Линии высоковольтных проводов

ГЛАВА 17

Больше до окончания поездки они не виделись. Летели обратно тоже вроде бы вместе, но в то же время порознь — Ларион в основном сидел в закутке для обслуживающего персонала. Иногда он поглядывал на Дрейзера, сам не зная, чего от него ждет.

Может быть, чтобы тот подошел. Может быть, чтобы погладил его по плечу. Поцеловал.

"Ха, у дочери на глазах" — со злостью думал он.

Нет, позорить Дрейзера Ларион, конечно же, не хотел. Глядя издалека, как тот беседует с женой, Ларион необычайно остро ощущал, насколько важно для Джонатана сохранить это все.

Ларион невольно вспоминал собственную семью. Мать ушла от них, когда он был еще слишком маленьким, чтобы что-то понимать. Но они неплохо жили с отцом вдвоем, и иногда, вот в такие часы, когда казалось, что всему миру на него наплевать, Ларион думал, что все бы отдал за то, чтобы вернуться в те дни.

Он старался поменьше смотреть на Джонатана и не давать тому понять, о чем думает. Да и Джонатан выглядел полностью поглощенным досугом с семьей.

На деле Дрейзер боялся поднять глаза от лиц жены и дочери, потому что стоило ему это сделать, как он натыкался в глубине прохода на пристальный, выжидающий взгляд Лариона. Под этим неотрывным взглядом Джонатану становилось неуютно.

Нет, он не хотел прикоснуться к Лариону. Напротив, он предпочел бы не видеть его никогда, не встречаться с ним вообще, только бы сейчас на него не смотрели эти обвиняющие глаза.

Он привычно улыбался, потому что давно уже привык, что улыбка — это единственное, что надо от него девочкам. Сколько себя помнил, Дрейзер ни разу не заводил откровенных разговоров с женой, и начинать теперь определенно было уже поздно. А Кейси… Кейси была ангелом, которого он не хотел ничем задевать. Она тем более не должна знать о том, что произошло.

Когда самолет наконец приземлился, Дрейзер подал знак Доусону, чтобы тот выводил персонал, потому что не хотел случайно столкнуться с Ларионом в проходе плечом. Дождался, когда выйдут все, и только потом стал спускаться по трапу сам. Он остановился и закурил, делая вид, что наблюдает, как Линда руководит разгрузкой. Краем глаза Джон следил за худой фигуркой, уже двигавшейся ко входу в здание аэропорта. Ларион чуточку прихрамывал, но за это Дрейзера совесть не мучила. Мучила еще за что-то — он сам не знал за что.

Домой Ларион ехал с мыслью, что первым делом, добравшись, откопает договор. Он не собирался его читать. Ему было уже все равно, что именно с ним сделает Дрейзер — по большому счету Костен был уверен, что тот его не убьет. Но собственная наивность и тот раздрай, до которого наниматель сумел его довести, Лариону абсолютно не нравились.

Он не привык думать долго или по два раза. Если что-то казалось ему правильным, Костен это просто делал. И сейчас самым правильным ему казалось послать к дьяволу Дрейзера со всеми его закидонами. Ларион так бы и сделал, если бы не договор. У него не было никакого желания видеть этого человека еще раз.

Отчасти Лариона пугали те многогранные и слишком разнообразные эмоции, которые Дрейзер заставлял его испытывать. Погружаясь в воспоминания о единственной ночи, которую они провели по-настоящему вдвоем, Ларион чувствовал, как кровь приливает к щекам, и понимал, что хочет еще. Его пугало то, что руки Дрейзера вызывают прилив крови к определенным местам, чтобы ни делали с ним. Даже если они причиняли боль, Ларион все равно хотел еще.

Но в то же время Костен необычно остро ощущал всю абсурдность своего положения и всю глупость того, что делал.

Дрейзер пользовался им. Дрейзер ни капли этого не скрывал. Он платил Лариону за то, чтобы выплеснуть на него всю злость, а затем снова быть примерным мужем и любящим отцом.

"И ты никогда, придурок, никогда не станешь частью того мира".

Какого "того", Ларион понимал несколько смутно. Ему понравилось общаться с дочерью Дрейзера, но уж точно он не хотел ближе знакомиться с женой.

Но главной причиной его интереса к договору было все же осознание того, что он не может даже надеяться на настоящую близость с самим Дрейзером. В первую встречу Доусон достаточно четко дал ему это понять, но тогда Ларион не осознавал до конца, какую странную тягу может пробудить в нем этот абсолютно незнакомый человек.

Оказавшись на кухне, Ларион побросал на пол счета, которые не успел оплатить, и, добравшись до столешницы, взял в руки контракт. Сел на диванчик у окна и стал листать.

"Когда?" — вот единственный вопрос, который его волновал. Отыскав необходимую дату, Ларион испустил облегченный вздох.

До окончания испытательного срока оставалось две недели, и Ларион абсолютно точно не собирался этот срок продлевать.

"Осталось перетерпеть одну ночь, — обнадежил он себя. — Одну ночь ты как-нибудь переживешь".

Дрейзер в течение следующей недели ни разу не виделся с женой. Не то чтобы он был более занят, чем обычно. И смущения за то, что взял с собой на семейный уикенд молодого любовника, тоже не испытывал.

Даже приступы злости были не такими сильными как всегда. Дрейзером овладело почти незнакомое ему чувство — тоска.

В последний раз она посещала его, когда он окончательно понял, что Лестер не будет с ним уже никогда. Было это лет шесть тому назад и привело к весьма печальным последствиям — браку с Линдой и последующей семейной кабале.

Сейчас падать было уже некуда, Джонатан был уже женат. Да к тому же никто ему не отказывал и никто его не бросал, но он все равно чувствовал себя так, как будто в эти выходные его пропустили через химчистку вместе с пиджаком.

Джонатан, при прочих равных, не привык врать себе. Он помучался день или два, прежде чем признал, что встреча с Ларионом прошла и закончилась совсем не так, как он хотел.

"А чего ты хотел-то, а?"

Сознание услужливо нарисовало ему голый зад, оттопыренный над бильярдным столом. Кий был у Дрейзера в руках, да… Но потом он отбрасывал его. Опускал ладони на порозовевшие ягодицы и сжимал.

Ларион был таким податливым и сладким, что Дрейзеру все время хотелось его сжать. Даже больше, пожалуй, чем ворваться в него, Джон хотел просто касаться нежной кожи. Целовать обнаженные плечи, подрагивающие от страха.

Джон знал, что этот страх вызывает он сам, и это ни чуточки не смущало его. Он хотел вызывать страх. Чтобы потом насыщаться им, пожирать, пить как вино.

Чтобы видеть перед собой расширившиеся зрачки Лариона.

Дрейзер испустил тяжелый вздох. Потянулся к телефону.

Промелькнул в голове порыв послать эсэмэс — он уже делал так один раз. Промелькнул и тут же исчез. "Что за ребячество? — подумал он. — Если хочешь что-то сказать — говори в глаза".

И, постукивая кончиком карандаша по письменному столу, Дрейзер стал размышлять, как бы развернуть все в ту сторону, в которую он хотел.

"Яхта", — подумал он, представляя как стройное и гибкое тело Лариона изгибается в свете луны. Как блики лунного света, отражаясь от морских волн, скользят по его бедрам. Руки Лариона связаны над головой, и он прогибается и стонет, но не от боли, а от наслаждения, которое Джонатан сможет ему подарить.

Дрейзер сам не заметил, как на губах заиграла столь несвойственная ему улыбка. Он нажал кнопку вызова секретаря и ровным голосом приказал:

— Доусон, приготовьте яхту к субботе. И назначьте посещение… как всегда.

Хотя мысленно Ларион уже сказал себе, что перетерпит, каждый новый день в ожидании субботы сердце его билось сильней.

Он боялся. И не хотел. Не хотел, чтобы Дрейзер снова манил его удовольствием, причиняя боль. Чтобы снова владел им до самых глубин. Не хотел, чтобы тот заполнил его сознание собой. Не хотел. Не хотел. Не хотел.

Ему тяжело давалось проводить эти вечера в одиночестве. Большинство вечеров с первой встречи с Дрейзером он только и думал, что о его руках на своем теле. Даже набросал пару песен, которые вряд ли когда-нибудь в жизни решился бы кому-нибудь показать.

Ларион никогда раньше так сильно не западал. Небольшие приключения с девчонкой с соседней улицы определенно были не в счет. Тогда эмоции тоже были яркими, но уже на второй раз Ларион ощутил, что все как-то не совсем так. Слишком мягко, слишком гладко… Слишком пресно для него.

Костен счел тогда, что просто Мириам — не его тип. Она и сама была мягкой и теплой, притягивала своей улыбкой и согревающим смехом…

Сейчас любое упоминание о смехе заставляло Лариона вспомнить о Дрейзере. О бархатистых нотках на дне его голоса, от звуков которого все внутри переворачивалось вверх дном.

Ларион балансировал на той грани между романтикой и прагматизмом, которая позволяла ему одновременно влюбляться и понимать, что он просто сходит с ума. Но это осознание никак не помогало избавиться от непрошеных чувств.

А стоило погрузиться в них с головой, как следом приходила обида и ощущение собственной неполноценности, стыд за то, как низко он опустился.

"Что ты позволяешь ему делать с собой?"

И хотя в паху при этой мысли наливалось свинцом, в груди поднималась тягучая волна обиды, и Лариона тянуло кого-нибудь ударить.

Из четырех отмеренных ему вечеров один он провел дома почти целиком. Ближе к полуночи не выдержал, пошел в клуб, где они играли иногда, и напился.

Костен не помнил, что произошло потом, только то, что когда проснулся ближе к полудню, ныла уже не только задница, пострадавшая от кия, но еще и разбитая скула.

На второй день Ларион рисковать не стал и сразу позвонил Тому. Они встретились вечером, посидели, обменялись новостями и на среду договорились о репетиции.

Ничего особенного за то время, пока Ларион витал в облаках, не произошло — продюсер все так же требовал отработать долг за рекламу, который составлял больше полугодового дохода, а каждый месяц к тому же обрастал процентами. Эту проблему Ларион воспринимал вяло, краем сознания, потому что давно уже привык, что ничего хорошего его впереди не ждет.

В среду они порепетировали. В четверг Ларион снова попытался напроситься с Томом в бар, но уже через полчаса понял, что все равно думает только об одном — о встрече, которая ждет его в пятницу.

"Я не хочу…" — устало думал он, понимая, что деваться все равно некуда.

Эсэмэска от Доусона пришла в пятницу в девять утра. Ларион, которого разбудил сигнал телефона, замер с мобильником в руках, тупо пялясь на экран.

"Встречи не будет. У мистера Дрейзера дела".

Ларион поверить не мог своим глазам. Обида и пустота сплелись в груди тугим узлом.

"Ну и хорошо", — подумал он и отбросил телефон.