Логическая история цивилизации на Земле Дополнительные доказательства моей теории (часть первая)

Я это выписал для того, чтобы тут же перенести на русских, которые как из переполненного мешка, вернее рваного, так как «мешок» и сегодня не переполнен, заполняли Сибирь, убегая от цепких рук точно таких же своих «мандаринов». Впоследствии это вылилось в бесконечные «волны русской эмиграции», то стихающей с опусканием «железного занавеса», то усиливающейся с его поднятием войной ли, или мирно. Замечу только, что еще при жизни Гончарова, как только в Сибири появились царские «правители», эмиграция из России сменилась эмиграцией на Аляску и в Сан–Франциско, а затем и в сами Штаты (меннониты). Вот для чего я привел эту цитату, чтоб обосновать, какого же черта не бежит народ из Америки. И заострить, что народ–то бежит от людоедского им правления, а вовсе не от генетической «потребности». Хоть из России, хоть из Китая и так далее, то есть от восточного синкретизма.

И снова да ладом: «Здесь по–видимому руки человеческие и время нипочем. Если бы еще этот труд и терпение тратились на что–нибудь важное или нужное, а то они тратятся на такие пустяки, что не знаешь, чему удивляться: работе ли китайца или бесполезности вещи? Например, они на коре грецкого или миндального ореха вырезывают целые группы фигур в разных положениях, процессии, храмы, дома, беседки, так что вы можете разглядеть даже лица. Мало этого: сделают дверцы или окна, которые отворяются, и там сидит человеческая фигурка. Каких бы, кажется, денег должно стоить это? а мы за пять, за шесть долларов покупали целые связки таких орехов, как баранки».

Заметьте, как и сегодня, не за рубли ведь покупали, а за доллары. Несмотря на то, что Китай – «наш добрый сосед» во все времена, исключая послесталинские и предпутинские времена, и весь «шелковый путь», включая московский Китай–город, был якобы в наших руках. Но не это главное. Главное в том, что и ныне в демократических странах на нашу сталь, например, вынуждены вводить антидемпинговые пошлины, а это и есть показатель нашего нынешнего труда по выделке китайских «целых связок таких орехов, как баранки» времен Гончарова и всего за 5–6 долларов зарплаты за нынешнюю неделю. И это в лучшем случае, на добыче нефти, к которой я сейчас перейду. В среднем же – за полмесяца.

Итак, продолжаю: «разница в подробностях: у нас деготь и лыко – здесь шелк и чай; у нас груды деревянной и фаянсовой посуды – здесь фарфор». Да! Ныне деготь никому не нужен, а то бы мы и ныне завалили им весь мир, «некондиционных» для целлюлозы березняков–то – уйма. А им подавай ныне сосну, в крайнем случае, пихту или елку. И лыко не нужно, хотя липу мы и сами подчистую извели на лапти. Из деревянной посуды у нас ныне остались только «эксклюзивные» расписные ложки да матрешки – непременный атрибут любой нашей выставки за границей в дополнение к водке. Исключая те выставки, где мы не боимся фирмы «Нога» показывать свои истребители и вертолеты «Черная акула». А китайский фарфор все еще в цене и дефиците. Что говорит о бесполезности потуг властей по прививке нам трудолюбия. Но тут – другая причина, не упущенная мной из виду в других работах.

И снова камушек в английский огород: «Вообще обращение англичан с китайцами, да и с другими, особенно подвластными им народами, грубо, или холодно–презрительно, так, что смотреть больно. <…> А нет, конечно, народа смирнее, покорнее и учтивее китайца, исключая кантонских: те, как и всякая чернь в больших городах груба и бурлива. <…> А все опиум! За него китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы хладнокровно берут все это, обращают в деньги и так же хладнокровно переносят старый, уже заглохший упрек за опиум. Они, не краснея, слушают его и ссылаются одни на других. Английское правительство молчит – одно, что остается ему делать, потому что многие, стоящие во главе правления лица, сами разводят мак на индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян. За 16 миль до Шанхая, в Вусуне, стоит целый флот так называемых опиумных судов. Там складочное место травы. Другие суда привозят и сгружают, а эти только сбывают груз. Торг этот запрещен, даже проклят китайским правительством, но что толку в проклятии без силы? Китайцы жадно кидаются на опиум и быстро сбывают товар внутрь. Китайское правительство имеет право осматривать товар на судах только тогда, когда уверено, что найдет его там. А оно никогда не найдет, потому что подкупленные агенты всегда умеют заблаговременно предупредить хозяина, и груз бросят в реку или свезут: тогда правительство за фальшивое подозрение не разделается с иностранцами, и оттого осмотра никогда не бывает. Английское правительство оправдывается тем, что оно не властно запретить сеять мак в Индии, а присматривать–де за неводворением опиума в Китай – не его дело, а обязанность китайского правительства. Это говорит то же самое правительство, которое участвует в святом союзе против торга неграми! Но что понапрасну бросать еще один слабый камень в зло, в которое брошена бесполезно тысяча? Не странно ли: дело так ясно, что и спору не подлежит; обвиняемая сторона молчит, сознавая преступление, и суд изречен, а приговора исполнить некому! Бесстыдство этого скотолюбивого народа доходит до какого–то героизма, чуть дело коснется до сбыта товара, какой бы он ни был, хоть яд! Другой пример меркантильности англичан еще разительнее: не будь у кафров ружей и пороха, англичане одною войной навсегда положили бы предел их грабежам и возмущениям. Поэтому и запрещено, под смертною казнью, привозить им порох; между тем кафры продолжали действовать огнестрельным оружием. Долго не подозревали, откуда они берут военные припасы; да однажды, на пути от одного из портов, взорвалось несколько ящиков с порохом, который везли, вместе с прочими товарами, к кафрам — с английских же судов! Они возили это угощение для своих же соотечественников: это уж — из рук вон — торговая нация! Страшно и сказать вам итог здешней торговли. Тридцать пять лет назад в целый Китай привозилось европейцами товаров всего на сумму около пятнадцати миллионов серебром. Из этого опиум составлял немного более четвертой части. Лет двенадцать назад, еще до китайской войны, привоз увеличился вдвое, то есть более нежели на сумму тридцать миллионов серебром, и привоз опиума составлял уже четыре пятых и только одну пятую других товаров. Это в целом Китае. А теперь гораздо больше привозится в один Шанхай. Шанхай играет бесспорно первостепенную роль в китайской торговле. Он возвысился не на счет соседних городов: Амоя, Нингпо и Фу–Чу–Фу; эти места имели свой круг деятельности, свой род товаров, и все это имеют до сих пор. Но Кантон и Гон–Конг не могли не потерять отчасти своего значения с тех пор, как открылась торговля на севере. Многие произведения северного края нашли ближайшую точку отправления, и приток их к этим двум местам уменьшился. Но опасение насчет предполагаемого совершенного упадка — неосновательно. <…> Гон–Конг тоже не падет от возвышения Шанхая, а только потеряет несколько, и потерял уже как складочное место: теперь многие суда обращаются непосредственно в Шанхай, тогда как прежде обращались, с грузами, или за грузами, в Гон–Конг». (Конец цитаты, которую я привел даже без разделения на абзацы, так как она читается одним, как говорится, духом).

И все это – справедливо, и даже с учетом временной нелюбви к англичанам, воспротивившимся нашему «завоеванию новых земель», в частности – Босфора, выдаваемому за «освобождение» болгар и прочих единоверных греков «от турецкого ига». Читайте другие мои статьи, а также прямого свидетеля – Глеба Успенского. Вот только надо к этому кое–что добавить, чтобы быть справедливым. Например, оружие и деньги Чечне на войну с нами же, что переплюнет любое снабжение порохом кафров англичанами. Надо сослаться хотя бы на Диккенса, из некоторых романов которого следует, что такие же в точности опиумные притоны и в самой Англии – совсем не редкость, и уж туда–то опиум попадал тоже через руки английской аристократии. И оттуда же, «из Индии», хотя это место ныне называется героиновым или опиумным треугольником (Таиланд и еще какие–то две страны, границами сходящиеся, кажется, одна из них – Камбоджа).

Господи, да ведь и холодно–презрительное отношение в нашем же огороде растет, притом не к чужестранцам, а к своим собственным гражданам, притом по сей день. Или мне перечислять? Ну, о крепостном «праве» вы знаете. О выставлении своих собственных войск для испытания на них атомной бомбы – тоже. О солдатиках, собирающих голыми руками кусочки урана в ведра на Чернобыле, наверное, слышали. О военных «заградителях» из Смерша с пулеметами в руках сзади «наступающих» штрафников – тоже с голыми руками, если не считать «трехлинейки образца 1898 года» в 1944 году, надо ли вам вновь рассказывать? И вообще о любой русской войне с потерями наших солдат в три–четыре раза большими, чем у противника, вам вообще–то и не следует знать. И разве не холодно–презрительно отношение, когда зарплата, пенсия и так далее – сами знаете, какие. Причем в сравнении даже с Африкой, про которую вы до сих пор понимаете, как будто они и сегодня на деревьях сидят как обезьяны. Или о Новой Зеландии, из которой вы никак не можете переесть масло «Анкор».

И вообще разве сравнить опиум, за который китайцы отдавали свой чай и еще что–то там с нашими колхозными «трудоднями» – совсем пустыми бумажками, из которых даже кайф не получишь? Не говоря уже о хлебе насущном. Но я уже устал, и продолжать не буду, сами можете найти подходящее сравнение на каждое предложение в приведенной целой странице английских зверств в Китае. И это не оправдание англичан, а всего лишь пожелание заглядывать в свой собственный огород. А то у Гончарова получается, что в России на фоне зверств англичан – сущий коммунизм. А вы же сами знаете, что это – несбыточная мечта человечества.

Другими словами, англичане вели, как и американцы, и мы сами – нормальную государственную внешнюю политику. Вот ведь что важно понимать. А еще важнее понимать – откуда само государство появилось на нашей планете? Когда почти в каждом государстве, исключая Сан–Марино и Люксембург, от двадцати до двухсот и более народов. А вы даже и не догадываетесь, что государство возникло исключительно для удобства еврейской прибыльной торговли, правда, для этого им пришлось нам создать религии, к которым и перейду с помощью Гончарова. Так как о том, что государства появились на основе религий и стали – источниками войны, вы и без меня знаете.

Вот как это происходило в Китае по словам Гончарова: «Протестанты начали торговлей и привели напоследок религию. Китайцы обрадовались первой и незаметно принимают вторую, которая ничем им не мешает. Католики, напротив, начинают религией и хотят ее преподавать сразу…»

В этой маленькой, но емкой цитате, как говорят в Одессе, две большие разницы. О католиках и протестантах у меня – в других работах, и протестантов я больше люблю, если вообще можно любить религии, ибо все они – технологии подчинения массового сознания. Но протестанты хотя бы выводят человека из замкнутого круга тотального подчинения, давая ему возможность подумать о своей судьбе и выстроить собственную жизнь себе во благо, тогда как все остальные религии предпочитают убеждать своих сограждан в той или иной степени следовать «предначертаниям» и не рыпаться самостоятельно, правда, просить бога – можно.

Именно этим и объясняется, что протестанты начали с торговли, чтобы показать ее прелесть для самоопределения сознания и подспудно, так сказать, внедряли правила самоопределения, ставя выше всего труд и находчивость себе на благо. И здесь то хорошо, что людям понятно, почему правила жизни надо исполнять. Католики же, как папа с мамой, объясняют ребенку, что это можно, а это – нельзя, и без объяснения причин, что ставит ребенка в тупик слепого подчинения. Православие же, особенно русское, еще менее объясняет, ставя себя на место шаманов или гадалок, оказывающих платные услуги, а людей – в послушных налогоплательщиков. Примерно как «наперсточники».

Поэтому вполне понятно, почему китайцы обрадовались первой (торговле) и незаметно принимают вторую (религию), хотя на этот счет дальнейшие 150 лет и показали, сами знаете – что. Мягко говоря, прогнозы не оправдались.

И не только здравый смысл китайцев был причиной этого: «Одно заставляет бояться за успех христианства: это соперничество между распространителями. Католические миссионеры запрещают своим ученикам иметь книги, издаваемыми протестантами, которые привезли и роздали, между прочим, в Шанхае, несколько десятков тысяч своих изданий. Издания эти достались, большею частью, китайцам–католикам, и они принесли их своим наставникам, а те – сожгли». Как «ведьму» на костре, добавлю я.

И сразу же от религии – к правам человека, только в самом узком смысле этих слов, ибо более широкий смысл на Руси вообще никогда не могли представить себе: «Но надо знать, что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится: они едят то же самое, что и господа, оттого нечего удивляться, что чуть не целые быки и бараны подаются к столу». Разумеется, в Китае и как у себя дома. Так что экспансия англичан и американцев, сбившая с ног российскую экспансию, выглядит несколько предпочтительнее. Хотя мы потом, во времена Сталина, и отыгрались, внедрив там маоизм, из которого выросла «культурная» революция, но оказалась слишком тяжелой ношей для китайцев.

И вот почему: «Деревень нет, все фермы. Каждый крестьянин живет отдельно в огороженном доме, среди своего поля, которое и обрабатывает». Сами же знаете, что Китай – страна аграрная, крестьян – большинство, а рабочий класс вырезает на грецких орехах разные интересные сценки по цене связки русских баранок на шее. Совсем недавно так носили у нас рулончики туалетной бумаги, а то вы уже про баранки не помните. Я это к тому говорю, что протестанты зря старались, прививая китайцам ответственность за свою жизнь. Она у фермеров без этой науки – в наличии. И, вообще говоря, это психология среднего класса, которого тогда, разумеется, и в помине не было. И именно поэтому Китай сегодня так стремительно отрывается от «старшего брата», я имею в виду нас с вами. Так как мы прямиком перескочили из рабства крепостного в рабство коммунистическое, а среднего класса у нас отродясь не было. Поэтому и удавили его в одночасье в 1998 году, нарождающийся и неокрепший.

Кстати, напомню, что Гончаров объяснял возникновение среднего класса, названного им из–за отсутствия термина «закоренелым индивидуальным и семейным началом, не дозревшим до жизни общественной и государственной», если забыли, « безграничным размножением народной массы». А это размножении, в свою очередь, делает невозможною — ни государственную, ни какую другую централизацию». Теперь–то видите, что эта «мысль» высосана из пальца? Ведь 150 лет прошло.

Корейцы

Их Гончаров видел мельком, но кое–что заметил. Например: «Рослый, здоровый народ, атлеты, с грубыми, смугло–красными лицами и руками, без всякой изнеженности в манерах, без изысканности и вкрадчивости, как японцы, без робости, как ликейцы, и без смышлености, как китайцы. Славные солдаты вышли бы из них, а они заражены китайской ученостью и пишут стихи!

Отец Аввакум написал им на бумажке по–китайски, что мы, русские, вышли на берег погулять и трогать у них ничего не будем. Один из них прочитал, и сам написал вопрос: «Русские люди, за каким делом пришли вы в наши края, по воле ветров на парусах? и все ли у вас здорово и благополучно? Мы люди низшие, второстепенные, видим, что вы особые, высшие люди». И все это в стихах.

Одну особенность заметил я у корейцев: на расспросы о положении их страны, городов, они отвечают правду, охотно рассказывают, что они делают, чем занимаются. Они назвали залив, где мы стояли, по имени. Также и все его берега, мысы, острова, деревни, сказали даже, что здесь родина их нынешнего короля; еще объявили, что южнее от них, на день езды, есть место, мимо которого мы уже прошли, большое и торговое, куда свозятся товары в государстве.

«Какие же товары?» — спросили их. — Хлеб, то есть пшеница, рис, потом металлы: железо, золото, серебро и много разных других продуктов.

Даже на наши вопросы, можно ли привезти к ним товары на обмен, они отвечали утвердительно. Сказали ли бы все это японцы, ликейцы, китайцы? — ни за что. Видно корейцы еще не научены опытом, не жили внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Да лучше, если б и не выработали: скорее и легче переступили бы неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя».

Не густо, но кое–какие выводы сделать можно, если в голове еще кое–что есть, извлеченное из других источников.

Во–первых, из Гончарова так и прет, что ныне называется великодержавным шовинизмом, выраженным весьма примитивно, как у цыганского конокрада, бесцеремонно, вздернувши лошадиную морду, и заглядывая в зубы. И на этом фоне корейцы еще более выигрывают и выглядят достойнее самого «сверхчеловека» Гончарова. Каковой аж растерялся: солдаты и заражены ученостью? И есть от чего. Словно он приехал к себе в деревню, а его рабы встречают барина французскими стихами.

От растерянности Гончаров начинает плохо соображать, и раскованность и открытость начинает выдавать нам за совершеннейшую чушь, что сии европейцы по духу и виду не жили внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Каковую он и преподнесет им в виде неизбежного шага к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя в черт знает, кого.

Между тем, до сих пор около Балхаша имеется древняя колония корейцев. И как они попали туда, не объясняется. Между тем, мое изучение их алфавита (см. другие работы) не оставляет сомнения в причастности их к учению не китайцев, а евреев. Между тем, самому Гончарову пришлось добираться в Петербург не по прямому пути через Монголию, Китай и нынешний Казахстан, а примерно как из Питера в Москву через Северный полюс. Но, об этом – ниже.

Во–вторых, само принятие предложения Гончарова о торговле простыми корейцами, пишущими стихи по–китайски, ведь о многом говорит и, в первую очередь, что им это понятие не только знакомо, но и совершенно естественно. Однако, об этом – ниже, после дополнительного набора фактов.

Филиппины (Ликейские острова по Гончарову)

«Мы подошли к красивому, об одной арке, над ручьем, мосту, сложенному плотно и массивно, из коралловых больших камней… Кто учил этих детей природы стоить? невольно спросишь себя: здесь никто не был; каких–нибудь сорок лет назад узнали о их существовании и в первый раз заглянули к ним люди, умеющие строить такие мосты; сами они нигде не были. Это единственный клочок древнего мира, как его изображают Библия и Гомер».

То есть, ликейцы сами этот древний мост возвести вроде как не могли, но и европейцев тут не было. Значит, как и корейские поселения на Балхаше ликейские мосты упали с неба. И на этом ставится точка.

Между тем, взгляните на карту океанических течений в мировом океане. (Если не надоест, я им посвящу специальную статью). Именно здесь, притом около самого восточного острова Филиппин – Самар (слово должно быть вам уже знакомое) сходятся почти все течения Тихого океана в одну точку. И без всяких кораблей и парусов из этой точки можно добраться на любой пустой бочке до Японии, Калифорнии, Аляски, Панамы и даже до нынешнего государства Чили. Мало того, в этот пучок океанских течений можно и возвратиться назад из любой точки обеих Америк. Но, несколько затруднительнее, больше параметров, особенно сезонных ветровых, надо учитывать.

Вот ведь что надо иметь в виду, рассматривая Филиппины, особенно их древние, упавшие в неба, мосты, хотя найдется еще немало любопытного. И об этом – ниже. Но Гончарова привлекает не история, а искони русская политика, где бы достать новых земель: «Американцы, или люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за два дня до нас (01.1854 – мое) ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую–то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого человек Соединенных Штатов, коммодор Пери, отплыл в Японию. <…> А всего в 26–м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под свое покровительство?».

Ах, какая жалость, добавлю я. Не успели, как, собственно, и с Японией. Столько сил на Босфор извели (читайте другие мои работы). И опять безрезультатно.

А вот немного истории, и она отличается от истории по БСЭ: «Около трехсот лет назад прибыли сюда японские суда, а именно князя Сатсумского, взяли острова в свое владение и обложили данью, которая по словам здешнего миссионера, простирается до двухсот тысяч рублей на наши деньги. Но дань платится натурою. Ликейцы находятся в зависимости и от китайцев. Однако ж ликейцы не производят себя ни от японцев, ни от китайцев, ни от корейцев. Ликейцы и японцы понимают друг друга. <…> Они точно простоваты, – заметил миссионер, – но насчет воздержания… нельзя сказать: они сильно пьют». Так, замечу я вам, что все, кто сталкивается с евреями, всегда начинают сильно пить.

Из БСЭ: «…в 1521 году открыл Магеллан. Самый восточный остров – Самар, языков более 100, в том числе самарский или самарион (чуть ли не «греческое» по типу «галион» – мое). Порядок слов в предложении не фиксирован, но преобладает начальное положение сказуемого, глагола страдательного залога. В 1898 году Испания «уступила» Филиппины США за 20 млн. долларов. К позднему неолиту (2–1 тысячелетие до новой эры) орнаментированная керамика (в том числе урны с лепной «ладьей мертвых»)».

Добавлю из других источников, что на Филиппинах с древности разрабатываются руды золота, серебра, железа, меди. Почти с тех времен, когда происходило становление торгового племени и в Йемене, разрабатывались те же самые руды, а медь еще до создания использовалась как деньги, только не в монетах, а – на вес.

Вот теперь можно анализировать.

Начну, пожалуй, с противоречия между БСЭ и Гончаровым. Первая начинает историю Филиппин с Магеллана, а второй – с японских судов, разница – большая. Притом приплыли они, и испанцы, и японцы – разом. Магеллан в 1521 году, а японцы (отняв «примерно» 300 лет от 1844 года) – в 1544. Так что, учитывая мои другие работы о вранье традиционной истории, написанной в «Платоновской» академии Козимо Медичи, можно считать, что японцы там были первыми. Еще до того, как они «закрылись». И течения этому помогают, и японская медь, содержащая по словам Гончарова много золота, и особенно то, что ликейцы и японцы понимают друг друга, так сказать без переводчика. И все это становится «как лыко в строку», если признать еврейское происхождение японских самураев. То есть, когда евреи прибыли на берега Тихого океана, «край земли» и «самар», они в первую очередь довольно долго должны были поколесить по этому «самар», изучить течения, прежде чем поплыть за океан. Не забудьте при этом, что три экваториальные течения в Америку, два туда и одно обратно, проходят совсем рядом и через невообразимую кучу коралловых островков практически на все этом пути. Наверное из–за этих тысяч островков ныне там и не плавают океанские корабли, наткнешься – поранишься. А на «пустой бочке» – милое дело, не заблудишься хотя бы.

Вспомнив про сарай для каменного угля, построенный американцами, Гончаров ни единым словом не упоминает других древних строений кроме арочных мостов, но это по большому счету и не надо. Арка – такая же основа древнего зодчества, как и йеменский столп внутри дома–башни, как купол и как базилика (см. мои другие работы). И все они исходят от евреев.

Перейду–ка я к фразе «сильно пьют» ликийцы. Дело в том (я это рассмотрел в других своих работах), что винограда на Филиппинах нет, а водку (ром) делают из сахарного тростника. А эта технология сложна без покупных дрожжей, примерно, как если бы они придумали обогащение урана. По тем временам, разумеется. И я доказал уже, что получение этилового спирта придумали именно евреи. В том числе и для спаивания и закабаления будущего русского народа. Впрочем, и виски, и шнапс – одного поля ягода. И два только слова «сильно пьют» показывает, что без евреев тут не обошлось. Тем более что сами они не пьют, знают, где край. И не падают. А вот все остальные не знают, думают пока не станут алкоголиками, что это все шуточки.

Посмотрим, что их родной язык, в частности самарский, каковой и японцам понятен, собой представляет. Основа его: «первоначальное положение в предложении сказуемого, глагола в страдательном залоге». Сию лингвистическую тарабарщину можно перевести на самарский язык примерно как не «Петя читает книгу», а как «Читается Петей книга». То есть, это довольно сложная языковая форма, где, грубо говоря, все вещи, включая человека, не главные действующие лица, а – «страдающие» от какой–то высшей неназванной силы. Между тем, я уже доказал в других своих работах, что сложный и многословный язык никому на ранней стадии развития человека не нужен – не в любви же объясняться. И усложнение языка, особенно многословие, понадобились впервые только при торговле. И именно евреи расширили и усложнили всем народам язык. Это мной доказано.

А теперь взгляните на эти два рисунка, взятых мной из БСЭ.

На верхнем из них – картина филиппинского художника, и она мне нужна только как фон, отражающий общие восточные черты лица. Хотя они вам и без меня известны. Больше мне от прелестных филиппинок ничего не нужно.

На нижнем рисунке показана филиппинская народная «театральная» маска. В таких масках они разыгрывают разные народные представления на полянках. Точно так же как негры в джунглях и так далее все первобытные народы по всему земному шару. Из этого вы должны понять, что маска сия – ровесница тех самых арочных мостов над ручьями, о которых весьма поэтически пишет Гончаров.

Без сомнения, это бог. Но взгляните на его лицо, оно ведь – лицо еврея, особенно если учесть нос, глаза на выкате и кудрявость бороды. Оно вполне может быть, что маской сам Магеллан представлен. Но только он ведь не успел бы за несколько суток своего пребывания понастроить им столько мостов через ручьи. Ту ведь многие годы нужны, даже десятилетия. И в первую очередь научить их обрабатывать кораллы, строить опалубки, приобретать опыт циркульных кладок и так далее.

Значит, другого вывода тут не сделаешь, если не «предположишь» с вероятностью в сто процентов, что этот бог жил среди филиппинцев. А потом уплыл в Америку со всеми своими чадами и домочадцами. Жаль, что так бывает только в сказках. Фактически же наступает ассимиляция, внедрение в элиту и так далее, вплоть до тяги к добыче золота, каковое раньше для филиппинцев было не дороже хорошего куска мяса. При этом всегда надо иметь в виду, что все нынешние болячки человечества, включая куриный и обычный грипп, атипичную пневмонию и так далее, ползут в нашу цивилизацию именно отсюда, из Юго–Восточной Азии. Это я к тому, что куда мол делись те евреи, что не уплыли за океан?

Вы, надеюсь, заметили, что на голове у маски – лодка и что–то наподобие компаса. Причем лодка напоминает хейердаловские «Ра» и «Тигрис», а никак не малайзийскую пирогу–тримаран, с двумя поплавками на шесте по бокам.

Тогда я перейду к третьему рисунку, на котором изображен филиппинский сосуд, причем древний, видите, что он склеен из осколков. Ныне разбитые глиняные горшки не склеивают, а выбрасывают. И вы видите своими глазами, что основное его достоинство – ручка на крышке – очень удобная штука. И эта ручка – целый исторический кладезь знаний: два мужика, сложив руки на груди, куда–то плывут. Причем без паруса и весел. Вот в этом и загвоздка. И если я предположу, что они плывут по пассатному течению или противотечению, то вам нечем будет крыть. Древние художники именно так изображали философское спокойствие, уверенность в себе и в завтрашнем дне. И именно в таком виде надо плыть через океан, иначе ничего не выйдет, с ума сойдешь.

Художники хоть и реалисты, но и теперь, и раньше любили символичность в своих работах, скрытый смысл вроде ребуса. Иначе, говорят искусствоведы, их произведения ломаного гроша не стоят.

Конечно, в этих арабесках можно поискать кое–какие еврейские буквы, но я в этом не силен, и оставляю их без внимания. Как и саму форму сосуда, нижняя часть которого выполнена как бы даже и без гончарного круга.

Впрочем, нас заждался Гончаров, я его так и оставил где–то около ручья, любующимся древним арочным мостом. А он уже нашел какого–то христианского проповедника и читает ему лекцию: «Я выразил ему свое опасение, чтоб торопливостью не испортили всего дела. Если Япония откроет свои порты для торговли всем нациям, может быть, вы поспешите, вместе с товарами, послать туда и ваши переводы нового завета. Предсказываю вам, что вы закроете опять Японию. Японцы до этого осматривали каждое судно, записывали каждую вещь, не в видах торгового соперничества, а чтоб не прокралась к ним христианская книга, крест – все, что относится до религии, которой они так боятся».

Представьте, «не испортили». Храмов христианских ныне там пруд пруди, всех сортов, включая православные, но только и толку от них большого нет. Стоят себе навроде ресторанов или «Макдоналдсов», люди туда изредка заходят, делают там, что положено, и выходят. Собственно и в своих буддийских храмах их не особенно много, примерно столько, сколько у нас отечественных любителей «Третьяковки». Гораздо больше – за стенами храмов, около, в основном на задворках. Там такой ужас от бомжей совершенно невообразимого и дикого вида, что наши бомжи около «Трех вокзалов» показались мне прямо лондонскими денди. Притом времен Пушкина, а не нынешних «джинсовых» времен.

Пора возвращаться в Россию. Севастополь, кажется, еще не пал.

Россия

(Обратный путь Гончарова через Сибирь, начался 12 августа 1854 г.)

«Едва исследованное и еще не положенное на карту устье Амура усеяно множеством мелей. Однако мы выбрались из лимана и, благополучно проскользнув между материком Азии и Сахалином, вышли в Охотское море и направились на Аян. В 1849 году (за 5 лет до этого) транспорт «Байкал» решил нерешенную Лаперузом задачу. Он послал шлюпки, которые из Охотского моря прошли в Амурский лиман, и таким образом оказалось, что Сахалин не соединен с материком. Наш рейс между Сахалином и материком был всего третий со времени открытия пролива».

Вы представляете себе весь идиотизм положения? Есть первый путь, по которому ныне проложена Транссибирская магистраль по «русской» же земле. Но здесь надо пересечь множество рек и речек, так как мостов никто здесь еще не построил, что для русского–то человека – не очень большая проблема. Он вечно жил в своих дремучих лесах, изрезанных до невозможности точно такими же реками, речками и ручьями. Но здесь же тепло, не намного холоднее даже зимой, чем в самой Москве.

Есть второй путь, самый древний, соляной (подробнее о нем у меня в книге). Этот путь идет по монгольским степям до Алтая, речек тут немного и они все мелкие, вброд лошадь брюха не замочит, и попить воды можно. Монголы же должны были пропустить такое важное посольство. Притом тут еще теплее по сравнению с Транссибирской магистралью.

Нет, Гончарова черт понес на родину чуть ли не по берегам Ледовитого океана. Так был ли в те времена первый путь русским? Так была ли возможность проехать по «дружественной» Монголии, по второму пути? Не должны ведь бояться монголов как черт ладана, даже проехать по их территории на их же лошадях? Вот ведь в чем вопрос. И на оба вопроса я вынужден ответить отрицательно. Иначе бы Гончарова не понесло в Аян, фактически в никому не принадлежащие места как африканские джунгли. В которые натуралисты и этнографы ездили группами в пять человек, никого не спрашивая. Вот какая штука получается. И сейчас же это сам Гончаров подтвердит, вернее, уже подтвердил. В Татарском проливе он – третий. Ранее по нему ходили только шлюпки, на каковых и секстанта–то нет, чтоб «положить пролив и устье Амура на карту».

Так что вся Восточная Сибирь России в 1844 году не принадлежала, и туда русские ездили примерно как Чарльз Дарвин в африканские джунгли: посмотреть, срисовать, описать. Но у нас этой «дуростью» никто не занимался. У нас ездили рисковые парни пограбить «мягкую рухлядь» у аборигенов, взять «ясак». И именно это вызывало опасность у не рискового Гончарова, башку могут открутить аборигены за старые обиды. Они не в состоянии разобраться, кто из русских посол, а кто – грабитель.

Так, а что такое Аян? Не такие же джунгли разве? Такие же: «На песке около самого берега поставлена батарея, направо от нее верфь, еще младенец, с остовом нового судна, дальше целый лагерь палаток, две–три юры, и между ними кочки болот. Вот и весь Аян», – пишет он. Так это же, считай, просто экспедиция наподобие как в бразильскую сельву, половить бабочек. Или стан разбойников времен конкистадоров.

В связи с этим у меня есть довольно общеисторический вопрос, требующий кое–какого логического анализа. На юге Африки англичане только собираются начать хозяйничать, с одной стороны завоевывая кафров, отчаянно сопротивляющихся, с другой стороны поставляя им оружие, чтоб дольше воевать. На Филиппинах построен первый амбар для угля. В Китай только что начали ввозить «покоряющий» опиум. Наполеон в самом начале 19 века первый из европейцев как следует «покорил» север Африки и восточное Средиземноморье с будущим Израилем (деревушка Эль–Кудс), попутно попытавшись разрушить из пушек всякие «колосы» типа пирамид и сфинксов. Бельгийцы пытаются «окопаться» в центре Африки. В Японию коммодор Пери только что приплыл. По «никому не принадлежащей» восточной Сибири пробирается Гончаров.

Все это первые (на грани простого любопытства вооруженного ружьями), попытки Западной Европы «покорять земли». Между тем, Южная и Центральная Америка вот уже триста лет как покорена конкистадорами. Магеллан тоже, дескать, триста лет назад уже побывал на Филиппинах. Ни кажется ли вам все это идиотизмом? Под носом «земли» только начали посещать, а у черта на куличках все давно уже «завоевано». А если не кажется, то почитайте мою статью «Птолемей и часы», там такого рода идиотизм объяснен не в угоду традиционной истории, врущей напропалую.

То есть, никто никого еще не завоевал фактически, даже и Южную Америку. Эти «завоевания» придуманы в книжках, выпущенных широким тиражом из–под печатного станка Гуттенберга в псевдоплатоновской академии Козимо Медичи. (Читайте мою статью ««Возрождение» как торжество мракобесия»).

Но дыма без огня не бывает. Именно Козимо Медичи «выкупил» у Магомета II, завоевателя Византии, «древние рукописи» с Платоном, Птолемеем и прочими древними «греками» (евреями) и, я не сомневаюсь, сжег их, заменив на «новоязе» (латыни) всю древнюю историю с помощью Поджо Браччолини и ему подобных. Притом так заменил, что от действительного «покорения» евреями прибыльной торговлей стран и народов ничего не осталось, только – темные следы, оставшиеся из–за дурости компиляторов.

Когда «древние греки», разбежавшиеся в основном на север Европы, сбросили с себя иго католичества Медичи (читайте мою статью о том «Как дело Моисея чуть не погибло»), и на основе Второзакония достигли в 100 лет фантастического скачка в научно–техническом прогрессе, они вновь поплыли в 19 веке. И история, скомпилированная в псевдоплатоновской академии, предстала глазам очевидцев–мореплавателей в совершенно идиотском виде. Они в дальних краях ничему не могли найти объяснения, включая мост через ручей.

Но и католицизм был еще силен. И на каждом корабле дней «Великих географических открытий» 19 века непременно находилось по дюжине католических проповедников (шпионов), предназначенных не столько для проповедей аборигенам, сколько для сбора сведений, чтобы там, в Ватикане, им нашли приемлемое объяснение, не сильно шатающее грандиозный камень придуманной истории. Вранье накладывалось на вранье, наконец все историки сошли с ума, и решили: история – говно конечно, но это наше говно, и оно не так сильно воняет, как чужое. И даже честные историки смирились, не трогая «основ» и внюхиваясь в «детали».

В период же между Великими географическими открытиями и действительным распространением и внедрением в недра народов торгового племени происходило окукливание власти этих народов под властью еврейской элиты, которой ничего больше не было нужно. И если вы мысленно снова обратите свой взор на приведенные уже мной отрывки, то вы непременно со мной согласитесь. Но это же микроскопическая часть от того, что вы самостоятельно можете осмыслить. Так что, за работу, товарищи! как говаривали коммунистические вожди.

Только не забудьте, что окукливание ни на какой другой основе не могло быть осуществлено, кроме как на основе Первозакония. Добавлю, что различию между Первозаконием и Второзаконием, которые невообразимым образом перепутаны в вашей голове, я посвятил большинство своих работ.

Теперь можно перейти к самому путешествию по «русским» землям цензора Гончарова. Ибо в Аян Гончаров уже прибыл.

«Еще в тропиках, когда мелькало в уме предположение о возвращении домой через Сибирь, бывшие в Сибири спутники говорили, что в Аяне надо бросить все вещи и взять только самое необходимое. А здесь теперь говорят, что бросать ничего не надобно, что можно увязать на вьючных лошадей все, что ни захочешь, даже книги. Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу), то можно ехать в качке, которую повезут две лошади, одна спереди, другая сзади».

И так ездят по русской земле? что даже десяток книг кажется перевозкой всей обстановки Зимнего дворца. Все можно брать, включая медного Петра. Ан, нет, только – книги, и не больше нынешнего рюкзака. А осторожные люди и рюкзак рекомендуют бросить, словно они на воздушном шаре летят на «Таинственный остров», а шар прохудился.

Но лучше я приведу диалог, имевший место быть в Аяне:

«– не слушайте их, в качке на Джукджур не подниметесь

– так вы думаете, что я на эту выпуклость в качке…

– Не подниметесь…

– А верхом?

– Не въедете!

– Как же быть–то?

– Пешком зайдете, особенно если проводники, якуты, будут сзади поддерживать Вас в спину

– А их кто же поддерживает?

– Они привыкли. Велите подковать себя. У якутов есть такие подковки для людей

– Зачем подковки? Теперь не зима

– Там щебень, ноги не скользят

– Так гора очень крутая?

– Да так крута, что если б была круче, так ни в качке, ни верхом, ни пешком нельзя было бы взобраться на нее».

Мы с вами давно знаем, что главные две проблемы России – дураки и дороги, но не настолько же? Настолько! И это еще цветочки, ягодки вот они:

«Тут же рассказали мне, что зимой не сходят и не съезжают, а спалзывают с горы. Оленей отпрягают и пускают сойти самих, а к нартам привязывают длинную сосну с ветвями и сталкивают вниз, с людьми и кладью. Путешественник, лежа в санях и опершись руками и ногами в стенки, раза два обернется головой вниз – и ничего. Особенно такой спуск с гор употребителен на пути в Камчатку. Один, ездивший туда по службе, рассказывал, что тунгус, подъехав к одному крутому утесу, с которого даже собаки не могли бежать, отпряг их и, одну за другой, побросал с утеса. Путешественник пришел в ужас, когда очередь дошла и до той нарты, на которой он лежал. «Стой, стой! что ты?» – кричал он в отчаянии из окошечка своих крытых санок. Но тот ответил ему что–то по–своему и толкнул нарту. Прежде чем проезжий успел опомниться, он уже вертелся на воздухе и упал в рыхлый снег. Потом свалился и сам тунгус и начал вытаскивать увязших в снегу собак, запряг их в нарты и мы отправились дальше».

В общем, Гончаров прибыл в Якутск в октябре, а в Иркутск – в аккурат в Рождество Христово, через четыре с половиной месяца. И надо сказать, что он был довольно важный чиновник, а не просто турист.

«О Якутске собственно я знал только, да и вы, вероятно, не больше знаете, что он главный город области этого имени, лежит под 620 северной широты, производит торг пушными товарами и что, как я узнал теперь, в нем нет… гостиницы. Я даже забыл, а может быть, и не знал никогда, что в нем всего две тысячи семьсот жителей. Там есть один каменный дом, а прочие – деревянные. И что мне, если ехать дальше, то чтобы я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо».

Надоело мне, заканчиваю последней цитатой: «…я проснулся, однако, не на станции. «Что это? – просил я, заметив строения, – деревня что ли?» «Нет, это Иркутск». В самую заутреню Рождества Христова я въехал в город». Повторяю, через четыре с половиной месяца.

От Иркутска хотя бы до Москвы сами знаете, какое еще расстояние. Я его отчасти охарактеризую цитатой из Успенского, ибо сам Гончаров этот путь описывать не стал.

«ПОЕЗДКА К НОВОСЕЛАМ», 1888 г.

Глеб Успенский

Я не знаю, прилично ли приводить цитаты в три больших листа? Но мне нужна именно такая, и я ее приведу. Иначе доказательств, которые я хочу получить, не будет. Итак, начинаю, а когда закончу, сообщу.

«Помимо разочарования в помощи и поддержке немало терпит переселенец и от того «плутоватого» человека, который во всех тех торговых местах, — от села до губернского города, — где есть базар, ухитряется влачить свое существование исключительно надувательством простодушного крестьянина. Здесь, в Сибири, плутоватый человек, предки которого большею частию не могут похвастаться хорошими фамильными преданиями, пользуется неопытностью крестьян–переселенцев с гораздо большею развязностью, чем на наших российских базарах. Обо всех затруднениях, переживаемых переселенцем от «плутоватого», пришлось услышать от одного из самых, по–видимому, деятельных радетелей по делу именно утеснения нашего пришлого крестьянина, который, как бы даже похваляясь, рассказал без всякого стеснения все свои плутни с переселенцами.

…я и один мой приятель поехали посмотреть на житье–бытье новоселов, поселившихся в сорока верстах от г. Томска года два тому назад. Взяли мы у «дружков» пару лошадей и тронулись в путь, и всю дорогу наш ямщик (оказавшийся из «плутоватых»), молодой, здоровенный парень, с каким–то ухарским удовольствием хвастался своими проделками относительно переселенцев.

Кстати здесь сказать, этот парень, при внимательном рассмотрении, оказался евреем, но чтобы узнать это, нужно было пробыть с ним очень долгое время, — сразу никак бы никто не догадался, что это еврей: ухарская развязность сибиряка, ленивая, чисто российская речь, все настоящие ямщицкие ухватки, все это было вполне неподходяще к тому, чтобы даже подозревать в нем что–либо не только еврейское, а хоть даже что–нибудь инородческое.

Вообще надобно сказать, что евреев в Сибири множество, но все они обрусели почти до неузнаваемости. На всем протяжении пути от Томска через Омск на Тюмень самый богатый дом (иногда роскошный), самая богатая лавка непременно еврейские. Значительное число лиц, содержащих почтовые станции, евреи и еврейки. Обстановка их жилищ так отлично скопирована с жилища зажиточного сибиряка, что и в голову не придет сомнения относительно национальности обитателей этого жилья.

Отсутствие в переднем углу образов довольно ловко заменяется другими аксессуарами жилья российского человека: портреты высоких особ, виды сражений и однообразные гравюры грубовато–немецкого юмористического содержания, словом, вся та живопись, которая выходит из одних и тех же коробов российских книгонош и коробейников. Взглянув на эту привычную для глаза живопись, проезжающий сам дорисовывает воображением все, что должно быть в переднем углу (где и цветы к тому же есть бумажные), и не сомневаясь делает крестное знамение, и только тогда, когда, напившись чаю, уходит из комнаты и, по сибирскому обыкновению, непременно должен нагнуться в низких дверях, замечает на притолоке двери какую–то стеклянную трубочку, точно тонкий термометр, а в трубочке видна бумажка с еврейскими буквами. Тогда только ему сразу становится понятным, что он находился в еврейском доме, и только тогда, начиная всматриваться в лица хозяев, он замечает в них что–то не совсем русское.

Вот такой–то трудно разгадываемый тип обруселого еврея и был наш возница, но все, что он рассказывал нам по части надувательства переселенцев, к сожалению, не есть особенность исключительно еврейского умения нажить деньгу даже на бедняке и нищем, ибо, как известно, надувательство не чуждо и нашим соотечественникам.

— Говорят, что сибиряки недовольны переселенцами, что они сердятся на них, зачем сюда идут, отбирают землю? — спросил ямщика кто–то из нас двоих, ехавших в тележке.

— Может, которые и сердятся, — лениво отвечал ямщик, — а для нас, томичей, как переселенцы покажутся, точно солнце засияет! Мы их очень почитаем…

— За что?

Помолчал ямщик и с сибирской развязностью и ленью в тоне голоса сказал:

— Глупы они! Вот это нам и приятно!

Наглость таких мнений ямщика совершенно терялась в той непринужденности его наглых мыслей, которые были в нем как бы врожденными.

— Будто уж они все такие дураки, как ты говоришь? Ямщик улыбнулся, подумал и, обдумав свой ответ, по–видимому, весьма тщательно, не спеша и с расстановкой каждого слова ответил:

— Они дураки по нашему, по сибирскому мнению… А так они, сами по себе — ничего! По–ихнему, по российскому, они даже и не дураки… И работают хорошо!

— Хорошо работают?

— Д–да! Уж что касается работы, нечего и говорить! Мы так не умеем, да нам и не надо! Мы ленивые… Ну, а уж они так действительно работники! Так вот, кажется, и издыхает на работе. Мы к этому непривычны.

— А ведь вы, сибиряки, сильней и крупней наших мужиков?

— Мы действительно будем поогромней их. А что насчет силы, так, пожалуй, ваши–то лапотники и посильней нашего брата.

— Будто! Вы такие верзилы?

— Верзилы мы точно что верзилы, а что развязны от легкой жизни в суставах, это тоже верно! Пробовали наши с вашими на базаре бороться, и все за вашими верх… Право! Маленький, худенький, голодный, холодный, а как возьмется да изловчится, глядь, и опрокинул нашего верзилу. Нет, по своей части они ничего, народ понятливый, ну, а уж по сибирской ни аза не смыслят!

— Ну, например?

— Да и не знаю, каких и примеров–то вам представить, так они глупы… Идет мужик по дороге, подходит к нашему обозу и говорит: «Что, ребята, не видали ли моей лошади? Каряя?» Ну не дурак ли, позвольте вас спросить? Мы идем обозом в двадцать, тридцать подвод, и то у нас от воров объездной караулит, постоянно ездит особый человек вокруг обоза, смотрит в оба, чтобы не срезали места, не отмахнули лошадь с оглоблями. А этот разиня полагает, что вор пойдет с его лошадью по дороге. Кажется, должен бы глупый человек понять, что ведь нашему брату–сибиряку есть где спрятать его кобылу…

Говоря эти слова, ямщик указал кнутом направо и налево, то есть обратил наше внимание на дремучий лес, окружавший дорогу с обеих сторон.

— Ежели он этого не понимает, так его окончательно на всякой малости можно провести. Я вот сбыл им пять кляч таких, что на живодерню не возьмут. А я взял с них вдвое против цены за настоящую лошадь.

— Да неужели же они не видят, что ты продаешь клячу?

— На его–то глаза она не кляча. Это мы знаем, что она такое. А ему она оказывается, как орел! Потому он не знает наших уловок… Она лошадь обозная и за телегой всегда пойдет, хоть даже и при издыхании. Вот и просишь приятеля ехать впереди в то самое время, как идет продажа. Приятель едет как будто по своим делам; ваш мужик ничего не видит и не понимает; видит, что кляча бежит, — ему и любо. Купит, запряжет, а она ни с места. Ну, конечно, кое–как расхлещет, выедет за город, а там, в поле и завоет с нею…

Наглые речи эти становились совсем скверными, но надобно было выслушать «плутоватого» до конца, и потому никто из нас, слушавших ямщика, – не выразил открыто своего негодования.

— Да и хорошую–то сибирскую лошадь ваш мужик даже кормить не умеет. У него и хорошая лошадь свалится с ног на двух сотнях верст, а мы кормим так, что она пройдет у нас три–четыре тысячи верст и не только не похудеет, а еще того лучше станет, раздобреет, посильнеет втрое, станет втрое дороже.

— Как же вы это делаете?

Извозчик весьма подробно и тщательно объяснил нам способ кормления лошадей, практикуемый сибирскими извозчиками, перевозящими кладь на тысячи верст. Я боюсь, что не буду в состоянии подробно и точно передать этой оригинальной системы кормления, и заранее каюсь перед читателями, и в особенности перед читателями–сибиряками, в тех ошибках и неточностях, которые, я уверен, будут в моем пересказе. Сколько я понял, особенность кормления имеет конечною целью не истощить, а развить до высшей степени силы лошади. В этих видах лошадь, идущая в обозе, в первые дни выхода с места, где взята кладь, то есть в самое трудное, для нее время, обречена сибиряком почти на полную голодовку, вследствие чего и должна, как бы в отчаянии, напрячь все силы своего организма, чтобы преодолеть непомерные трудности пути.

В минуту такого всестороннего напряжения сил, ей на второй или на третий день дают самое малое количество овса и полведра воды; на следующий день прибавляют к этой порции еще овса и еще немного воды, и так постепенно поддерживают ее в неослабеваемом нервном напряжений, причем порция корма ежедневно увеличивается, и, наконец, лошади предоставляется есть, сколько потребует ее возбужденная сила. Эту–то непомерно развитую силу и задерживают сибиряки в лошади системою постепенно увеличивающегося корма до тех пор, пока количество корма не будет вполне соответствовать количеству развитой в лошади силы. Прежде она делала свое тяжелое дело, так сказать, «нервами», сибиряк поймал момент их наивысшего развития и количеством корма удержал это развитие сил в лошади навсегда. Теперь она идет сильная, здоровая, тогда как в начале шла нервная, голодная.

Вот как я понял уловку кормления ямщиками сибирских обозных лошадей. Система, как видите, жестокая, но все–таки довольно остроумная.

— А ваши накормят ее, набьют ей брюхо сеном и едут. Ей и так тяжело, но она еще больше устает от своего брюха, а когда она, пройдя верст двадцать, устанет совершенно, ее пускают на траву. Не понимают, что с такой устали и аппетита–то у нее настоящего нет, она жует лениво, вяло… Ее валит ко сну, а они опять ее вялую запрягают. В этих делах они ничего не смыслят, это уж говорить нечего. Иная и хорошая лошадь, а измается с ними на второй сотне верст.

— Ну хорошо, — сказал я. — Этого они в самом деле не могут понимать; ну, а еще в чем они глупы?

— Да мало ли в чем? Он вот покупает телегу и не может рассмотреть, что подосье (железная пластина, вделанная во всю длину нижней части осей для крепости) не железное, а черемуховое, и покупает телегу, а она у него и ломается на пятой версте.

— Да почему же он дерева не может отличить от железа?

— Очень искусно подражаем под железо, не ему распознать этого дела. Мы делаем подосье из черемухи таким родом: выстругаем как железную пластину, обмажем сапожным варом и сушим в холодном месте. В жарком сушить нельзя, дерево вберет в себя сок и глянец. В холодном же месте оно засыхает с блеском. Да и вы бы сами, господа, не доглядели, дерево это или железо? Уж поверьте, умеем подражать бесподобно. Черемуху берем – мало впитывает соку. Ну вот, так и едет ваш неуч с деревянным подосьем. Конечно, потом опять воет!

Не знаю, осталась бы на этот раз или нет наглость нашего рассказчика без возражений, если бы приближавшийся поселок, привлекший к себе все наше внимание, не заставил совсем перестать слушать его разговоры, которые, к тому же, с самого начала пути постоянно прерывались под впечатлениями окружающей природы.

Что могла значить вся эта хитрая, плутовская механика сравнительно с прелестью того уголка, в котором, наконец, удалось–таки поселиться нашему российскому переселенцу, измученному и истомленному земельными безобразиями дома, трудностью и продолжительностью дороги и всеми затруднениями бедности, недостатков и незнания чужой стороны?

Проходимцы могут его надуть, ограбить даже, разорить и вообще ужаснейшим образом затруднить его жизнь, — но раз бог привел ему добиться, или уже просто только доползти до источника всей его жизни, до целебного ключа всех его скорбей и болезней, до «земельки», он вновь оживет, вновь соберется с силами и умом, и даже памяти в нем не останется обо всех горестях пережитого.

Во все время нашего пребывания в поселке «плутоватый» человек неотступно следовал за нами; все, что видели и на что смотрели мы, видел и он; все, о чем мы говорили, он слышал, и слушал все с особенной внимательностью. Его развязная, базарная разговорчивость совершенно его покинула; среди босых мужиков, он, по–городски одетый ухарь, примолк и вообще, очевидно, стеснялся и конфузился. Пробовал было он иногда вставить в разговор какое–нибудь развязное словцо, но оно всегда было совершенно никем не только не понято, но даже и внимания ничьего не обращало.

Весь обратный путь он упорно молчал и, очевидно, о чем–то крепко думал. По приезде в Томск я его уже не видал, но случайно очень обстоятельно узнал о том, что поездка к новоселам произвела на него самое образумливающее впечатление.

Простившись за рекою Томью с моими милыми томскими знакомыми, я выехал «на дружках» дальним конным путем в Россию. Возницею моим был тощий, согбенный, истощенный старичок, в рваной шляпе городского фасона, торчавшей на затылке. С полпути между Томском и первой станцией старец этот вступил со мной в разговор.

— Это мой сын возил вас тогда к новоселам! — Старец обернулся ко мне, и я тотчас же узнал в нем самого кровного еврея.

— Как уж он хвалил! — продолжал старец. — И жена моя давно–давно уже просила меня бросить наши занятия, уйти жить в деревню… А сын мой, наглядевшись на жизнь новоселов, так ее расстроил, что она захворала… Плачет теперь. Отдохнуть хочет в крестьянской жизни. Измаялись и измучились мы с ней, а ребята все исплутовались.

С большой скорбью рассказал он всю свою жизнь. В молодости он хотел принять православие, но отец, заметив это, немедленно поспешил его женить на дочери своего компаньона по какому–то предприятию, кажется винокуренному заводу.

— Мне было лишь семнадцать лет, как он меня запер в тюрьму.

— В какую тюрьму? за что?

— То есть просто сказать — женил. Дети у меня пошли каждый год. Мне вот теперь едва сорок лет, а я измучен заботами как восьмидесятилетний старик!

Режущие душу впечатления производили эти сообщения еврея о своей семейной жизни. Было до глубины души омерзительно, что он и теперь, на старости лет, отзывался о жене как о тюрьме. Но он, по–видимому, не сомневался в преимуществе своего страдания и продолжал. Скоро после женитьбы отец его разорился, проиграл какое–то дело, вышел из компании и тяжко заболел, и женатый сын, уже обремененный своею семьей, должен был кормить его своими средствами до самой смерти.

В то же время его компаньон сошелся с другим сотрудником и процветал; и в то время, когда жена его превращалась в поденщицу, в мужичку, и растила ребят своих для всяких мужицких промыслов, извоза, разносной торговли, ее сестры, одна за другой, шли совсем иной дорогой: в родне матери плутоватых ямщиков оказались профессора, инженеры, доктора, что, конечно, отдалило всех счастливых родственников от плутоватых родственников–ямщиков на неизмеримое расстояние.

— Плачет, плачет моя жена! Хотя умереть просит в деревне, на воздухе, в честном труде… Что делать? Я и сам знаю, что это хорошо!

До конца пути он печалился о своей жизни, о своей загубленной жене (и все–таки загубившей его), о своих исплутовавшихся детях и не мог забыть насилия, сделанного над ним в ранней юности его родным отцом. Деревня, крестьянский труд казались ему истинным и единственным спасением и облегчением от всех его и всей его семьи унижений и страданий.

— А что, если я осмелюсь, пойду к «чиновнику», попрошу его?

— Пойдите, быть может и в самом деле он поможет вам.

— Но ведь я еврей? Ведь «жид»! Меня истеребят мужики!

— Мужики не тронут доброго человека, но не знаю, дают ли евреям землю.

— Все–таки я попробую… Хотя месяц пусть, отдохнет на свежем воздухе моя больная жена. Не знаю, что предпринял этот бедный еврей, но знаю, что такой необыкновенный, образумливающий плутоватого человека переворот во взглядах на успех в жизни, какой произошел с ямщиком, сделали светлые впечатления недостроенного поселка». (Конец цитаты, курсив – мой).

Тут столько информации, требующей вдумчивого анализа на основании моих предыдущих исследований, что не знаю даже, с чего начать. Начну, пожалуй, со сведений из книги Солженицына «Двести лет вместе».

Оказывается, что евреи на «святой» Руси появились в 1772 году с «присоединением» Польши, и именно оттуда, а сведения из Хазарского каганата слишком «темные», чтобы им придавать значение. Тогда выходит, что заселялись они на Руси не в Одессе и Харькове, а всей своей неодолимой силой направились в Сибирь. Причем в наших «теплых» краях цари их тщетно старались приучить к производительному труду на сельских нивах, а они, сдав даром им доставшиеся земли русским в аренду, «отлучались ненадолго» торговать и гнать водку в указанные «теплые» места. Поэтому в Сибири они должны оказаться в самую последнюю очередь, когда на торговом и водочном «фронте» нельзя уже ожидать никаких «побед», притом для всех евреев разом. И уж, конечно, не ямщиками и содержателями почтовых станций. Но ведь эта последняя очередь еще не наступила, шел только 1888 год и на обширной «святой» Руси места для традиционной еврейской деятельности было предостаточно. Тем более что новорусские «теплые края» были совершенно пустынными. Я имею в виду обширнейшие Ставрополье, Краснодарье (не забудьте нынешние «здравницы» на Черноморском побережье) и так далее, включая «благоприобретенные» Крым и Бессарабию. Но и «старорусские» края – были сплошной тайгой, там небольшие деревни просто терялись в непроходимых дебрях.

Тогда получается, что евреи поселились в Сибири всего за два–три дня до появления там Успенского. Оно, конечно, могло так случиться, если бы это не было идиотизмом, которым будет так и веять от всей цитаты, если такое допущение сделать. И в первую очередь – от высочайшего технологического достижения в кормлении лошадей, за которым надо понимать доселе неизвестную не только на «святой» Руси, но и во всем «цивилизованном» мире технологию преобразования животного мира в целом с наперед заданными свойствами. В частности для поддержания исправности Великого проходного двора (мой термин). У историков он сдуру назван Великим шелковым путем. И никак не меньше, тем более что сам Успенский извиняется за совершенно приблизительное описание этой технологии.

Тут нужны не два–три дня и даже не два–три десятилетия, тут нужны – века. А Монголия и близлежащие края, включая Алтай, Джунгарию и нынешний Казахстан, как раз и отличаются «невзрачными косматыми» лошадьми, которые как камчатские собаки до ужаса выносливы, неприхотливы и делают совершенно невообразимую по тяжести работу как настоящие машины.

Успенский даже как бы вскрикивает, настолько он поражен, что в Сибири евреев – множество, и тут же подробно разъясняет, как им удается сойти за русских, не меняя своего искони образа жизни: обрусели до неузнаваемости, не узнаешь в них не только еврейского, но даже и инородческого. А ведь Гончаров тут проезжал всего 44 года назад. Неужто так быстро приспособились? И коней кормить, и преображаться в русских?

Нет, дело тут не в этом. Они тут искони живут, с самого Хазарского каганата, который на первом этапе контролировал поставки соли с Баскунчака аж до Тихого океана, откуда и появились поселения корейцев на Балхаше, из которых Гончарову так хотелось сделать солдат.

Тут самое время перейти к «втиранию очков» евреями не только переселенцам из центральных губерний России, но и самому Успенскому. А о ямщиках я закончу позднее. Только мне надо сперва напомнить вам, что прибыльная торговля – весьма трудное, так сказать умственное, дело и даже законченная и четкая идеология. Подробности о торговых правилах у меня в других работах, здесь же только скажу, что «втирание очков» покупателю – одно из главных этих правил, не оставляющих благодаря затверделости души торговца ни малейших сожалений. Собственно именно это и передал с присущим писателю умением (меж слов) Успенский на примере продажи дохлой лошади и поддельного из черемухи железа.

Но есть и другие правила торговца. И одно из них – немногословность о своих делах во избежание информированной конкуренции. А тут молодой ямщик распелся как казах в пустой степи, сидя верхом на лошади. Так он же – работу ищет. И столичные господа при деньгах, которых он сразу отличил от местных, как раз и похожи на потенциальных работодателей, которые сами ничего не смыслят в сибирских делах, но которым позарез нужны по–сибирски «мыслящие» помощники. Вот он и вытащил из–за пазухи свое «рекомендательное письмо». Дескать, берите, не пожалеете.

Вы, конечно, можете подумать, что этот молодой еврейский обалдуй–ямщик так сказать по простоте душевной изливает себя, но я не дам вам так думать, кое на что обратив ваше внимание. Вы читали же, как молодой ямщик преобразился в деревне, каким стал внимательным, как был молчалив весь обратный путь, крепко задумавшись. Так он же увидел своими глазами, что кабака в деревне нет. Живут все натуральным производством и из этого производства есть такие штуки, которые можно здесь купить за копейку, а продать в другом месте за рубль. (Правда, эта часть цитаты мной опущена, так как я ее уже применил в другой статье – поверьте на слово, или читайте все мои работы). Так он же все это обмозговывал на обратном пути, недаром он сделался таким задумчивым. Золото на полу валяется, и никто его не подбирает.

Но вы и здесь скажете, что я сильно загнул, не мог простоватый русский еврей столь сложную «математику» осилить. Тут целый институт подавай.

А вот и нет. Это как же так вышло, что Успенского повез дальше именно папаша этого верзилы–ямщика, что непременно завел разговор со своего сына, что непременно перевел его на деревенские дела, что непременно в это же время жене отца–еврея потребовался деревенский свежий воздух, как будто он не в Томске, каковой сам – деревня, а прямо в доменной печи на Урале жил. И все это закончилось совершенной невозможностью осуществить это столь малое и совершенно же необходимое для здоровья желание. И до конца пути он печалился о своей жизни, и надо добавить, что ехали они не на трамвае, вдалбливая непонятливому питерцу, что надо все–таки разрешить евреям то, что они хотят.

Одно из упомянутых мной правил торговца как раз и есть последовательность, настойчивость и целеустремленность. Короче, не пропускать без внимания и труда даже самый минимальный шанс. А питерские чиновники ездили, хотя здесь и не часто, но возили–то их одни и те же ямщики, сын с отцом, и прочая родня.

Конечно, Успенскому можно было тоже подсунуть черемуху вместо стали, но стоило ли? И Успенский, не «проведеный на черемухе», о том, что я сказал, даже не догадался. Инженер человеческих душ называется.

Вот теперь можно остановиться на сибирских ямщиках основательно. Как и почему испарился в неизвестность Хазарский каганат у меня подробно рассмотрено в других многочисленных работах. О том, что большая часть транзита на Тихий океан, контролируемый хазарами, составляла баскунчакская соль – там же. Поэтому остановлюсь на паровозных бригадах Транссибирской магистрали. Никому не приходило в голову, чтобы паровозная бригада, выехавшая из Москвы, непосредственно вела свой поезд до Владивостока. А ведь путь составляет всего, кажется, восемь дней, а не пять месяцев. Паровозные бригады и даже сами паровозы едут по этому бесконечному пути всего километров триста, а потом возвращаются со встречным составом, и пассажиры даже не замечают этого. Тюки с товарами еще меньше обращают внимание на эти постоянные замены локомотива. Два важных вывода для ямщиков отсюда следующие:

– ямщики знают каждый кустик и камень на дороге, каждый спуск – подъем, каждый поворот и места дислокации разбойников;

– ямщикам не нужно обременять себя ни большим запасом еды, ни прачечной, ни даже женой и детьми как это делали «легендарные» воины хана Батыя.

Переходя вновь к машинистам паровозов чтобы вы лучше вошли в предмет, сообщу, что поезд начинает вести русский, потом передает жезл например татарину или чувашу, затем следуют чалдон, хакас, тувинец, бурят и так далее, а у ямщиков – алтаец, монгол, манчьжур и, наконец, кореец. Теперь поняли?

Над всеми этапами железного пути устанавливает общие для всех и неизменные правила министерство путей сообщения, для древнего проходного двора – евреи. Только надо принять во внимание, что железная дорога идет и по другим государствам, например, сегодня часть пути – по Казахстану, поэтому евреи выше министерства путей сообщения отдельной страны. Но хазарские евреи все равно вынуждены договариваться с евреями монгольскими или китайскими по вопросам транзита, а те, в свою очередь, не станут сильно рыпаться, так как источник соли – в Хазарии, на Баскунчаке. Это называется – потенциальные враги по одним вопросам дружат, по другим – воюют.

В общем, великий проходной двор работал как часы. И именно на нем отрабатывалось до мелочей кормление лошадей, которое должно пониматься в гораздо более широком смысле.

Потом по разным причинам (я их почти все рассмотрел в своих работах) хазарская верхушка пришла править Москвой, которой естественно тогда еще не было. А так как вам об этом не надо знать, Хазарский каганат просто испарился из истории. Но не в этом сейчас дело. Великий проходной двор перешел во владение «удельных князей», каковых вы часто видите по телевизору, и эта длинная колбаса стала окукливаться в каждом своем ломтике. Это у меня макроэкономическая мысль, но речь–то у меня идет о ямщиках, зернышках этой системы. И они стали выживать как мы все сегодня.

На этом можно и заканчивать экскурс в окукливание стран, народов и отдельных семей ямщиков.

Но о взаимоотношениях внутри торгового племени надо кое–что добавить. Оно почти такое же жесткое, как и с внешним миром. Отчего им и приходилось переселяться. Вы помните, что отец старика–ямщика держал винокуренный (!) заводик, и женил своего сына насильственно. Далее повторю прямые слова. «В то же время его компаньон сошелся с другим сотрудником и процветал. И в то время, когда жена его превращалась в поденщицу, в мужичку, и растила ребят своих для всяких мужицких промыслов, извоза, разносной торговли, ее сестры, одна за другой, шли совсем иной дорогой. В родне матери плутоватых ямщиков оказались профессора, инженеры, доктора, что, конечно, отдалило всех счастливых родственников от плутоватых родственников–ямщиков на неизмеримое расстояние».

В этой фразе находится ответ и на «дураки они по нашему сибирскому мнению», и «глупы они, вот это и приятно», и чисто еврейское «отзывался о жене как о тюрьме». И совсем уж советско–плакатное в устах еврея «крестьянский труд – истинное спасение». И вечная печаль «о своей еврейской доле». Кроме того, фраза дает ответ, как из ямщиков на «святой» Руси получаются белые воротнички.

__________

Не сомневаюсь, что меня обвинят в антисемитизме. Только правда не бывает с прилагательными, ее «уточняющими». Разве что с прилагательным «голая», не приодетая не только от Версаче, но даже и без штанов, прикрывающих так называемое «естество». Кроме того, надо читать мои труды в комплексе, и не судить по каждой странице в отдельности. Иначе у «судей» не будет логики, когда я приведу им многочисленные цитаты, в которых я преклоняюсь перед евреями как перед пупом Земли. Совершенно искренне, настолько искренне, что написал целый раздел с просьбой к русским принять иудаизм. Правда, исповедовать его надо мысленно, не крича об этом на каждом углу, как мы любим это делать.

Исторические «прививки» и «лекарства»

Человечество борется за свою жизнь от болезней двумя способами: лекарствами и прививками. Первый способ бывает достаточно радикален, например, антибиотики, но очень недолговременный: с десятилетиями, а иногда и только с годами, антибиотик перестает действовать. Хоть всю аптеку выпей, а болеть придется тяжело, а иногда и смертельно. Именно так случилось в наши дни с совсем недавно «побежденным» туберкулезом.

Дело в том, что все хотят жить, даже микробы и вирусы, паразитирующие на нашем с вами организме в период таких болезней. А раз хочешь жить, то умей, как говорится, вертеться. И вирусы с микробами быстро, генетически приучаются отраву–антибиотик потреблять как довольно приличную «пищевую добавку» к своей основной пище – нашим с вами телам, типа нашего витамина «С».

Это сильно напоминает завоеванные силой оружия народы. Не успеешь обернуться, как победители и побежденные переженились, а монарх–антибиотик, пославший их воевать, помер. Рождается новый монарх–антибиотик, и все начинается сначала, притом вновь начинает воевать не обязательно тот же народ, что в прошлый раз, а тот, у кого монарх–антибиотик появился.

Таким образом, война, которую историки ставят во «главу всех углов» и «краеугольных камней» истории, на самом деле как быстротечная ссора в трамвае: сперва один добрался до своей остановки, потом – другой, а остальные в образе «мира» поехали дальше. Естественно, это же самое относится и к монархам–антибиотикам, они точно такое же имеют значение для истории.

Всем известно, что прививки от заразных болезней ставят своей целью перенесение этой данной болезни в легкой форме, и в результате этого выработать к ней иммунитет, дабы не заболеть этой болезнью повторно, но в тяжелой, даже в смертельной форме. Так, например, поголовная прививка черной оспы всем новорожденным позволила вычеркнуть эту болезнь из истории ВОЗ – Всемирной организации здравоохранения. Таких примеров можно набрать десятки, но я не хочу углубляться в это дело, так как прививки мне потребовались для исторических целей. В качестве наглядного примера. Как будто некардинальное решение проблемы прививками, которые надо неукоснительно и неутомимо поддерживать, фактически является кардинальным решением, только, как говорится, без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Лекарства же, на первый взгляд, – кардинальное решение, на поверку же оказываются мертвому припарками. Поэтому и в истории войны–лекарства на длительную перспективу не имеют никакого значения. В то время как «прививки» (ныне говорят – модификация поведения) – основа долговременной жизни народа.

Тут следуют выводы. Во–первых, кардинальных средств не бывает. Ни в чем. Насчет антибиотиков я уже сказал. Оспа, отлежавшись в земле в качестве куколок все то время, пока делались прививки, дождалась народной усталости, более того, она делала вид для ВОЗ, что вообще погибла. И как только ВОЗ прекратила, ставшие «бесполезными в виду гибели возбудителя», прививки, тут же набросилась на беззащитных младенцев с удвоенной силой. Кажется, медики подумывают о возобновлении прививок. Только все то, что ранее действовало, и лежит сейчас в пробирках, так сказать, про запас, действовать перестало. Куколки, лежа в земле, время зря не теряли, и теперь оспа протекает наподобие, например, атипичной пневмонии.

Во–вторых вытекает из во–первых. То есть, застой хоть в чем – смерти подобен. Народ сильно страдал от оспы, особенно в Центральной Азии, где родился санскрит (Афганистан) вместе с «арийцами», из которых согласно официальной истории «произошли» индоевропейская семья языков и народов. Я это к тому сказал, что я–то так не считаю. Я считаю, что все это произошло от торгового племени из Йемена, то есть евреев. Здесь я в подробности вдаваться не буду, отсылаю к другим своим работам. Скажу только, что на самой заре внедрения евреев в другие народы с помощью изобретенной ими торговли они больше всех болели оспой как новые для ареала люди.

Известно, что горные люди, почти ежедневно употреблявшие в пищу горных куропаток (забыл, как они называются, вроде бы, каланы или куланы), оспой не болели. Что–то было в этих птицах, что не нравилось возбудителям оспы. Притом это «что–то» переходило в кровь человека, и человек становился тоже невкусным для оспы. Мало того, человек, поевший немного человечины, которая, в свою очередь, когда–то поела, будучи еще в живом виде, этих куропаток, тоже становился невкусным для оспы. Но, так как ловить по горам куропаток было труднее, чем поймать человека, едавшего куропаток, то так и стали поступать в «борьбе» с оспой. И именно так родилась идея вакцины из «ослабленных» возбудителей оспы. Как видите, это было очень давно. Племя же, сделавшее величайшее изобретение на Земле – торговлю, не долго ломало голову над проблемой оспы. Тем более что вслед за торговлей они изобрели «индоевропейскую семью» языков и точно такую же семью письменностей. Каковые тут же стали «только частью» семитско–хамитских языков, в свою очередь, входящих в «афразийское дерево языков». Дураку понятно, только не историкам и языковедам, откуда тут должны расти ноги. Но, не понимают. Я это так сказал, к слову. (Подробнее – в других моих работах).

Хотя и не совсем. Войны и цари примерно так же важны для истории, как и антибиотики. Они быстро теряют свои свойства, и даже только что вышедшие из–под станка, который лепит таблетки. Другое дело вакцины, только надо никогда не забывать, что применение их должно быть планомерным, неутомимым, никогда не прекращяющимся. Иначе «куколки в земле» проснутся и начнут действовать. Я здесь уже имею в виду не столько куколок, сколько самобытность народов. Как только давление на народ прекращается, он возвращается на круги своя, в то самое место на исторической шкале, в котором это давление получил. И не имеет никакого значения, хорошим это было давлением или плохим. Естество – «превыше всего», а вовсе не «Америка».

Сейчас я хочу предупредить вас, любезный читатель, что продолжать читать эту статью может лишь тот, кто читал мои другие работы. Иначе это будет для вас то же самое, что слушать «разговор» муравьев, сидя около муравейника. Притом, впервые в жизни.

Япония

Можно было бы начать этот разговор не с Японии, а, например, с древних инков и майя или, в крайнем случае, с древних египтян или вавилонян. Но, Япония для вас будет понятней, почти вся ее история – на ваших глазах, исключая то, что я вам расскажу из наблюдений русского писателя Гончарова, написавшего изучаемую в школе книгу «Обломов».

1850 годы, всего 150 лет назад. По Европе вот уже 50 лет бегают паровозы, плавают железные корабли – тоже «под паром». Наполеон, по–моему, уже помер, или близок к этому. Во всяком случае, его давно уже нет во Франции. Я это к тому говорю, что европейцы носят сюртуки и цилиндры, знакомы с честью, совестью и правосудием, вилку держат в левой руке, а нож – в правой.

В Японии же простой народ ходит даже в октябре практически голым, даже женщины. И тепло одетому, по сезону, северянину Гончарову очень жаль этих южан. То есть им не жарко, а просто нечего надеть на себя. Между тем, их элита намотала на себя столько тряпок, что выглядят форменными чучелами. Ни один человек, даже губернатор провинции, не может принять самого простого решения по вверенной ему провинции, не получив добро от их «кремля» в Токио и Киото. Совсем как у нас из «двух столиц» – Питера и Москвы. Я уже не говорю о «простых» людях, они просто «запрограммированы», как кусочком свинца снизу – куклы–неваляшки. Промышленности – никакой, хотя медь и железо используются. Послушание народа – потрясающее. Кораблей не строят, я думаю, потому, чтобы могли только рыбачить, но не отплыть дальше версты от берега. Ибо их рыбачьи лодки напоминают два бревна, связанные на одном конце, а между другими концами – промежуток воды. Я это к тому говорю, что не может народ, живущий на море и морем, не научиться строить если не корабли, то лодки, приспособленные к дальнему плаванию. Вспомните хотя бы папирусные лодки Тура Хейердала. Из больших изобретений есть также водка – саке.

В это же самое время в Японии – высочайшее искусство художественной обработки, требующее исключительной тщательности и ремесленной сложности производства. Ритуал и церемониал во всем доведен до автоматизма. Стальные мечи самураев – верх совершенства металлургии. Изобразительное, декоративное и прикладное искусство продуманно и философично. Пишут китайскими иероглифами так, что без труда понимают друг друга, но общения – никакого.

У китайцев самих никаких морских кораблей нет. Весь Китай поголовно на опиуме. Междоусобицы в Китае наподобие британской мифической войны алой и белой роз. Но искусство – примерно одно и то же, что и в Японии. Англичан и голландцев в приморском Китае полно, но они не обращают внимания на китайскую возню, делая свой бизнес.

1900 годы, всего 100 лет назад, и через 50 лет после Гончарова. Понастроив за 50 лет точно таких же «европейских» стальных кораблей, японцы наголову разбивают флот русского адмирала Рождественского и топят наш знаменитый крейсер «Варяг», взрывают «Петропавловск», отбирают пол–Сахалина и ряд других земель, в том числе китайских, которые мы считали уже почти своими. И откуда только взялась морская тактика и стратегия у японского адмирала Того, отец которого еще плавал на упомянутых выше двух бревнах? Но и не это главное. Россия и тогда уже имела «одну шестую» сушу Земли с ее несметными богатствами, и только что продала Америке Аляску. Вот именно поэтому и продала, что взяла в рот больше, чем могла проглотить. Чуть не подавилась. Но я о Японии, а не о России.

1940 годы, всего 60 лет назад, средняя продолжительность жизни человека. Япония настолько сильна, что замечена и приголублена Гитлером, а сама Япония не побоялась сделать американцам Перл–Харбор. Ибо в Соединенных Штатах дела эксплуатации народа достигли почти японского размаха 90–летней давности, времен Гончарова. Надо заметить, что Америка столь же почти богата природными ресурсами сколь и Россия, а в Японии почти ничего нет, не считая «веток цветущей сакуры», каковые столь же бесполезны в стратегическом плане, сколь петушиные бои на всех фронтах, в том числе между собой, сегодняшних русских генералов.

1945 год. Американцы недаром сбросили на Японию первые атомные бомбы в мире. И общее мнение, что сделали они это в отместку за Перл–Харбор – ерунда. В коллективной многоголовой стратегии не бывает мщения за мелочные обиды, вроде плюнул ближе трех метров – на дуэль! Американцы в действительности очень боялись чересчур дисциплинированной и настырной японской армии. Недаром они ее фактически запретили, по сей день, превратив в «силы обороны», наподобие наших современных, игрушечных казаков: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Атомная бомбардировка повергла японцев в ужас, притом всех без исключения, и элиту, и народ. Это и было нужно для того, чтобы изменить мировоззрение элиты, поставить ее под народный контроль. Точно так, как американцы сделали у себя дома в результате кризиса власти, а не перепроизводства жизненных благ в тридцатые годы, как думают наши все еще «советские» экономисты. И именно для этого столь долго держали там свои оккупационные войска, как сегодня держат в покоренном Ираке. Надо было на первом этапе контролировать сотрудничество элиты и народа.

В настоящее время Япония – всем пример для подражания и зависти. Во всех сферах. Даже в интеллигентности решения проблемы «северных земель». В качестве доказательства, что американцы сделали там все правильно, служит факт, что сразу же после премьерства почти все их «главы» регулярно садятся в тюрьму. Особенно это заметно по Южной Корее, которая в этом отношении является полным аналогом Японии, не считая, разумеется, атомной бомбы. А вот у нас в России этого отродясь не бывало, несмотря на явную туда дорогу всем нашим правителям, что показывает на искони отсутствующее сотрудничество между нашим народом и элитой.

Замечу напоследок этой части истории, что в этих краях скоро перестанут садить в тюрьму своих премьеров, они научатся довольно трудной науке не воровать и, главное, отвечать за свои дела перед народом. Судя по газетам, кажется, в этом направлении уже видны некие результаты.

Подитожу. В истории Японии почти незаметно влияние торгового племени. Но его можно найти, если заранее знать, что нет на Земле народа, кроме австралийских аборигенов, на который бы это племя не оказало своего влияния, как позитивного, так и негативного. Особенно хорошо здесь заметно влияние негативное. Все–таки остров, а не континент, где влияние соседних племен избежать не удается никак.

В других своих работах я показал, что торговое племя, внедряясь в народы торговать, в конечном итоге стремилось ассимилироваться с ним на правах его элиты, властной верхушки. Здесь я повторяться не буду. Скажу только, что в России – то же самое. Но, так как евреев не должно быть больше 5 процентов от населения, иначе ему их не прокормить, а плодятся от сытости всегда больше, то на острове наступил момент сатурации. И, грубо говоря, народ стал ходить голым, для которого мясо являлось продуктом таким же экзотическим и недоступным как для племени африканских пигмеев осетровая зернистая икра. Это 1850 годы.

Но, именно торговое племя приносило в народы как развитую человеческую речь и письменность, так и искусства и ремесла, собранные со всего света и усовершенствованные ими на своем пути. Именно таким образом все это явилось в Японии, в Корее, в Китае. И приобрело уже здесь свою индивидуальность. Часть торгового племени, ставшее элитой японцев, захотело так жить дальше бессчетное число лет, и в этом была их ошибка, самураев становилось больше, чем самого японского народа. Японцы вымирали и бежали, куда глаза глядят, тем более что даже в Малайзии туземные пироги пересекают океан. Кстати, заметьте себе, что по древнееврейски «сам» — небо, «ор» – свет. Так что слову «самурай» неоткуда было больше взяться как от торгового племени. Самурай – «небесный свет», что может быть лучше?

Самые умные на Земле торговцы, став самураями и совсем обезумев не столько от этого, сколько от перспектив своей плодовитости, тут же запретили «своему» народу строить такие лодки, на которых можно было отплыть далее одной мили от берега. И заставили тщательно лакировать себе шкатулки, чтоб не болтались без дела, выйдя из грязи рисовых чеков. Вот такими и застал их Гончаров в посольстве адмирала Путятина. Причем самураи быстро догоняли «свой» народ по умственному развитию, ибо избыточное довольство окружающей средой по Фрезеру формирует самые отсталые племена дикарей. Народ же, как и советский народ, для которого окружающая среда стала невыносимой, быстро умнел. Что мы сегодня с вами видим на примере хотя бы японской электроники.

Как ни странно, но именно американцы дали Японии толчок к ее нынешнему развитию, и не только в 1945 году. Россия в 1850 годы уже чувствовала, что откусила от земного шара слишком большой кусок, поэтому всячески заигрывала с Японией. Миссия, с которой плавал Гончаров, ставила своей целью преодолеть отчужденность Японии от всего остального мира и приблизить ее к себе, взять под свою опеку, сделав буфером на Тихом океане. Именно поэтому русское посольство старательно не замечало всех тех проволочек, почти насмешек, которые творили японцы на переговорах, около года не говоря ни да, ни нет нашим предложениям о сотрудничестве. Американцы же, искоса поглядывая на наши затянувшиеся реверансы в Японии, одним махом, не спрашивая и не ожидая разрешения годами, высадились и начали вести себя там как дома: напористо, с размахом, категорически. В недолгом времени Япония стала равной России на Тихом океане, что и подтвердила в начале 20 века, разгромив экспедиционный флот России. Но, это все – канва, вышивка – впереди.

Американцы начали сотрудничать не с японцами, а только с самураями, которые, вы уже знаете, кто. У самураев же просто не было другого выхода, американцы к ним пришли, и это было фактом: пришлось открываться. И самураи воспользовались возможностью принять научно–технический прогресс, не меня своего отношения с народом. Ведь и российская элита чуть раньше сделала то же самое. Прогресс он и есть прогресс, даже заемный. Народ приоделся, перестав ходить голышом. Поэтому точно такая же безмерная эксплуатация народа стала давать более весомые плоды. Но сколь веревочке не виться, а конец у нее есть: к 1945 году из народа было высосано все, что он мог дать уже на уровне более высокого качества научно–технического прогресса. Вот тут американцам и потребовалось менять отношения народа и самураев. Ныне последних просто нет. Я не исключаю, конечно, что у них есть ностальгические какие–нибудь объединения типа тех, куда ныне ходит наш «дворянин» Никита Михалков, но эти объединения такие же игрушечные, как и наши «ельцинско–путинские» казаки.

Япония интересна в историческом плане тем, что она могла быть полностью изолирована от внешнего мира усилиями самураев. И здесь виден в чистом виде способ «прививок». «Лекарства» тут не использовались никогда, хотя историки нам и врут о войнах, которые, дескать, вела древняя Япония. Этого, во–первых, не могло быть просто физически из–за отсутствия морских судов и, во–вторых, толку от войн как я показал выше – никакого. Мирное завоевание на основе торговли – единственно возможный путь покорения народа. В основном с помощью водки. И я недаром отметил наличие в Японии саке. Чтобы понять, как это делается, надо ознакомиться с моими другими работами, имея в виду, что водка – достаточно сложный в технологии продукт для древнего времени. Солженицын это показал в своей последней книге. Даже в конце 19 века делать ее в России умели только евреи, торговое племя. Саке делать тоже не просто. И вкус у него, если не подогревать, еще хуже, чем у русского самогона.

Самые характерные генетические народные черты при многовековых «прививках»: невообразимая покорность властям, гипертрофированное понимание слова «родина», которую надо непрерывно защищать, даже на другой стороне планеты. Уважение богатства, не заработанного, но данного от бога. Самураи – пуп Японии. Закон и суд – не соревнование сторон, а наказание назначенного виновным. Корпоративная преданность в ущерб личности, не вытекающая ни из чего. Ты – начальник, я – дурак; я – начальник, ты – дурак. Непревзойденное терпение.

Все это очень мешает развитию демократии, вернее, исключает его. Развитию демократии сопротивляется генетика, вышедшая из «прививок». И неспроста на «проходных» офисов, фабрик и заводов Японии ныне выставлены чучела их начальников, которых можно бить по морде ежедневно, приходя на работу. Только так ускоряется процесс подавления последствий прекратившихся прививок. Я хочу сказать о тех «куколках», которым следует воспрянуть. Хотя «болезнь» тут надо заменить естественным состоянием вещей. Я имею в виду то, что при естественном течении соревнования между микробом и человеком не должен кто–то победить, микроб или человек. Надо учиться сосуществовать, по возможности не причиняя необратимого вреда друг другу. Это даже по бывшим травоядным игуанодонтам и тиранозаврам, которые не нуждаются в дополнительной характеристике, видно.

Древние инки и майя

Не такие уж они и древние. Просто это застывший Вавилон или Древний Египет. Тур Хейердал для меня не тем велик, что океан переплыл на папирусной лодке, а тем, что исторически связал воедино именно эфиопский тростник, из которого делали древние океанские корабли, и Южную, Центральную Америку.

Достигнув Гибралтара, (см. мои другие работы), торговое племя не могло не заинтересоваться тем, что же там дальше? Тем более что этому племени, занявшемуся торговлей, невозможно было остановиться, так как численность его от выгод торговли росла, и прокормиться на одном месте своим «ремеслом» им было все труднее и труднее. Это похоже на цепную реакцию в куске урана критической массы.

Тур Хейердал доказал, что тростник был эфиопский. А Эфиопия – это первый этап мирного завоевания народов с помощью торговли. Именно в Эфиопию из Йемена двинулось западное колено древних евреев, восточное же направилось в Индию и Персидский залив. Больше было некуда: на юге – Индийский океан, на севере – пустыня, где делать особенно нечего, ибо именно отсюда евреи спустились в Йемен, к морю.

Преодолевая пространства, особенно по Нилу и Средиземному морю, восточное колено торгового племени усовершенствовало свои корабли – основной их дом, ибо даже каменные свои дома, непрерывно соседствующие друг с другом, они впоследствии называли кораблями – нефами. В общем, насмелились и поплыли через Атлантику, правда, тогда она по данным современной геологии была значительно уже.

Потом историки, нанятые Козимо Медичи в «Платоновскую академию» во Флоренции, все это «забыли», назначив Христофора Колумба открывать Америку в качестве «торжества христианства», которое только и начало внедряться усилиями флорентийского «Отца народа», как Медичи называли официально. Тут и флорентиец Америго Веспуччи выскочил, видевший море только издалека. И такой же сухопутный «мореплаватель» Христофор Колумб, который сам себя называл именем Ferens, то есть флорентийцем (Ferenze – Флоренция и сегодня). В общем, заморочили нам голову.

Конечно, плавание через океан – непростое дело в те времена. Тут о регулярных рейсах говорить не приходится. Более того, это может быть только массовый, но однократный порыв в период максимального прироста торгового населения. Нечто, подобное жесту отчаяния. И именно поэтому, может быть, сведения эти затерялись в еврейской истории в Старом Свете. Но пребывание неких пришельцев, зато, осталось в мифах инков и майя.

В отличие от конкистадоров постколумбовских времен торговое племя изначально никогда не воевало, ни с кем. Оно торговало, причем с огромными прибылями, которые сегодня кажутся совершенно нереальными, но они были эти прибыли, и это так естественно среди тех прочесываемых евреями племен, которые не знали истинную цену своим товарам. А торговцы все это отлично, исчерпывающе знали. Поэтому я недаром поместил инков и майя на второе место после Японии.

Соотношение торговцев и аборигенов было в Новом Свете несравненно со Старым Светом велико, на одного торговца могла быть тысяча и даже больше аборигенов. Но надо иметь в виду, что проникновение их вглубь континента шло очень медленно, по мере внедрения в прибрежные племена, где они тот же час становились «пришельцами с луны» с соответствующими привилегиями. Так что внедрение их во властную элиту было мгновенным, а размножение – взрывным, в том числе от смешенных браков. И я совсем забыл сказать, что торговое племя всегда растекалось по странам и народам в составе полных семей, женщинам никогда изменять своим мужьям не позволялось, чего нельзя сказать, даже сегодня, о верности еврейских мужчин. Измена им прощается почти автоматически, особенно, когда жена стареет.

Особенность торговцев в отличие от всех других народов состоит в том, что они могут жить отдельной семьей среди общины другого народа, и семьи эти объединяет только бог Яхве, но так крепко, что им можно в этом позавидовать. По этому поводу можно прочитать мои другие работы, основа которых – что такое истинное Второзаконие Моисея? Это почти автоматически делает эти семьи не только главами, но и богами данного племени. Богами им позволяют стать чрезвычайно широкие знания, накопленные в предыдущие сотни лет торговли и хитроумного образа жизни среди других народов.

Здесь я хочу сделать небольшое отступление на предмет возникновения не только цивилизации, но и подчиненности единому царю больших пространств и куч населения. Изучение современных аборигенов (Австралия, Африка, Америка, Океания) показало, что не бывает достаточно больших объединений племен, подчиненных одному царю. Не бывает больших пространств, составляющих так называемое государство. Эти народы, иногда достаточно большие, живут наподобие автономных муравейников, отстоящих друг от друга достаточно далеко с тем, чтобы не соприкасаться бок о бок. Это – естественное неприятие войны, которое историки никак не могут осмыслить. Ибо у них вся история построена на одних только войнах.

Я все это сказал к тому, что не могли инки и майя создать самостоятельно свои империи. Им это сделать кто–то помог, иначе их империи были бы противоестественны. Вся история евреев состоит из непрерывного соперничества между собой, но Второзаконие их объединяет. И это помогает им, находясь друг от друга далеко, иметь одну политику. Это с одной стороны. С другой стороны, внедрившись во властную верхушку аборигенов, кланы начинают скрыто враждовать, имея одну и ту же политику. Именно так устроен исламский мир сплошной полосой от Индонезии до Гибралтара. Государств много, а политика – одна. И государства ислама по большей части не воюют друг с другом. А ислам как я показал в других своих работах, это тот же самый иудаизм, только основанный на Первозаконии, где перепутаны нравственные и литургические догмы, и человеку не оставлено места для самостоятельности. И ислам создан раньше христианства, и именно евреями, бросившими торговать ради внедрения во властную элиту прочесанных ими народов.

Вернемся в Южную Америку. То, что я сказал чуть выше, позволило евреям, ставшими элитой южноамериканских индейцев, создать империю инков и майя, совершенно так же как это было создано в исламском мире, в том числе, в Египте, Вавилоне и прочая. И что же дальше?

Дальше наступает время прививок. Его особенность в данном случае состоит в том, чтобы объединять племена какой–то общей идеей, склеивать их в империю. Притом имея в виду, что элиты очень мало, а народа – завались. И евреи сделали то, что уже ими было опробовано в Вавилоне и Египте – строить Вавилонские башни и египетские пирамиды. То есть заставить делать народ то, что делать никому не придет в голову. Из–за явной дури. Теперь мы ездим туда, смотрим, удивляемся и никак не найдем причин строительства этих гигантских южноамериканских развалившихся построек. И потомки инков и майя ничем не могут нам помочь. Сами не знают. Они даже не знают, зачем им потребовалось столько золота, которое потом конкистадоры вывозили кораблями. Зато евреи знали, они с этим металлом давно дружны, еще с Йемена.

Теперь – самое интересное. Куда делись южноамериканские евреи? Судя по Японии, они давно стали «самураями» с императором во главе, отгородившись не нарочно от мира, а в силу океана. Сидя на тронах, больших и маленьких, они давно разучились плавать. Но и в России – то же самое. Куда делись хазары, покорившие ее народы–аборигены и севшие на троны во главе их? (См. мои другие работы).

Тут две возможности, даже – три. Во–первых, один автор, забыл его фамилию, выдвинул теорию деградации когда–то всесильной династии инков и майя в результате пресыщения жизнью наподобие византийской элиты. И все пришло в упадок, народ вернулся к исходному состоянию, так как ничего не умел, кроме как подневольно строить «пирамиды». Это и с «теорией прививок» согласуется. И не только с ней. Боясь окончательно ассимилироваться, прибегли к близкородственным бракам, ими вся история евреев полна. Тем более что согласно современным понятиям генетики близкородственные браки (чистая линия) позволяет сохранить генетический ум в ущерб здоровью. Так и вымереть недолго.

Во–вторых, возможна «оспа», к которой так и не нашли ключа наподобие того, чтобы есть своих сограждан, евших горных куропаток. В третьих, возможна и полная ассимиляция, вытекающая из той же «оспы». «Оспа» прекратилась с перекрестными браками, но генофонд был потерян. Ведь евреев все–таки в Америку уехало слишком мало, притом, возможно, близкая родня, так как договориться о таком большом предприятии как путь за океан – специфика родственной, племенной близости.

Скорее всего, действовали вперемешку все три причины, ведь подпитаться своей кровью было невозможно. А диаспора была слишком мала. Оно бы и в Японии так могло случиться, не подсуетись вовремя американцы.

Впрочем, может быть и «бунт, бессмысленный и беспощадный». На это дело в Южной Америке и по сей день большие мастаки, вспыхивают от малейшей искры. Не чета русскому многотерпению.

И, наконец, а куда делись евреи из Индии и многочисленных мусульманских стран? Ниже я остановлюсь еще на этом.

Индия

Тут речь пойдет о восточном «израилевом колене». Я бы, может быть, об Индии вообще не вспомнил, так как там был аналогичный процесс и знакомства с научно–техническим прогрессом, и с искусством, и с языком–письменностью. И даже строительство «пирамид», которое здесь выступало в виде циклопических храмов, высеченных в скалах. Если бы не цыгане, которые, с одной стороны, согласно официальной истории бывшие индийцы, а, с другой стороны, – евреи. Правда, о второй стороне кроме меня никто не знает.

Индия, как и весь Индокитай, вся Юго–Восточная Азия имеет одну особенность – обильное плодоношение народа. Оно, я думаю, связано с многочисленными опасностями жизни в доисторические времена, в том числе от многочисленных вирусов и микробов. Недаром и поныне все пандемии, вплоть до нынешней атипичной пневмонии, идут именно отсюда. К обильному плодоношению есть два пути: тысячи икринок, из которых в живых остаются единицы, и ранний брак. Однако, «икринки» в джунгли не выбросишь, их надо кормить и воспитывать какое–то время, чего рыбы не делают, поэтому этот путь отпадает. А вот ранние браки, вернее способность к радиальным последствиям совокупления в самом раннем возрасте, 7 – 10 лет от роду – путь воспроизводства населения, давно известный в Индии. Именно таким образом, индусы в доисторические времена, в неблагоприятной среде обитания, я думаю, противостояли этой агрессивной среде.

И тут пришли торговцы, принеся с собой кроме самой торговли полный комплекс известного в те времена научно–технического прогресса. Именно это позволило столь пышно расцвести народонаселению, хотя этот факт и относят, на мой взгляд, запоздало, ко времени экспансии англичан. Разумеется, и евреи, никогда не страдавшие отсутствием плодовитости, не отставали по деторождению, ибо Индия могла прокормить уже тогда столько, сколько прокармливает сегодня – миллиард. Но, в те времена – только на пределе выживания. Индийские аборигены, сколько бы их ни было, сроду не догадались бы осваивать новые жизненные пространства, а у торгового племени это было в крови. И здесь надо рассмотреть дополнительный аспект.

Наиболее успешные торговцы, став многочисленными индийскими раджами, занялись строительством храмов «индуитской» религии для народа, которая была намного лучше ислама потому, что была первой производной от иудаизма, ислам – второй производной. Здесь, в индуизме, основной упор сделан на ожидание лучшей доли в следующем по порядку рождении, а пока – потерпите, но и оставайтесь внутренне свободными. В исламе же – вторая степень миража: никакой внутренней свободы, все предопределено, кому быть нищим, а кому – богатым, так что нечего рыпаться со своей внутренней свободой. Но, это так, к слову.

Но, не все торговцы попали в раджи, множились быстрее, чем формировались эти места. Но и торговля в таких узких условиях благосостояния народа не могла процветать. Поэтому те, кто попал в раджи, совершенствовались в науках и искусствах, а те, кто остался за бортом, постепенно теряли присущую торговцам интеллектуальность. В их арсенале остался только обман из всего огромного набора интеллектуальности, присущей торговцам. И еще способность осваивать новые для себя ареалы. Обман не для того, чтобы стать интеллектуальным пупом Земли, а только, чтобы остаться живыми и продолжить свой род. Именно так, я считаю, «произошли» цыгане.

В других своих работах я показал, что цыгане как две капли воды похожи на евреев, внешним видом, образом кочевой жизни и вообще образом внутрисемейной, домашней жизни. Это выражается в том, чтобы жить за чужой счет. Вы только посмотрите, как последовательно и целеустремленно цыгане это выполняют, по сей день. В многообразии как прежней, так и современной жизни, они всегда находят себе наилучший способ обмана нас с вами. Торговля лошадьми, напоминающая больше воровство. Но это и были века лошадей, как основного средства производства. Спонтанно возникающая во времена трудностей и катаклизмов необходимость узнать, что будет завтра, ворожба, используется ими перманентно с разной интенсивностью во все прошедшие века. Спекуляция всем и вся, нужным всему народу вещами (например, мягкими художественными карандашами для окраски женских бровей) в дни советской власти, приносящая тысячи процентов прибыли. Когда упомянутые карандаши и прочие мелочи жизни, требующиеся всем ежедневно, появились в каждом придорожном киоске, цыгане тут же, первыми, принялись за распространение наркотиков с его баснословными прибылями.

Я думаю, об Индии достаточно. Хотя надо сказать и о «прививках». Основная прививка состоит в индуизме, в непременном ожидании лучшей жизни в следующем рождении, в форме аленького цветочка, дуба, к которому «прислонится тонкая рябина», Ивана–царевича, у которого все закончится хорошо, несмотря на происки Бабы–Яги и Кощея Бессмертного.

Корея, север Китая, Центральная Азия, Алтай и Великий проходной двор

Обычная поваренная соль заставила меня обратить на эти страны внимание. И не просто обратить внимание на каждую страну в отдельности, а именно – на их комплекс. (Подробности – в других моих работах). Точкой притяжения всех этих стран является озеро Баскунчак на засушливом и пустынном левобережье Волги. Озеро с неисчерпаемыми запасами лучшей в мире и чистейшей поваренной соли. Нечто подобное можно получить и на полупресном–полусоленом озере Балхаш, только с большими трудностями и развитой технологией. Недаром на Балхаше до сих пор обитает древнейшая диаспора корейцев. Нигде на западном берегу Тихого океана, начиная от Чукотки, кроме Индии, закрытой Гималаями, поваренной соли нет.

И торговое племя, появившееся в Центральной Азии из зоны Персидского залива и Индии через Афганистан, сразу смекнуло всю прелесть соляной монополии, образовав в ареале Баскунчака и устья Волги Хазарский каганат. Таким именно образом торговцы распространили свое влияние в форме «прививок» на означенный огромный регион. И уж из Кореи и севера Китая проникли в Японию, благо, они с морем никогда не расставались, хотя бы в ностальгирующей душе.

Путь соли с Баскунчака на восток я назвал в других своих работах – Великим проходным двором общения народов, хотя историки называют его Великим шелковым путем, что – несусветная чушь, ибо Византия без Китая согласно тем же историкам знала толк в производстве шелка. Поэтому не из Китая впервые привезли шелк в Европу, а именно в Китай торговое племя завезло симпатичных червячков, где упорный бесплатный и утомительный труд по возделыванию шелка нашел свое долгожданное широкое воплощение.

Весной и в начале лета этот путь шел через северный Казахстан с его обилием пастбищ, в разгар лета, ближе к зиме перемещался в предгорья Центральной Азии. Далее, минуя Горный Алтай слева, и север Китая справа, устремлялся в направлении Кореи и растекался по побережью великого океана: солить рыбу. Кто не имел соли, рыбу вялил без соли, получалась юкола.

От этого Великого проходного двора отделялись другие торговые пути, об одном я уже сказал, упоминая о санскрите и древних арийцах. Предгорья Центральной Азии были первыми освоены, там для бывших жителей теплого, даже горячего Йемена было приятней. Но жизнь быстро размножающихся торговцев требовала от них, так сказать фигурально, освоения и нефтяного холодного Самотлора и еще более холодного газового Ямала.

Боковые отростки этого пути составляли:

— река Волга и Кама, до самого Среднего Урала, где с их помощью и создалась Великая Пермь;

— «пунктирная» река Еруслан на южный Урал, где они организовали черную металлургию;

— настоящий Ханты–Мансийск, который у них назывался самой северной Самарой в отличие от всех прочих Самар, включая Самарканд;

— Горный Алтай, но в особенности Горную Шорию, куда они завезли технологию выплавки железа;

Ну, и так далее, вплоть до Тихого океана, но те места я не очень хорошо знаю, хотя и родился недалеко. Главное, что в этот оборот попал Северный Китай под названием Манчжурия. О Великой китайской стене – у меня в других работах.

И везде тут требовалась модификация поведения аборигенов, которое у меня называется – прививки. Что из этого вышло – у меня в других работах. Особенно, что касается нашей Великой Родины.

Главное в Великом проходном дворе – несусветная мешанина религий, вернее «прививок». Тут есть все, и буддизм, и ламаизм, и ислам, и первохристианство. Нет только иудаизма, вернее, он тут незаметен. Причем все эти «прививки» перепутались между собой, глубоко проникли в ареалы друг друга, и если сверху посмотреть, то получается винегрет, на первый взгляд необъяснимый.

Историки этот факт связывают с движением, переселением народов, а я утверждаю, что переселения народов как таковое, в полном составе – это несусветная чушь. Ни один народ никогда не переселяется и не переселялся в полном своем составе. Притом по меридиану, если уж переселялись отдельные группы народа, то только по параллели, чтобы чувствовать кожей свой климат и природу. Единственный народ, который в силу необходимости переселяется как по параллели, так и по меридиану, это – евреи.

Прирожденные кочевники тоже никуда и никогда не переселяются, они веками ходят по кругу, причем летом севернее, а зимой – южнее. С тем, чтобы всегда был в их распоряжении подножный корм их животным. И, собственно, не люди «переселяются», а как бы «их» скот переселяется в поисках наилучшего корма.А уж люди следуют за «своим» скотом, который даже не знает, что он – «их» скот. Особенно это хорошо заметно у северных «оленеводческих» народов, которые фактически ходят за дикими оленями, а не оленей гоняют на изобильный ягель.

Торговое племя искони презирает физический труд, с начала веков и по сегодняшний день. Но в торговле и, особенно, в новых производствах, которые они организуют в подходящих местах, без физического труда не обойтись. Погонщики и грузчики на суше, матросы в море, ремесленники в городах, созданных торговым племенем, – везде нужен физический труд, притом в каждом месте – своя специфика и специализация этого труда, вплоть до наемных воинов.

Все это и произошло на Великом проходном дворе, от Волги до Тихого океана.

Персидский залив и Египет

То, что досконально «известно» всем, я оставил напоследок, ибо сюда евреи прибыли раньше всего, исключая Индию. На первых порах, создав Вавилон, ибо никто в мире городов не строил – незачем, они сразу же приступили к исламу. Как это было, я тоже здесь не буду описывать, так как описал в другом месте. Ислам у них получился хорошо, до сих пор ему не могут найти замены. Если, конечно, хотят безраздельно владеть не только народом, но даже – его мыслями и надеждами. И нацеливать его туда, куда требуется.

Египет «возделывало» другое колено торговцев, западное. По тем же самым правилам, только здесь у них получилась не индоевропейская семья языков и народов, а – семитско–хамитская (Сима и Хама помните?). И помните ли, что все эти «семьи» входят в «афразийское дерево языков», которое так же близко европейцам (например, остров Мальта) как и индоевропейский его отросток.

Начали тут с Вавилонской башни и пирамид, закончили всеобщей бедностью народа, которую до сих пор в «колыбели цивилизации» преодолеть не удается. Виноваты – прививки, которые по сравнению с прививкой оспы ни на секунду не прекращаются. Подробности – в других моих работах.

Видите, как я стал краток? Это потому, что почти все описано выше, а другие, доказательные подробности – у меня в других трудах. Я бы, может быть, о Египте вообще не упоминал, но не мог, так как тут родился Моисей. Именно Моисей создал так называемую западноевропейскую цивилизацию, но я и писать об этом уже устал, повторяю почти в каждом своем труде, читайте.

Напомню, пожалуй, о том, что в Египте царствовали эфиопские династии, о которых кроме этого упоминания историки ничего нам не говорят. Хотя известно, что Йемен и Эфиопия вместе когда–то представляли собой империю Аксум, очень знаменитую.

Средиземноморье

То, чего не знает никто, я оставил на закуску. Дело в том, что именно здесь происходила борьба ислама с истинным Второзаконием Моисея, и Второзаконие победило. Только вы не думайте, как историки, что Второзаконие как–то связано с христианством, они и рядом не стояли друг с другом.

Сперва ислам, спустившись по Нилу, завоевал совершенно мирным способом южные берега этого действительно Средиземного моря. Особенно хорошо это у него получилось в будущей Испании. Тут открывались водные торговые просторы, такие же, как и в Йемене.

В Центральной же Азии, Иране, Ираке и Сирии в недрах ислама из–за внутренних дрязг в верхушке «самураев» рождалось христианство. Новая, нарождающаяся элита, в основном из ученого еврейского мира, целиком посвятившего себя наукам, объявила бой «фарисеям и книжникам», но была подавлена старой исламской элитой. И была вынуждена рассосаться из крепкого центра на неуверенные в себе окраины, как много позднее русские староверы – в «таежные тупики». В конечном итоге, эти непослушные бывшие исламисты, а ныне – христиане (пока несториане), оказались на Руси, на морских берегах будущей Византии, которой как государства, а тем более империи, никогда не было.

Египетские евреи так истощили народ своими «пирамидами», что окуклились, и забыли Средиземноморье. В Великой Перми – аборигены были чисты душой от какой бы–то ни было религии, развешивая тряпицы на своих многочисленных деревянных болванчиков, и здесь помесь среднеазиатского несторианства с исламом зацвела. Народ в устье Волги исповедовал то, что ему нравится, в основном ламаизм и ислам, а их хозяева – торговое племя не отступало от своей древней торговой религии – Первозакония.