Locus Solus. Антология литературного авангарда XX века

В 1966 году уроженец Айовы Роберт Кувер (р. 1932) получил за свое «Происхождение брунистов» премию Уильяма Фолкнера за лучший дебютный роман — и с тех пор остается одним из главных представителей подчеркнуто интеллектуальной, «высоколобой» литературы в США. Хотя за это время в глазах критики он успел превратиться из «модерниста» в чуть ли не главного американского постмодерниста, свидетельствует это разве что о смене вех критического цеха и не отражает последовательного характера его социальной сатиры и продуманности экспериментов по смешению нарративных форм. Две представленные здесь миниатюры — скорее милые безделушки в сравнении с его большими романами или концептуальными повестями, но и по ним можно составить некоторое представление о характерных для Кувера попытках создать свою, американскую, версию техники, предложенной французским «новым романом»; взяты они из раннего сборника «Подголоски и попевки» (1969), многие тексты которого построены с использованием вариативных построений, свойственных, в частности, серийной музыке. Характерно, что подобную технику письма можно встретить, к примеру, и в поздней повести писателя «Шиповник» (1996), вновь, спустя без малого три десятка лет, варьирующей канонические темы «из сокровищницы» (ср. ниже у Дж. Барта) классических сказок (столь излюбленные, кстати, — см. ее «Кровавую комнату» — английской приятельницей Кувера Анджелой Картер).

ДОМИК-ПРЯНИК

Сосновый лес, солнце начинает клониться к закату. Двое детей идут следом за стариком, разбрасывают хлебные крошки, распевают детские песенки. Темнеющие дали пропитаны густыми землисто-зелеными тонами, все в нитях и крапинках просачивающегося сквозь ветви солнечного света. Пятна красного, лилового, тускло-голубого, золотого, жжено-оранжевого. Девочка несет корзинку, в которую собирает цветы. Мальчик занят крошками. В песенке повествуется, как Боженька печется о детишках.

На старике тяжким грузом лежат бедность и смирение. Его холщовая куртка залатана и потрепана, добела выгорела под солнцем на плечах, протерлась на локтях. Он не поднимает ног, а волочит их в пыли. Седые волосы. Иссушенная солнцем кожа. Тайные силы отчаяния и вины словно пригибают его к земле.

Девочка срывает цветы. Мальчик с любопытством оглядывается по сторонам. Старик нетерпеливо всматривается в глубины леса, где уже, кажется, затаилась ночь. Передничек у девочки ярко-оранжевый, веселого цвета свежесорванных мандаринов, и мило простеган голубым, красным, зеленым, но платьице на ней простое, коричневое, лохматящееся по краю, а ноги босы. Птицы вторят детям в их песнях, бабочки украшают лесные просторы.

Мальчик делает все украдкой. Правая рука свешивается у него за спиной, роняя хлебные крошки. Его лицо наполовину повернуто к руке, но глаза прикованы к ногам бредущего впереди старика. Старик обут в тяжелые, заляпанные грязью башмаки, высокие, с кожаными шнурками. Как и кожа самого старика, башмаки его иссохли, потрескались, изборождены глубокими морщинами. Штаны мальчика синевато-коричневые, оборваны внизу, на нем выцветшая красная курточка. Он, как и девочка, бос.

Дети распевают детские песенки о майской корзинке, о пряничном домике, о святом, который кормился собственными блохами. Возможно, они поют, чтобы снять со своих юных сердец тяжесть, поскольку вокруг стволов и ветвей дремучего леса сворачиваются кольцами едва заметные красновато-коричневые ручейки сумрака. А может, они поют, чтобы скрыть уловки мальчика. Скорее всего, они поют просто так, по бездумной детской привычке. Чтобы слышать самих себя. Чтобы восхититься своей памятливостью. Или развлечь старика. Заполнить тишину. Скрыть свои мысли. Свои ожидания.

Кисть и запястье мальчика, торчащие из рукавов курточки, которую он давно перерос (выцветший красный обшлаг — вовсе и не обшлаг, а просто оборванный край, измочаленная каемка выношенной ткани), задубели, чуть-чуть замараны, совсем детские. Пальцы короткие и пухлые, ладошка мягкая, запястье тонкое. Три пальца загнуты, удерживая крошки, растирая их, их подготавливая, тогда как указательный и большой бережливо стряхивают крошки одну за другой на землю, мгновение играя с ними, скатывая в шарики, сжимая, словно на удачу или для удовольствия, перед тем как их выпустить.

Тускло-голубые глаза старика уныло плавают в глубоких темных мешках, наполовину укутанные тяжелыми верхними веками под навесом кустистых седых бровей. Глубокие складки расходятся веером от их слезящихся уголков, наискось сбегают вниз мимо носа, оставляют глубокие следы на задубевших щеках и стягиваются ко рту. Старик смотрит прямо перед собой, но на что именно? Возможно, ни на что. На какую-то невидимую цель. Какую-то невозвратимую отправную точку. О его глазах можно сказать только одно: они устали. То ли они видели слишком много, то ли слишком мало, в любом случае они выдают отсутствие воли видеть что-либо еще.

Ведьма закутана в скрученный ворох черного тряпья. Ее длинное лицо мертвенно бледно и искажено от ярости, глаза сверкают, как горящие угли. Угловатое туловище изгибается то туда, то сюда, колышет черное тряпье — в черном сплетении мерцают и вспыхивают синие и аметистовые крапинки. Ее узловатые синюшные руки жадно хватаются за воздух, рвут в клочья одежду, жестоко когтят лицо и горло. Она безмолвно хихикает, внезапно издает безумный визг, хватает пролетающую мимо голубку и вырывает у нее сердечко.

Девочка, которая младше своего брата, весело прыгает по лесной тропе, свободно развеваются ее светлые локоны. Коричневое платьице грубо и безыскусно, но передничек наряден, а из-под потрепанного подола подмигивает белая нижняя юбка. У нее свежая, розовая и мягкая кожа, ямочки на коленях и локтях, розовые щечки. Юный взгляд девочки беззаботно перепархивает с цветка на цветок, от птицы к птице, с дерева на дерево, с мальчика на старика, с зеленой травы на подкрадывающуюся темноту; кажется, все это доставляет ей одинаковое удовольствие. Ее корзинка полна с верхом. Она, наверное, и не подозревает, что мальчик разбрасывает крошки? Не подозревает, куда их ведет старик? Ну и что с того, ведь это же игра!

Даже сейчас в лесу остается залитое солнцем место, с усыпанными мятным драже деревьями и кустами из сладкой ваты, где воздух свеж и пьянит, как лимонад. Медовые ручьи текут по гальке-монпансье, а леденцы на палочке растут на приволье, как анютины глазки. Здесь и стоит пряничный домик. Сюда приходят дети, но, говорят, никто отсюда не уходит.

Оперение у голубка белое, глянцевитое, мягкое, голова приподнята, грудь надута, кончик хвоста на какое-то перышко не достает до земли. Сверху он был бы виден на фоне блеклой тропы — смеси серых тонов и умбры с резкими коричневыми мазками сосновых иголок, — но если смотреть вровень с ним, сбоку, он сияет незапятнанной белизной на фоне оттеняющего его силуэт темного просвирника и далекого лесного зеленого моха. Движется только его крохотный клювик. Примеряется к хлебной крошке.

Эта песня про великого короля, который победил во множестве сражений, но поет одна девочка. Старик повернулся назад и с любопытством, но бесстрастно взирает на мальчика. Обернулся и мальчик, уже не украдкой, с протянутой в воздух рукой, но крошки с его пальцев не слетают. Он уставился назад, на тропу, по которой они втроем только что прошли, рот у него разинут, глаза полны испуга. Левая рука поднята, словно застыв за мгновение до возмущенного взмаха. Голуби склевывают раскиданные им хлебные крошки. Его уловка провалилась. Возможно, старик, в конце концов не такой уж несведующий в подобных делах, с самого начала знал, что так оно и будет. Девочка поет о прелестных вещицах, которые можно купить на рынке.

Ведьма так съежилась над своей добычей, что кажется всего-навсего кипой наваленного на столб черного тряпья. Ее бледные руки с длинными ногтями загибаются к груди, поглаживая какой-то предмет, голова свешивается ниже согбенных плеч, изможденный крючковатый нос просунут между беспокойных пальцев. Она пережидает, тихонько хихикая, косится налево, потом направо, затем подносит сердечко к глазам. Блестящее сердечко голубки сверкает как рубин, полированная вишенка, бриллиант, карбункул в виде сердца. Оно еще бьется. Тихие, лучезарные биения. Черные костистые плечи ведьмы содрогаются от ликования, от жадности, от вожделения.

Шальная клякса трепещущей белизны: голубь машет крыльями! Руки хватают его тельце, его головку, его грудку, маленькие руки с короткими пухлыми пальцами. Он судорожно молотит крыльями на фоне сумрачной лесной зелени, но сбит на землю цвета умбры. Мальчик падает на него сверху, его руки в крови от встречи с клювом и коготками.

К пряничному домику через сад цукатов и аккуратно выстроившихся короткими рядами сладких сосулек ведет мостовая из разноцветных вафель.

Теперь с губ девочки срывается не песенка, а исполненный боли крик. Корзинка с цветами перевернулась, короли и святые забыты. Она борется с мальчиком за птицу. Бьет его, наваливается сверху, дергает за волосы, тянет за красную курточку. Он съеживается вокруг птицы, пытается отбиться от девочки локтями. Оба плачут, мальчик от гнева и разочарования, девочка от боли и жалости, от оскорбленного сердца. Их ноги переплелись, кулаки молотят друг друга, летят перья.

Тускло-голубые глаза старика смотрят не вперед, а вниз. Взгляд искоса, скорбь и скука исчезли; глаза ясны, сосредоточены. Глубокие складки, расходящиеся веером от их влажных уголков, стягиваются внутрь; он коротко вздрагивает, как будто от какой-то внутренней раны, от какой-то боли, какой-то древней мудрости. Он вздыхает.

Девочка отбила-таки птицу. Мальчик, с трудом переводя дыхание, стоит на тропе на коленях и наблюдает за ней; его гнев почти схлынул. Выцветшая красная курточка порвана, в штаны набились пыль и сосновые иголки. Чтобы защитить голубка, она засунула его себе под платье и сидит коленками врозь, склонившись над ним и тихо плача. Старик нагибается, приподнимает ее светло-оранжевый передник, платьице, нижнюю юбку. Мальчик отворачивается. Голубок угнездился в ее маленьких округлых бедрах. Он мертв.

Тени стали длиннее. Посерели умбра, лаванда и зелень. Но тельце голубка все еще сияет в сгущающемся сумраке. Кажется, что белизна его взъерошенной грудки дает отпор ночным угрозам. Он усыпан цветами, которые начинают увядать. Старик, мальчик и девочка ушли.

Балки в пряничном домике — лакричные палочки, скрепленные ирисками, обшитые имбирными пряниками и облицованные карамелью. Из шоколадной крыши то тут, то там растут дымовые трубы из мятных палочек, окна окаймлены меренгами. Ах, что за домик! Но лучше всего в нем дверь.

Лес здесь дремучий, глухой. Ветви тянутся вперед, как руки. Снуют бурые звери. Мальчик ничего украдкой не делает. Девочка несет свою корзинку для цветов, но не прыгает и не поет. Они идут, взявшись за руки, широко открыв глаза и глядя прямо перед собой, прямо в лес. Впереди, указывая путь, тащится старик, он волочит свои старые тяжелые башмаки с кожаными шнурками то по отсыревшей пыли, то по подлеску.

Глаза старика, тусклые при солнечном свете, теперь, кажется, сверкают в поздних сумерках. Возможно, скопившаяся в них влага собирает последние мерцающие отсветы дня. Вернулся взгляд искоса, но теперь в нем кроется не усталость, а, скорее, сопротивление. Его рот открывается, словно для того, чтобы что-то сказать, сделать выговор, но зубы крепко сжаты. Ведьма изгибается, дрожит мелкой дрожью, ее черное тряпье кружится, колышется, полощется. Из своей тощей груди она вынимает бьющееся алое сердечко голубки. Как оно сияет, как бушует, как оно танцует в сумраке! Старик больше не сопротивляется. Вожделение разглаживает его лицо и затуманивает старые глаза, в которых теперь сверкают отражения рубинового сердечка. Гримасничая, он рушится вперед, подминая под себя хихикающую ведьму, кубарем летит в заросли ежевики, впивающейся в его одежду.

Дикий визг пронзает тишину сумрачного леса. Птицы взлетают с ветвей, подлесок оживает встревоженными зверями. Старик замирает на месте, одну руку он поднял перед собой для защиты, другую, словно движимую тем же инстинктом, протянул назад, чтобы прикрыть детей. Выронив корзинку с цветами, девочка кричит от ужаса и бросается вперед, в объятия старика. Мальчик бледнеет, ежится, как будто его тело влажно окутывает холодный ветер, но мужественно не отступает. Какие-то формы, кажется, изгибаются и сворачиваются кольцами, из лесной подстилки сочатся призрачные испарения. Девочка всхлипывает, и старик покрепче прижимает ее к себе.

Кровати просты, но надежны. Их расстелил сам старик. Садится солнце, комнату наполнили тени, дети укрылись под одеялами. Старик рассказывает им историю про добрую фею, которая обещала бедняку выполнить три его желания. Желания, как он знает, были потрачены впустую, но в таком случае впустую он рассказывает и историю. Он добавляет к рассказу подробности о доброй фее, какая она ласковая, добрая и красивая, потом дает детям завершить историю своими собственными желаниями, своими собственными мечтаниями. Далее на него накладывается жестокое требование. Почему доброта всех желаний ни к чему не приводит?

У лесной тропы лежит опрокинутая цветочная корзинка, вокруг рассыпаны увядшие цветы. Под ее разверстым зевом растянулись, темнее запекшейся крови, тени. Тени длинны, ибо опускается ночь.

Старик свалился в заросли ежевики. Дети, всхлипывая, помогают ему оттуда выбраться. Он сидит на лесной тропе, уставившись на мальчика и девочку, и как будто их не узнает. Всхлипывания затихают. Дети теснее прижимаются друг к другу, в свою очередь уставившись на старика. Его лицо поцарапано, одежда порвана. Он неровно дышит.

Солнце, песенки, хлебные крошки, голубок, опрокинутая корзинка, долгое наступление ночи: куда, спрашивает себя старик, подевались все добрые феи? Раздвигая ветки, он прокладывает путь. Дети идут следом, молчаливые, напуганные.

Мальчик бледнеет, сердце колотится у него в груди, но он мужественно не отступает. Ведьма корчится, ее черное тряпье трепещет, бьется о изогнутые ветви. С тихим соблазнительным хихиканьем она держит перед ним блестящее вишнево-красное сердечко голубки. Мальчик облизывает губы. Она отступает назад. Сияющее сердечко бьется нежно, ровно, волнующе.

У доброй феи искрящиеся голубые глаза и золотые волосы, мягкий кроткий рот и нежные руки, которые ласкают и утешают. Крылья из тончайшего газа растут из ее гладкой спины, на безупречной грудной клетке — две упругие груди с яркими, как рубины, сосками.

Ведьма, протягивая пылающее, бьющееся сердечко мальчику, отступает назад, в лесную тьму. Мальчик нерешительно следует за ней. Назад. Назад. Набухшие глаза пылают, ведьма отводит рубиновое сердечко к своей темной, тощей груди, затем, через плечо, подальше от мальчика. Зачарованный, он преследует его, слегка ее задевает. Узловатые, синюшные пальцы впиваются в бедную одежду, красную курточку и синевато-коричневые штаны, застают врасплох его мягкую юную плоть.

Плечи старика пригнулись к земле, лицо испещрила морщинами скорбь, шея покорно склонена вперед, но глаза сияют как горящие угли. Он прижимает к горлу свою изодранную рубаху, пристально вглядывается в мальчика. Дрожащий мальчик стоит в одиночку на тропе, уставившись в жуткую лесную тьму. Формы шепчут и сворачиваются. Мальчик облизывает губы, делает шаг вперед. Лесную тишину разрывает ужасный вопль. Лицо старика искажает гримаса, он отталкивает в сторону всхлипывающую девочку, наотмашь бьет мальчика.

Больше никаких крошек, никакой гальки, никаких песен и цветов. Эхо от пощечины разносится по жуткому лесу, удваивается уже своими отголосками, складывается в конце концов в звук, не лишенный сходства с хихикающим шепотом.

Девочка, всхлипывая, целует отшатнувшегося от удара мальчика и прижимает его к себе, прикрывая от раздраженного старика. Ошеломленный старик неуверенно протягивает руку, нежно касается хрупкого плеча девочки. Она чуть ли не с дрожью отбрасывает его руку и отшатывается к мальчику. Мальчик расправляет плечи, на его лице вновь проступают краски. Лицо старика вновь морщат знакомые складки возраста и отчаяния. Его тускло-голубые глаза затуманиваются. Он смотрит в сторону. В последних лучах уходящего дня он покидает детей.

Но дверь! Формой дверь напоминает сердце и красна как вишня, всегда приоткрытая, и на солнце, и при луне, она слаще леденцовой бомбошки, восхитительнее мятной палочки. Она красна как мак, красна как яблоко, красна как земляника, красна как карбункул, красна как роза. Ах, что за дверь у этого домика!

Дети, одни в этом странном черном лесу, жалобно сжались калачиком под большим узловатым деревом. Ухают совы, угрожающе мелькают между изогнутыми ветвями летучие мыши. Странные формы корчатся и шелестят перед их утомленными глазами. Они крепко держатся друг за друга, дрожат, напевают колыбельные, но не могут успокоиться.

Старик, с трудом передвигая ноги, бредет из черного леса. Его путь метят не крошки хлеба, а мертвые голубки, призрачно белеющие в пустой ночи.

Девочка готовит подстилку из листьев, цветов и сосновых иголок. Мальчик собирает ветви, чтобы их прикрыть, спрятать, защитить. Из своей нищей одежды они сооружают себе подушки. Тем временем вокруг с визгливым писком носятся летучие мыши, а сверху на их призрачно белеющие, юные, дрожащие тела глазеют совы. Дети заползают под ветки, исчезают в темноте.

Старик уныло сидит в темной комнате, уставившись на пустые кровати. Добрая фея, хоть и ночное таинство, распространяет вокруг себя переливчатый блеск. Что это, естественное сияние ее крохотного ловкого тела или, быть может, оно исходит от звезды на конце ее волшебной палочки? Кому дано об этом знать? Трепещут на лету крылья из тончайшего газа, увенчанные рубинами груди обращены вниз, заманчиво покачиваются ноги, коленки в ямочках слегка согнуты, сияющие ягодицы выгнуты кверху дугой, бросая вызов ночи. До чего же она хороша! В черной пустой комнате старик вздыхает и тратит одно желание: он хочет, чтобы с его бедными детьми все было хорошо.

Дети подходят к пряничному домику. Под усыпанными мятным драже деревьями, запуская пальцы в кусты из сладкой ваты, смакуя пьянящий, как лимонад, воздух, они прыгают по дорожке, распевают детские песенки. Песенки-бессмыслицы о лошадях в яблоках и умерщвлении драконов. Считалочки и загадки-скороговорки. По гальке-монпансье они перебираются через медовые ручьи, собирая по пути леденцы на палочке, которые растут на приволье, как дикие желтые нарциссы.

Ведьма мечется, перепархивая с места на место, по почерневшему лесу, ее мертвенно-бледное лицо перекошено от ярости, ее неисповедимого состояния. Глаза горят, как сверкающие угли, свободно полощется черное тряпье. Узловатые руки жадно когтят ветви, вплетаются в ночную паутину, впиваются в стволы деревьев, пока у нее из-под ногтей не начинает течь древесный сок. Внизу, обессилевшие, спят мальчик и девочка. Из-под одеяла из веток высунулась призрачно белеющая нога: колено в ямочках и мягкое, округлое бедро.

Но снова желание! Цветы и бабочки. Темнеющие дали, пропитанные густыми, землисто-зелеными тонами, в нитях и крапинках послеполуденного солнечного света. Двое детей, идущих следом за стариком. Они разбрасывают хлебные крошки, распевают детские песенки. Медленно бредет старик. Мальчик делает все украдкой. Девочка… но все это ни к чему, опять слетятся голуби, разумных желаний нет и не будет.

По мостовой из разноцветных вафель, через сад цукатов и сладких сосулек дети вприпрыжку приближаются к пряничному домику. Они пробуют обшивку из имбирных пряников, облицованных карамелью, слизывают меренги с подоконников, целуют друг друга в подслащенные губы. Мальчик влезает на шоколадную крышу, чтобы отломать мятную палочку дымовой трубы, соскальзывает с крыши прямо в бочку для дождевой воды, полную ванильного пудинга. Девочка, потянувшись было его подхватить, поскальзывается на леденцовой бомбошке и кувырком летит в липкий сад камней — засахаренных каштанов. Весело смеясь, они начисто вылизывают друг друга. А какую большую красно-белую полосатую трубу показывает ей мальчик! Какая яркая! Какая сладкая! Но дверь… здесь они замирают, у них перехватывает дыхание. Но дверь! Она в форме сердца и красна как карбункул, под лучами солнца мерцает ее блестящая поверхность. Какая замечательная дверь! Светящаяся, как рубин, как вишневая карамелька, и мягко, лучезарно пульсирующая. Да, изумительная! восхитительная! непревзойденная! Но за ней — что это за звук, уж не плещет ли на ветру черное тряпье?

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СО ШЛЯПОЙ

Посреди сцены стоит стол.

Выходит человек, одетый как фокусник, в черной накидке и черном цилиндре. Снимает шляпу и, широко взмахнув ею в воздухе, элегантно кланяется зрителям.

Аплодисменты.

Демонстрирует внутренность шляпы. Там ничего нет. Бьет по шляпе. В ней явно ничего нет. Кладет шляпу на стол полями кверху. Протягивает над шляпой руки, подтягивает рукава, так что становятся видны запястья, щелкает пальцами. Запускает руку внутрь, вытаскивает кролика.

Аплодисменты.

Бросает кролика за кулисы. Еще раз щелкает пальцами над шляпой, запускает руку внутрь, вытаскивает голубя.

Аплодисменты.

Бросает голубя за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой, запускает руку внутрь, вытаскивает еще одного кролика. Аплодисменты отсутствуют. Поспешно запихивает кролика обратно в шляпу, щелкает над ней пальцами, запускает внутрь руку, вытаскивает другую в точности такую же шляпу.

Аплодисменты.

Кладет вторую шляпу рядом с первой. Щелкает пальцами над новой шляпой, вынимает третью, точно такую же, как две первые, шляпу.

Жидкие аплодисменты.

Щелкает пальцами над третьей шляпой, вынимает четвертую все такую же. Аплодисменты отсутствуют. Пальцами больше не щелкает. Заглядывает в четвертую шляпу, вытаскивает пятую. В пятой находит шестую. Из третьей шляпы появляется кролик. Из шестой шляпы фокусник извлекает седьмую. Кролик из третьей шляпы вытаскивает из первой второго кролика. Фокусник вытаскивает из седьмой шляпы восьмую, из восьмой девятую, а кролики тем временем вынимают из других шляп других кроликов. Повсюду шляпы и кролики. Вся сцена превращается в безумную мешанину шляп и кроликов.

Смех и аплодисменты.

Фокусник как безумный собирает шляпы и запихивает их одна в другую, кланяясь, улыбаясь зрителям, бросая по три-четыре кролика зараз за кулисы, улыбаясь, кланяясь. Отчаянная борьба. Поначалу не ясно, быстрее ли он складывает шляпы и выбрасывает кроликов, чем они вновь появляются. Кланяется, запихивает, выбрасывает, улыбается, покрывается испариной.

Смех нарастает.

Постепенно неразбериха идет на убыль. Вот уже остается небольшая кучка шляп и кроликов. Вот уже нет кроликов. Наконец остаются всего две шляпы. Вспотевший от напряжения, запыхавшийся фокусник тащится с двумя шляпами к столу.

Жидкие аплодисменты, смех.

Фокусник, вытирая лоб шелковым носовым платком, в недоумении разглядывает две оставшиеся шляпы. Прячет платок в карман. Заглядывает сначала в одну шляпу, потом в другую. Пробует наудачу запихнуть первую во вторую, но тщетно. Пробует вставить вторую в первую, также безуспешно. Робко улыбается публике. Аплодисменты отсутствуют. Бросает первую шляпу на пол, прыгает по ней, пока она не сплющивается в лепешку. Комкает в кулаке сплющенную шляпу, еще раз пытается запихнуть ее во вторую. Она по-прежнему не желает влезать.

Вялое шиканье, нетерпеливые аплодисменты.

Дрожа от беспокойства, фокусник разглаживает первую шляпу, кладет ее вверх полями на стол, топчет на полу вторую. Комкает вторую шляпу, отчаянно пытается запихнуть ее в первую. Нет, она не желает влезать. Раздраженно поворачивается, чтобы выбросить вторую шляпу за кулисы.

Громкое шиканье.

Замирает. Бледнеет. Возвращается с обеими шляпами к столу, первая в полной исправности стоит на столе полями вверх, вторая по-прежнему скомкана. Смотрит на них с удрученным видом. Опускает голову, будто в беззвучном плаче.

Свист и шиканье.

Неожиданно лицо фокусника озаряет улыбка. Он разглаживает вторую шляпу и тщательно надевает ее себе на голову, не трогая по-прежнему стоящей на столе вверх дном первой шляпы. Взгромождается на стол и исчезает ногами вперед в шляпе.

Изумленные аплодисменты.

Через несколько мгновений из стоящей на столе шляпы высовывается ступня фокусника, потом ноги, потом туловище. Последней появляется голова фокусника, которая отрывается от стола вместе с первой шляпой. Фокусник взмахивает первой шляпой в сторону зрителей, демонстрируя, что она пуста. Вторая шляпа исчезла. Низко кланяется.

Бурные продолжительные аплодисменты, одобрительные возгласы.

Фокусник вновь надевает шляпу, стучит по ней, отступает за стол. Не снимая шляпы, поднимает руку, щелкает пальцами, извлекает кролика откуда-то сверху шляпы.

Аплодисменты.

Бросает кролика за кулисы. Щелкает пальцами, извлекает сверху шляпы хорошенькую ассистентку.

Удивленные, но горячие аплодисменты и свист.

На хорошенькой ассистентке высокая зеленая шляпа с плюмажем, туго натянутый зеленый лифчик, коротенькие зеленые шортики, черные сетчатые чулки, зеленые туфли на высоком каблуке. Застенчиво улыбается на свистки и аплодисменты, вприпрыжку убегает со сцены.

Свист и крики, аплодисменты.

Фокусник пытается снять шляпу, но она как будто приклеилась. Ужимки и выкрутасы в борьбе с приклеевшейся шляпой.

Отдельные смешки.

Борьба продолжается. Судороги. Гримасы.

Смех.

Фокусник наконец приглашает двух добровольцев из публики. На сцену из зрительного зала, неловко улыбаясь, выходят двое рослых, здоровенных мужчин.

Жидкие аплодисменты и смех.

Один здоровяк берется за шляпу, другой хватает фокусника за ноги. Осторожно тянут в разные стороны. Шляпа не снимается. Они тянут сильнее. Шляпа по-прежнему как приклеена. Теперь они тянут изо всех сил, их грубые лица краснеют, на бычьих шеях от натуги вздуваются жилы. Шея фокусника вытягивается, рвется напополам: ПЛЮХ! Здоровяки падают в разные стороны, кубарем летят в противоположные концы сцены, один с телом, другой с оторванной головой фокусника.

Вопли ужаса.

Два здоровяка встают, в ужасе смотрят на плоды своих рук, стискивают зубы.

Визг и вопли.

Обезглавленное тело встает.

Визг и вопли.

Спереди безголового тела расстегивается молния, появляется фокусник. Он такой же, как и раньше, в той же черной накидке и том же черном цилиндре. Бросает сплющенное безголовое тело за кулисы. Бросает шляпу с головой за кулисы. Два здоровяка вздыхают с огромным облегчением, трясут головой, похоже, они совершенно сбиты с толку, слабо улыбаются, возвращаются в зрительный зал. Фокусник взмахивает шляпой и кланяется.

Бешеные аплодисменты, крики, одобрительные возгласы.

На сцену выходит по-прежнему одетая в зеленое хорошенькая ассистентка со стаканом воды.

Аплодисменты и свист.

Хорошенькая ассистентка с застенчивой улыбкой принимает аплодисменты, ставит стакан с водой на стол, остается рядом. Фокусник протягивает ей свою шляпу, жестом велит ее есть.

Свист продолжается.

Хорошенькая ассистентка улыбается, откусывает кусочек шляпы, не спеша жует.

Смех и оглушительный свист.

Она запивает водой из принесенного стакана каждый проглоченный кусок шляпы. Наконец шляпа целиком съедена, кроме узкой черной ленты, оставшейся лежать на столе. Вздыхает, похлопывает себя по изящному голому животику.

Смех и аплодисменты, возбужденный свист.

Фокусник приглашает на сцену из зала деревенского парнишку. Парнишка пугливо выходит вперед, неуклюже цепляясь ногой за ногу. Он выглядит смущенным и страшно сконфуженным.

Громкий смех и улюлюканье.

Деревенский парнишка стоит, наступив одной ногой на другую, и, покраснев, разглядывает свои нервно сжимающиеся и разжимающиеся руки.

Смех и улюлюканье становятся громче.

Хорошенькая ассистентка украдкой подбирается к парнишке и по-матерински обнимает его. Парнишка отшатывается, наступает сначала на одну ногу, потом на другую, крепко стискивает руки.

Еще больше смеха и улюлюканья, свист.

Хорошенькая ассистентка заговорщицки подмигивает зрителям, целует деревенского парнишку в щеку. Парнишка подскакивает как ошпаренный, спотыкается о собственную ногу и падает на пол.

Оглушительный хохот.

Хорошенькая ассистентка помогает парнишке встать на ноги, подхватив его под мышки. Парнишка с трудом поднимается с пола, беспомощно хихикая от щекотки.

Хохот (как и раньше).

Фокусник стучит костяшками пальцев по столу. Хорошенькая ассистентка отпускает доведенного до истерики деревенского парнишку, улыбаясь, возвращается к столу. Парнишка вновь принимает ту же нелепую позу, утирает тыльной стороной руки сопли, шмыгает носом.

Отдельные смешки и аплодисменты.

Фокусник протягивает хорошенькой ассистентке узкую шелковую ленту от съеденной ею шляпы. Она запихивает ленту в рот, задумчиво жует, с некоторым трудом глотает, ее передергивает. Пьет из стакана. Смех и крики сменяются тем временем выжидательной тишиной. Фокусник хватает хорошенькую ассистентку за загривок, пригибает ее голову вместе со шляпой и плюмажем к обтянутым сетчатыми чулками коленям. Отпускает, и голова мгновенно возвращается в исходное положение. Фокусник медленно повторяет ту же процедуру. Затем повторяет быстро четыре или пять раз. Вопрошающе смотрит на хорошенькую ассистентку. Ее лицо покраснело от напряжения. Она размышляет, затем качает головой: нет. Фокусник опять пригибает ее голову к коленям, отпускает, предоставляя голове подскочить вверх. Повторяет два или три раза. Испытующе смотрит на хорошенькую ассистентку. Она улыбается и кивает. Фокусник подтаскивает смущенного деревенского парнишку сзади к хорошенькой ассистентке и предлагает ему запустить руку в ее туго натянутые зеленые шортики. Деревенский парнишка краснеет совершенно немыслимым образом.

Вновь громкий смех и свист.

Деревенский парнишка в отчаянии пытается улизнуть. Фокусник ловит его и опять подтаскивает сзади к хорошенькой ассистентке.

Смех и т. д. (как и раньше).

Фокусник хватает руку деревенского парнишки и силой засовывает ее в шортики хорошенькой ассистентки. Деревенский парнишка мочится в штаны.

Истерический хохот и улюлюканье.

По лицу хорошенькой ассистентки пробегает гримаска. Фокусник, улыбаясь, отпускает до смерти смущенного деревенского парнишку. Парнишка вытаскивает руку. В ней он держит все тот же черный цилиндр фокусника, целый и невредимый, с узкой шелковой лентой и всем прочим.

Бешеные аплодисменты и топот ног, смех и одобрительные возгласы.

Фокусник заговорщицки подмигивает зрителям, моментально их утихомиривая, и предлагает деревенскому парнишке надеть шляпу. Парнишка пугливо отшатывается. Фокусник настаивает. Робко, глупо ухмыляясь, деревенский парнишка поднимает шляпу над головой. Оттуда выливается вода, окатывает голову парнишки, пропитывает его одежду.

Смех, аплодисменты, бешеное улюлюканье.

Вконец униженный деревенский парнишка роняет шляпу и бросается бегом со сцены, но хорошенькая ассистентка ставит ему подножку. Он спотыкается и падает лицом вниз.

Смех и т. д. (как и раньше).

Деревенский парнишка униженно уползает со сцены на четвереньках. Фокусник, от души смеясь вместе со зрителями, бросает хорошенькую ассистентку за кулисы, поднимает с пола шляпу. Вытирает ее рукавом, два-три раза стучит по ней, элегантным взмахом водружает себе на голову.

Благодарные аплодисменты.

Фокусник заходит за стол. Тщательно протирает на нем один участок. Сдувает пыль. Берется за шляпу. Она, похоже, снова приклеилась. Яростно борется с ней.

Отдельные смешки.

Просит добровольцев. Выходят те же два здоровяка, что и прежде. Один быстро хватает шляпу, другой ноги фокусника. Дергают изо всех сил, но тщетно.

Смех и аплодисменты.

Первый здоровяк захватывает голову фокусника под подбородком. Фокусник, похоже, протестует. Второй здоровяк приспосабливает ноги фокусника себе вокруг пояса. Оба тянут в разные стороны, напрягая все силы, их лица краснеют, на висках вздуваются жилы. У фокусника вываливается язык, руки беспомощно бьют воздух.

Смех и аплодисменты.

Шея фокусника вытягивается, но не рвется. Она теперь длиной в несколько футов. Два здоровяка стараются изо всех сил.

Смех и аплодисменты.

Глаза фокусника лопаются в глазницах, как пузыри.

Смех и аплодисменты.

Наконец шея рвется. Здоровяки, каждый со своим уловом, летят вверх тормашками в разные концы сцены. Над зрительным залом нависает полная радостного предвкушения тишина. Первый здоровяк поднимается на ноги, бросает голову в шляпе за кулисы и спешит на помощь второму. Вдвоем они расстегивают молнию на обезглавленном теле. Появляется хорошенькая ассистентка.

Изумленный смех, бурные аплодисменты, свист.

Хорошенькая ассистентка бросает сплющенное безголовое тело за кулисы. Здоровяки пожирают ее глазами и делают не вполне приличные жесты в сторону зрителей.

Нарастающие смешки и дружеское улюлюканье.

Хорошенькая ассистентка предлагает кому-нибудь из здоровяков запустить руку в ее туго натянутые зеленые шортики.

Безумный свист.

Оба здоровяка с готовностью бросаются вперед, налетают друг на друга и падают. На полу сердитая куча мала. Хорошенькая ассистентка заговорщицки подмигивает зрителям.

Насмешливое улюлюканье.

Оба встают, в ярости смотрят друг на друга. Первый здоровяк плюет во второго. Второй толкает первого. Первый толкается в ответ, опрокидывая второго на пол. Второй вскакивает на ноги, расквашивает первому нос. Первый шатается, вытирает хлынувшую из носа кровь, бьет второго кулаком под дых.

Громкие подбадривания.

Второй отупело покачивается, грузно валится на пол, держась руками за живот. Первый с размаху пинает его в лицо.

Подбадривающие возгласы, отдельные смешки.

Второй, ничего не видя, пошатываясь поднимается на ноги. Вместо лица у него кровавое месиво. Первый бросает второго спиной на стену, бьет его коленом в пах. Второй, ослепнув от боли, сгибается в три погибели. Первый бьет второму ребром ладони за ухом. Второй сползает на пол, он мертв.

Долгие одобрительные возгласы и аплодисменты.

Первый здоровяк с неловким поклоном принимает аплодисменты. Сгибает и разгибает пальцы. К нему подходит хорошенькая ассистентка, по-матерински обнимает его, заговорщицки подмигивает зрителям.

Продолжительные аплодисменты и свист.

Здоровяк ухмыляется и отнюдь не по-матерински обнимает хорошенькую ассистентку, пока она изображает на обращенном к зрителям лице насмешливое изумление.

Крики и смех, бешеный свист.

Хорошенькая ассистентка высвобождается от здоровяка, поворачивается к нему своим пышным задом и нагибается, упершись руками в колени и выпрямив стройные ноги. Здоровяк ухмыляется зрителям, похлопывает облаченный в зеленое зад хорошенькой ассистентки.

Бешеные крики и т. д. (как и ранее).

Здоровяк запускает руку в туго натянутые зеленые шорты хорошенькой ассистентки, закатывает глаза и непристойно ухмыляется. Она делает гримаску и чуть взбрыкивает задом.

Бешеные крики и т. д. (как и ранее).

Здоровяк вытаскивает руку из шортов хорошенькой ассистентки, извлекая оттуда фокусника в черной накидке и черном цилиндре.

Гром удивленных аплодисментов.

Фокусник, взмахнув шляпой, низко кланяется.

Продолжительные восторженные аплодисменты, приветственные крики.

Фокусник бросает хорошенькую ассистентку и первого здоровяка за кулисы. Осматривает второго здоровяка, труп которого лежит на сцене. Расстегивает на нем молнию, появляется деревенский парнишка, зардевшийся и смущенный. Деревенский парнишка униженно уползает со сцены на четвереньках.

Смех и улюлюканье, новые аплодисменты.

Фокусник выбрасывает сплющенное тело второго здоровяка за кулисы. Вновь появляется хорошенькая ассистентка, улыбающаяся, одетая как и раньше — высокая шляпа с плюмажем, туго натянутый зеленый лифчик, зеленые шорты, сетчатые чулки, туфли на высоком каблуке.

Аплодисменты и свист.

Фокусник демонстрирует зрителям внутренность своей шляпы, когда хорошенькая ассистентка показывает на него пальцем. Два-три раза стучит по шляпе. В ней ничего нет. Кладет шляпу на стол и предлагает хорошенькой ассистентке залезть в нее. Она так и делает.

Неистовые аплодисменты.

Когда она полностью исчезает, фокусник протягивает над шляпой руки, подтягивает рукава, так что становятся видны запястья, щелкает пальцами. Запускает руку внутрь, вытаскивает одну зеленую туфлю на высоком каблуке.

Аплодисменты.

Бросает туфлю за кулисы. Опять щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, вынимает вторую туфлю.

Аплодисменты.

Бросает туфлю за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, вынимает длинный сетчатый чулок.

Аплодисменты и отдельные свистки.

Бросает чулок за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, извлекает второй черный сетчатый чулок.

Аплодисменты и отдельные свистки.

Бросает чулок за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, вытаскивает высокую шляпу с плюмажем.

Нарастающие аплодисменты и свист, ритмический топот ног.

Бросает шляпу за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, что-то быстро ощупывает.

Смешки.

Вынимает зеленый лифчик, демонстрирует его с большой помпой.

Бурные аплодисменты, крики, свист, топот ног.

Бросает лифчик за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь, что-то ощупывает. Отсутствующий, ушедший в себя взгляд.

Взрыв смеха.

Вынимает зеленые шорты, демонстрирует их с большой изысканностью.

Чудовищный всплеск аплодисментов и приветственных выкриков, свист.

Бросает зеленые шорты за кулисы. Щелкает пальцами над шляпой. Запускает руку внутрь. Долго что-то ощупывает. Звук шлепка. Поспешно отдергивает руку, на лице выражение изумления и боли. Заглядывает внутрь.

Смех.

Из шляпы высовывается голова хорошенькой ассистентки, с негодующим видом надувшей губки.

Смех и аплодисменты.

Она с трудом высовывает из шляпы сначала одну, потом вторую руку. Упираясь руками в поля шляпы, изгибается и извивается, пока наружу не выскакивает одна обнаженная грудь.

Аплодисменты и бешеный свист.

Вторая грудь: ПЛЮХ!

Новые аплодисменты и свист.

Извиваясь, хорошенькая ассистентка выбирается наружу до талии. Пыхтит и тужится, но бедра никак не проходят. Жалобно, но неуверенно смотрит на фокусника. Он тянет и дергает, но она, похоже, застряла прочно.

Смех.

Он хватает хорошенькую ассистентку под мышки и упирается ногами в поля шляпы. Тужится. Тщетно.

Смех.

Силой заталкивает хорошенькую ассистентку обратно в шляпу. Опять что-то щупает. Громкий шлепок.

Смех нарастает.

Фокусник отвечает звучным шлепком.

Смех внезапно обрывается, кое-где раздается шиканье.

Фокусник подхватывает что-то в шляпе, вытаскивает босую ногу. Опять лезет внутрь и вытягивает наружу одну руку. Он тянет на себя руку и ногу, но, как ни старается, извлечь остальное не может.

Разрозненное шиканье, отдельные свистки.

Фокусник с беспокойством поглядывает на зрителей, запихивает руку и ногу обратно в шляпу. Он покрывается испариной. Шарит внутри шляпы. Вытаскивает голый зад хорошенькой ассистентки.

Взрыв приветственных криков, бешеный свист.

Неловко улыбается зрителям. Отчаянно тянет за пышный зад, но остальное на свет не появляется.

Свист стихает, нарастает шиканье.

Втискиват зад обратно в шляпу, вытирает лоб шелковым носовым платком.

Громкое недоброжелательное шиканье.

Прячет носовой платок в карман. Постепенно впадает в неистовство. Хватает шляпу и с остервенением бьет по ней, трясет ее. Опять кладет на стол полями кверху. Закрывает глаза, словно для того, чтобы прочесть заклинание, протянув над шляпой руки. Несколько раз щелкает пальцами, вяло опускает руку в шляпу. Щупает. Громкий шлепок. С гневным изумлением отдергивает руку. Хватает шляпу. Скрежеща зубами, разъяренный, швыряет шляпу на пол, прыгает на нее обеими ногами. Раздается хруст. Ужасный, пронзительный визг.

Вопли и крики.

Пораженный ужасом фокусник поднимает шляпу, заглядывает в нее. Бледнеет.

Яростные вопли и выкрики.

Фокусник осторожно ставит шляпу на пол и, страшно напуганный и сраженный горем, становится перед ней на колени. Беззвучно плачет.

Рыдания, стоны, выкрики.

Фокусник жалко съеживается над раздавленной шляпой, судорожно рыдает. Из-за кулис робко выходят первый здоровяк и деревенский парнишка. Они бледны и напуганы. Неловко заглядывают в шляпу. В ужасе отшатываются назад. Зажимают рот, отворачиваются, их рвет.

Рыдания, выкрики, звуки рвоты, обвинения в убийстве.

Здоровяк и деревенский парнишка связывают фокусника, уволакивают его прочь.

Рыдания, позывы рвоты.

Здоровяк и деревенский парнишка возвращаются, осторожно поднимают раздавленную шляпу и, не в силах унять дрожь, уносят ее на вытянутых руках за кулисы.

Мгновенное нарастание рыданий, звуков рвоты, стенаний, затем шум постепенно сменяется тишиной.

На сцену в одиночку прокрадывается деревенский парнишка, прислоняет к столу обращенный к зрителям плакат, потом как побитый крадется прочь.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ОКОНЧЕНО.

АДМИНИСТРАЦИЯ ВЕСЬМА СОЖАЛЕЕТ, НО ДЕНЕГ НЕ ВЕРНЕТ.