Вскоре после утверждения правительством плана второй реконструкции Лихачев издал приказ о формировании «цеховых бюро по расширению завода». Этим приказом начальник механосборочного Фома Семенович Демьянюк назначался начальником бюро расширения двух механосборочных цехов грузовой и легковой машин…
Лихачев вызвал Демьянюка и сказал:
— Наш новый завод должен быть хорошо выполнен, идеально и грамотно продуман. И вот мы посоветовались, и решили поручить тебе составление проекта реконструкции двух механосборочных цехов — грузовых и легковых машин. Чтоб тебя не перегружать, решили освободить от текущего производства. А ты обиделся?
— Нисколько я не обиделся, — слукавил Демьянюк. — С чего бы это мне обижаться?
— Очень хорошо, — обрадовался Лихачев. — Значит, берешься за проект?
— Двух механосборочных? — удивился Демьянюк. — Вот это называется не перегружать!
— Да… И но останавливая конвейера, конечно. Это я имею в виду прежде всего. Тебе и книги в руки.
— Ну то была первая репетиция, Иван Алексеевич… А теперь хотя марка машины не меняется, зато нужно в три раза увеличить выпуск.
— Ну и что же?
— А это означает, что нужно добавить свыше половины нового оборудования, перемонтировать старое, обучить тысячи новых людей, сломать старые и составить новые графики.
— Главным образом тут нужно большевистское чутье вложить, душу, — сказал Лихачев.
— Душа — это дело абстрактное, — вздохнул Демьянюк. — А кому сдать дела по механосборочному?
— В общем, у меня сейчас заседание. А ты иди к Голяеву. Он тебе скажет, как мы там прикинули, и сейчас же принимайся за проект.
Шла весна 1935 года. Как и всякая весна, она принесла с собой пьянящий и волнующий запах талого снега, желтые пушистые цветы мимозы, зеркальные лужи на дорогах и вороний грай над Тюфелевой рощей.
На строительной площадке завода вновь с утра до позднего вечера мелькали лопаты и звенели песни. Тысячи людей со всех концов Москвы — из вузов и учреждений, преимущественно молодежь, комсомольцы. — по первому зову Московского комитета партии приходили сюда на субботники.
Строился канал Москва — Волга. Уровень воды в Москве-реке должен был вот-вот подняться, и, для того чтобы укрепить берег, обезопасить заводскую площадку, нужно было завезти, выгрузить и уложить два с половиной миллиона кубометров земли.
Когда кончалась работа в цехах, рабочие завода шагали на стройку, укладывали фундаменты, подносили кирпич и бут, просеивали гравий.
Было ли им трудно? Конечно… Однако в прошлую реконструкцию главными строительными материалами были дерево и кирпич. Теперь их заменили бетон и железо. Пришлось реконструировать железнодорожную ветку. Целые эшелоны и сотни автомашин со строительными материалами въезжали ежедневно на территорию завода. Ночами на стройке горел ослепительный электрический свет, ввинчивались в небо голубые иглы прожекторов.
Инвентарная опалубка, готовая арматура, подъемники, вибраторы — все это в десятки раз ускоряло строительство. Стал применяться сборный железобетон, приведший к революции в производстве строительных работ. Невиданно ускоряла стройку установка металлических конструкций зданий цехов. Конструкции эти подавались теперь на строительную площадку только для монтажа и сборки. Колонны зданий поднимали на фундамент механизмами. Пока между колоннами закреплялись поперечные конструкции, внизу уже возводили стены. Это тоже походило на поточную систему производства, было ново и удивляло всех.
Лихачева можно было видеть на строительстве каждое утро.
У него было теперь два кабинета: один — рядом с главным инженером завода Голяевым, другой — рядом с главным инженером Управления реконструкции — УРЗИС — Лялиным.
Даже в это напряженное время он продолжал учиться на факультете особого назначения, или ФОНе, как его называли.
Профессора приходили в старый кабинет Лихачева рано утром, едва ли не на рассвете. Лихачев уже ждал их, и не было случая, чтоб он опоздал или не выполнил домашнего задания.
Как и во время первой реконструкции, Серго Орджоникидзе часто приезжал на завод. Он знал, что разговоры о нереальности сроков велись нод шумок на стройке. Восемнадцать месяцев были даны «на все, про все…». Слыханное ли дело?!
Однажды по требованию Серго «внести ясность» в кабинете Андрея Никитича Прокофьева до работы, в 6 часов утра было созвано совещание-летучка с участием партийных организаций. Судя по протокольной записи, вот что говорил на этом совещании секретарь МК:
— Здесь сидят начальники участков и прорабы. Это люди серьезные и честные. Они должны сейчас прямо сказать, верят ли они сами в возможность выполнения своего графика или нет?
Строители молча переглядывались.
— Можете сказать; вот вам хомут и дуга, а я вам больше не слуга, — вставил Лихачев.
Но все молчали.
— Нет, товарищи, не беспокойтесь, — продолжал секретарь МК, — никаких выговоров не будет. Просто тот, кто сейчас скажет: «Не смогу», перейдет на другую работу с меньшей ответственностью, вот и все.
— Сделаем, — сказал кто-то из задних рядов не очень решительно.
— Помните, если сегодня сказано: «Смогу», а потом будете говорить: «Ошибка вышла», снимем как обманщика с треском, — сказал Лихачев категорически.
— Сделать можно, — отозвался строитель ТЭЦ Сидо-рович, — ТЭЦ будет пущена в срок. Я за это взялся и не отступлю.
Лихачев встал.
— Нужно рабочих — рабочих дадим. Нужен материал — материал дадим. Что нужно, подавайте теперь же заявки. Разве вам отказывали? Сколько раз Серго с другой стройки снимал кирпич, а нам давал.
— Что нужно, товарищи, говорите? — призвал Прокофьев.
И строители заговорили.
По общему мнению, снабженцы работали плохо. Строители должны были сами подталкивать снабженческие организации, добывать кирпич, цемент, гравий, песок, бут. Был случай, когда строители послали рогожное знамя бетонному заводу и чуть не избили десятника за то, что он не давал раствора. Об этом случае говорили все.
Сказал по этому доводу и Лихачев:
— Методы нужно менять, товарищи, а рогожное знамя и драка с десятником — это вздорная чепуха. Когда-то, лет пять назад, в Германии гордились, что трехэтажный дом построили за восемь месяцев. А в Америке тогда же построили дом в сорок два этажа за полгода. В чем дело? Да в том, что методы были разные. Немцы по-прежнему из кирпича выкладывали. Ну а американцы организовывали на специальном заводе массовое производство деталей здания, на строительной площадке только собирали узлы и детали. Забыть пора об этой рогоже.
С Лихачевым согласились все. Прокофьев поддержал Лихачева, говоря, что сейчас чрезвычайным и особенным является место организатора, бригадира на строительстве. Организатор должен уметь предвидеть, потому что если не умеешь предвидеть, значит, не умеешь и руководить.
В заключение Лихачев сказал так:
— Товарищи строители! Мне кажется, что есть люди трех категорий. Один говорит — сделаю, а сам не сделает. Этих гнать надо или уж основательно переучивать. Другой говорит — «не сделаю», а сделает. Таких тоже надо переучивать, потому что коллектив кое-что видит, когда тебе поручает, учитывает, что ты можешь сделать, и нечего тебе сразу отказываться. И, наконец, третий сразу скажет — не сделаю, и к этому можешь прислушаться. Если он твердо говорит — не сделаю, значит, и в самом деле не сделает, да, пожалуй, и сделать невозможно. Впрочем, как известно, нет таких крепостей… Но, чтобы поверить, согласиться, для этого нужно знать товарищей, с которыми идешь в бой. Каждый начальник участка, каждый бригадир должен знать, с кем идет в бой, иначе он окажется не командиром, не организатором, а мокрой курицей.
Уже назавтра начальники участков говорили прорабам:
— Не сделаешь?.. Тогда ты мне это точно сегодня скажи, чтоб никаких недоразумений завтра не было.
— Как это «не сделаю»? Я этого вовсе не говорил.
И действительно, теперь уже никто не говорил «не сделаю» или «не смогу», никто не хотел расписываться в собственной беспомощности, боясь оказаться не командиром, не организатором, а мокрой курицей.