Лионель Линкольн, или Осада Бостона

Глава XX

Можетъ быть, и къ лучшему было то, что мистриссъ Лечмеръ за все это время, когда расцвѣтало счастье Ліонеля и Сесили, ни разу не появлялась на сценѣ. Въ тотъ самый день, когда Ліонелю сдѣлали операцію, и выяснился благопріятный исходъ, мистриссъ Лечмеръ, на радостяхъ, такъ быстро побѣжала къ себѣ въ комнату, что на лѣстницѣ зацѣпилась за собственное платье, упала и сильно расшиблась. Такое паденіе было бы тяжело даже и для женщины гораздо ея моложе. У нея сдѣлалось опасное мѣстное воспаленіе, такъ что пришлось уложить ее въ постель, съ которой она до сихъ поръ еще не вставала.

Возвратившись изъ церкви, Сесиль и Агнеса прямо прошли на половину больной, Польвартъ уѣхалъ къ себѣ на квартиру, а Ліонель остался одинъ въ отдѣланной рѣзьбою гостиной. Нѣсколько минутъ онъ ходилъ по ней изъ угла въ уголъ, размышляя о сценѣ у входа въ церковь и безотчетно взглядывая порою на рѣзныя украшенія по дереву, среди которыхъ фигурировалъ на почетномъ мѣстѣ его фамильный гербъ. Но вотъ послышались легкіе шаги, и въ комнату почти въ ту же минуту вошла миссъ Дайнворъ.

— Надѣюсь, что мистриссъ Лечмеръ теперь лучше? — спросилъ онъ, ведя ее подъ руку къ дивану и самъ садясь рядомъ съ ней.

— Ей настолько лучше, что она рѣшилась даже на свиданіе съ вами, — отвѣтила Сесиль. — Знаете, Ліонель, бабушка принимаетъ въ васъ необыкновенное сердечное участіе. Какъ ужъ она была больна, насилу выздоровѣла, а между тѣмъ каждый день, черезъ силу, справлялась о вашемъ здоровьѣ. Когда являлся докторъ, она отказывалась говорить съ нимъ о собственной болѣзни, пока тотъ не разскажетъ ей подробно о ходѣ вашей.

Сесиль, разсказывая это, даже заплакала, и ея личико потемнѣло.

— Мнѣ кажется, я этимъ обязанъ вамъ. Соединяя свою судьбу съ вашей, я становлюсь, конечно, гораздо дороже для мистрисъ Лечмеръ. Вы, конечно, ей все сказали?

— Могло ли быть иначе? Но только я сказала въ самое послѣднее время, уже послѣ того, какъ явилась полная надежда на ваше выздоровленіе. То есть, я просто дала ей прочитать ваше письмо, а до тѣхъ поръ держала его въ секретѣ. Она… она одобряетъ его, Ліонель.

— Значитъ, я не получу отказа?

— О, Ліонель!.. Вѣдь она на васъ смотритъ, какъ на главу своей фамиліи, и даже пристрастна къ вамъ.

— И вы разрѣшаете мнѣ попросить ее, чтобы свадьба состоялась безотлагательно?

— Какъ, въ такое печальное, тяжелое время? Не успѣли колокола отзвонить на похоронахъ вашего товарища, и друга, какъ вы уже хотите, чтобы они звонили на вашей свадьбѣ?

— Время тяжелое, вы правы, и потому нужно особенно торопиться. Гоу, несомнѣнно, скоро приступитъ къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ. Вамъ нужна будетъ опора и покровительство, а ваша бабушка уже такъ стара и такъ слаба. Я надѣюсь, Сесиль, что вы не откажетесь принять отъ меня теперь же эту опору и это покровительство. Позвольте мнѣ переговорить съ вашей бабушкой.

Сесиль ничего не сказала. Она только молча, улыбаясь сквозь слезы, подала ему свою руку.

— Такъ пойдемте же сейчасъ къ мистриссь Лечмеръ! Вы сами сказали, что она меня ждетъ.

Сесиль позволила Ліонелю взять ее подъ руку, и онъ повелъ ее черезъ весь домъ въ комнату мистриссъ Лечмеръ. Къ этой комнатѣ онъ подходилъ очень неохотно. Ему вспоминалась сцена въ жилищѣ старухя Нэбъ, приходили въ голову всѣ прежнія подозрѣнія… Но дѣло нужно было кончить ради любимаго, дорогого существа, и онъ отогналъ отъ себя прочь всѣ непріятныя мысли.

Слабый, болѣзненный видъ мистриссъ Лечмеръ сильно разжалобилъ Ліонеля, который кстати тутъ же припомнилъ, что она, въ сущности, черезъ него и больна. Поэтому онъ заговорилъ съ теткой не только сердечно, но и съ чувствомъ, очень похожимъ на благодарность. Мистриссъ Леямеръ была больна уже нѣсколько недѣль. Ея лицо, и безъ тoro поблекшее отъ старости, сильно измѣнилось отъ болѣзни, похудѣло и поблѣднѣло, но выраженіе было спокойное и довольное. Молодыхъ людей она встрѣтила съ необыкновенно ласковой улыбкой, придавшей особенную выразительность ея блѣднымъ, исхудалымъ чертамъ.

— Со стороны больного верхъ любезности, когда онъ навѣщаетъ тѣхъ, кто здоровъ, кузенъ Ліонель, — сказала она, подавая ему высохшую руку. — Мое нездоровье совсѣмъ пустяки въ сравненіи съ вашими ужасными ранами, заставившими меня дрожать за вашу жизнь.

— Желаю, чтобы вы выздоровѣли такъ же основательно, какъ и я, — отвѣчалъ Ліонель, дружески пожимая ея руку. — Я никогда не забуду, что единственной причиной вашей болѣзни была тревога за меня.

— Не будемъ объ этомъ говорить. Вполнѣ естественно тревожиться за тѣхъ, кого любишь. Я дожила до вашего выздоровіенія, доживу, Богъ дастъ, и до подавленія этого несчастнаго возстанія.

Она остановилась, поглядѣла съ улыбкой на молоденькую парочку, стоявшую у ея постели, и прибавила:

— Сесиль мнѣ все разсказала, майоръ Линкольнъ.

— Нѣтъ, еще не все, дорогая мистриссъ Лечмеръ, — перебилъ Ліонель, — и я надѣюсь, что вы меня поддержите въ моихъ притязаніяхъ.

— Въ вашихъ притязаніяхъ! Какъ вы скромно выражаетесь, кузенъ Ліонель. Это слово къ вамъ совсѣмъ не подходитъ. Принимая во вниманіе ваше происхожденіе, ваше воспитаніе, ваши личныя качества, ваше крупное состояніе — у васъ не притязанія, а права. Сесиль, пройди въ мою библіотеку; тамъ въ письменномъ столѣ есть потайной ящичекъ, а въ ящикѣ лежитъ небольшая бумажка съ твоимъ именемъ. Прочти ее, милое дитя, и потомъ принеси мнѣ сюда.

Мистриссъ Лечмеръ знакомъ пригласила Ліонеля садиться, и какъ только за Сесилью затворилась дверь, старая леди возобновила разговоръ.

— У насъ съ вами будетъ разговоръ дѣловой, — сказала она, — поэтому я нарочно ее удалила. Она только конфузилась бы. Въ чемъ вы ищите моей поддержки?

— Я пришелъ проспть у васъ послѣдняго и самаго крупнаго подарка.

— Моей внучки, да? Ліонель, говорите все безъ малѣйшаго стѣсненія. Вспомните, что вѣдь я тоже рожденная Линкольнъ. Мы должны говорить другъ съ другомъ совершенно откровенно.

— Я указалъ миссъ Дайнворъ на опасности, которыми мы окружены, на критическое положеніе въ странѣ, и выразилъ желаніе какъ можно скорѣе, даже безотлагательно, обвѣнчаться.

— Что же Сесиль?

— Она сказала, что поступитъ такъ, какъ скажете вы.

Мистриссъ Лечмеръ нѣсколько минутъ не отвѣчала, собираясь съ мыслями. На ея лицѣ отражалось сильное душевное волненіе, но это волненіе далеко не означало неудовольствія, потому что въ ея глазахъ сіяла радость. Однако, она понемногу успокоилась. Ея обычно жесткій взглядъ затуманился слезами, и когда она заговорила, ея голосъ зазвучалъ непривычными для слуха Ліонеля мягкими нотами.

— Добрая, кроткая, послушная дѣвушка эта моя Сесиль. Майоръ Линкольнь, она не принесетъ вамъ ни большого состоянія, ни новаго блеска для вашего громкаго имени, но зато вы въ ней получите такое нѣжное, простое и добродѣтельное сердце, въ которомъ не зарождалось до сихъ поръ ни одной сколько-нибудь нечистой мысли. A я думаю, что вы это всему предпочтете.

— Повѣрьте, тетушка, что она черезъ это для меня еще дороже! — воскликнулъ Ліонель, покидая всякую сдержанность и окончательно растрогивая жесткое сердце мистриссъ Лечмеръ. — Никакихъ денегъ, никакого имени мнѣ не нужно. Отдайте мнѣ только ее самое. Мнѣ моя Сесиль дороже всего на свѣтѣ.

— Я вѣдь говорила только относительно, майоръ Линкольнъ. Дочь полковника Дайнвора, внучка виконта Кардоннеля ни для кого не можетъ быть дурной партіей, а наслѣдница Джона Лечмера далеко не безприданница. Когда Сесиль сдѣлается леди Линкольнъ, ей не придется прятать гербъ своихъ предковъ подъ кровавой рукой[10] на гербовомъ щитѣ своего мужа.

— Боже сохрани! Что вы говорите! Пусть эти гербы какъ можно дольше не соединяются!

— Значитъ, я васъ не такъ поняла? Развѣ вы не просили меня ускорить вашу свадьбу съ Сесилью?

— Не въ томъ дѣло, дорогая леди, но вѣдь глава моей фамиліи еще живъ, и я постоянно молю Бога о томъ, чтобы онъ жилъ какъ можно дольше и пользовался полнымъ разсудкомъ и физическимъ здоровьемъ.

Мистриссъ Лечмеръ кинула на племянника блуждающій взглядъ, провела рукой по лбу и по глазамъ и невольно вздрогнула всѣмъ своимъ ослабѣвшимъ тѣломъ.

— Ваша правда, мой юный кузенъ, — сказала она, наконецъ, силясь улыбнуться. — Вмѣстѣ съ тѣломъ у меня ослабѣла и память. Воображеніе унесло меня въ далекое былое. Вы мнѣ очень напоминаете вашего отца, а Сесиль — мою такъ рано умершую Агнесу. Агнеса была моя дочь. Богъ, навѣрное, простилъ ей ея грѣхи за молитвы матери.

Ліонель изумился той энергіи, съ которой проговорила все это мистриссъ Лечмеръ. Онъ даже отодвинулся немного назадъ. Блѣдныя щеки его тетки покрылись легкимъ румянцемъ. Она крѣпко сжала обѣ свои руки и откинулась на подушку. Изъ глазъ одна за другой показались слезы и медленно покатились по исхудалымъ щекамъ. Ліонель взялся было за сонетку, но его остановилъ выразительный взглядъ старой леди.

— Мнѣ уже гораздо лучше, — сказала она. — Пододвиньте только ко мнѣ вотъ тотъ стаканъ, что около васъ.

Въ стаканѣ было укрѣпляющее питье. Мистриссъ Лечмеръ отпила немного и вскорѣ же успокоилась вполнѣ. Черты лица приняли обычное холодное, а глаза обычное жесткое выраженіе, какъ будто ничего и не было.

— Видите, майоръ Линкольнъ, — сказана она, — насколько пожилые людя труднѣе молодыхъ переносятъ болѣзни и насколько медленнѣе поправляются. Но вернемся къ болѣе интересному предмету. Я не только охотно даю свое согласіе, но сама жду, не дождусь той минуты, когда вы обвѣнчаетесь съ моей внучкой. Я не рѣшалась даже надѣяться на такое счастье, а теперь оно готовится озарить закатъ моей жизни.

— Тогда зачѣмъ же откладывать, дорогая тетушка? Время теперь у насъ критическое, никто не можетъ сказать, что будетъ завтра. Нельзя ручаться ни за одинъ день. Вдругъ завтра объявятъ походъ — тогда какая ужъ можетъ быть свадьба?

Мистриссъ Лечмеръ подумала съ минуту и сказала:

— Сегодня у насъ воскресенье. Въ нашей провинціи всѣ очень религіозны и придерживаіотся добраго обычая вѣнчаться по воскреснымъ днямъ, которые посвящены Господу. Выбирайте и рѣшайте — или сегодня или въ слѣдующее воскресенье черезъ недѣлю.

При всемъ своемъ нетерпѣніи Ліонель былъ нѣсколько удивленъ первымъ предложеніемъ тетки, но гордость не позволила ему колебаться даже одной минуты, и онъ отвѣчалъ:

— Въ такомъ случаѣ ужъ позвольте сегодня, если миссъ Дайнворъ ничего не имѣетъ противъ.

— Вотъ она сама пришла и можетъ отвѣтить. Сесиль, дитя мое, я обѣщала майору Линкольну, что ты сегодня будешь съ нимъ обвѣнчана.

Миссъ Дайнворъ, дошедшая до середины комнаты, разомъ остановилась и застыла, точно прелестная статуя, въ позѣ удивленія и даже огорченія. Она то блѣднѣла, то краснѣла, съ ужасающей быстротои мѣняясь въ лицѣ; руки ея дрожали; бумага, которую она держала, упала на паркетъ. Ноги ея словно приросли къ полу.

— Сегодня! — проговорила она едва слышнымъ голосомъ. — Вы сказали: сегодня?

— Да, дитя мое, сегодня.

— Что же это вы такъ удивились и встревожились, Сесиль? — сказалъ Ліонель, подводя ее къ креслу. — Вы вѣдь знаете, какія опасности насъ окружаютъ, и вы же сами признались въ своихъ чувствахъ ко мнѣ. Подумайте, пожалуйста, сами: зима проходитъ, съ первою же оттепелью могутъ наступить событія, которыя все у насъ перевернутъ.

— Все это имѣетъ большое значеніе въ вашихъ глазахъ, майоръ Линкольнъ, — заговорила мистриссъ Лечмеръ, — но у меня есть причины еще важнѣе. Я знаю, какъ опасны всякія такія отсрочки сами по себѣ. Вы оба молоды, вы оба хорошіе люди, для чего вамъ откладывать свое счастье? Сесиль, если ты меня любишь, если ты хоть сколько-нибудь меня уважаешь, то сегодня же обвенчаешься съ нимъ.

— Бабушка, дайте мнѣ опомниться, дайте придти въ себя. Вѣдь это такъ для меня все ново и важно, майоръ Линкольнъ! Будьте ужъ великодушны до конца, а не наполовину только. Я полагаюсь на вашу доброту.

Прежде, чѣмъ Ліонель успѣлъ отвѣтить, мистриссъ Лечмеръ сказала:

— Это не онъ проситъ, это я прошу.

Миссъ Дайнворъ быстро встала, какъ бы затронутая въ своихъ щекотливыхъ чувствахъ, и съ печальной улыбкой сказала жениху.

— Бабушка очень ослабѣла отъ болѣзни и сдѣлалась боязлива душой. Извините меня. Мнѣ хочется на одну минуту остаться съ ней наединѣ.

— Хорошо, Сесиль, я уйду, — сказалъ Ліонель. — Но если я ничего не говорю, то только изъ боязни не угодить вамъ. Пожалуйста, не приписывайте моего молчанія какой-нибудь другой причинѣ.

Сесиль бросила на него благодарный взглядъ, и онъ сейчасъ же удалился въ свою комнату. Полчаса показались Ліонелю за полвѣка. Вошелъ Меритонъ и доложилъ, что его приглашаетъ къ себѣ мистриссъ Лечмеръ.

Съ перваго же взгляда Ліонеля понялъ, что его дѣло выиграно. Тетка лежала на подушкахъ съ выраженіемъ сама-то полнаго эгоистическаго удовольствія на суровомъ лицѣ. Ему даже стало почти жаль, что она добилась своего. Но когда онъ взглянулъ на Сесиль и встрѣтилъ ея робкій взглядъ, отуманенный слезами, онъ забылъ все на свѣтѣ. Онъ зналъ, что Сесиль отдается ему не противъ своего желанія, а какимъ соображеніямъ она уступала, соглашаясь ускорить свадьбу, это въ его глазахъ было неважно.

— Стараюсь угадать свою судьбу и ободряюсь надеждой только на вашу доброту, — сказалъ онъ, подходя къ ней. — Знаю, что самъ по себѣ не имѣю никакого права на снисхожденіе.

— Съ моей стороны, можетъ быть, и вправду было ребячествомъ, Ліонель, — сказала Сесиль, улыбаясь сквозь слезы, — что я колебалась изъ-за нѣсколькихъ дней, когда уже все равно рѣшилась посвятить всю свою жизнь на то, чтобы сдѣлать васъ счастливымъ. Моя бабушка желаетъ, чтобы я немедленно отдала себя подъ ваше покровительство.

— Значитъ, сегодня вечеромъ мы соединимся съ вами на всю жизнь.

— Если только вы сами этого хотите, и если нѣтъ никакихъ препятствій…

— Препятствій не моніетъ быть никакихъ, — возразилъ Ліонель. — Въ колоніяхъ, на наше счастье, брачныя формальности очепь просты, а согласіе тѣхъ, кто на насъ имѣетъ права, у насъ есть.

— Идите же, дѣти мои, займитесь приготовленіями, — сказала мистриссъ Лечмеръ. — Я увѣрена, что вашъ бракъ будетъ счастливъ.

Ліонель пожалъ руку своей возлюбленной и ушелъ, а Сесиль со слезами кинулась на грудь своей бабушкѣ. Мистриссъ Лечмеръ прижала внучку къ своему сердцу, но посторонній наблюдатель могъ бы замѣтить, что въ ея глазахъ свѣтилось не умиленіе, какъ можно бы было ожидать, а горделивое торжество.