города, а затем рванул напрямик через парк. Правда, на газ я давил только в пределах разрешенной скорости, так как не мог себе позволить, чтобы меня задержали. Чувствовал я себя одновременно и прекрасно, и страшно глупо, и то и другое сразу. Дело наше наконец-то закрутилось, я снова действовал, и это было для нас просто блеск, но с другой стороны рассказ Фреда о том, что там произошло, дополненный комментариями Вульфа, явно указывал на бурю. Я свернул влево на Пятую авеню, оставалось проехать всего лишь пять кварталов.

Вблизи дома Бертона на Девяностой улице я остановился, выключил мотор и выскочил на тротуар. Повсюду вокруг виднелись запертые подъезды огромных жилых домов. Я пошел на восток и почти у самого входа в нужный мне дом заметил, что навстречу мне откуда-то рысью выбежал Фред Даркин. Я остановился, а он кивком указал назад, за спину, и понесся на запад. Я побежал за ним. Мне пришлось бежать до конца квартала, я догнал его лишь после того, как он свернул за угол.

Я крикнул ему:

— Эй, у меня что — проказа? Скажи что-нибудь наконец.

— Я не хотел, чтобы швейцар заметил тебя вместе со мной. Он видел, как меня подзаловили и выгнали, когда я тебе позвонил.

— Это ужасно. Теперь мне придется встречаться с тобой на Центральном вокзале. Ну и что?

— Просто его сцапали, и все. Мы сопровождали его, шпик из города и я прибыли сюда в семь тридцать. Без Розочки у нас все идет просто великолепно. Естественно, мы знали, кто здесь живет, еще подебати-ровали о том, нужно ли звонить, и договорились, что не надо. Решили, что зайдем в главный холл, а когда этот тип в холле начал ворчать, Мерфи — это тот самый городской сыщик — сунул ему под нос свой значок, и он заткнулся. Люди все время входили и выходили. Там у них два лифта. И тут двери одного лифта распахиваются, и выбегает женщина, глаза у нее чуть не вылезают на лоб, и орет: «Где доктор Фостер, задержите доктора Фостера», а этот тип в холле говорит, что только что видел, как тот вышел из дома. Тогда эта баба бежит на улицу и кричит: «Доктор Фостер!», — а Мерфи хватает ее за плечо и спрашивает, почему бы ей не позвать доктора Бертона. А она так странно как-то на него посмотрела и говорит, что доктора Бертона застрелили. Мерфи, понятно, ее отпустил и понесся в лифт, и только по дороге на пятый этаж заметил, что я еду вместе с ним, и говорит…

— Ну, давай же, Бога ради, продолжай!

— О’кей. Дверь в квартиру Бертона была распахнута. Все толпились в первой комнате, туда мы и вошли. Там были две женщины, одна скулила, как больная собака, и металась у телефона, а вторая стояла на коленях над человеком, лежащим на полу. Этот наш паралитик сидел на стуле и выглядел так, словно он ждет своей очереди у парикмахера. У нас там были полны руки работы. Парень на полу был мертв. Мерфи пошел к телефону, а я осмотрелся вокруг. Пистолет, автоматический кольт, лежал на полу у ножки одного из стульев, рядом со столом в центре комнаты. Я подошел к Чейпину и прикинул, нет ли у него еще какой-нибудь игрушки. Женщина, которая склонялась над убитым, начала подниматься, я помог ей встать и отвел ее в сторону. Тут вошли двое: доктор и швейцар. Мерфи дозвонился, подошел к Чейпину и надел ему наручники. Я оставался с той женщиной, а когда появились два копа из участка, вывел ее из комнаты. Вернулась женщина, которая бегала за доктором Фостером, обошла всю квартиру и потом увела от меня ту, другую женщину, куда-то ее спрятала. Я пошел с ними, но увидел письменный стол с телефоном и решил позвонить вам. Но полицейский из участка, который шнырял поблизости, услышал, что я звоню, и мне пришлось это дело прекратить. Он вывел меня вниз и выгнал на свежий воздух.

— А еще кто-нибудь приходил туда?

— Только двое копов из патрульной машины и несколько полицейских из участка.

— А Кремер или кто-то из канцелярии окружного прокурора?

— Пока нет. Черт подери, они вообще могут не беспокоиться. Дело настолько простое, что его остается только упаковать и отослать по почте.

— Да-а… Поезжай-ка ты на Тридцать пятую улицу и передай Фрицу, чтобы он тебя накормил. Сразу же, как только Вульф поужинает, выложи ему все. Возможно, он захочет, чтобы ты нашел Саула и Орри, впрочем, он сам тебе скажет.

— Мне придется позвонить жене…

— Хорошо, монетка у тебя есть? Тогда катись…

Он направился в город по направлению к Восемьдесят девятой улице, а я повернул за угол и, пройдя обратно на восток, подошел к подъезду. Я не видел никаких оснований, почему бы мне не войти внутрь, хотя во всем здании у меня не было ни одного знакомого человека. Как раз когда я поднимался на крыльцо под навесом, подъехала большая машина, резко затормозила и из нее вылезли двое. Я взглянул на них и, загородив дорогу тому, что шел справа, улыбнулся ему:

— Инспектор Кремер! Вот так повезло! — И попытался пройти вместе с ними в дом.

Он остановился.

— А, это вы. Ничего не могу для вас сделать. Сматывайтесь отсюда.

Я попробовал его уговорить, но он заговорил более резким тоном.

— Я серьезно, Гудвин, отваливайте. Если там найдется что-то для вас, я это сохраню. А пока что вам там делать нечего.

И я отвалил. Вокруг нас останавливались люди, собралась уже небольшая толпа, и один из полицейских начал разгонять ее, как пастух стадо. Я сразу же понял, что он не мог слышать, о чем мы говорили с Кремером. Я испарился и отправился туда, где оставил свою машину. Открыв багажник, я вытащил небольшой черный чемоданчик, в котором я вожу пару вещиц на всякий случай. Выглядел он не совсем так, как надо, но вполне мог сойти. Я вернулся обратно к подъезду, продрался сквозь ряды зевак и, дождавшись, когда полицейский отвлекся в другую сторону, прошмыгнул в подъезд. Внутри стоял еще один полицейский. Я подошел к нему и сообщил:

— Судебный врач. Где эта квартира?

Полицейский смерил меня взглядом, проводил к лифту и сказал лифтеру:

— Отвезите этого господина на пятый этаж.

Войдя в лифт и дождавшись, когда закроются двери, я с благодарностью погладил свой чемоданчик. Затем я проник в квартиру. Как и говорил Даркин, все сборище происходило в первом же помещении, просторном холле. Здесь толклась вся толпа, в основном копы и сыщики, суетившиеся вокруг с расстроенным видом. Инспектор Кремер расположился у стола и слушал доклад одного из полицейских. Я подошел и обратился к нему по имени.

Он оглянулся и сделал удивленное лицо.

— Какого черта…

— Слушайте, инспектор. Я ведь только на минуточку. Не обращайте на меня внимания. Я не собираюсь похищать ни подозреваемого, ни вещественные доказательства. Вы же прекрасно знаете, что у меня есть некоторое право на любопытство, а единственное, чего я хочу, — это его удовлетворить. Ну, есть же у вас сердце, так покажите, что мы оба с вами человеки.

— Что у вас в чемодане?

— Рубашки да носки. С его помощью я и проник сюда. Можете поручить кому-нибудь отнести его в машину.

Он пробурчал:

— Оставьте его здесь на столе, но смотрите, если вы будете мешать…

— Не буду, не буду. Вы очень любезны…

Осторожно, чтобы никого не задеть, я попятился к стене и осмотрелся. Холл был почти квадратным, размером примерно восемнадцать футов на двадцать[10]. Одна стена целиком состояла из окна со шторами. В противоположной стене располагалась входная дверь. На другой стене, той, к которой я отошел, висели картины и стояло несколько подставок с вазами и цветами. Напротив, почти в самом углу, находилась еще одна закрытая дверь, двустворчатая, которая, без сомнения, вела собственно в квартиру, а остальную часть стены, примерно футов десять в длину, закрывали такие же шторы, как и на окне, хотя за ними не могло быть никакого окна. Я предположил, что там должен находиться шкаф для верхней одежды. Вдоль потолка шло притененное освещение, один выключатель находился около двустворчатой двери, второй — около входной. Пол закрывал большой ковер, а в центре холла стоял довольно солидный стол. Неподалеку от меня находилась тумбочка с телефоном и стул.

Всего там было четыре стула. На одном, в торце стола, сидел Чейпин. Лица его я не видел, он отвернулся. У другого торца стола лежал на полу доктор Бертон. Или он упал как подкошенный, или же его кто-то уложил как следует, только руки его были аккуратно вытянуты вдоль тела, а голова повернута под странным углом, хотя так бывает всегда, пока под нее что-нибудь не подложат. Глядя на него, я подумал, что в списке Вульфа он числился с суммой в семь тысяч долларов, а вот теперь ему можно уже больше не тревожиться ни об этом, ни о множестве других вещей. С того места, где я стоял, крови почти не было видно.

С того момента, как я вошел, произошло несколько мелких событий. Состоялось несколько телефонных разговоров. Один из сыщиков вышел и вернулся с заместителем судебного врача, видимо, у того были внизу какие-то трудности. Я надеялся, что он не возьмет по ошибке мой чемоданчик, когда будет уходить. Все вокруг говорили одновременно. Инспектор Кремер вышел через двустворчатую дверь, видимо, решил я, чтобы поговорить с теми женщинами. Через наружную дверь появилась еще одна женщина и ужасно разревелась, что было вполне естественно, ибо оказалось, что это дочь доктора Бертона. Она куда-то уезжала, и на нее все это страшно сильно подействовало. Я часто замечал, что при общении с мертвыми наибольшие трудности имеют место с живыми. Но эта девица была не из числа тех, от которых у человека сжималось горло, когда он видит, что она изо всех сил старается взять себя в руки, и знает, как она переживает. Я был рад, когда один из копов отвел ее к матери.

Я потихоньку смещался в сторону, чтобы увидеть Чейпина сбоку. Обошел стол и оказался напротив него. Он посмотрел на меня, но даже и вида не подал, что встречал меня раньше. Рядом с ним на столе лежали его шляпа и трость. На нем было расстегнутое коричневое пальто, руки в нзручниках он положил на свое здоровое колено. На его лице ничего не отражалось, абсолютно ничего, он выглядел скорее как пассажир в вагоне метро. Его светлые глаза были устремлены прямо на меня. Я подумал, что на этот раз, впервые за то время, что я помню, Вульфу действительно не повезло на все сто процентов. Бывало уже, что он упускал что-то серьезное, но на сей раз это был полный провал.

Затем я осознал, зачем я там вообще нахожусь, и сказал себе, что я два дня мотался вокруг и делал вид, что гоняюсь за Эндрью Хиббардом, всю дорогу считая, что это абсолютно безнадежно, а Хиббард как раз сейчас ест себе спокойно устриц и дискутирует с Вульфом. И что никаких безнадежных положений просто не может быть до тех пор, пока Вульф сам так или иначе не поставит крест на этом деле. И от меня теперь зависит, чтобы у него появилась хоть небольшая надежда.

Вот такие дела. Не мог же я вернуться обратно к Вульфу с пустыми руками и жалобной историей о бедном уродце, мертвом докторе и сломленной горем дочери. Я снова отправился в путь к противоположной стене, к той, где висел занавес. Наконец я остановился спиной к шторе. В этот момент я заметил на столе свой чемоданчик. Нет, так не пойдет. Я приблизился к столу, небрежно взял чемоданчик и вернулся к шторам. Я сознавал, что шансы примерно пятьдесят против одного не в мою пользу, но ведь самое плохое, что могло со мной случиться, — это только то, что меня отсюда выгонят. Я равнодушно оглядывал строй полицейских и сыщиков, шатающихся по комнате, а сам ощупывал ногой пространство позади себя. Я определил, что пол за занавесом продолжается, там нет никакого порога. Если это шкаф, то он явно был встроен в стену, и я понятия не имел, какой он глубины и что в нем лежит. Но я держал ушки на макушке, нужно было только улучить момент, когда все полицейские в комнате отвернутся или, по крайней мере, не будут стоять лицом ко мне. Я ждал хоть чего-нибудь, и на этот раз мне повезло, это случилось. На тумбочке у противоположной стены зазвонил телефон. Поскольку им всем нечего было делать, все как по команде повернулись в ту сторону. Я уже держал руку за спиной наготове, чтобы отвести в сторону штору, сделал шаг назад, и занавес за мной опустился.

Залезая туда, я на всякий случай наклонился, чтобы не столкнуться, например, с полочкой для шляп, но она была далеко сзади. Шкаф имел в глубину около трех футов, так что места там было предостаточно. Несколько секунд я боялся дышать, но ни один сторожевой пес не затявкал. Черный чемоданчик я поставил на пол в углу, а сам залез за что-то, что на ощупь могло оказаться дамской дубленкой. Одного лишь я не мог избежать — меня видел хромой. Его бесцветные глаза уставились прямо на меня, как раз когда я прятался. Я надеялся, что у него найдется о чем поговорить в том случае, если он решится раскрыть рот.

Я стоял там в темноте и уже через пару мгновений пожалел, что не взял с собой кислородную подушку. Единственное развлечение составляли голоса полицейских снаружи, однако они говорили довольно тихо, и лишь время от времени я мог разобрать одно-два слова. Кто-то вошел, какая-то женщина, а за ней — какой-то мужчина. И это все, что произошло за полчаса до тех пор, пока не вернулся Кремер. Я услышал, как рядом с моим занавесом открываются двустворчатые двери и как Кремер отдает распоряжения. Голос его звучал бодро и удовлетворенно. Какой-то шпик чуть ли не рядом со мной хриплым голосом сказал другому, чтобы тот взял у Чейпина палку, а сам он поможет ему идти: видимо, они его забирали. Послышались какие-то звуки, распоряжения Кремера по поводу выноса трупа, а через несколько минут — тяжелые шаги людей, выносящих тело. Я очень надеялся, что Кремеру или кому-то из его людей не придет в голову повесить свое пальто в шкаф, хотя это было маловероятно, так как три или четыре пальто лежали на столе. Какой-то голос велел кому-то пойти попросить тряпку, чтобы прикрыть запачканное кровью место, где до этого лежал Бертон, а затем я услышал, что Кремер вместе с другими уходит. Похоже было, что, когда вернулся парень с тряпкой, их в холле осталось только двое. Они подшучивали друг над другом по поводу какой-то девчонки. Я уже начал опасаться, что Кремер зачем-то заставил их там остаться, однако вскоре я услышал, как они пошли к двери, она открылась и закрылась.

С точки зрения моих легких я пробыл в шкафу достаточно долго, но мне пришло в голову, что, возможно, кто-то из них остался внутри квартиры, и я подождал еще пять минут, отсчитав их про себя. Затем я чуть-чуть приоткрыл край шторы и осмотрелся. Раскрыв занавес, я вылез наружу. Везде было пусто. Все ушли. Двустворчатая дверь была закрыта. Я подошел к ней, повернул ручку и вошел. Я оказался в помещении, освещенном приглушенным светом. Оно было раз в пять больше холла и обставлено так, что дальше некуда. На другом его конце была еще одна дверь, а в боковой стене — широкая арка. Откуда-то звучали голоса. Я пошел дальше, восклицая:

— Хелло, миссис Бертон!

Голоса умолкли, и послышались приближающиеся шаги. В арке показался какой-то парень, который старался выглядеть солидно. В душе я усмехнулся. Это был еще юноша, лет этак двадцати двух, симпатичный, красивый и отлично одетый. Он сказал:

— А мы думали, что все уже ушли.

— Да, все, кроме меня. Мне нужно поговорить с миссис Бертон.

— Но ведь он говорил… инспектор говорил, что они больше не будут никого беспокоить.

— Мне очень жаль, но я должен с ней поговорить.

— Она уже легла.

— Передайте ей, это всего несколько вопросов.

Он открыл было рот и тут же закрыл его, явно раздумывая, что бы еще предпринять, потом повернулся и исчез. Через минуту он вернулся и пригласил меня следовать за ним. Я пошел за ним.

Мы прошли через комнату и какой-то холл в следующую комнату. Она была уже не такой большой, но лучше освещена и не так парадно обставлена. Через другую дверь как раз выходила горничная в фартучке и чепчике с подносом в руке. Одна женщина сидела на кушетке, вторая — в кресле, а дочь, которую я видел в прихожей, стояла за кушеткой. Я подошел к ним.

Полагаю, что миссис Бертон была в этот вечер не в самой лучшей своей форме, но она могла бы выглядеть и гораздо хуже и все равно была бы прекрасна. С первого взгляда было понятно, что это личность незаурядная. У нее был прямой узкий нос, мягкий приветливый рот и очень красивые темные глаза. Ее косы были уложены на голове короной, открывая виски, лоб и шею, и это, пожалуй, было самое замечательное в ней — лоб и посадка головы. Она держала голову с какой-то дивной грацией, я видывал много кинозвезд, которые пытались делать нечто подобное, но так никогда и не смогли этого добиться. Наверное, это связано с формой позвоночника.

Глядя на ее высоко поднятую голову, я понял, что потребуется нечто большее, чем одно только убийство мужа, чтобы заставить ее передать все дела и решения дочери или кому-то еще. Не обращая внимания на остальных, я сказал, что у меня есть к ней несколько конфиденциальных вопросов и я хотел бы поговорить с ней наедине. Женщина в кресле забормотала что-то о жестокости и бестактности. Дочь молча глядела на меня покрасневшими от слез глазами. Миссис Бертон спросила:

— Кого касаются эти конфиденциальные вопросы?

— Пола Чейпина. Я бы не хотел… — я оглянулся вокруг.

Она тоже посмотрела вокруг. Я уже определил, что молодой человек отнюдь не был сыном и наследником, его интересовала дочь, возможно, он был уже обручен с ней. Миссис Бертон сказала:

— Впрочем, это неважно. Пройдите все в мою комнату. Ты не возражаешь, Элис?

Женщина в кресле сказала, что не возражает, и встала. Молодой человек взял дочь под руку и вывел ее.

Миссис Бертон спросила:

— Итак?

Я ответил:

— Собственно говоря, конфиденциальная часть касается меня. Вы знаете, кто такой Ниро Вульф?

— Ниро Вульф? Да.

— Доктор Бертон и его друзья договорились с ним…

Она прервала меня.

— Я знаю об этом все. Мой муж…

Она замолчала. То, как она неожиданно крепко стиснула руки и попыталась удержать губы от дрожи, означало, что она гораздо ближе к кризису, чем я предполагал. Однако она взяла себя в руки и продолжала:

— Мой муж мне все об этом рассказал.

Я кивнул:

— Тогда я не буду терять времени. Я не полицейский, а частный детектив. Работаю на Ниро Вульфа, меня зовут Гудвин. Если вы меня спросите, что мне здесь нужно, я смогу дать вам много самых разных ответов, но вам придется помочь мне выбрать подходящий. Все зависит от того, как вы себя чувствуете. — Я решил сделать ставку на вежливость и наивность и быстро продолжал. — Вы, конечно, чувствуете себя ужасно, но как бы плохо вам ни было, вам это придется пережить, а я от имени Ниро Вульфа вынужден задать вам несколько вопросов и не могу из вежливости ждать неделю, пока ваши нервы несколько успокоятся. Поэтому или сейчас, или никогда ответьте и избавьтесь от меня. Итак, вы видели, как Пол Чейпин застрелил вашего мужа?

— Нет. Но ведь я уже…

— Конечно. Позвольте мне закончить. А кто-нибудь еще видел?

— Нет.

Я перевел дух. Во всяком случае, пока еще мы не плавали кверху брюхом. Я продолжал:

— Хорошо. Следующий вопрос касается ваших чувств. Что вы, например, почувствуете при мысли, что Пол Чейпин вообще не застрелил вашего мужа?

Она удивленно посмотрела на меня.

— Что вы имеете в виду? Я же видела его…

— Вы не видели, как он стрелял. А теперь — что я имею в виду. Я знаю, что ваш муж не ощущал к Полу Чейпину никакой ненависти, жалел его и решился присоединиться к остальным только потому, что не мог ничего сделать. А вы? Вы его ненавидели? Забудьте о том, что произошло сегодня вечером. Как сильно вы его ненавидели?

На секунду мне показалось, что я перетянул ее на свою сторону, но тут я увидел, что выражение ее глаз меняется и она крепче сжимает губы. Она намеревалась оказать мне сопротивление. Я немедленно постарался ее опередить.

— Послушайте, миссис Бертон, я не всеядная розыскная собака, которая копается на заднем дворе, лишь бы чего-нибудь раскопать. Я знаю об этом деле практически все, возможно, даже больше, чем вы. В шкафу в кабинете Ниро Вульфа как раз сейчас лежит кожаная шкатулка. Я сам ее туда положил. Она вот таких размеров, из чудесной светло-коричневой кожи с изящным золотым узором. Она заперта и почти до краев наполнена вашими перчатками и чулками. Некоторые из них вы носили. Подождите еще секунду, дайте мне закончить. Она принадлежит Полу Чейпину. Дора Риттер стащила их и отдала Полу. Это его сокровище. Ниро Вульф утверждает, что в этой шкатулке лежит его душа. Не знаю, в душах я не разбираюсь. Я просто вам говорю. Причина, по которой я хотел узнать, ненавидите ли вы Пола Чейпина (убийство вашего мужа мы пока оставим), следующая: что если он его не убил? Были бы вы рады, если бы это в любом случае приписали ему?

Она смотрела на меня и на мгновение позабыла о том, что собиралась оказать мне сопротивление. Она сказала:

— Я не знаю, куда вы клоните. Я видела, что он убит. Не знаю, что вы имеете в виду.

— Я тоже не знаю. Я здесь как раз для того, чтобы это понять. Я пытаюсь объяснить вам, что беспокою вас не просто из любопытства. Я выполняю здесь свою работу, и может оказаться, что это не только мое дело, но и ваше. Я обязан позаботиться о том, чтобы Пол Чейпин получил только то, что он заслужил. Не знаю, вполне вероятно, что и для вас это сейчас может оказаться важным. Вы пережили тяжелый удар, от которого большинство женщин просто бы свалились. Но вы не свалились, более того, вы в состоянии не просто сидеть и пытаться не думать об этом, но даже говорить со мной. Поэтому, если вы позволите, я хотел бы сесть и поспрашивать вас о некоторых мелочах. Если вы почувствуете, что близки к обмороку, я позову кого-нибудь из вашей семьи, а сам уйду.

Она разжала губы.

— Я не падаю в обмороки. Можете сесть.

— О’кей. — Я сел в кресло, которое освободила Элис. — А теперь расскажите мне, как все это произошло. Вся эта стрельба. Кто был дома?

— Мой муж и я, кухарка и горничная. У второй служанки был выходной.

— Больше никого? А та госпожа, которую вы назвали Элис?

— Это моя давняя подруга. Она пришла, чтобы… она пришла только что. Больше никого здесь не было.

— И?

— Я переодевалась в своей комнате. Мы собирались поехать поужинать. Дочь куда-то ушла. Муж заглянул ко мне за сигаретой… он постоянно забывал запастись сигаретами, а двери между нашимй комнатами всегда открыты, пошла горничная и доложила, что пришел Пол Чейпин. Муж пошел в холл поздороваться с ним, но не сразу, вначале он вернулся в свою комнату и в кабинет. Я упоминаю об этом потому, что я стояла и слушала. Когда Пол приходил к нам последний раз, муж сказал горничной, чтобы она предложила ему подождать в холле, а сам, прежде чем пойти туда, зашел в свой кабинет и взял из ящика пистолет. Мне это показалось просто ребячеством. На этот раз я стала прислушиваться, чтобы узнать, сделает ли он опять то же самое. Он это сделал, я слышала, как он выдвигает ящик. Потом он окликнул меня, позвал по имени, я спросила, в чем дело, а он ответил, что ничего, это не важно, он скажет мне, как только избавится от своего гостя. Это было последнее… это были последние слова, которые я от него услышала. Я слышала, как он прошел по квартире, — я прислушивалась, думаю, потому, что мне показалось странным, что понадобилось у нас Полу Чейпину, потом я услышала какой-то шум, не очень громкий, холл от моей комнаты довольно далеко, а затем — выстрелы. Я побежала туда. Из столовой выбежала горничная и присоединилась ко мне. Мы вбежали в холл. Там было темно, а в гостиной горело только слабое освещение, так что мы ничего не видели. Я слышала звук, как будто кто-то упал, и голос Пола произнес мое имя. Я повернула выключатель, Пол стоял там на одном колене, пытаясь подняться. Он снова произнес мое имя и сказал, что старался добраться до выключателя. И тут на полу у дальнего конца стола я заметила Лорри. Я бросилась к нему, но, взглянув на него, сразу же крикнула горничной, чтобы она бежала за доктором Фостером, который живет этажом ниже. Что в это время делал Пол, не знаю, я его даже не замечала, первое, что я помню после этого, это то, что пришли какие-то люди и…

— Хорошо. Этого достаточно.

Она замолчала. Я пару минут смотрел на нее, стараясь упорядочить все это в голове. Она опять сжала руки и несколько раз быстро вздохнула, но это не очень бросалось в глаза. Я больше о ней не беспокоился. Вытащив блокнот и ручку, я сказал:

— Хотелось бы чуточку уточнить то, что вы рассказали. Самое важное, естественно, это то, что свет был погашен. Это вообще потрясающе. Подождите секундочку, сейчас я говорю о том, что Вульф называет чувством событий, я пытаюсь его проявить. Начнем сначала. Когда ваш муж пошел к Полу Чейпину, он окликнул вас из кабинета и потом сказал, что это не важно. Вы представляете себе, что именно он хотел вам сказать?

— Нет, откуда же…

— О’кей. Вы сказали, что он окликнул вас после того, как выдвинул ящик. Это правильно?

Она кивнула.

— Я совершенно точно знаю, что он позвал меня после того, как я услышала звук открывающегося ящика. Я прислушивалась.

— Да. Потом вы слышали, как он пошел в холл, а затем вы услышали шум. Что это был за шум?

— Не знаю. Просто громкий шорох, какое-то движение. До холла далеко, а дверь была закрыта. Это были слабые звуки.

— Голоса?

— Нет, никаких голосов я не слышала.

— А когда ваш муж вошел в холл, слышали вы, чтобы он закрыл за собой дверь?

— Нет, это я могла бы услышать только в том случае, если бы он ее захлопнул.

— Хорошо, давайте попробуем иначе. Вы прислушивались, и, хотя в тот момент, когда он проходил через гостиную, вы уже не могли слышать его шагов, в какой-то момент вы представили себе, что он достиг холла. Вы понимаете, что я имею в виду — ощущение, что он уже там. Как только я скажу: «Начали», представьте себе, что он только что вошел в холл, и следите за временем. Как только настанет момент, когда, по вашему мнению, вы услышали первый выстрел, скажите: «Сейчас». Все понятно? Начали.

Я следил за секундной стрелкой своих часов, и тут она сказала: «Сейчас».

Я уставился на нее.

— Господи Боже, ведь прошло всего шесть секунд!

— Все произошло крайне быстро, я в этом абсолютно уверена.

— Но в таком случае… а, ладно. После этого вы побежали в холл, но свет там не горел. Естественно, в этом вы не можете ошибаться.

— Да. Свет был выключен.

— Вы его зажгли и увидели Чейпина, стоящего на коленях и пытающегося встать. У него в руках был пистолет?

— Нет. На нем было пальто и перчатки. Пистолета я не видела… нигде.

— А инспектор Кремер вам что-нибудь говорил об этом пистолете?

Она кивнула.

— Это был пистолет моего мужа. Он выстрелил… было сделано четыре выстрела. Пистолет нашли на полу.

— Кремер вам его показывал?

— Да.

— И это был тот самый, из ящика письменного стола в кабинете?

— Именно так.

— Когда вы зажгли свет, Чейпин сказал что-нибудь?

— Он назвал меня по имени. Когда загорелся свет, он сказал — я могу точно повторить, что он говорил: «Энн, калека в темноте. Дорогая Энн, я пытался доковылять до выключателя». Он упал.

— Да, конечно. — Я перестал черкать в блокноте и взглянул на нее. Она сидела словно в оцепенении. Я предложил: — Давайте-ка еще раз вернемся к самому началу. Вы были дома весь день?

— Нет. До обеда я была на выставке гравюр, а потом на чае. Домой я вернулась около шести.

— А ваш муж был дома, когда вы вернулись?

— Да, он приходит рано… по субботам. Он сидел в кабинете с Фердинандом Бауеном. Я зашла туда, чтобы сказать ему «привет». Мы всегда… говорили «привет», кто бы при этом ни был.

— Итак, тут был Бауен. А вы не знаете, зачем он приходил?

— Нет. То есть… Нет.

— Послушайте, миссис Бертон. Вы ведь сами решили, что сможете все это выдержать, и это просто здорово, так что уж держитесь. Так зачем к вам приходил мистер Бауен?

— Он просил о каком-то одолжении. Это все, что мне известно.

— В финансовом плане?

— Думаю, что да.

— И получил?

— Нет. Но ведь это вообще никакого от… оставим это.

— О’ кей. А когда Бауен ушел?

— Сразу же после того как я вернулась. Я бы сказала, что это было в четверть седьмого. Возможно, в шесть двадцать, минут за десять до прихода Доры, а она пришла ровно в половине седьмого.

— Что вы говорите? — Я удивленно посмотрел на нее. — Вы имеете в виду Дору Чейпин?

— Да.

— Она приходила, чтобы вас причесать?

— Да.

— Черт подери! Простите, Ниро Вульф запрещает мне ругаться при дамах. Хорошо, Дора Чейпин пришла в шесть тридцать. А когда ушла?

— Обычно это занимает у нее минут сорок. Так что она ушла в четверть восьмого. — Она помолчала, что-то подсчитывая. — Да, так и было. Может быть, на несколько минут позже. Я еще подумала, что у меня остается четверть часа, чтобы докончить туалет.

— Дора Чейпин увала отсюда в четверть восьмого, а в половину пришел Пол Чейпин. Очень интересно, они чуть не столкнулись нос к носу. А кто еще был здесь после шести?

— Никого не было. Это все. Дочь ушла около половины седьмого, за несколько минут до прихода Доры. Хотя я не понимаю… Что такое, Элис?

Дверь за моей спиной открылась, и я обернулся, чтобы взглянуть, кто пришел. Это была та вторая женщина, давняя подруга, которая сообщила:

— Звонит Ник Кейбот, он уже знает. Он спрашивает, не могла бы ты поговорить с ним.

Миссис Бертон на мгновение стрельнула своими черными глазами в мою сторону. Я едва заметно покачал головой, но так, чтобы она это видела. Она ответила своей подруге:

— Нет, мне нечего ему сказать. Я не хочу ни с кем разговаривать. Вы нашли что-нибудь из еды?

— Как-нибудь перебьемся. Серьезно, Энн, я думаю…

— Прошу тебя, Элис, пожалуйста…

После минутного колебания дверь закрылась.

Горделиво улыбнувшись себе «в усы», я напомнил ей:

— Вы начали было говорить о том, что вы чего-то не понимаете…

Она не ответила. Просто сидела и глядела на меня помрачневшими глазами, однако лоб ее оставался чистым и гладким. Поднявшись, она подошла к столу, взяла из папиросницы сигарету, закурила и подвинула к себе пепельницу. Затем вернулась к кушетке, села и несколько раз затянулась. Потом удивленно взглянула на сигарету, как бы недоумевая, откуда это она появилась у нее в руках, раздавила ее в пепельнице и выбросила. Выпрямившись снова, она, по-видимому, вдруг осознала, что за ней наблюдают. Неожиданно она спросила:

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Арчи Гудвин.

— Благодарю вас. Мне следовало бы запомнить ваше имя. Ведь могут произойти довольно странные вещи, не правда ли? А почему вы не хотели, чтобы я говорила с мистером Кейботом?

— Без какой-либо определенной причины. Просто я не хочу, чтобы именно сейчас вы беседовали с кем-то еще помимо меня.

Она кивнула.

— Что я и делаю. Мистер Гудвин, вы почти вдвое младше меня, и я еще никогда с вами не встречалась. По-видимому, вы довольно сообразительный человек. Вы, конечно, в состоянии себе представить, каким потрясением было для меня увидеть моего мужа мертвым, убитым. Это совершенно выбило меня из колеи. И сейчас я поступаю совершенно нетипично. Обычно я разговариваю только о малозначимых вещах, так было всегда, с самого детства, за исключением двух человек, — моего дорогого мужа и Пола Чейпина. Но о моем супруге мы сейчас говорить не будем, о нем просто нечего говорить: он умер. Он умер… Мне придется много раз повторять это себе: он умер… Ведь он продолжает жить во мне, хочу я этого или нет. Думаю — и это как раз то, что я хочу вам сказать, — думаю, что я хотела бы того же и для Пола Чейпина… О нет, это невозможно! — Она вздрогнула и сплела руки. — Это полный абсурд — пытаться говорить об этом с чужим человеком, даже если Лорри мертв… Это абсурд.

Я предложил:

— Возможно, что абсурд как раз в том, чтобы не говорить об этом. Сбросьте хоть раз бремя с души, избавьтесь от него.

Она отрицательно похачала головой:

— Мне нечего сбрасывать. Нет каких-либо причин говорить об этом, а я говорю. Иначе зачем бы я позволила вам себя расспрашивать? Сегодня вечером я заглянула себе в душу глубже, чем когда-либо прежде. И не тогда, когда увидела своего мужа мертвым, и не тогда, когда стояла в одиночестве в своей комнате, глядя на его фотографию и пытаясь осознать, что он умер. Это произошло в тот момент, когда я беседовала с полицейским инспектором и он начал мне объяснять, что в случае убийства первой степени прошение о помиловании не допускается и что мне придется давать показания перед окружным судом, чтобы Пола Чейпина могли осудить и покарать. Я не хочу, чтобы его покарали. Разве мало того, что мой муж мертв? Но если я не хочу, чтобы он понес наказание, то почему я этого не хочу? Из сострадания? Я никогда его не любила. Я всегда была довольно самонадеянна, но не настолько, чтобы не сочувствовать Полу Чейпину. Вы мне сказали, что у него есть полная шкатулка моих перчаток и чулок, которые Дора крала у меня, и что Ниро Вульф заявил, якобы в ней душа Пола. Возможно, что и моя душа лежит в какой-нибудь шкатулке, а я об этом даже не знаю.

Она резко встала. Пепельница соскользнула с кушетки на ковер. Она нагнулась и, проворно подобрав обгоревшую спичку и окурок, бросила их обратно в пепельницу. Пальцы ее не дрожали. Я даже не пошевелился, чтобы ей помочь. Она отнесла пепельницу на стол, вернулась к кушетке и снова села. Потом продолжала:

— Я никогда не любила Пола Чейпина. Когда-то, когда мне было восемнадцать, я обещала ему, что выйду за него замуж. Но узнав, что с ним произошел несчастный случай и он стал калекой на всю жизнь, я обрадовалась, что мне не придется выполнять свое обещание. Правда, тогда я еще этого не осознавала, это пришло позже. И я никогда его не жалела. Я говорю это не для того, чтобы выглядеть оригинальной, думаю, что ни одна женщина его никогда не пожалела, только одни мужчины. Женщины его не любят, даже те, которых он на короткий срок очаровывал. А я чувствую к нему просто отвращение. Я часто думала об этом, у меня было много возможностей проанализировать свое отношение к нему. Его невыносимое уродство действует на меня отталкивающе. Нет, не физическое уродство, а деформация его нервной системы, его мозга. Вы, конечно, слышали о женской хитрости, плутовстве, но вы не в состоянии этого понять так, как Пол, ибо он и сам такой же хитрец. А хитрость у мужчин — противное качество. Правда, женщин это привлекает, однако две или три женщины, которые подпадали под его очарование, — я не принадлежала к их числу, даже когда мне было восемнадцать, — встречали с его стороны лишь презрение.

— Но он ведь женился на Доре Риттер. Уж она-то женщина?

— О да. Дора — женщина. Но она посвятила себя отрицанию своей женственности. Я ее люблю и понимаю. Ей прекрасно известно, что такое красота, и она видит, как она сама выглядит. Поэтому она уже давно пришла к такому самоотрицанию, а сила воли помогла ей в нем утвердиться. Пол ее тоже понимает. Он женился на ней, чтобы выразить свое презрение ко мне, он сам мне об этом говорил. С Дорой ему было легко это себе позволить, потому что он мог на нее положиться, он знал, что она никогда не потребует от него чего-то такого, что было бы для него унизительным. А что касается Доры, — она его ненавидит, но способна пожертвовать своей жизнью ради него. Ведь, несмотря на все свое самоотрицание, она страстно мечтала стать замужней женщиной, и, когда Пол предложил ей это, правда, на условиях, которые были для него единственно приемлемыми, она сочла это чудом Господним. И они прекрасно понимают друг друга.

Я удивился:

— Она его ненавидит и все же вышла за него?

— Да. Дора способна на нёчто подобное.

— Я удивился, узнав, что она была здесь сегодня. Мне известно, что она получила в среду утром серьезную травму. Я сам это видел. Похоже, что она — твердый орешек.

— Можно и так сказать. Но Дора просто ненормальная. Конечно, не в буквальном смысле, но она все-таки ненормальная. Пол не раз говорил мне об этом. Об этой травме она рассказывала мне так, как будто болтала со мной о погоде. Она не выносит двух вещей: когда какая-то женщина подозревает ее в нежных чувствах и когда какой-либо мужчина смотрит на нее как на женщину. Ее твердость — это следствие ее полного равнодушия ко всему на свете, кроме Пола Чейпина.

— Она хвасталась Ниро Вульфу, что она замужем.

— Действительно, это возвышает ее в ее собственных глазах. Но над ней невозможно смеяться, так же как невозможно жалеть Пола. Так обезьяна могла бы пожалеть меня, что у меня нет хвоста.

Я напомнил:

— Бы говорили о своей душе.

— Правда? Да-да. С вами говорила, мистер Гудвин. А вот со своей подругой Элис я бы не смогла об этом говорить. Я как-то попыталась, но ничего не вышло. Я сказала вам, что не хочу, чтобы Пол понес наказание? Наверное, это не совсем так, наверное, я хочу, чтобы его наказали, но не так жестоко, не хочу, чтобы его убили. Так чего же я хочу? Что скрывается в моем сердце? Бог знает… Но я начала отвечать на ваши вопросы, когда вы сказали что-то… что-то о наказании…

Я кивнул:

— Я говорил, что он не должен получить больше, чем ему причитается. Хотя вам это дело представляется ясным и завершенным, впрочем, полицейским, как мне кажется, тоже. Вы слышали выстрелы, вбежали в холл, а там все было как на ладони: живой мужчина, мертвый мужчина и пистолет. А инспектор Кремер, разумеется, не преминул добавить от себя все, что следует, включая мотив, все факты при полном параде и с начищенными до блеска сапогами. Я уж не говорю о том, как ему сыграло на руку то, что он смог рассчитаться с Чейпином за некоторые неприятности, которые тот ему доставил. Но, как говорит Ниро Вульф, нянька, прогуливающаяся по парку с коляской, в которую она забыла положить ребенка, поступает нецелесообразно. И если я здесь как следует покопаю, возможно, что я и обнаружу этого младенца. К примеру, Дора Чейпин ушла отсюда в семь двадцать. Чейпин пришел спустя десять минут, в семь тридцать. Что если она дождалась его снаружи на лавочке у входа в холл и вернулась с ним в квартиру? Или, если она не могла вернуться вместе с ним, поскольку его впустила горничная, он и сам мог бы открыть ей дверь, пока горничная пошла доложить о нем Бертону…

Она покачала головой:

— Не верю. Это возможно, но я в это не верю.

— Но вы же сами утверждаете, что она чокнутая.

— Нет. Если Дора и любила какого-то мужчину, то это был Лорри. Она бы этого не сделала.

— Даже ради того, чтобы посадить Чейпина на электрический стул?

Миссис Бертон посмотрела на меня и вздрогнула.

— Это еще хуже. Это просто чудовищно.

— Разумеется, чудовищно. Из этого мешка нам с вами не удастся вытащить ни одного приятного сюрприза для кого бы то ни было, кто замешан в этом деле, разве что для Чейпина. Следует упомянуть и еще об одной возможности. Мистер Бертон мог застрелиться сам. Погасил свет, чтобы Чейпин не видел, что он делает, и не мог крикнуть и помешать ему. Это тоже чудовищно, но вполне возможно.

Мне показалось, что эта версия не поразила ее так, как предыдущая. Она сказала почти спокойно:

— Нет, мистер Гудвин, сама мысль о том, что Лорри захотел бы… что у него была какая-то причина покончить с собой, к тому же причина, о которой я ничего не знала, достаточно невероятна, но чтобы он попытался свалить вину на Пола… или вообще на кого-то другого… Нет, это абсолютно невозможно.

— О’кей. Миссис Бертон, вы только что сказали, что могут произойти самые странные вещи. А если говорить об этом конкретном деле — это мог совершить каждый, любой человек, который мог попасть в холл и знал, что там находится Чейпин и что туда придет мистер Бертон. Кстати, а что с той служанкой, у которой сегодня вечером выходной? У нее есть свой ключ? Что это вообще за человек?

— Да, ключ есть. Ей пятьдесят шесть лет, она у нас уже десятый год и называется экономкой. Подозревать ее было бы напрасной тратой времени.

— Все равно меня интересует ее ключ.

— Он будет у нее, когда она появится завтра утром. Если желаете, можете с ней тогда поговорить.

— Спасибо. А вторая служанка? Мог бы я побеседовать с ней прямо сейчас?

Она встала, подошла к столу и нажала на кнопку, затем взяла еще одну сигарету и закурила. Я заметил, что со спины ей можно было бы дать лет двадцать, если бы не ее коса. Правда, она чуть сутулилась, и плечи ее чуть опустились, когда она встала. Но она снова выпрямилась и вернулась к кушетке почти в тот самый момент, когда открылась дверь в жилые покои и появилась целая процессия: кухарка, горничная, подруга Элис, дочь и ее парень. Кухарка несла поднос. Миссис Бертон сказала:

— Благодарю, Хенни, пока ничего не надо. Даже не пытайтесь, нет-нет. Я действительно не в состоянии сейчас проглотить ни кусочка. А что касается всех остальных… извините… мы хотели бы еще несколько минут поговорить с Розой. Только с Розой.

— Но, мамочка, ты действительно…

— Нет, дорогая. Прошу вас, еще всего несколько минут. Джонни, это очень мило с вашей стороны, я вам так благодарна. Роза, подойдите сюда.

Молодой человек покраснел:

— Не за что, миссис Бертон.

Они вышли через ту же дверь. Девушка подошла поближе и остановилась прямо перед нами, несколько раз попыталась глотнуть, но похоже было, что ей это не помогло. Ее лицо с широким плоским носом и выщипанными бровями, по-видимому, и в обычной-то обстановке производило довольно странное впечатление, а уж сейчас, когда она пыталась изображать сочувствие и одновременно была слишком потрясена и напугана, оно приобрело совершенно специфическое выражение. Миссис Бертон сказала ей, что я хотел бы ее кое о чем расспросить, и она бросила на меня такой взгляд, как будто вдруг узнала, что я намерен продать ее в рабство. Затем она уставилась на блокнот, лежащий у меня на коленях, и окончательно перепугалась. Я обратился к ней:

— Роза, я прекрасно знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы боитесь, что раз уж тот, другой мужчина, все записывал, все ваши ответы на его вопросы, а я теперь сделаю то же самое, то потом мы сравним ответы, и если они не будут совпадать, мы отведем вас на вершину Эмпайр стейтс билдинга и сбросим оттуда вниз. Так вот, забудьте об этом. Кстати, — обратился я к миссис Бертон, — у Доры Чейпин есть ключи от квартиры?

— Нет.

— О’кей. Скажите, Роза, сегодня вечером, когда пришла Дора Чейпин, вы открывали ей дверь?

— Да, сэр.

— Когда вы ей открыли, она была одна?

— Да, сэр.

— А когда она уходила, вы ее проводили?

— Нет, сэр. Мы никогда никого не провожаем, ни я, ни миссис Курц. Она просто ушла.

— А где вы были, когда она уходила?

— В столовой. Я была там довольно долго. Мы не подавали ужин, поэтому я протирала хрусталь.

— Полагаю, что мистера Бауена вы тоже не провожали, когда он уходил? Это тот джентльмен…

— Да, сэр. Я знаю мистера Бауена. Нет, его я тоже не провожала до двери, только это было гораздо раньше.

— Я знаю. Значит, вы никого из уходивших не провожали. Вернемся к тем, кого вы впустили в квартиру. Вы пошли открыть дверь, когда позвонил мистер Чейпин?

— Да, сэр.

— Он был один?

— Да, сэр.

— Вы открыли ему дверь, он вошел, и вы снова закрыли дверь?

— Да, сэр.

— А теперь подумайте, помните ли вы вот что. Если нет, ничего страшного, но, возможно, вы вспомните. Что вам сказал мистер Чейпин?

Она испуганно посмотрела на меня, потом покосилась на миссис Бертон и, опустив глаза, уставилась в пол.

Сначала я подумал, что она пытается меня провести, но затем понял, что она просто ошеломлена той ужасающе сложной задачей, которую я поставил перед ней своим вопросом, на который нельзя ответить только «да» или «нет». Я попытался ей помочь:

— Ну-ну, Роза. Вы увидели, что пришел мистер Чейпин, вы взяли у него шляпу, а он сказал…

— Я не принимала у него ни шляпу, ни пальто. Он не стал снимать пальто, даже перчаток не снял. Он сказал, чтобы я доложила о нем доктору Бертону.

— Он остался стоять у двери или сел на стул?

— Не знаю. Думаю, что он последовал за мной, но он шел медленно, а я пошла побыстрей, чтобы доложить о нем мистеру Бертону.

— Когда вы уходили из холла, там горел свет?

— Да, сэр. Само собой.

— А куда вы пошли после того, как доложили о нем доктору Бертону?

— Обратно в столовую.

— Где была кухарка?

— В кухне, она была там все время.

— А где была миссис Бертон?

— Она была в своей комнате, одевалась. Так ведь, мэм?

Я улыбнулся.

— Конечно, она была там. Я просто хочу уточнить, кто где находился. А доктор Бертон сразу же пошел в холл?

Она кивнула:

— Это… может, и не сразу, но довольно скоро. Я была в столовой и слышала, как он прошел мимо двери.

— О’кей. — Я поднялся с кресла. — А теперь я хочу вас кое о чем попросить. Я мог бы вам не говорить, как это важно, но это действительно так. Пойдите в столовую и начните приводить в порядок стаканы, или что вы там делали тогда, после того как доложили мистеру Бертону о приходе мистера Чейпина. Я пройду в холл мимо двери в столовую. Доктор Бертон шел быстро или медленно?

Она покачала головой, и у нее задрожали губы.

— Просто шел.

— Хорошо. Значит, и я просто пойду. Вы услышите, когда я пройду мимо. Попытайтесь определить, сколько времени прошло, прежде чем вы услышали первый выстрел. Когда пройдет достаточно времени, как вы услышали выстрел, крикните: «Сейчас!» — но так громко, чтобы мне было слышно в холле. Вам все понятно? Будет лучше, если мы сначала попробуем…

Губы у нее дрожали так сильно, что я предпочел замолчать. Я прикрикнул на нее:

— Возьмите себя в руки и не ревите! Посмотрите на миссис Бертон и берите с нее пример, как нужно себя вести. Вы это делаете ради нее. Так что, вперед!

Она закрыла свой ротик, крепко сжала губы и дважды глотнула, после чего выпалила:

— Эти выстрелы раздались все сразу.

— Прекрасно, пусть все сразу. В нужное время вы крикнете: «Сейчас!». Пожалуй, было бы лучше, если бы вы сказали остальным, что будете кричать, а то они все сюда примчатся.

Вмешалась миссис Бертон:

— Я сама им скажу. Роза, отведите мистера Гудвина в кабинет и покажите ему, куда идти.

Миссис Бертон действительно была нечто. Я почти влюбился в нее. Возможно, что душа ее и лежала где-то в какой-либо шкатулке, но в остальном все у нее было на месте, я имею в виду мужество и так далее. Если бы я имел склонность к коллекционированию, я бы с удовольствием постарался заполучить одну из ее перчаток.

Мы с Розой вышли из комнаты. Она провела меня кружным путем через коридор, явно для того, чтобы обойти стороной спальни, потому что мы вошли в кабинет прямо из коридора. Она показала мне ту дверь, куда мне нужно будет идти, и оставила одного. Я осмотрелся: книга, кожаные клубные кресла, радиоприемник, курительные столики, у окна — письменный стол. Очевидно, там и был тот ящик, куда Бертон клал свою пушку. Я подошел к столу, выдвинул и снова задвинул ящик. Потом вышел через вторую дверь и среднебыстрым шагом прошел мимо двери в столовую, через главный холл в большую комнату и оттуда — в гостиную. Поглядывая на часы, я открыл дверь в прихожую, вошел и закрыл ее за собой. Хорошо еще, что все были предупреждены, потому что Розин вопль «Сейчас!» даже для меня, находившегося довольно далеко, в прихожей, прозвучал как сигнал к Страшному суду. Обратно я возвращался гораздо быстрей, чем шел туда, боясь что она попытается крикнуть еще раз. Однако она тем временем рысью вернулась в комнату к миссис Бертон. Когда я вошел туда, она стояла у кушетки с лицом белым как мел и выглядела так, словно у нее морская болезнь. Миссис Бертон встала и погладила ее по плечу. Я подошел к ним и сел.

— Я едва успел туда дойти. Самое большее — две секунды. Разумеется, она поспешила, но это свидетельствует только о том, что все произошло очень быстро. О’кей, Роза. Больше я от вас никаких криков не потребую. Вы умная и отважная девушка. Еще только пара вопросов. Услышав выстрелы, вы побежали вместе с миссис Бертон в холл. Это так?

— Да, сэр.

— И что вы увидели, когда туда добежали?

— Ничего я не увидела, там было темно.

— А что-нибудь услышали?

— Я слышала какой-то глухой шум, а потом услышала, как мистер Чейпин позвал по имени миссис Бертон, а потом зажегся свет, и я его увидела.

— И что он делал?

— Старался подняться.

— Револьвер был у него в руке?

— Нет, сэр. Точно не было, потому что руками он упирался в пол, пытаясь встать.

— А потом вы увидели доктора Бертона?

— Да, сэр. — Она всхлипнула. — Я увидела его, когда к нему подошла миссис Бертон.

— И что вы сделали?

— Ну… я стояла там… пока миссис Бертон не велела мне привести доктора Фостера. Я выбежала из квартиры, спустилась вниз, а там мне сказали, что доктор Фостер только что ушел, и я пошла к лифту…

— Хорошо. Достаточно.

Я просмотрел свои заметки. Миссис Бертон еще раз похлопала Розу по плечу, а Роза глядела на нее и готова была расплакаться. Мои часы показывали без пяти минут одиннадцать, я уже находился в этой комнате почти два часа.

— Что касается Розы — это все. Что же касается меня — тоже, вот только одно еще… может быть, вы могли бы сказать Розе…

Она посмотрела на девушку и предложила ей:

— Будет лучше, если вы пойдете и приляжете, Роза. Спокойной ночи.

— О, миссис Бертон…

— Все хорошо, Роза. Вы слышали, как мистер Гудвин сказал, что вы умница. Идите и отоспитесь.

Служанка бросила на меня не слишком дружелюбный взгляд, еще раз посмотрела на свою хозяйку, повернулась и вышла. Едва за ней закрылась дверь, я встал с кресла и сказал:

— Я сейчас уйду, еще только одна проблема. Я хочу попросить вас об одном одолжении. Вам придется поверить мне на слово, что для Ниро Вульфа это дело столь же важно, как и для вас. Скажу вам откровенно. Вы не хотите, чтобы Пола Чейпина сожгли на электрическом стуле за убийство вашего мужа, и он тоже этого не хочет. Не знаю, какой следующий ход он сделает, это только его дело, но ему, по-видимому, понадобится что-то такое, на что он мог бы опереться в своей работе. Если бы он захотел попросить у инспектора Кремера разрешения осмотреть этот пистолет, ему придется привести более серьезную причину, чем простое любопытство. Пол Чейпин, как мне кажется, вряд ли захочет его нанять, а что если бы это сделали вы? Имей мы возможность сказать, что действуем по вашему поручению, все было бы гораздо проще. Разумеется, ни о каком гонораре и речи быть не может, даже если мы сделаем все по вашей просьбе. Если желаете, я могу это оформить в письменном виде.

Я смотрел на нее. Она все еще держала голову прямо, но в глазах и уголках губ уже начали появляться признаки усталости. Я сказал ей:

— Все, ухожу. Не буду на вас давить и уговаривать вас, скажите мне только «да» или «нет». Если вы сейчас не можете прилечь и отдохнуть, то сделайте что-нибудь еще, расслабьтесь и отдохните как-нибудь иначе. Хорошо?

Она покачала головой. Я подумал, что она хочет тем самым сказать мне «нет», но тут она заговорила, хотя мне и показалось, что ее слова так же адресованы не мне, как и ее покачивание головой:

— Я любила своего мужа, мистер Гудвин. Да, я любила его. Иногда я не одобряла, как он поступал. Еще чаще он не одобрял то, что делала я, хотя и редко говорил мне об этом. Он не одобрил бы и то, что я делаю сейчас, — думаю, что не одобрил бы. Он сказал бы: «Предоставь это судьбе!» Сказал бы точно так же, как часто — много раз — говорил о Поле Чейпине. Он умер… да, он умер… но пусть он побудет еще немного живым для того, чтобы сказать это сейчас, и пусть я буду жива еще хотя бы столько, чтобы ответить ему так, как я отвечала всегда: я не оставлю на произвол судьбы то, в чем я убеждена, что должна это решить сама. Он бы не хотел, чтобы я делала ему какие-то новые уступки, именно сейчас, когда он умер. — Она быстро добавила: — Но даже если бы он захотел, сомневаюсь, что я могла бы уступить. Спокойной ночи, мистер Гудвин. — И она протянула мне руку.

Я склонился перед ней и поцеловал ей руку. Затем я все же спросил:

— Возможно, я понял вас правильно, но я люблю ясность во всем. Ниро Вульф может заявить, что действует по вашему поручению?

Она кивнула. Я повернулся и вышел из комнаты.

В прихожей я взял со стола свое пальто и шляпу, оделся и еще раз осмотрелся. Из шкафа в стене я вытащил свой черный чемоданчик. Открывая дверь, я оглядел замок и установил, что это типичный замок для домов такого уровня. Чтобы освободить язычок, достаточно нажать на кнопку, спрятанную в торце двери. Я попробовал, и все получилось. На площадке лестницы я услышал какие-то звуки, поэтому вышел и захлопнул за собой дверь. Сыщик, которого, как я и предполагал, Кремер оставил здесь, чтобы охранять семью от назойливых посетителей, сидел там в кресле и чуть не вывернул себе шею, чтобы увидеть, кто это там манипулирует с замком. Правда, он так и не счел нужным встать.

Натягивая перчатки, я обратился к нему спокойным, но высокомерным тоном:

— Благодарю вас, будьте уверены, что мы никогда вас не забудем. — После чего направился к лифту.