Лилия и шиповник

Глава тридцать четвертая

Верховный евнух вел гостей к главным воротам дворца. Там он передал мальчишек с рук на руки широкоплечему воину, смотревшему угрюмо и чуть ли не злобно. Воин проговорил что-то приказным тоном и мальчишек окружили четверо пеших нукеров. Под таким конвоем и продолжился путь.

Шли долго, успели даже утомиться. На дороге встали еще одни ворота, на этот раз — городские. Они распахнулись немедленно, стража не задавала лишних вопросов, словно все было уже обговорено заранее.

За городской стеной доносился отдаленный людской ропот, а приблизившись, мальчишки увидели, что на широкой ровной площадке среди скал собралось множество народу. В воздух взмывали желтые, зеленые и красные бурнусы, а великолепные вороные и белые лошади выделывали замысловатые фигуры. Рискуя попасть под копыта, между всадниками сновали пешие воины, стреляя в воздух из испанских мушкетов. У кого мушкетов не было, стреляли из луков и небо пестрело от стрел, летящих на каменные склоны.

У подножия одной из скал разбили огромный шатер, покрыли его одеялами из верблюжьей шерсти и коврами. Через отвернутый полог входа была видна толпа любопытных, сверкающая под солнцем своими разноцветными одеждами.

Туда и направился сопровождающий гостей воин. Он ввел мальчишек в шатер, а сам поспешил удалиться.

Генрих прищурился, ослепленный обилием золотой посуды и хрусталя чаш и кувшинов. Богато разряженные сановники восседали на парчовых подушках и пировали. Султан сидел во главе стола. Он радушно взмахнул рукой, приглашая мальчишек на свою сторону.

Под не слишком приветливые взгляды, принц с друзьями проследовал через весь шатер. Ему услужливо подали большую подушку, на которой надлежало сидеть. Жан-Мишель и Мбаса удостоились меньшей чести — их посадили в стороне, за низкий деревянный столик, среди прочих мелких чиновников, которым было позволено присутствовать на пиру.

Блюда разносили в таких количествах, что остаться голодной могла лишь мраморная статуя, будь она приглашена к столу.

Жаркое из барашка, рагу из голубей с бобами и миндалем, слоеные пироги и множество прочей снеди. И все это было густо сдобрено обжигающим горло перцем. Зачем заливать в горло преступнику расплавленный свинец, если можно просто накормить вот такой пищей? Эффект совершенно одинаковый!

Никто ни о чем не расспрашивал, все просто веселились, слушая резкую громкую музыку.

Настал вечер, время песен и танцев. Покинув наконец стол, все вышли на воздух. Два огромных костра давали свет, и блики огня играли на красных песчаниковых глыбах.

Под дрожащие звуки флейты и барабанную дробь поднимались танцовщицы, закутанные во множество юбок неразличимого цвета, позвякивающие золотыми браслетами. На их открытых лицах были видны какие-то синие знаки. Они встали полукругом, плотно прижавшись друг к другу плечами. За ними теснились пешие мужчины, а чуть дальше — всадники.

Все смолкли, кроме музыкантов и начался завораживающий танец. Девушки встряхивали бедрами, поводили плечами, все ускоряя и ускоряя ритм. Это был истинный танец любви.

Но Генриху это зрелище почему-то показалось скучным — то ли музыка была слишком навязчивой, то ли танец не вдохновлял, но он отошел в сторонку и присел на камень.

Кто-то коснулся его плеча. Принц повернул голову и тут же вскочил — рядом стоял сам правитель.

— Наш юный гость, кажется, заскучал? — спросил султан через переводчика. — Чем же тебе не угодили эти прелестницы?

— Благодарю тебя, великий султан, это превосходный праздник, мне очень понравилось. Но какова причина празднества?

— Как, разве тебе не сообщили? — султан сдвинул брови и стоящие чуть поодаль советники испуганно втянули головы в плечи. — Три дня тому назад мои доблестные войска выбили иноверцев из города Тетуан, что на побережье. Сегодня утром прибыл гонец и принес эту прекрасную весть.

— Спешу принести свои поздравления, великий султан, — произнес Генрих. — С кем же сражается доблестная армия? Это испанцы или португальцы?

— Мы ведем войну с армией короля Испании. И победа непременно будет на нашей стороне. Скоро мы очистим от неверных псов весь Марокко, от севера до юга!

На этих словах воины султана громко закричали, восхваляя непобедимого властителя. Радость и ликование прошли волнами по всему стану, вселяя в сердца воинов несокрушимую веру в Аллаха и в скорую победу.

— Я хочу сделать тебе подарок, — между тем сказал султан. — Умеешь ли ты ездить верхом?

— Да, конечно. Меня обучали верховой езде.

— Превосходно. Тогда тебе должно понравиться. Эй, приведите Кохейлана!

Через мгновение четверо слуг ввели на площадку перед шатром стройного черного скакуна. Принц не удержался от восхищенного возгласа:

— Аххх...

Султан довольно заулыбался — он ждал именно подобную реакцию.

А ведь было кем восхищаться! Этот конь являл собой истинный шедевр.

Его маленькая точеная головка с тонкими, широко раздувающимися ноздрями и огромными выпуклыми темными глазами приведет в восхищение любого. А стройные ноги, которыми конь переступал так грациозно, словно танцевал балетные па. Мягкая, струящаяся грива и ведь наверняка за ней ухаживают гораздо лучше, чем за прическами многочисленных жен султана.

— Вижу, вижу, что нравится. Это очень редкий конь, не столько по красоте, сколько по характеру. Ты удивишься, но в этом седле еще не было наездника! Кохейлан у меня всего десять дней и никого к себе не подпускает. Самые искусные наездники пытались приручить его, но он слишком норовистый и непокорный. Видишь, его даже привели четверо, а не один конюх, как обычно. И если тебе удастся его оседлать и продержаться в седле хотя бы полминуты — он твой!

Принц взволновано смотрел на гарцующего скакуна и в душе просыпались противоречивые чувства. Он сразу вспомнил свою любимую лошадку Нольду, страстно захотелось промчаться галопом, так, чтобы ветер в лицо! Но Генрих знал цену своим навыкам и сомнения одолевали его. Удержится ли? Не свалится ли под изящные копыта на потеху этим упитанным вельможам?

Уж не для посрамления ли затеял султан эту игру? Христианин не может управлять лошадью, так как истинный правоверный? По хитрым взглядам и ухмылкам окружающих Генрих понял, что угадал. И в его груди зажглась жажда победы. Сейчас он покажет, на что способен сын Франции!

Генрих трижды глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Затем шагнул к коню. Кохейлан всхрапнул, покосившись на неизвестного ему человечка. Передернул ногами, взрыхлив песок. И громко, протяжно заржал.

Генрих не отводил взгляд, пристально всматриваясь в черный влажный зрачок. Потом принял уздечку и отодвинул плечом замешкавшегося слугу.

Конь стоял не шевелясь. Животное словно готовилось к битве за свою честь, а для этого надо позволить врагу взгромоздиться на собственную спину.

Повисла гнетущая тишина — смолкли тамбурины и флейты, прекратились разговоры и смех. Все, вельможи, воины и сам султан, ждали развязки.

Генрих занес ногу и сунул ее в стремя, оттолкнулся и ловко вознесся в седло. И началось!..

Конь словно взбесился! Он заплясал, забил задними ногами. Затем взвился на дыбы, намереваясь выбросить легковесного наездника, как ненужную соломенную подстилку. Но ко всеобщему удивлению, Генрих держался. Он крепко сжимал круп коленями, упираясь в стремена, и тянул, тянул на себя уздечку, указывая коню, кто здесь хозяин.

Зубы коня скрежетали о металл сбруи, на холке показалась пена. Под копытами уже образовались такие рытвины, что и устоять было трудно.

И тогда Генрих стукнул норовистого коня пятками под брюхо, заливисто свистнул, взметнул уздечкой и помчался вдоль широкой дороги в сторону городских стен, прочь от султанского шатра. В сумерках только и увидали, что короткий поднятый хвост да блеск подков на задних копытах!

Кохейлан мчался, не разбирая дороги. Он уже вильнул в сторону, забираясь в пустынные земли, где поднимались облака пыли и песка, где по ночам раздавался вой шакалов, где даже днем не рисковал появиться одинокий путник. А принц старался заставить коня слушать и слышать своего хозяина. Мальчик что-то говорил, то громко и жестко, то тихо и ласково. И конь вдруг остановился, прислушался, поводя чуткими ушами. Генрих похлопал его по влажной упругой шее, ободряя и успокаивая...

Возвращался принц неспешно, показывая всем, что конь смирился и стал послушен, как ягненок. И в отблесках костров мальчик с удовольствием ловил обращенные к нему взгляды, в которых было и восхищение, и досада, и даже сквозила неприкрытая ненависть. Но таких было мало, все же большинство воинов оценили его доблесть и мастерство.

Генрих спешился и султан тут же подошел к нему.

— Как славно! Вот уж поистине, это была превосходная работа. Поверь, я знаю в этом толк, лучше моих конюшен нет ни у одного властителя, что под знаменами Магомета! И раз уж тебе удалось покорить этого гордеца, то он твой по праву. И не спорь, отказ от подарка — оскорбление!

Генрих и правда хотел уже отказаться, но после этих слов не решился. Он прижался лицом к теплой шее коня, затем обернулся и произнес:

— Я с радостью приму от тебя этот дар, великий султан! И дома, во Франции, этот конь станет украшением Лувра! Не удивлюсь, если мой отец захочет изваять мраморную статую Кохейлана.

Подбежали друзья принца, поздравляя его с победой. Жан-Мишель так переволновался, что не мог произнести ни слова, лишь молча обнял Генриха и прижался к нему. А Мбаса радостно шепнул на ухо:

— Я смотреть! Ты был похож на наш бог, который скакать на льве! Я называть тебя Батуронго!

Принц совсем потерял голову от этих восхвалений. Он мял в руке кожаную уздечку и надежда на скорое возвращение домой вновь вселилась в его сердце.

Тем временем праздник завершился. Алькаиды принялись строить свои отряды, а сановники усаживались в паланкины, чтобы добраться до своих дворцов.

Паланкин султана несли позади всех. Генрих ехал верхом на укрощенном жеребце, позволив Мбасе и Жан-Мишелю также устроиться в седле. Кохейлан не возражал — где один хозяин, там и все трое!

В ночной тьме, освещенные факелами, мальчишки вернулись в свою спальню...