Лорд-обольститель

Похоть

В Руане мне еще предстояла пересадка на пригородный поезд, который должен был доставить меня в Сентевилль.

Сойдя на перрон, я увидела человека в ливрее Сентевилля. Он учтиво поклонился и произнес:

— Если не ошибаюсь, мадемуазель Коллисон?

— Вы не ошибаетесь.

— На пригородной ветке какая-то поломка, и сегодня вечером поездов на Сентевилль уже не будет. Меня прислали из замка, чтобы я вас туда доставил. Портрет при вас?

— При мне.

— Хорошо. Я провожу вас к карете.

Он повернулся и зашагал к экипажу. Я последовала за ним. Расположившись на сиденье, подумала о том, что теперь, видимо, всю жизнь буду испытывать нервную дрожь, охватывавшую меня в любого рода экипажах.

Уж теперь-то она совершенно неуместна, говорила я себе по дороге в Сентевилль, хозяин которого проявил столь трогательную заботу, прислав за мной карету в отсутствие поездов.

Мы быстро миновали улицы города и выехали в поле. Начинало темнеть.

— Отсюда далеко до замка? — поинтересовалась я.

— Я быстро домчу вас, мадемуазель. Мы будем на месте уже через час или чуть больше. Правда, дороги нынче разбиты. Все из-за этих дождей.

— А на железной дороге часто возникают поломки?

— На пригородной ветке довольно часто. Не то что на парижской линии.

— Ясно.

Мы были в пути уже около получаса, когда карета внезапно дернулась и остановилась.

Возница сошел на землю и принялся стучать кнутовищем по колесам. Я пыталась сквозь стекло рассмотреть, что происходит снаружи, но отсюда мало что было видно. Чуть позже должен взойти месяц, но он еще даже не появился над горизонтом, и было еще недостаточно темно, чтобы засверкали звезды.

Возница подошел к окну кареты. Вид у него был обеспокоенный.

— Мы застряли в колее, — сообщил он. — Мне не нравится, как выглядит правое переднее колесо.

— Где мы?

— Я хорошо знаю эти места. До замка около пяти миль.

— Пять миль? Это совсем недалеко.

— Тут рядом лесок… охотничьи угодья барона. И еще дом. Вы могли бы там обождать, пока я схожу за колесным мастером.

— Так, значит, деревня недалеко?

— Совсем рядом. Я знаю эти места как свои пять пальцев. Не стоит беспокоиться.

Еще одно происшествие! — подумала я. — И снова экипаж! Похоже, экипажи меня не жалуют.

— Если вы соизволите выйти, мадемуазель, я провожу вас в дом. После этого схожу в замок. Было бы славно, если бы они прислали другой экипаж. Да, так было бы лучше всего. Вам помочь, мадемуазель?

Он помог мне спуститься на землю. Миниатюру я, конечно же, взяла с собой. За дорогой я увидела лес, о котором он говорил. Среди деревьев виднелся дом. В одном из его окон горел свет.

Возница постучал в дверь, которую тут же отворила пухлая женщина со свечой в руке.

— Mon Dieu! — воскликнула она. — Неужели это ты, Жак Пети?

— Да, Марта, всего-навсего старина Жак. Со мной тут юная леди, художница. У нас поломался экипаж. Треснуло правое переднее колесо, и ехать на нем дальше небезопасно. Я хотел было сходить за колесным мастером, но потом решил оставить все как есть до утра. Если ты присмотришь за леди, я возьму одну из лошадей и поскачу в замок. Тогда они пришлют за ней другую карету.

— Что ж, пусть леди входит. Ни к чему ей стоять на дворе. Что она о нас подумает?

Женщина была весьма дородной, с широкими бедрами и большим бюстом. На лифе опрятного черного платья желтели янтарные бусы. Седеющие волосы зачесаны назад и завязаны внушительным узлом на затылке.

— Входите же! — проговорила она. — Господи ты Боже мой, неужели Жак Пети не мог позаботиться о колесах заранее! Ведь с ним это уже не впервой. Вам не холодно?

— Нет-нет, спасибо, не беспокойтесь.

— У меня по вечерам всегда горит камин. Так уютнее.

Над огнем висел котелок, в котором кипело что-то аппетитное.

— Вы располагайтесь поудобнее. У него уйдет не меньше часа на то, чтобы добраться до замка.

— Нам повезло, что это случилось именно здесь, — заметила я.

— И в самом деле, повезло. Я как раз собиралась перекусить. Вы составите мне компанию? Меня зовут Марта Буре. Я уже много лет смотрю за этим домом. Сейчас он почти что пустует, но когда-то хозяева много охотились. Я помню, как сюда приезжал еще старый барон. Но сейчас… видите ли, замок совсем близко, всего в пяти милях отсюда или около того, и никто не желает оставаться здесь на ночь. Хотя когда нынешний барон был мальчиком, он частенько тут ночевал. Ему нравилось. Он и друзей сюда привозил. Я хорошо помню те деньки… У меня очень скромный ужин. Всего лишь pot au feu[15]. — Она кивнула в сторону котелка над огнем. — Я ведь не ждала гостей… но еще есть хлеб, хороший сыр и вино. Оно из подвалов замка, так что могу вам смело его рекомендовать.

— Спасибо, — ответила я. — Вы очень добры.

— Похоже, что вас еще не скоро покормят. Я быстро, только накрою стол.

— Вы здесь живете совсем одна?

— Сейчас — да. Моя обязанность — поддерживать все в жилом состоянии. Это мой собственный домик. Он примыкает к основному строению. Из деревни приходят девушки, помогают мне. Мы справляемся.

— Понятно.

— Это у вас тот самый портрет?

— Да.

— Давайте я отложу его в сторону, от греха подальше. Говорят, барону не терпится поскорее взглянуть на него.

— Да. Именно поэтому я сама привезла портрет. Мне очень хочется знать, как его оценит господин барон.

— Я положу его тут, вот на том столе. Было бы негоже опрокинуть на него жаркое. Ведь тогда придется все переделывать.

— Он хорошо упакован.

— Давайте вашу пелерину. Или вы не хотите ее снимать?

— Пожалуй, сниму. Здесь очень тепло.

Она взяла пелерину и повесила ее в шкаф. Затем извлекла из комода белую скатерть и накрыла ею стол. Я очень проголодалась, а от жаркого исходил дразнящий аромат. Хозяйка наполнила тарелки.

В углу комнаты располагался невысокий шкафчик. Марта извлекла из него бутылку вина, наполнила стакан и поставила его на стол.

— Вам понравится. Год был хорошим. Очень много солнца. Отличное вино.

Она взглянула на бутылку.

— Я вылила вам последнее. Ничего страшного. Там есть еще.

Она откупорила вторую бутылку, налила себе вина и вернулась к столу.

— Всего вам наилучшего, мадемуазель, — подняла она стакан. — Надеюсь, ваш визит в замок будет приятным.

— Спасибо, — ответила я. — И вам всего наилучшего.

— Боже мой, — покачала головой Марта. — Это для меня большая честь — принимать у себя знаменитую художницу.

— Вы не представляете, как я вам благодарна. Было бы ужасно все это время сидеть в экипаже, ожидая, пока кто-нибудь соизволит прийти на помощь.

— Удачи нам обеим, — проговорила она, затем поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков. Я последовала ее примеру.

— Позвольте, я наполню ваш стакан.

— Спасибо.

Она отнесла стакан к шкафчику и там наполнила его.

— У вас необыкновенно вкусное pot au feu, — похвалила я.

— Фамильный рецепт. Тайна.

— Я не собиралась уговаривать вас разглашать ее.

— Вы хорошо говорите по-французски, мадемуазель. Слава Богу, не то мы устроили бы здесь посиделки глухонемых.

Я рассмеялась. Меня начинало клонить в сон. Видимо, разморило от тепла очага… от еды… от вина… наверное. Веки как будто налились свинцом. Я отчаянно боролась со сном.

— Вижу, вам хочется спать, — послышался голос Марты. Казалось, он доносится откуда-то издалека. Я с удивлением увидела ее лицо совсем рядом с моим. Оно пристально смотрело на меня и улыбалось.

— Это все вино, — продолжал голос. — Оно нагоняет сон. Вы, наверное, устали от путешествия. Это ничего… Поспите немного, отдых вам не повредит.

Это было очень странно. Еще полчаса назад я не чувствовала себя уставшей, кроме того, было еще совсем не поздно… Конечно же, я веду себя крайне невежливо по отношению к хозяйке, которая так старалась мне угодить…

Что-то происходило совсем рядом, но я никак не могла понять, что именно… Какие-то голоса… шаги. Я пыталась бороться с неодолимой сонливостью. Где-то в глубине сознания родилась мысль: это Жак, он вернулся с экипажем. Так скоро… или это мне снится?

Спать… спать… комната стремительно удалялась… а кто-то был рядом, совсем близко, и держал меня за руки. Я почувствовала, как меня поднимают… Затем провалилась в черную пустоту.

Проснувшись, я не могла понять, где нахожусь. Незнакомая комната. Я лежу в кровати… полностью обнаженная, с распущенными волосами.

Пытаюсь приподняться, но сильно кружится голова. Все вокруг плывет… Скорее всего, мне снится дурной сон. Или… нет… Где я? Как я сюда попала?

Я предприняла еще одну попытку подняться.

Глаза уже привыкли к полумраку, так что можно было разглядеть окно с решеткой и очертания мебели.

Борясь с дурнотой, села на постели.

Тут же меня обхватили сильные руки и чей-то голос произнес:

— Кейт, моя прекрасная Кейт…

Я знала этот голос, хорошо знала. И так часто думала о нем… Да, мне, конечно же, снится кошмар.

А в следующее мгновение он опрокинул меня на спину и навалился сверху. Я закричала, не веря до конца в реальность происходящего. Весь этот ужас, конечно же, не более чем страшный сон… Нужно проснуться, как можно скорее проснуться!

И тут послышался его торжествующий смех. Это и в самом деле был барон. Он овладевал мною свирепо и страстно, как, должно быть, врывались в осажденный город его предки-викинги. В то же время эта дикарская свирепость каким-то образом сочеталась с предупредительной нежностью вполне цивилизованного человека.

Судя по всему, он уже давно намеревался это сделать, и я, если по правде, знала об этом… обреченно боялась… в ужасе ожидала… и — позор мне — почти хотела этого. Я попыталась закричать, но он впился своим ртом в мои раскрытые губы и задушил рвущийся из горла крик. Я была совершенно беспомощна. Руки и ноги налиты свинцом, и никак не сдержать натиска этого викинга…

Нечто невообразимое. Казалось, я взмываю над землей и улетаю в неведомый, волшебный, сияющий мир, где властвуют неизвестные доселе ощущения. Я уже не сопротивлялась, а лишь предпринимала жалкие попытки противостоять сладкому возбуждению, грозившему поглотить меня всю без остатка.

И вот все окончилось. Он отстранился, но его губы продолжали касаться моего лица.

— Милая Кейт, — шептал барон. — Милая, милая Кейт…

Я пыталась собраться с мыслями, но они куда-то ускользали, а вместо них меня охватывало непреодолимое желание закрыть глаза и как можно дольше не отпускать от себя странное ощущение, которое только что безраздельно владело мной.

Его руки обнимали меня, сжимали подобно стальным обручам, а губы шептали неожиданные слова:

— Кейт… моя нежная Кейт… о Кейт… как же ты меня осчастливила.

Я услышала свой голос:

— Это страшный сон.

— Божественный сон, — мягко возразил барон.

Сон… Сон…

— Кейт, — шептал он мне на ухо, нежно его покусывая, — не нужно ни о чем думать, прошу тебя, не пытайся сейчас думать. Ты еще не вышла из состояния блаженства. Не пытайся стряхнуть его с себя… пока.

Сейчас было самое время проснуться и оказаться в своей постели… возможно, в замке… ведь, кажется, именно туда я направлялась. Да-да, приехала очень поздно, к тому же устала так, что уснула как убитая… а этот странный сон вызван пребыванием в этом мрачном замке.

Но решетки на окнах… Это напоминало тюрьму. Тюрьму!

Я почувствовала, что постепенно прихожу в себя. Это был не сон. Я по-прежнему находилась все в той же комнате. Я лежала в постели с бароном… и мы были… любовниками. Любовниками! Какое нелепое слово!

Я попыталась сесть, но он удержал меня. Его сила была непреодолима. В сравнении с ним я чувствовала себя абсолютно беспомощной.

— Этого не может быть, — произнесла я.

— Но это так и есть, — негромким, но твердым голосом возразил он. — Сожалеть слишком поздно, Кейт. Все свершилось. Мы с тобой… Я мечтал об этом с того самого момента, когда впервые тебя увидел… и это не могло не произойти.

Я снова попыталась встать.

— Лежи спокойно, Кейт. Я понимаю, ты растеряна. И только начинаешь осознавать то, что произошло. Этой ночью ты стала моей возлюбленной, моей любовницей.

— Это… безумие.

— Ты находишься под воздействием вина. Это состояние продлится еще некоторое время. Я был вынужден пойти на это, Кейт. Выбора не было. Ведь если бы я пришел и сказал: «Я хочу тебя, Кейт, хочу настолько сильно, что ты не можешь мне отказать», что бы ты мне ответила? Высмеяла бы, хотя где-то в глубине души совсем не прочь была предаться тому удовольствию, которое я готов был тебе предоставить. Ты бы думала: «Это — мой мужчина. Я хочу, чтобы он взял меня, как брали женщин его предки, когда высадились на французское побережье».

Ко мне возвращалась ясность мысли.

— Я ужинала с той женщиной…

— Моя верная служанка.

— Экипаж поломался…

— Все было подстроено, милая. Мне очень жаль, что пришлось на это пойти. Если бы ты согласилась… но нет, ты ни за что бы не согласилась… Строгое викторианское воспитание подавило бы твои врожденные инстинкты, и ты сумела бы убедить себя в их отсутствии.

— Я не могу…

— Не вставай. Лежи спокойно. Ах, Кейт, это было изумительно! Ты великолепна! Не только великий художник, но еще и божественная женщина. Я восхищаюсь тобой, Кейт!

До меня со всей ясностью дошло осознание вопиющего факта. Я стала жертвой заранее спланированного изнасилования. Меня, Кейт Коллисон, изнасиловал самый ненавистный мне человек… этот наглый барон, который считал, что достаточно поманить пальцем и любая женщина упадет в его объятия. Но меня он даже не манил… В этом случае он избрал путь своих предков-мародеров, живших насилием и грабежами. И я… я стала его жертвой. В это было невозможно поверить… даже сейчас.

— Выпустите меня отсюда.

— Моя дорогая Кейт, ты уйдешь отсюда лишь тогда, когда этого захочу я.

— Вы чудовище.

— Но ведь в глубине души тебе очень даже нравится это чудовище, Кейт. А кроме того, если касаться сугубо практического аспекта наших отношений, благодаря мне ты прославишься. Ты только подумай обо всем, что я уже для тебя сделал.

— Я не могу думать ни о чем, кроме того, что вы со мной только что сделали.

— М-да… Гордячкой Кейт овладели в состоянии пьяного беспамятства!

— В вино подсыпали снотворное. Эта женщина…

— Не обвиняй ее. Она всего лишь исполняла приказ.

— Сводница…

— Ты, как всегда, преувеличиваешь. Что сделано, то сделано, Кейт. Теперь ты женщина. Мы с тобой вместе достигли сияющих высот блаженства…

— Дна пропасти! — воскликнула я. — Вы циник. Вы смеетесь надо мной. Собственно, иного я от вас и не ожидала.

— Ты все еще меня ненавидишь?

— В тысячу раз сильнее, чем когда-либо.

— Быть может, за время, проведенное здесь, ты все-таки изменишь свое мнение.

— Чем больше времени я с вами проведу, тем сильнее возненавижу. А… что вы хотите этим сказать… «за время, проведенное здесь»?

— Ты моя узница… и будешь таковой, пока мне это будет угодно.

— Не хотите ли вы сказать, что собираетесь удерживать меня здесь?

— Хочу, — кивнул барон.

— С какой целью?

— Мне кажется, я это уже продемонстрировал.

— Вы сошли с ума.

— От желания.

Я попыталась подняться, но он продолжал меня удерживать.

— Каковы ваши намерения, господин барон?

— Для начала превратить высокомерную и сдержанную юную особу в нежную и страстную женщину.

— Я всегда буду относиться к вам с ненавистью и презрением. Но вы сказали… для начала…

— Есть и другие планы.

— Какие?

— Я думаю, мы обсудим это позднее, когда ты немного окрепнешь.

— Я хочу знать сейчас.

— Моя милая Кейт, правила здесь устанавливаю я.

— Кем я, в таком случае, являюсь? Рабыней?

— Да, но очень любимой.

Я умолкла и еще раз попыталась убедить себя в том, что не сплю.

Он продолжал ласково шептать мне на ухо:

— Попытайся успокоиться, Кейт. Прими это. Мы ведь с тобой всю ночь напролет занимались любовью.

— Любовью! Я не люблю вас и никогда не полюблю.

— Что ж, в таком случае скажем, что прошлой ночью ты стала моей женщиной. И это свершившийся факт.

Внезапно я почувствовала себя совершенно слабой, и мне стало страшно. Казалось, жизнь внезапно сделала крутой поворот и я попала в иной, незнакомый мир.

— Поспи, милая Кейт, — нежно проговорил барон. Он сгреб меня в охапку и начал укачивать, как младенца.

Наверное, я уснула, потому что, когда открыла глаза, было уже утро. Я одна и по-прежнему обнажена… на окнах кованые решетки… Воспоминания о чудовищных событиях минувшей ночи мутным потоком захлестнули мое сознание.

Я оглядела комнату. Она напоминала каземат. Сводчатый потолок. Мощные каменные колонны. Огромный камин. Тлеющие угли указывали на то, что ночью здесь горел огонь. Кровать была очень большой, с бархатным пологом. На полу пушистый ковер. Казалось, я попала в иную эпоху. Пожалуй, так оно и было, если вспомнить, что со мной произошло минувшей ночью.

Я казалась себе избитой и испачканной. Следовало взглянуть правде в глаза. Он принес меня сюда, раздел, уложил в постель и изнасиловал.

Здесь, во Франции, моя жизнь потекла совсем по другому руслу. Уютный мирок Фаррингдона стерся, как беглый карандашный набросок, а я угодила в мир интриг, лжи, коварства… изнасилований… всего того, что, как мне казалось, существовало в какой-то иной, не моей жизни.

И за все это нес ответственность один-единственный человек. Я не могла забыть его лицо. Оно стояло передо мной с того самого дня, когда я покинула замок. Оно проглядывало в химерах собора. Оно врывалось в мои сны. Что, если он обладает какими-то сверхъестественными способностями, унаследованными от прародителей-викингов?

Я должна сохранять спокойствие. Должна обдумать ситуацию, в которую угодила не по своей воле. Но если по правде, то не так уж сложно было и раньше догадаться о его истинных намерениях относительно меня. Достаточно оценить те откровенные взгляды, которые он бросал время от времени… Я должна была насторожиться, хорошо зная, что уж если барон хочет женщину, он будет идти напролом, причем независимо от ее согласия или отказа. Именно так поступали его отчаянные предки…

Я уже никогда не буду такой, как прежде. Никогда не почувствую себя чистой. Он замарал меня и ликует по этому поводу, считая, что теперь мне не остается ничего иного, кроме статуса его рабыни.

Нужно как можно скорее уходить отсюда. А потом подумать о мести. В наше время никому не позволено поступать подобным образом. Одно дело — заниматься любовью с женщиной, получив на то ее согласие. Но заманить в ловушку добродетельную девушку, подсыпать ей снотворного, а затем воспользоваться ситуацией — так действуют только трусы и демоны.

Ненависть достигла такой степени, что меня начало трясти. Выбраться. Любой ценой выбраться отсюда! Пойду к той женщине, которая угощала меня вином… скажу ей, что обращусь в полицию.

Но могу ли я и в самом деле так поступить? Ведь здесь все, абсолютно все находится под его контролем. Он скажет: «Она добровольно провела со мной ночь…» Этот человек вполне способен на такое. Ложь — его вторая натура.

Для начала нужно одеться.

Я выбралась из постели. Взглянув на подушку, все еще хранившую отпечаток его головы, яростно ударила по ней кулаком и тут же устыдилась своих детских эмоций.

Меня предали. Меня изнасиловали. И сделал это тот самый человек, которого я ненавидела всеми фибрами души. К тому же я теперь в его власти. Он подчинил себе мое тело. Но не душу, нет… И в этом демон очень скоро убедится.

Главное — уйти, и как можно скорее.

Я начала искать свою одежду. Ее нигде не было. Все исчезло… мои туфли… все…

На кровати лежало стеганое покрывало. Завернувшись в него, я отправилась на разведку. К моей радости, дверь оказалась незапертой. За ней открывалась небольшая площадка, откуда вели вниз узкие ступени винтовой лестницы, высеченной прямо в стене. На площадке была еще одна дверь, которая вела в комнату, видимо, предназначенную быть туалетной. Там стояли стол с зеркалом, умывальник и кувшин с водой. Вдоль стен расположились изящные шкафчики. Я подумала, что, возможно, там хранится моя одежда, и осмотрела их все, один за другим, но не нашла ничего, кроме полотенец и прочих туалетных принадлежностей. Моей одежды нигде не было…

Я обнаружила еще одну комнату, смежную со спальней. Ее обстановка ограничивалась столом и двумя стульями. По всей видимости — столовая. Одежда, конечно же, отсутствовала и здесь.

Осторожно спустившись по лестнице, я остановилась перед массивной дверью, утыканной железными шипами и, разумеется, запертой.

Внезапно меня охватило отчаяние.

Как долго он намерен держать меня здесь? Придет ли он еще? Я ни за что не соглашусь пить вино. Впрочем, он и не станет заставлять. Прошлой ночью я имела возможность убедиться в его необычайной силе.

Запертая в этих каменных стенах, я лишена каких бы то ни было шансов выйти на свободу.

И тогда, отчаявшись, начала колотить кулаками в дверь.

— Сейчас, сейчас, уже иду! — донесся женский голос.

Я насторожилась, впившись взглядом в дверь. Если это та самая женщина, Марта, которая угощала меня вином вчера вечером, то, быть может, удастся мимо нее проскочить. А затем разыскать свою одежду. Мой багаж тоже должен быть где-то здесь. Возница, Жак Пети, должен был забрать его вчера вечером из экипажа. Если удастся одеться, я смогу убежать. Это место находится на дороге, примерно в пяти милях от Сентевилля. Я знала, в какую сторону следует бежать, и не могла думать ни о чем, кроме побега…

В замке со скрежетом повернулся ключ. Тяжелая дверь медленно, ужасно медленно приотворилась. Я напряглась в ожидании решительного рывка.

Да, это была она. Марта внесла медный кувшин с горячей водой. Пока она ставила его на пол, я решила воспользоваться случаем и бросилась к двери. Но за ней стоял высокий мужчина, скрестив на груди руки. Он покачал головой. Я попыталась было проскочить мимо него, но он поймал меня и поднял в воздух, будто маленького ребенка, после чего внес в помещение и закрыл дверь.

— Бесполезно, — ровным голосом произнесла Марта. Вид у нее оставался такой же безмятежный и домашний, как и накануне вечером. — Тут везде охрана.

— Что же это?! — воскликнула я. — Какая-то глупая игра в средневековье?

— Приказ барона.

Она подняла кувшин и по лестнице направилась в комнату, где я видела умывальник и зеркало.

— Я первым делом принесла воду, — оживленно заговорила Марта, — потому что вы похожи на одну из тех дамочек, которые любят вначале мыться. А теперь я принесу ваш petit dejeuner[16]. И еще что-нибудь из одежды. Это покрывало не совсем удобно, вы согласны? А ваши бедные ножки? Эти каменные полы совершенно ледяные, мне ли об этом не знать!

Я последовала за ней и, когда она поставила кувшин на стол, схватила ее за руку.

— Вчера вы напоили меня каким-то зельем…

Марта пожала плечами.

— Обманули… подло и жестоко.

— Приказ, — произнесла она.

— Приказ барона, — уточнила я.

Она молчала.

— Для него это обычное дело?

— Он непредсказуем. А дамы… они всегда были… Как правило, они приходят добровольно… Вы меня понимаете?

— А тех, кто отказывается, приходится опаивать снотворным?

— Да нет… нет… Правда, иногда попадаются такие, которые любят, чтобы их уговаривали.

— Мне кажется, я перенеслась лет на пятьсот назад. Принесите одежду… мою одежду.

Она пожала плечами и ушла.

А я направилась в туалетную комнату. По крайней мере, смогу помыться. Тогда наверняка почувствую себя лучше. Увидев свое отражение в зеркале, я чуть не расплакалась. Однако, вымывшись, заметно повеселела. К этому времени Марта вернулась с горячим кофе, булочками и вареньем.

Я подавила желание броситься к лестнице, зная, что это абсолютно бесполезно.

Она внесла поднос в ту комнату, которую я назвала столовой, и поставила его на стол. Затем исчезла, но вскоре вернулась с длинным, к тому же отороченным мехом, халатом. Он был зеленоватого цвета и поблескивал золотыми нитями. Оторочен был не только подол, но и широкие рукава.

Марта поставила передо мной три пары атласных туфель.

— Выберите. Я ведь не знаю, какой требуется размер, — будто извиняясь, пояснила она.

— О господи, у него что, на всякий случай припасена обувь всех размеров?

— Выберите туфли, мадемуазель.

Я выбрала туфли подходящего размера и взяла из ее рук халат.

Когда она ушла, я надела его. Он оказался мягким, шелковистым и очень удобным. Нельзя было не признать, что теперь, помывшись и одевшись, я стала чувствовать себя гораздо лучше и все происходящее уже не представлялось таким безысходно трагическим.

Я даже смогла что-то съесть. Кофе оказался очень вкусным. Правда, едва лишь выпив его, тут же подумала, что напрасно это сделала. Кто знает, подсыпали в него что-то или нет…

Но зачем теперь подсыпать, когда он уже сделал свое черное дело?

Я почувствовала, как душу вновь наполняет горечь унижения. Сначала пожалела о том, что практически ничего не помню, но потом решила, что так даже лучше. Ведь вполне достаточно было и того, что зафиксировали той ночью редкие проблески сознания. Да и позже, когда я уже начала приходить в себя… Он взял меня как… наложницу. Вернее, как вещь.

Я ненавидела его. О, как же я его ненавидела! Мой отец всегда говорил: «Зависть — это негативная эмоция. Того, кто ее испытывает, она разрушает гораздо сильнее, чем того, против кого направлена». Так же обстояло дело и с ненавистью.

Думай спокойно, приказала я себе. Как отсюда выбраться? Нужно составить план…

Я вошла в туалетную комнату, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Да, я преобразилась. Распущенные длинные волосы заметно изменили мой привычный образ, а зелень и золото отороченного мехом халата сделали что-то с моими глазами. Они сейчас казались гораздо больше и ярче. Преображение налицо…

В той комнате, которую я прозвала столовой, на подоконнике лежало несколько карандашей и альбом.

Он положил это для меня.

Открыв альбом, резкими штрихами набросала его лицо на фоне той части собора Нотр-Дам, где я видела самую жуткую химеру. Ту, которая, прислонившись к перилам у входа, устремила свой злобный взгляд в сторону Дома инвалидов.

Рисование чудесным образом утешило меня.

Марта вернулась и принялась за уборку. Она застелила постель и выгребла золу из камина, приготовив новую порцию дров.

Мне хотелось закричать, потому что все это выглядело так же обыденно, как если бы я гостила у друзей.

— Если угодно, я принесу ваш dejeuner[17] в половине первого, — обратилась она ко мне.

— Откуда мне знать, не подсыплете ли вы мне туда еще что-нибудь?

— Таких указаний не было.

Мне хотелось расхохотаться, но я понимала, что это было бы сродни истерике, и потому сдержалась.

Марта принесла обед — необыкновенно вкусный суп, мясо, салат и фрукты.

Я все это съела на удивление охотно, а спустя некоторое время она вернулась, чтобы забрать поднос и тарелки.

— Вам следовало бы немного отдохнуть, — проговорила Марта. — Это поможет… преодолеть воздействие того снотворного… Наверняка вы все еще ощущаете вялость.

Безумие, подумала я. Все это происходит не со мной.

Однако послушалась ее совета и легла в постель. А затем уснула, причем спала долго и крепко. Когда проснулась, первой мыслью было: он придет снова. Конечно же, он придет. Иначе зачем меня запирать?

Когда начало смеркаться, вновь пришла Марта. Она принесла воду, и я еще раз помылась. Слышно было, как она возится в столовой. Заглянув в полуоткрытую дверь, я увидела, что Марта накрывает стол на двоих. В центре стола красовался серебряный канделябр.

Вот как, еще и ужинать с ним! Ни за что! Я не сяду с ним за один стол.

Вернулась в спальню и подошла к зарешеченному окну. Попыталась потрясти решетку, но ее прутья крепко сидели в каменных гнездах. Интересно, сколько других несчастных вот так же в отчаянии стояли у этого окна? — подумалось мне. — На какие муки они были здесь обречены?

Кто бы мог подумать, что такое возможно в наши дни? Как легко с людей слетает лоск цивилизации! Но ему это не грозит. Он был и остается дикарем.

Почувствовав движение за спиной, я обернулась и увидела его. Улыбающегося.

На нем был халат, похожий на мой. Только темно-синего цвета. Подол и рукава также оторочены мехом.

— Тебе не удастся взломать эту решетку. Она способна выдержать любой штурм, — произнес он, приближаясь ко мне. Я резко увернулась, но он поймал меня и попытался поцеловать. Мне удалось уклониться от поцелуя. Затем барон выпустил меня, но только лишь для того, чтобы перехватить снова. Сжал щеки ладонями и впился своими губами в мои.

О Боже, помоги мне, — подумала я. — Все начинается снова.

Он выпустил меня и довольно улыбнулся.

— Надеюсь, день без меня не показался тебе чересчур монотонным.

— Ваше отсутствие способно украсить любой день.

— Снова оскорбления! Я надеялся, что ты, будучи здравомыслящей женщиной, уже примирилась с неизбежным.

— Если вы надеетесь на то, что я когда-либо примирюсь с вами, то глубоко заблуждаетесь.

— Но нам уже однажды удалось договориться… насчет миниатюры. Кстати, мне очень понравилась та, которую ты привезла. Произведение, достойное имени Коллисон.

Я отвернулась к окну. Смотреть куда угодно, лишь бы не на его лицо!

— А также понравился набросок.

— Какой набросок?

— Где ты изобразила меня, какой же еще? Так радостно осознавать, что ты продолжаешь обо мне думать, даже когда меня нет рядом. Я и в самом деле настолько ужасен? Химера довольно узнаваема. Она стоит на самом верху лестницы. Я угадал? И считается самой отвратительной и злобной во всем Париже.

— Я знаю.

— И ты наградила ее моим лицом. Mon Dieu, Кейт, ты умница. Это, несомненно, та самая химера, и, тем не менее, это также и я. Мы слиты воедино.

— Она олицетворяет силы зла, — заметила я. — Я знаю, что символизируют эти химеры. Они являются слепками со злых сущностей… демонов… Обычные люди их не видят. Но они были и есть всегда, и во времена постройки собора Нотр-Дам, и в наши дни. Я, к сожалению, знаю одного из них.

— Но даже в самом ужасном из нас есть нечто хорошее. Тебе это известно?

— Как бы я ни старалась, мне все равно не удастся найти что-то хорошее в вас.

— Ты неблагодарна. Кто ввел тебя в парижский высший свет, кто сделал тебя равноправным членом парижской богемы?

— Вам понравился написанный мною портрет, и вы это признали. Но не думаю, что это деяние обеспечит вам место на небесах.

— Я предпочитаю думать о нынешней, а не грядущей жизни и намерен насладиться ею сполна.

— Что вы и делаете… за счет других людей.

— Некоторые люди наделены достаточным количеством здравого смысла, чтобы хотеть того же, что и я.

— Но у некоторых может быть в наличии еще больше здравого смысла, и они окажут сопротивление.

— Что совершенно бессмысленно, если у них нет в наличии ни единого шанса на победу.

— Вы имеете в виду меня?

— Боюсь, что да, Кейт. Ты будешь ласкова со мной сегодня ночью? Я знаю, какой ты можешь быть. Забудь о необходимости делать вид, будто я тебе не нравлюсь.

— Невозможно забыть о том, что является абсолютной истиной.

— Ты ненавидишь меня как человека? Все дело в этом? Ты презираешь все, что я делаю? Да, определенного уровня власть позволяет мне время от времени получать желаемое. Тебе такое ненавистно. Понимаю. Но забудь это, Кейт. Думай обо мне просто как о своем любовнике.

— Вы говорите вздор.

— Нет. Все, что я говорю, опирается на богатый опыт. Я разбираюсь в человеческих чувствах.

— Но не в моих.

— У меня большой опыт в том, что касается женщин.

— Наконец-то я слышу правду.

— Я знаю, что ты обо мне думаешь. Ты ненавидишь меня… но ненависть и любовь ходят рука об руку, Кейт. Страсть глуха к доводам рассудка. Это родство тел. Мы с тобой были созданы друг для друга, и это твое яростное сопротивление… оно слишком яростно, чтобы быть естественным, и лишь венчает твое совершенство. Ты меня понимаешь?

— Нет.

— В таком случае, я тебя всему научу.

— Я бы предпочла, чтобы меня научили, как сбежать отсюда, расстаться с вами и больше никогда не видеть.

— Как бы мне ни хотелось удовлетворить все твои желания, ты просишь слишком многого…

— Долго вы намерены меня здесь держать?

— Это зависит от разных обстоятельств. Ты выпьешь вина перед ужином?

— Что вы туда подсыпали на этот раз?

— Ничего. Вчера это было сделано лишь для удобства. Чтобы поскорее покончить с… э-э… предварительными формальностями. Сейчас в этом уже нет нужды.

— Итак, вы намерены изнасиловать меня самым примитивным и грубым образом?

— А ты не церемонишься в выражениях! Я изумлен. Никогда бы не подумал, что столь благовоспитанная юная леди способна так высказываться.

— А я никогда бы не подумала, что благовоспитанная юная леди способна оказаться в подобном положении.

— Такие вещи происходят гораздо чаще, чем ты полагаешь. О них просто не принято говорить вслух. Я велю принести вина.

Он направился к двери. Я проводила его взглядом, наблюдая, как развеваются полы синего халата.

Сбежать бы по лестнице, застать врасплох охранника…

— Это невозможно, — произнес он, показавшись на пороге комнаты. — Но даже если бы тебе это и удалось… Представь себя на большой дороге в таком виде. Без денег… Тебя бы приняли за сумасшедшую.

— Что я вам сделала? За что вы со мной так обращаетесь?

— Ты меня околдовала. Этого вполне достаточно. Пойдем. Сейчас принесут вина.

Женщина вошла в комнату и поставила вино на стол. Он подошел к столу и налил вино в бокалы. Один бокал протянул мне.

— Выпей.

Я взяла бокал, но пить не стала. Он вернулся к столу и взял свой бокал. Пригубив вино, посмотрел на меня.

— Уверяю тебя… никаких порошков. Смотри. Дай мне свой бокал. А ты возьми мой.

Он отнял у меня бокал и сунул мне в руку свой.

— Видишь? — сделав большой глоток, спросил он.

Мое горло пересохло и горело огнем. Кроме того, я понимала, что необходимо подготовиться к тому, что мне предстоит. Я отпила немного вина.

— Вот так лучше, — похвалил он.

— Когда мой отец узнает о том, что здесь произошло… — начала я и замолчала, размышляя над тем, как бы в самом деле поступил мой отец.

— Ну? — поинтересовался он.

Я молчала.

— А я бы заявил: «Она пришла по собственному желанию. И была так настойчива, что, как галантный кавалер, я должен был удовлетворить ее страсть».

— Неужели вы способны на подобную ложь?

— Ты же знаешь, что я способен и не на такое. Попробуй вспомнить какой-нибудь грех, в котором я не повинен. Нет, Кейт. Ты в моей власти. Как мудрая женщина, ты все прекрасно понимаешь. А значит, тебе не остается ничего иного, кроме как, образно выражаясь, пожать плечами и попытаться извлечь максимум удовольствия из того, что выпало на твою долю.

— Я не сдамся так легко.

— В каком-то смысле я этому даже рад. Не хотелось бы, чтобы ты изменила самой себе.

Он допил вино.

— Пойдем, — сказал барон, беря меня под руку. — Пора ужинать.

Я отказывалась идти с ним под руку, и тогда он заставил меня сделать это, тем самым продемонстрировав, что даже в мелочах настаивает на абсолютном повиновении.

Стол выглядел очень красиво. В канделябре горело восемь свечей. Он подвел меня к одному из стульев и силой усадил на него. Затем занял место напротив. Стол был невелик и, совершенно очевидно, предназначался для двоих, поэтому мы сидели почти рядом.

— Это суп, — произнес он, поднимая крышку супницы. — Я налью тебе немного. Старуха отлично готовит, и я уверен, тебе понравится.

Он подал мне тарелку, но я отвернулась. Барон вздохнул и, обойдя стол, поставил ее возле меня.

— Пожалуйста, не утомляй меня.

Я встала, но он принялся за свой суп, не обращая на меня никакого внимания.

— Бесподобно! — заметил он, поглощая суп. — Великолепно. Куда ты собралась? Так не терпится в постель?

Я опустилась на стул, осознавая свою полную беспомощность. Суп и в самом деле источал необыкновенно приятный аромат. Барон поднес мне бокал вина.

— Никаких порошков, можешь быть спокойна.

Я с вызовом взглянула на него и начала есть суп.

— Так лучше, — одобрительно произнес он и поднял бокал. — За нас. Ты все еще мне не доверяешь? Я отопью немного из этого бокала и передам его тебе. Что-то вроде кубка любви.

Не сдамся, подумала я. Соберу все свои силы и окажу ему достойное сопротивление. Только вот поем… совсем немного…

Он отпил из бокала и протянул его мне. Я не хотела пить много, чтобы не разморило. С другой стороны, если захмелею, будет легче перенести то, что меня ожидает. Быть может, тогда смогу смириться и принять неизбежное.

— Как мы глубоко задумались, — насмешливо произнес он. — Остается лишь догадываться о чем. А теперь немного оленины. Я велел подать мясо холодным, чтобы нам не мешали во время ужина. Подумал, что так ты будешь чувствовать себя свободнее. Заметь, Кейт, как я предупредителен.

— Я это заметила, — ответила я, вложив в свой ответ весь сарказм, на который только была способна.

— Разумеется, ты наблюдательна. Как большой художник. Ты напишешь с меня еще одну миниатюру. Я получил столько удовольствия от наших сеансов. Твоя маленькая ложь так забавляла меня.

Я молчала. Он ел, а я размышляла над возможностями побега. Придет ли Марта за посудой? Ах, если бы только она оставила дверь приоткрытой… А дальше? Нет, о побеге нечего было и думать, и я это осознавала. В душе клокотала ярость… и все же мне не удавалось справиться с явным, хотя и не поддающимся определению томлением.

— Оленина хороша, не правда ли? — произнес барон. — Славно потрудилась наша старуха. Она ни в чем не виновата… да и кучер тоже. Они всего лишь исполняли приказ.

— Я знаю.

— Так что им не оставалось ничего другого, кроме того, чтобы в точности выполнить все мои указания. Что они и сделали.

— По велению всемогущего барона.

— Вот именно. Можешь во всем винить меня, но когда бесхитростные девственницы лишаются своего главного — какая чушь! — достояния, в этом все же есть и определенная доля их вины.

— Приберегите свои грубые шуточки для тех, кто способен их оценить.

— Хорошо, — кивнул барон. — Но ты здесь, Кейт. И как же оказалось легко заманить тебя в ловушку! Ты ведь могла и сама узнать насчет поездов… а не попадаться на такой примитивный крючок. В Париже ты была намного смекалистее.

Я молча уставилась на него.

— А, наконец-то мне удалось завладеть твоим вниманием!

— Вы говорите о том фиакре?

— Это было достаточно неуклюже, согласен. Слишком очевидно и рискованно. Тебя необходимо было провезти через весь Париж, и ты этого не допустила. Ты уже достаточно хорошо знала город и поняла, что тебя везут не туда, куда надо. А потом ты выпрыгнула. Это было очень опасно. Зная парижских возниц, удивительно, что на тебя никто не наехал. Да, тот план был явно неудачен. Недостоин меня. Экспромт, порождение врожденного авантюризма. Я почти сразу понял, что этот план слишком груб и может осуществиться только в том случае, если уж очень сильно повезет. Мой кучер следил за тобой несколько дней.

— Значит, вам именно это было нужно?

— Разумеется.

— И вы давно уже вознамерились изнасиловать меня?

— Достичь своей цели к нашему обоюдному удовольствию.

— Вы — чудовище.

— Сошедшее с фасада Нотр-Дама.

— Если бы мне сказали, что современные мужчины способны на нечто подобное, я бы не поверила.

— Твои сведения о мире весьма ограничены.

— Видимо, я жила среди цивилизованных людей, пока…

— Пока не встретилась со мной. Ты, безусловно, права. Увы, моя милая Кейт, ты стала жертвой гнусного негодяя.

— Я взываю к вашей чести… к вашей порядочности… Умоляю, отпустите меня.

— Нет никакого смысла взывать к тому, чего не существует. Но если бы я и отпустил тебя сейчас, ты все равно не смогла бы вновь стать той, которой была до прошлой ночи.

— Я всего лишь хочу уехать отсюда, попытаться забыть о вашем существовании… и никогда, никогда больше вас не видеть.

— Но я-то хочу как раз обратного. Хочу, чтобы ты осталась здесь и чтобы ты никогда меня не забывала. Ты всегда будешь помнить обо мне, Кейт, потому что лучшего любовника у тебя никогда не будет.

Я пришла в полное замешательство. И опять переживала ту кошмарную поездку в фиакре. Принцесса сказала, что это было подстроено бароном, и в этом она оказалась права, хотя причина была совершенно иной. Я вспоминала тот момент, когда распахнула дверцу и выпрыгнула чуть ли не под копыта… И все это из-за его неуемной похоти!

Я вскочила.

— Отпустите меня!

Он мгновенно оказался рядом.

— Ну же, Кейт, — произнес он, — ведь ты прекрасно знаешь, что я тебя не отпущу. Впрочем, отпущу, конечно, но не сейчас. Потерпи. Наше маленькое приключение еще не закончилось.

Барон протянул руку, но я схватила лежащий на столе нож и направила на него острие.

— Как! — со смехом воскликнул он. — Так, значит, ты готова меня убить? Ах, Кейт, такого я от тебя не ожидал!

— Не доводите меня! — крикнула я. — Если я вас убью, мир от этого только выиграет!

Он распахнул халат, обнажив грудь.

— Давай, Кейт. Вот сюда, прямо в сердце. Я думаю, оно где-то здесь.

— Вы очень удивитесь, если я это действительно сделаю.

— Вряд ли я тогда буду в состоянии выказать свое удивление. Чего же ты ждешь?

— Я сказала, не доводите меня.

— А ведь именно это я и намерен сделать.

Я бросилась на него. Он перехватил мое запястье, и нож упал на пол.

— Видишь, Кейт, ты все-таки не способна на это.

— Способна. Вы мне помешали. Но если так в этом уверены, зачем же тогда заставили меня выронить нож?

— Щадя твои чувства. Ведь благовоспитанные английские леди не бьют своих любовников ножами. Они пытаются уничтожить их при помощи слов… быть может, слез… в крайнем случае — яда… но не ножа, нет.

— Вам предстоит узнать много нового о благовоспитанных английских леди.

— Я уже приступил к этому увлекательному процессу познания… который доставляет мне неизъяснимое удовольствие.

Тут он обнял меня и прижал к себе.

— Кейт, — прошептал он, — милая Кейт, со мной бороться бесполезно. Сдавайся. Хочу видеть тебя покорной. Хочу, чтобы ты обняла меня и рассказала, как ты счастлива в моих объятиях…

Я отстранилась, а поскольку он продолжал удерживать меня на расстоянии вытянутой руки, принялась колотить кулаками по его обнаженной груди.

Барон только смеялся. Он не хуже меня знал, что я не смогла бы обратить против него этот нож. И был прав. Люди, получившие воспитание, подобное моему, на такие поступки не способны, независимо от каких бы то ни было обстоятельств.

Он сгреб меня в охапку. Я извивалась и пыталась вырваться, но он наслаждался моей беспомощностью.

— Ты испытываешь мое терпение, Кейт…

Долгое время спустя я не осмеливалась даже вспоминать о той ночи. Она совершенно не походила на предыдущую. Тогда я была одурманена и почти ничего не осознавала. Теперь же сопротивлялась… что было сил. Отчаянно сопротивлялась… отлично понимая, что мне не победить. Но я надеялась в полной мере продемонстрировать ему свое негодование, свое презрение, свой гнев, свою ярость. Хоть каким-то образом утешить растоптанное достоинство.

Но что ему до моих чувств? Барону нравилось мое бешенство. Он ведь был прирожденным бойцом.

В конце концов я осознала, что мое буйное поведение ему только на руку. Он получал именно то, к чему стремился, потому что для него победа была тем ценнее, чем большее сопротивление пришлось ради нее преодолеть.

А победа была неизбежна. Если в словесных баталиях мне иногда и удавалось взять верх, то тягаться с ним физически мне было явно не под силу.

Но я боролась… о, как я с ним боролась! Я взвинтила свою ненависть до предела, и в то же время где-то в глубине души понимала, что сопротивляюсь не только ему, но также и чему-то в себе… какому-то эротическому любопытству, подспудному стремлению к этому конфликту… к жажде удовлетворения. Я была побеждена, но поражение доставило мне какую-то безумную, дикую радость, и чем сильнее разгоралась моя ненависть, тем увлекательнее была борьба.

В эту ночь постель походила на поле боя.

Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Мне начинало казаться, что я провела в заточении всю свою жизнь. Наверное, он собирается удерживать меня до тех пор, пока не удастся полностью сломить мой дух. Думается, в таком случае ему тут же наскучило бы это приключение и он бы отпустил меня.

Временами казалось, что я сплю и вижу сон. Все происходящее было окутано пеленой нереальности. Однако для такого человека, как барон, в этом не было ничего противоестественного.

Он увидел женщину, захотел соблазнить ее и взялся за осуществление своего плана. Он ведь с самого начала знал, что моего добровольного согласия ему никогда не добиться. Поэтому не оставалось ничего другого, кроме применения силы, что он и сделал…

Как и накануне, вечером был накрыт стол для ужина. Мне показалось, барон немного изменился. Не зародилось ли в его душе сожаление… быть может, нежность? О, только не это. На нежность он не был способен. Тем не менее что-то изменилось, и я спрашивала себя, что же именно.

Разливая вино по бокалам, он очень серьезно произнес:

— Кейт, это было чудесно… я имею в виду время, которое мы провели вместе.

Я молчала.

— Если бы я сказал, что никогда еще обладание женщиной не доставляло мне столько удовольствия, ты бы мне поверила?

— Нет.

— Однако это правда. Зачем мне лгать? Нет ведь никаких мотивов, верно?

— Ваше поведение не выглядит мотивированным. Думается, вы вообще не нуждаетесь в каких бы то ни было мотивах.

— И тем не менее все мои действия имеют четкие мотивы. Веские основания для того, чтобы поступать именно так, а не иначе.

— Стремление удовлетворить свою похоть, реализовать злую силу.

— Кейт, ты абсолютно права. Я не ожидал от тебя подобной проницательности!

— Нет нужды быть особенно проницательной, оценивая мужчину, который ведет себя как варвар, поскольку все его мотивы лежат на поверхности.

— Не все.

— Вы собираетесь напомнить, что именно вы положили начало моей карьере. Я очень сожалею о том, что встретилась с вами. Я сожалею, что приехала в ваш замок и узнала, что в нашем мире существуют люди, мало чем отличающиеся от дикарей.

— Подобные тирады не слишком оригинальны, а последняя становится попросту навязчивой.

— Мне нечего сказать, кроме того, как сильно я вас презираю.

— Знаешь ли, прошлой ночью у меня сложилось иное мнение.

— Вы унизили меня. Ни один порядочный мужчина ни за что не стал бы так обращаться с женщиной. То, что вы совершили, — преступление. В прошлые века, о которых вы рассуждаете с такой ностальгией, за подобные деяния вас повесили бы или сослали на каторгу.

— Только не человека с моим положением в обществе. Насколько мне известно, один из моих предков подстерегал путешественников, заманивал их сюда и требовал выкуп. Тем не менее ему так ни разу и не пришлось ответить за свои злодеяния.

— Милая игра, которая, должно быть, привлекает и вас.

— Ничуть. У меня достаточно денег.

— Повезло путешественникам!

— Обладая достаточным влиянием и э-э… скажем, умением, можно делать много такого, что для большинства людей является недозволенным. Я хочу рассказать тебе историю об одном из моих предков. Тебе интересно?

— Я предпочла бы покинуть этот дом и больше никогда вас не видеть.

— Я все равно буду стоять у тебя перед глазами, а мой голос будет преследовать тебя даже во сне.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стереть вас из памяти.

— Ах, Кейт, неужели я тебе настолько ненавистен?

— Невозможно описать, насколько. Только покинув это место, я смогу до конца осознать весь ужас происшедшего. Но не смогу ни забыть, ни, тем более, простить того, что вы со мной сделали.

— Суровый приговор.

— Заслуженный.

— Все же позволь рассказать тебе историю моего предка. Пожалуй, она тебя заинтересует.

Я не ответила, и он продолжал:

— Это случилось очень давно, а если точнее, то в тринадцатом веке, в правление короля Филиппа, также прозванного Le Bel[18], поскольку он был очень хорош собой. Этого предка звали Флоранс, граф голландский. Странное имя для мужчины? Но у нас некоторые имена могут быть как мужскими, так и женскими. Флоранс был мужчиной, и у него было множество любовных интрижек.

— Теперь мне понятны ваши склонности, хотя слово «любовные» в данном контексте считаю неуместным.

Он продолжал, не обратив внимания на мою реплику:

— У Флоранса была одна любовница, к которой он был особенно привязан. Разумеется, у него было много любовниц, но эта значила для него намного больше остальных. Однако пришло время расставания. Тогда он решил сделать ее уважаемой светской дамой, а для этого было необходимо выдать ее замуж.

— Использовал, а затем решил сбыть с рук?

— Значит, ты все-таки меня слушаешь. Это хорошо. Думаю, продолжение покажется тебе весьма интересным. Он предложил одному из своих приближенных жениться на ней. Но тот с возмущением отказался, заявив, что никогда не женится ни на одной из бывших любовниц Флоранса.

— Меня его отказ не удивляет.

— Флорансу это не понравилось. Он был очень влиятелен. Знаешь, что он сделал?

Я неотрывно смотрела на барона, и леденящий холод медленно проникал в мою душу.

— Тот приближенный был влюблен в одну женщину, на которой собирался жениться. Он женился на ней и таким образом утер нос своему сюзерену. Теперь уже не могло быть и речи о том, чтобы заставить его жениться на любовнице Флоранса.

— Так, значит, бедному Флорансу на этот раз не удалось настоять на своем?

— Удалось. Он никогда и никому не позволял брать над собой верх. Угадай, что он сделал. Он подстерег молодую жену своего приближенного и увез ее в свой замок. Догадываешься, что случилось затем?

Я смотрела на него в безмолвном ужасе.

— Он держал ее в замке три дня, — медленно произнес он, не сводя с меня глаз. — В хрониках говорится, что он ее изнасиловал. Затем отослал ее назад к мужу с запиской, в которой говорилось: «Ты ошибался. Как видишь, ты все-таки женат на одной из моих любовниц».

— Какая ужасная история.

Несколько мгновений он молчал, затем продолжил:

— Я рассказал об этом, чтобы ты поняла, какими людьми были мои предки. Чего же ты хочешь от меня?

— Я и раньше знала, что они были варварами. Что же случилось с благородным Флорансом?

— Его вскоре убили.

— Вот как! Я рада. Все же у этой истории справедливый конец. Полагаю, его убил оскорбленный муж?

— Таково было распространенное мнение.

— Это должно послужить уроком всем варварам.

— Варвары никогда и ни из чего не извлекают уроков.

— Пожалуй, вы правы.

Он улыбался мне. Волна мрачных предчувствий накатила с такой силой, что мне стало дурно. События минувших дней начали представать передо мной в новом свете. Прежде я была готова бороться до конца, несмотря на то что битва была изначально проиграна. Но теперь… Я не осмеливалась и подумать, что все это означает. Он оказался даже большим циником, чем я предполагала.

Я встала.

— Ты готова? — поинтересовался он.

— Готова идти куда угодно, лишь бы подальше от вас.

— Бедняжка Кейт! — воскликнул он и заключил меня в объятия.

Впервые мне захотелось разрыдаться. Я все поняла. На самом деле это не имело отношения к его страсти. Даже к неуемной похоти. Я выступила в роли символа. Узнав, что мы с Бертраном обручились, он потребовал, чтобы Бертран женился на Николь. Бертран отказался. Поэтому барон овладел мной, чтобы иметь возможность подобно своему предку заявить: «Ты все-таки женишься на моей любовнице, хотя и не на той, которую я тебе предлагал».

Думаю, если бы у меня еще оставались силы, я бы его убила. Он заслуживал того, чтобы разделить участь своего предка.

— Кейт, — произнес он. — Я в тебя влюблен.

— Я знаю, что вы способны на любой отвратительный поступок, на все, что угодно, но вы не можете любить. Попытайтесь не лгать мне столь откровенно.

— Какой мне смысл говорить тебе неправду?

— Вы любите себя… свою гордость… свою похоть… свою алчность… вот что вы любите.

— Себя я люблю, это правда… но сразу после меня идешь ты… во всяком случае, сегодня ночью.

Я накрыла ладонью его руку.

— Отпустите меня… пожалуйста.

— Такая трогательная, такая красивая, — заметил он и взял меня на руки.

Я была опрокинута навзничь… и мне было уже безразлично, что со мной происходит. Насилие вошло в привычку. Мое тело больше мне не принадлежало.

— Если бы можно было повернуть время вспять. Вернуться в тот день, когда я покинула Париж. Поехать домой… а не сюда, — бормотала я.

— Ты бы очень много потеряла. Это самое значительное событие в твоей жизни.

— Самое низкое падение.

Затем безразличие слетело с меня, и я закричала, выплескивая на него всю свою ненависть и презрение.

Барон не обратил на это никакого внимания. Он решительно придвинулся ко мне и еще раз продемонстрировал свою неумолимую власть.

Наступило утро. Меня разбудили звуки шагов и голоса. Я села на кровати. Мой халат лежал на полу, там, куда он его отшвырнул.

Кто-то вошел в комнату.

Это был барон, а с ним… Бертран.

Тут я поняла, что это кульминационная сцена фарса… комедии… трагедии, чего угодно. Кульминация, к которой вели все предыдущие события.

— Мадемуазель Коллисон находится здесь, — проговорил барон. — Она провела здесь три ночи… со мной. Что ж, Бертран, этим все сказано. Я желаю вам счастливой совместной жизни. Смею вас заверить, Кейт — необычайно страстная женщина. Вам очень многие станут завидовать. И я самый первый. А в следующий раз, Бертран, не будьте глупцом. Делайте то, что я вам говорю. Не стоит думать, что если я предоставил вам некоторую независимость, то вы имеете право мне не подчиняться.

Это мгновение сохранится в моей памяти до конца дней. Время как будто остановилось. Все замерло, и мы были лишь неодушевленными персонажами какой-то картины.

Бертран смотрел на меня вначале изумленно, а затем все с большим пониманием. Ужас… недоумение… отвращение… Все эти эмоции читались на его лице.

— Кейт, — беззвучно произнес он.

Я приподнялась, прикрываясь покрывалом.

— Меня привезли сюда… опоили… вынудили…

Бертран продолжал смотреть на меня. Затем повернулся к барону, который все это время продолжал злорадно улыбаться… как демоническая химера собора Нотр-Дам.

Барон медленно наклонил голову, подтверждая мои слова.

— Она дралась, как дикая кошка. Но мне кажется… мы в конце концов достигли взаимопонимания.

Лицо Бертрана исказилось. Мне показалось, он сейчас разрыдается. Но в следующее мгновение, закусив нижнюю губу, он бросился на барона. Негодяй был готов к этому. Бертран вцепился ему в горло, но барон приподнял его и далеко отшвырнул от себя. Тот рухнул на пол.

— Встань, — приказал барон. — Мало того, что ты ставишь себя в дурацкое положение… ты делаешь это еще и в ее присутствии. Кейт, сейчас принесут твою одежду. Оденься и немного поешь. — Он положил на стол конверт. — Здесь гонорар за миниатюру, как мы и договаривались, а также билеты. Вы сможете уехать уже через час. Экипаж доставит вас на станцию. Все пересадки проверены. Полагаю, ты захочешь отправиться прямиком в Англию, чтобы немного отдохнуть, прежде чем приступать к следующему заказу. Бертран может проводить тебя куда захочет.

С этими словами он вышел из комнаты.

Бертран стоял, пошатываясь. Он был оглушен падением, но не настолько, насколько его потрясло все увиденное и услышанное.

Мне было жаль его, униженного почти так же глубоко, как и я. А с жалостью пришло осознание того, что я никогда не смогу выйти за него замуж. И вообще ни за кого не смогу выйти.

Он стоял, глядя на меня.

— Кейт…

— Он — чудовище, — сказала я. — Мне нужно домой.

Он кивнул.

— Я хочу уехать отсюда как можно скорее.

В комнату вошла Марта с моей одеждой и кувшином горячей воды. Бертран вышел.

— Я принесу ваш petit dejeuner, — с неизменным миролюбием произнесла она.

— Спасибо, не надо, — ответила я. — Мне здесь больше ничего не нужно. Я хочу немедленно уехать.

Марта молча поставила кувшин на пол. Я наспех помылась и оделась. Было непривычно чувствовать на теле собственную одежду. На столике у зеркала обнаружила свои заколки для волос. Это свидетельствовало о заботливости, с которой отнеслись к моим вещам. На меня напал истерический смех.

Одевшись, я снова почувствовала себя прежней Кейт Коллисон, которая ничуть не походила на особу в отороченном мехом халате и с разметавшимися по плечам волосами. Внимательно всматриваясь в свое отражение, я заметила какие-то почти неуловимые изменения. Что это? Опыт? Знание? Должно быть, так выглядела Ева, отведавшая плода запретного дерева.

По винтовой лестнице я спустилась вниз. Огромная утыканная шипами дверь была распахнута настежь.

Я вышла из башни.

Бертран ожидал в экипаже. Барона нигде не было видно. Скорее всего, он уже вернулся в замок. Маленькое приключение, сломавшее мне жизнь и доставившее ему столь необходимое удовлетворение, закончилось.

— Поехали, — произнесла я. — Скорее прочь отсюда.

Мы вместе отправились на станцию.

Во время путешествия Бертран хранил молчание, и мне казалось, что оно никогда не закончится. Мы миновали Руан и приближались к побережью.

— Тебе незачем переправляться через Ла-Манш, — обратилась я к нему. — В своей стране я могу обойтись без провожатого.

Он кивнул.

Когда мы прибыли в Кале, до следующего пакетбота оставался еще час.

— Возвращайся домой, Бертран, — сказала я.

— Я посажу тебя на корабль.

Он стоял, молча глядя на море. Затем проговорил:

— Я убью его.

— Этим ты ничего не изменишь.

— Но окажу услугу человечеству.

— Бертран, не надо так говорить. Если ты начнешь мстить, это будет двойная трагедия.

Про себя я думала: ты никогда этого не сделаешь. Ты не сможешь. Он этого не допустит, а правила устанавливает он.

Бертран взял мою руку и сжал ее. Я попыталась скрыть, как мне неприятно его прикосновение.

Все изменилось. Я была уверена, что мне никогда не удастся изгнать из своего сознания теснящиеся там картины. Центральной фигурой этих кошмарных картин был Ролло де Сентевилль.

Я не думала, что Бертран по-прежнему хочет на мне жениться, запомнив отвращение, промелькнувшее в его взгляде, когда он увидел меня в постели. Дело было даже не в том, что он не верил, будто барон обманным путем заманил меня туда и силой принудил к близости. Я не сомневалась в том, что в это он верил. Он видел во мне жертву. Но в то же время он не мог забыть того, что я, как верно заметил барон, стала его любовницей.

Я никогда не смогу выйти замуж за Бертрана, думала я. Между нами все было кончено в тот самый момент, когда он вошел в ту спальню.

Так что на этот раз Ролло не получит желаемого. Он был намерен швырнуть в лицо Бертрану его собственные слова, заставить жениться на одной из надоевших ему любовниц. И барон был уверен, что ему это удастся. Но мы все равно оставили его в дураках. Свадьбы не будет.

Оставшись одна, я вздохнула с облегчением.

Его последними словами были:

— Я напишу. Мы что-нибудь придумаем…

Я улыбнулась в ответ. Было ясно, что все кончено.

А затем долго стояла, опершись о поручень и глядя на бурлящую за бортом воду. Меня терзали возмущение и гнев. Я думала о Кейт Коллисон, совсем недавно переправившейся через Ла-Манш. Она тогда грезила об опасном приключении. И оно действительно оказалось опасным. Да, очень опасным, потому что она познакомилась с этим странным человеком, варваром, изменившим всю ее жизнь…

Меня душила ярость. Он осмелился использовать меня, желая доказать, что никто не смеет его ослушаться, что Бертран должен ему повиноваться. Все это не имело никакого отношения к страсти. А мне эта страсть показалась испепеляющей, всепоглощающей, коль уж она толкнула его на преступление.

И в этом заключалось самое большое унижение. Именно это вызывало во мне самый яростный гнев, возмущало больше всего прочего.

Вдали показались белые утесы.

Это зрелище оказало на меня поистине исцеляющее воздействие. Я была дома.