Лихачев

1

9 декабря 1935 года в семь часов вечера загорелась кузница. Электрокарщик, проезжая мимо, неосторожно задел вентиль нефтепровода и сорвал его. Нефть радугой брызнула вверх и вспыхнула. В какие-нибудь пять минут крыша кузницы была объята пламенем. В заводоуправлении никого не было. Большинство коммунистов ушло на партактив. Машина Лихачева стояла у подъезда. Заместитель Лихачева «по общим вопросам» Фатеев принес папку с почтой. Лихачев, торопясь, разбирал ее, подписывал бумаги. Раздался телефонный звонок. Фатеев взял трубку, и лицо его вытянулось. Он с тревогой протянул трубку Лихачеву.

…Когда, отталкивая встречных и на ходу натягивая пальто, Лихачев бежал к кузнице, во дворе было уже светло как днем. Черно-багровая туча стелилась над заводом. Крупные медные искры летели в сторону механо-сборочного. Но кто-то уже лез на крышу цеха с мокрым брезентом. «Не растерялись», — подумал Лихачев с чувством благодарности и любви к тем, чьи силуэты были видны на крыше. Они были будто вырезаны из черной бумаги и наклеены на красный картон.

— Товарищи… дорогие. Не растерялись!

Пожарные машины, тревожно гудя, влетали в ворота завода. Пожарники на ходу соскакивали с подножек, вытягивали длинные рукава шлангов, сновали взад и вперед по задымленным железным лестницам. А у проходных неукротимо бил человеческий прибой — к заводу бежали люди.

Мороз стоял такой, что вода, казалось, должна была замерзать на лету. Однако Лихачев не замечал холода.

— Колонны отстаивайте! Колонны! — кричал Лихачев. — Колонны штопором получатся. Давайте воду на колонны!

Лихачева не было видно в дыму, но голос его был всем слышен. И все понимали: если колонны уцелеют, крыша не обрушится, и восстанавливать кузницу будет значительно легче. Лихачев предвидел это.

— Отстаивайте заделы!

И все понимали, если удастся отстоять заделы, конвейер не остановится.

В такие минуты люди точно за руки берутся, и создается цепь, по которой, как ток высокого напряжения, проходит одна и та же мысль; «Что будет с нашим заводом?!»

Программа была, очевидно, сорвана. И уж конечно, нечего было говорить о пяти сотнях машин сверх плана, обещанных правительству. Лихачев хорошо понимал, что это значит для всей страны. Где-то не придут обещанные К севу машины, это начисто выбьет кого-то из графика, снизит урожай, задержит чью-то стройку.

И пока он кричал: «Отстаивайте то, отстаивайте это!» — перед ним в рыжем дыму мысленно возникало огорченное лицо Серго Орджоникидзе. Если вот так, случайно, можно сорвать вентиль, значит, сидят на заводе растрепы, которые не предусмотрели, не проследили, не сумели предвидеть.

Но именно Серго, конечно, все поймет и с болью скажет: «Автозавод нас подвел, не выполнил программы, но знаете, товарищи, ничего не поделаешь; у них кузница сгорела».

Так оно и было в действительности.

К утру в приемной Лихачева собрались начальники цехов. Было уже очевидно, что распространение пожара удалось предотвратить, но еще нельзя было знать, насколько пострадало оборудование.

Помощники директора, черные от насевшей на них копоти, принимали донесения и вызывали людей, обзванивали квартиры, говоря всего два слова: «Моментально приезжайте!»

2

На рассвете приехал Серго Орджоникидзе, сел рядом с Лихачевым так же молча, как и все другие. Было так тихо, будто в соседней комнате лежал покойник.

— Придется, очевидно, остановить конвейер? — спросил наконец Серго.

— Останавливаться не собирались, — сказал Иосиф Иванович Виттенберг — начальник производства. — У нас это не принято, — добавил он с усмешкой.

— Но поковок-то у вас нет? — сказал Серго.

— Зато у нас есть закон, — возразил начальник кузницы Харитон Лоттерштейн не без иронии. До сих пор он мрачно молчал, глядя в одну точку.

— Закон?! — воскликнул Серго удивленно. — Какой еще закон?

— Не останавливаться!.. — сказал Лихачев. — Есть и заделы, товарищ нарком, — поторопился он добавить. — Я уже дал задание подсчитать, чем мы располагаем.

Незадолго до пожара в начале сентября стало известно имя донецкого забойщика Алексея Стаханова. Вскоре кузнец Горьковского автозавода Бусыгин поставил свой рекорд. И тогда кузнецы Московского автозавода: Бобков, Макаркин, Лапин, Хромилин, Кораблин — вызвали Бусыгина на соревнование. Так образовались резервы.

Лихачев невольно улыбнулся. Это он сам говорил однажды своему коллективу о законах завода и теперь но мог ожидать иного ответа от своей гвардии. Закон не закон, к этому и относилась ироническая улыбка Лоттерштейна, но у каждого начальника цеха были свои резервы, заделы и неучтенные возможности.

Однако Серго все это не понравилось, и он выслушал объяснения без тени улыбки.

— Значит, весь этот ваш хаос и неорганизованность хотите выдать за какой-то закон завода? — сказал он.

— В чем это выражается? — перебил его Лихачев.

— А в том, что нужна такая организация дела, когда пожары невозможны, а вы этому какие-то химеры противопоставляете.

Но, говоря так, Серго противоречил сам себе. Сколько раз он, находясь здесь на партучете, выступал на партийных собраниях и говорил, что революция не кончилась, революция продолжается. Разве в двадцатых годах классовый враг не пользовался пожарами как средством борьбы и устрашения.

— Что делать, если… опять из-за угла стреляют? — сказал Лихачев, делая ударение на последних словах. — Погиб Киров…

— Да, да, — согласился Серго и добавил громко, заметив, что их слушают. — Но раньше, в двадцатых годах, классовый враг пользовался этим. А теперь? Теперь здесь все свои. Про вас говорят, что вы государство в государстве, что у вас заводской патриотизм. А на деле что получается?

— Надо проверить, — сразу же раздались голоса. — Не может это быть случайно. Не может…

— Кто он такой, этот парень? — спрашивал уже кто-то многозначительно. — Никогда не поверю, что это могло быть случайно.

Однако было уже известно, что электрокарщик, по вине которого случилось несчастье, первый бросился в бушующий огонь и был отправлен в больницу с тяжелыми ожогами.

— Может быть, он и в самом деле ни при чем? — сказал Серго. — Не ищите, товарищи, вредителей, ищите идиотов и головотяпов.

Через полчаса после его отъезда Лихачеву позвонил директор «Серпа и молота»:

— Серго меня разбудил. Говорит, у тебя несчастье. Что тебе надо?

— Люди, люди нужны.

— Люди будут.

Несколько минут спустя позвонил и спросил о том же директор завода «Динамо».

Лихачев, который сам еще не знал, что именно ему надо, сказал первое, что было нужно при всех случаях:

— Людей.

И люди пришли. К двенадцати часам дня горячие останки кузницы походили на муравейник.

Сварщики, слесари, клепальщики, плотники, землекопы, арматурщики облепили кузницу со всех сторон.

Задача определилась мгновенно. Хотя колонны и удалось отстоять, и поэтому крыша не обвалилась, но железные перекрытия оплавились, образуя пятисоттонный нависший сверху балласт. Фермы были покорежены. Их нужно было сменить и уложить на крышу новые плиты.

3

Семьдесят четыре предприятия Москвы участвовали в восстановлении кузницы автозавода, попавшего в беду. Харьковский и Сталинградский тракторные заводы и Горьковский автомобильный пассажирскими поездами отправляли в Москву необходимые детали.

Кузница была восстановлена за двадцать дней.

В этот короткий срок были втиснуты, точно под высоким давлением, события и страсти целого года.

Началось с того, что Гипрохим потребовал два месяца для изготовления чертежей.

Лихачев и Прокофьев приехали в эту проектную организацию сами. Разговор был короткий.

— Как? — сказал Лихачев. — Мы хотим восстановить кузницу в три недели, а вы два месяца будете рисовать? Покажите нам этих художников.

Чертежи сделали в пять дней.

Пока делали чертежи, верхолазы стащили и разобрали запутанные конструкции. Это было сделано также за пять дней. Леса нужно было по графику поставить в два дня. Их возвели в шесть часов.

Маленький соседний завод, прозванный шуточно «Путиловским», сделал семь тысяч стальных плит для крыши за трое суток.

Верхолазы и резчики работали на высоте тридцати метров. От мороза у них распухли руки и лица, но никто не отступил, не струсил, не подвел. Цепляясь за обледеневшее железо, под снегом, в свете прожекторов они разбирали и резали свернувшиеся от страшного жара конструкции, которые каждую минуту могли рухнуть.

Бригады монтажников Щербакова, Мартынова, комсомольская бригада Башкирова, знаменитый «третий участок Толстого» не сходили со страниц «молний». Даже снабженцы, которых всегда ругали за неповоротливость, работали теперь так, что Лихачев говорил о них:

— Наши большевики-снабженцы!

Когда возник вопрос о награждении, то руководители растерялись. Работало двести бригад.

Группа мастера Гусарова работала три с половиной смены, до тех пор, пока кузница не была обеспечена паром, воздухом и нефтью. Бригада Киселева также почти три смены находилась на своем боевом посту. Удивляли всех своей самоотверженностью слесари Самсонов и Соколов. Да и все работали героически. Из строителей особо отличились бригады Левочкина, Сергеева, Жилова.

Кого премировать?.. Кого награждать?..

Лихачев поехал к Тарасову. Степан Никонович в это время был уже первым секретарем Пролетарского райкома.

— О чем тут спрашивать, Иван Алексеевич, не понимаю, — в сердцах отвечал Тарасов. — Директорский фонд у тебя есть? Есть! Подумать только: люди себя не щадят, отдают себя делу без остатка, а мы только и умеем, что выписывать зарплату в соответствии с разрядом. Невелика хитрость. Кто виноват?.. Мы… Мы не предусмотрели, не предвидели, а люди нашу близорукость, наше неумение взяли на себя и за месяц, за один месяц построили кузницу. Конечно, всех надо премировать!

И премировали всех. А к концу декабря пятьсот дополнительных машин, обещанных заводом стране, сошли с конвейера. Главный конвейер и на этот раз не остановился.