Лионель Линкольн, или Осада Бостона

Глава XXXII

За этимъ неожиданнымъ заявленіемъ наступило гробовое молчаніе. Ліоноль вздрогнулъ, отошелъ на шагъ назадъ и, по примѣру старика, снялъ шляпу изъ почтенія къ памяти своей матери. Онъ ее помнилъ очень смутно, но все-таки немного помнилъ, какъ помнятъ иногда сонъ. Немного успокоившись, онъ сказалъ Ральфу:

— Вы именно здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, собирались разсказать мнѣ про мои семейныя несчастія?

— Да, — отвѣчалъ старикъ необыкновенно для него мягкимъ голосомъ и съ выраженіемъ глубокаго состраданія на лицѣ. — Здѣсь, на могилѣ твоей матери, ты долженъ выслушать весь разсказъ.

— Начинайте же скорѣе, — воскликнудъ Ліонель, при чемъ Сесиль, вся похолодѣвъ, замѣтила, что его лицо страшно измѣнилось, и глаза стали блуждать. — Я васъ выслушаю, и если все окажется правдой, то клянусь, что моя месть…

— Нѣтъ! Нѣтъ! Нѣтъ! — вскричала встревоженная Сесиль. — Не останавливайтесь здѣсь, Линкольнъ! Вы не въ состояніи будете выдержать такую сцену!

— Я все буду въ состояніи выдержать!

— Вы преувеличиваете свои силы, Линкольнъ. Подумайте о своей безопасности! Отложите до другой, до болѣе счастливой минуты. Вы и безъ того все узнаете. Я ручаюсь вамъ, я, ваша жена, что вамъ все будетъ разсказано.

— Вы ручаетесь? Вы, Сесиль?

— Съ тобой говоритъ отпрыскъ Джона Лечмера, и ты уже готовъ развѣсить уши, — съ саркастической улыбкой проговорилъ Ральфъ. — Правда, ты не годишься для сцены на кладбищѣ. Тебѣ бы только фигурировать на брачномъ пиру.

— Повторяю, я все могу выдержать, — съ твердостью отвѣчалъ Ліонель. — Я сяду вотъ на этотъ скромный надгробный камень и буду слушать все, что вы мнѣ будете разсказывать, хотя бы легіоны мятежниковъ пришли сюда и насъ окружили.

— Какъ! Неужели ты устоишь противъ умоляющихъ взглядовъ любимой женщины?

— Устою, разъ этого требуетъ сыновнее чувство.

— Хорошо сказано. И награда не замедлитъ. Не гляди на эту сирену, а то твоя рѣшимость можетъ ослабѣть.

— Это моя жена! — вскричалъ Ліонель, обвивая рукой талію дрожащей Сесили.

— A здѣсь твоя мать! — указалъ Ральфъ изсохшей рукой на обледенѣлый бугоръ.

Ліонель не сѣлъ, а скорѣе упалъ на надгробный камень, о которомъ говорили, упѣрся локтемъ въ колѣно, а на руку опустилъ голову и приготовился внимательно слушать. Старикъ улыбнулся довольной улыбкой и сѣлъ на другой надгробный камень, по другую сторону могилы. Онъ подперъ себѣ лобъ обѣими руками и такъ сидѣлъ нѣсколько минугь, собираясь съ мыслями. Сескль, вся дрожа, присѣла рядомъ съ Линкольномъ и не сводила съ него глазъ, слѣдя за перемѣной въ выраженіи его лица.

— Тебѣ уже извѣстно, Ліонель Линкольнъ, — началъ Ральфъ, поднявъ голову и взглядывая на майора, — что твой родъ давно уже переселился въ колоніи, ища для совѣсти свободы и для всѣхъ справедливости. Ты знаешь, что старшая линія осталась въ Англіи, среди распущенности двора, и очень скоро вся выродиласъ и вымерла, а наслѣдственныя земли и почести перешли къ твоему отцу,

— Про это въ Массачусетсѣ знаетъ каждая кумушка, — нетерпѣливо сказалъ Линкольнъ.

— Но кумушкамъ неизвѣстно, что все это предвидѣлось заранѣе, и что по этой причинѣ на бѣднаго офицерскаго сына-сироту многіе родственники смотрѣли совсѣмъ другими глазами. Кумушки не знаютъ, что своекорыстная Присцилла Лечмеръ, твоя тетка, готова была перевернуть небо и землю, только бы эти богатства и почести перешли въ ея родъ.

— Это было несбыточно, потому что отъ нея, во-первыхъ, шла женская лннія, а во-вторыхъ, у нея не было сына.

— Человѣку жадному и черствому все подобное кажется возможнымъ. Ты знаешь, что послѣ нея осталась внучка. У этой внучки, насколько мнѣ извѣстно, была мать.

Это сопоставленіе показалось Линкольну убѣдительнымъ доводомъ, а Сесиль отъ горя и стыда прижаласъ спиной къ плечу мужа.

— Я христіанинъ и джентльменъ, — продолжалъ старикъ. — Боже сохрани, чтобы я сталъ грязнить непорочное имя той, о которой я сейчасъ упомянулъ, то-есть, имя дочери этой преступной женщины. Она была такъ же невинна и такъ же чиста, какъ и то милое существо, которое въ эту минуту дрожитъ подлѣ тебя, Ліонель. Задолго до того, какъ Присциллою Лечмеръ овладѣла внолнѣ, ея честолюбивая мечта, сердце ея дочери было отдано молодому доблестному англичанину, за котораго она нѣсколько лѣть спустя и вышла замужъ.

Сеисль подняла голову, услышавъ этотъ отзывъ о своихъ родителяхъ. Съ ея сердца снята была тяжесть. Она стала спокойно слушать дальше.

— Такъ какь желанія моей несчастной тетки не сбылись, то я не вижу, какимъ образомъ могло все это отразиться на судьбѣ моего отца, — замѣтилъ Ліонель.

— Сейчасъ ты увидшль. Въ томъ же домѣ жила другая особа, еще красивѣе, чѣмъ дочь Присциллы, такая же, повидимому, чистая, какъ и та. Она приходилась родственницей, крестницей и воспитанницей этой негодной женщины. Твой отецъ влюбился въ нее и женился на ней еще до полученія родового наслѣдства. Векорѣ родился ты — къ общей радости родителей. Потомъ твой отецъ уѣхалъ на родину предковъ утверждатъея въ правахъ наслѣдства, а свою Присциллу (ихъ было, стало быть, двѣ, и обѣ спятъ теперь вѣчнымъ сномъ) вмѣстѣ съ сыномъ оставилъ пока въ колоніи, разсчитывая вернуться и увезти ихъ потомъ въ Англію. Въ Англіи твой отецъ пробылъ два года, которые показались ему за два вѣка. Хлопоты съ наслѣдствомъ были долгіе и томительные. Но все кончилось благополучно. Онъ вернулся сюда. Увы! Онъ не нашелъ, своей жены, не нашелъ своей вѣрной и любящей Присциллы.

— Я знаю, — сказалъ Ліонель, — она умерла.

— Мало того, что умерла, — прибавилъ какимъ-то замогильнымъ голосомъ старикъ, — она себя обезчестила.

— Эта ложь!

— Это правда! Святая правда!

— Это ложь! Черная, грязная, подлая ложь, какую только когда-либо выдумывали люди.

— А я тебѣ, говорю, что это правда, молодой безумецъ! Она умерла, давъ жизнь плоду своего безчестія. Когда Присцилла Лечмеръ разсказала мнѣ все это, я ей не повѣрилъ, потому что въ ея глазахъ свѣтилось нескрываемое торжество и злорадство. Но тутъ была еще другая женщина, которую нельзя было заподозрить въ пристрастіи, а между тѣмъ ей были извѣстны всѣ обстоятельства. Эта женщина поклялась на Евангеліи, что все это правда. Поклялась именемъ Того, Кто читаетъ во всѣхъ сердцахъ.

— A кто же соблазнитель? — воскликнулъ Ліонель, невольно отворачиваясь отъ Сесили. — Какъ его имя, чтобы я могъ ему отомстить?

— Ліонель, Ліонель, какъ вы можете этому вѣрить? — воскликнула съ горькимъ плачемъ Сесиль.

— Да какъ же не вѣрить! — сказалъ Ральфъ съ ужасной улыбкой. — Онъ долженъ всему вѣрить, что я говорю. Я все знаю. Развѣ сцена у смертнаго одра Присциллы Лечмеръ не служитъ доказательствомъ, что мнѣ извѣстно рѣшительно все? Отъ тяжкаго удара въ самое сердце твой отецъ потерялъ разсудокъ, и этимъ временнымъ умопомѣшательствомъ злые люди воспользовались для того, чтобы засадить его въ сумасшедшій домъ. Онъ тамъ пришелъ въ себя черезъ нѣсколько времени, но интриги и хлопоты Присциллы Лечмеръ сдѣлали то, что онъ остался на цѣлыхъ двадцать лѣтъ.

— Говорите мнѣ все, — сказалъ Ліонель. — Не скрывайте отъ меня ни одной подробности, или ужъ все сказанное берите назадъ.

— Ты узнаешь все, Ліонель Линкольнъ, но только ты долженъ поклясться въ вѣчной ненависти къ той странѣ, гдѣ законъ позволяетъ невиннаго, гонимаго человѣка сажать на цѣпь, какъ дикаго звѣря, и доводить его до такого состоянія, когда онъ готовъ проклинать своего Создателя и Творца…

— Клянусь! Десять тысячъ разъ клянусь! Я перейду на сторону мятежниковъ, я…

— Ліонель, Ліонель! Опомнитесь, что вы! — въ ужасѣ вскричала Сесиль.

Въ тотъ моментъ въ селеніи раздались крики, и послышался тяжелый солдатскій шагъ. Ральфъ всталъ и подошелъ къ краю большой дороги. То же сдѣлали и Ліонель съ Сесилью.

— Его ищутъ, — сказалъ Ральфъ. — Они думаютъ, что онъ имъ врагъ, но онъ поклялся встать подъ ихъ знамена. Такого человѣка, какъ онъ, они примутъ съ радостью.

— Нѣтъ, нѣтъ! Бѣгите, Линкольнъ, убѣгайте! Преслѣдователи найдутъ меня здѣсь одну, но мой полъ и мое имя меня защитятъ.

Ліонель обнялъ стройную талію своей жены и сказалъ:

— Старикъ, когда я отведу ее въ безопасное мѣсто, вы должны будете представить мнѣ доказательства на всѣ ваши слова.

Но Ральфъ уже ушелъ впередъ далеко по полю и дѣлалъ своимъ спутникамъ издали знаки, чтобы они на нимъ шли. Вскорѣ онъ скрылся у нихъ изъ вида.

Между тѣмъ шаги преслѣдователей становились все слышнѣе. Вдали не умолкала пушечная пальба. Ліонель вывелъ усталую Сесиль на узкую проселочную дорогу и остановился, замѣтивъ, что она совершенно выбилась изъ силъ и не можетъ итти.

Вдругъ послышался стукъ колесъ, и показалась огромная телѣга, запряженная четырьмя быками, которыхъ погонялъ рожномъ старикъ-крестьянинъ. На телѣгѣ былъ огромный возъ сѣна.

— Куда вы ѣдете? — спросилъ его Ліонелъ, когда возъ поравнялся съ усталыми путниками.

— Куда же, какъ не на Дорчестерскій полуостровъ? Туда теперь всѣ ѣдутъ и везутъ сѣно цѣлыми возами. Оно нужно тамъ для фашинъ. Я вонъ видите какой возъ навилъ и везу его туда даромъ — фашины дѣлать. Сыновья мои всѣ на войнѣ, такъ мы съ моей старухой сами навивали и провозились всю ночь. Рѣшено во что бы то ни стало выжить красномундирниковъ изъ Бостона. 14 марта будетъ мое рожденье, мнѣ исполнится восемьдесятъ три года, и я надѣюсь, что къ этому дню не останется въ Бостонѣ ни одного королевскаго солдата.

— Намъ тоже нужно въ Дорчестеръ. Моя жена очень устала. Не подвезете ли вы насъ? Я бы заплатилъ.

— Ну, что тамъ заплатилъ? Кто же беретъ деньги за такую услугу въ такое время? Полѣзайте на возъ…

Ліонель уложилъ Сесиль на сѣно, укрылъ тѣмъ плащомъ, который далъ ему Ральфъ, и возъ тронулся. Сесиль скоро заснула.

Было уже довольно поздно, когда показались Дорчестерскіе холмы. Сесиль проснулась, и Ліонель уже придумывалъ, подъ какимъ бы приличнымъ предлогомъ слѣзть съ воза и пойти своей дорогой. Вдругъ быки остановились. На самой дорогѣ стоялъ человѣкъ. Ліонель узналъ Ральфа.

— Дай проѣхать, любезный! — крикнулъ крестьянинъ.

— Слѣзайте! — сказалъ Ральфъ Ліонелю и сдѣлалъ соотвѣтствующій знакъ рукой.

Ліонель сошелъ съ воза и помогъ сойти Сесили.

Побл&юдарввъ фермера, они быстро пошли съ Ральфомъ, который повелъ ихъ обходомъ вокругъ берега бухты. Уже начало свѣтать, когда они дошли до заливчика, въ которомъ стоялъ привязанный челнокъ. Ліонель сейчасъ же узналъ додочку Джоба Прея.

Всѣ трое поспѣшили въ нее сѣсть. Ліонель взялъ весла и сталъ быстро грести. Еще не успѣлъ разсѣяться утренній туманъ, какъ они уже причалили къ набережной возлѣ стараго магазина.