Лорд-обольститель

Воздушный змей

Я и представить себе не могла, что можно быть такой счастливой. Прошло уже два года со дня рождения моего сына, который с каждым днем становился все крепче и красивее, не переставая изумлять нас с Николь. Его первый зубик, первая улыбка, первое произнесенное им слово, тот момент, когда он впервые стоял без поддержки, покачиваясь на пухлых ножках, все это доставляло нам необыкновенную радость, тем более бурную, что мы щедро делились ею друг с другом.

Вся наша жизнь вращалась теперь вокруг него. Первым словом, которое он произнес, было собственное имя, прозвучавшее в его устах как Кенди. Впоследствии он довольно часто его произносил. Кендал был очень умным ребенком и не мог не осознавать собственной значимости. Иногда мне казалось, что он считает, будто весь мир создан исключительно для него.

Каждое утро, пока я работала в мастерской, он находился на попечении Николь. Число заказчиков постоянно росло, и дни, когда у меня не было работы, выдавались крайне редко. Меня это радовало, поскольку теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что Кейт Коллисон — известный и признанный обществом художник. Заказчики приезжали даже из других городов, а это свидельствовало о том, что моя слава вышла за пределы Парижа.

— Отлично, отлично, — произносила с улыбкой Николь. И неизменно добавляла: — Что я говорила!

Она оказалась права во всем. А я, как мать самого очаровательного в мире ребенка, могла позволить себе отбросить все сожаления и безмятежно наслаждаться своим счастьем.

Раз в месяц я писала отцу, рассказывая о своих успехах. Он был в восторге от того, как у меня идут дела, и, конечно же, понимал, что мне не удается выкроить время для поездки домой. Его зрение неуклонно ухудшалось, так что отец не чувствовал себя в силах предпринять поездку в Париж. Единственной его отрадой были письма. Он был в восторге от моих достижений и считал, что мне, женщине, невероятно повезло получить поддержку такого человека, как барон, а кроме того еще и открыть в Париже собственную мастерскую.

«Моя милая Кейт! — писал отец. — Я все время думаю о тебе и безмерно горжусь тобой. Твой успех — единственное, что может заставить меня смиренно принять свою участь».

Я тоже много думала о нем. Он был счастлив в Коллисон-Хаус, и я проникалась все большей благодарностью к Клэр за то, что она ухаживала за моим отцом с такой любовью. Он часто упоминал ее в своих письмах. Было ясно, что как дом, так и отец находятся в хороших руках. Лучших рук я и желать не могла.

У меня не было никаких серьезных проблем. Я старалась не думать о бароне, а когда изредка допускала его в свои мысли, то с единственной целью напомнить себе, что хотя он и обошелся со мной самым мерзким образом, все же благодаря ему я получила заказчиков и сына. То, что мой ребенок отчасти принадлежит и ему, как-то не укладывалось у меня в голове. Всякий раз, когда эта мысль вторгалась в мое сознание, я тут же старалась ее отогнать. Однако с тревогой замечала, что Кендал все больше начинает напоминать своего отца. Было ясно, что он будет высоким и широкоплечим, к тому же его волосы уже были очень светлыми, а глаза серо-голубыми. Я утешала себя тем, что мой сын будет воспитан совершенно иначе. Он не будет походить на того человека. Он проникнется совсем другими ценностями и, очень может быть, станет художником…

Кендал любил сидеть в мастерской и наблюдать за тем, как я работаю, хотя, конечно, когда приходили заказчики, я его уводила. Он потребовал, чтобы я дала ему краски, и теперь постоянно рисовал что-нибудь.

Это было счастливое время, и, видя его русую головку, склоненную над листом бумаги, я думала, что все мои жертвы были не напрасны. Кендал оправдывал все.

Однажды утром я работала в мастерской, а Николь повела малыша на утреннюю прогулку в Люксембургский сад. Моей моделью была молодая женщина, которая хотела подарить свой миниатюрный портрет мужу на день рождения. Я познакомилась с ней на одной из вечеринок Николь, как, впрочем, и со многими другими заказчиками. Она болтала без умолку, что меня вполне устраивало. Мне нравилось улавливать смену настроений на лицах моделей…

Внезапно она сказала:

— Входя в дом, я встретила мадам де Сент-Жиль с вашим сынишкой.

— Они шли на утреннюю прогулку.

— Прелестный маленький мужчина!

Я бывала без меры счастлива, когда кто-нибудь начинал хвалить Кендала.

— Я тоже так думаю, но вы же знаете, что материнская любовь бывает слепа.

— Нет никаких сомнений в том, что он красивый ребенок. Дети — это так прекрасно. Надеюсь, что у меня тоже будут дети… со временем. Конечно, я еще молода. Но и вы тоже молоды, мадам Коллисон. Должно быть, вы вышли замуж в очень юном возрасте. Но как это грустно… то, что ваш муж так и не увидел своего сына.

Я молчала.

Она продолжала:

— О, простите! Мне не следовало так говорить. Ведь это наверняка очень больно… даже сейчас. Простите меня!

— Ничего страшного.

— Говорят, что время лечит, и у вас есть такой милый сынишка. На прошлой неделе мой муж ездил в Сентевилль. И ночевал в замке…

Моя кисть зависла над пластиной из слоновой кости. Я не могла позволить ей дрогнуть. Каждый штрих был очень важен.

— Так что же? — пробормотала я.

— Он говорит, что принцессе постоянно нездоровится. Как я поняла, это у нее уже давно… Все началось после родов.

— После родов? — услышала я свой голос.

— Ах, разве вы не слышали? Прошло столько времени… Ребенку уже, должно быть, столько же, сколько и вашему малышу. Вы, кажется, говорили, ему два года? Да, да… наверное, они родились почти одновременно.

— Я не знала, что у них родился ребенок.

— Мальчик. Слава Богу, мальчик. Я слышала, что здоровье принцессы может не позволить ей иметь других детей.

— Очень жаль, ведь она еще так молода.

— О да, очень молода. Но роды были тяжелыми. Как бы то ни было, а у них теперь есть сын.

— Вы его видели?

— Мельком. Он показался мне довольно болезненным.

— Это удивительно.

— Да, можно было бы ожидать, что сын барона будет похож на своего отца, не правда ли?

— Как они его назвали? — спросила я. — Наверное, Ролло.

— О нет, нет. Так зовут барона.

— Я слышала, что его так зовут, и предположила, что ребенка назвали в его честь.

— Нет, малыша зовут Вильгельм.

— А, Вильгельм Завоеватель.

— Эта несчастная кроха никак не похожа на завоевателя. Но я слышала, что дети часто перерастают свои болезни.

— Да, я тоже такое слышала.

— О своем малыше вы можете не тревожиться, он — олицетворение здоровья.

После этого я была вынуждена закончить сеанс. Перед моими глазами то и дело всплывал образ принцессы, заточенной в этой суровой крепости. Она ее так боялась… Кроме того, ей пришлось именно там вынашивать ребенка и тяжко страдать при родах, подорвавших ее здоровье. Вряд ли это обрадовало барона. Его наследник, Вильгельм Завоеватель, слабый и болезненный ребенок…

Позже, в тот же день, когда мы с Николь остались одни, я рассказала об этом разговоре. Она лишь кивнула.

— Ты знала? — спросила я.

— Я слышала об этом.

— И ничего не сказала мне.

— Нет, учитывая то, как ты взрываешься всякий раз, когда я упоминаю его имя. Кажется, ты до сих пор не успокоилась.

— И, тем не менее, я предпочла бы узнать об этом от тебя.

— Постараюсь учесть это в следующий раз, когда услышу новые сплетни.

— Пожалуйста, не забудь. Я хочу быть в курсе событий…

— Даже если речь идет о… некоторых людях?

— Да, даже о них. Как вы сегодня погуляли?

— Очень хорошо. Кендал начинает интересоваться скульптурой. Ему очень понравилась статуя Шопена, и мне пришлось рассказать все, что я знаю об этом композиторе. Даже напеть отрывки из его произведений. Боюсь, это звучало ужасно, но Кендалу понравилось.

Несколько недель спустя меня ожидало потрясение. Кендал пробудился после дневного сна и, как всегда, был полон энергии. Последнее время мы просто не поспевали за ним, и Николь часто говорила, что, когда он ползал, справляться с ним было намного проще. Они с Николь гуляли все утро, а я пообещала повести его на прогулку после дневного сна. Мы отправились в магазин, где я обычно покупала кисти. Сделав необходимые покупки, мы вернулись домой.

Еще у входа я услышала, что Николь с кем-то оживленно разговаривает. Гости, подумала я, и уже собралась вести Кендала наверх, в наши комнаты, когда появилась Николь. Она выглядела обеспокоенной.

— Кейт, — произнесла она, — приехал твой отец.

Я замерла на месте, не в состоянии поверить в то, что поняла ее правильно. В этот момент в дверях появилась Клэр.

— Кейт! — Она подбежала и обняла меня. Вслед за ней в холл вышел отец. Кендал с любопытством смотрел на гостей. Необходимо было срочно принять какое-то решение.

— Отец! — воскликнула я, и мы обнялись.

— У нас для тебя новости. Мы должны были сообщить их тебе лично… — произнес отец.

— Какой милый мальчуган! — воскликнула Клэр.

Я почувствовала, что заливаюсь краской, при этом утратив дар речи. Разумеется, я часто представляла себе, как рассказываю отцу о Кендале, понимая, что не смогу вечно хранить в тайне существование своего сына. Но подумать не могла, что это будет происходить вот так…

— Нам предстоит долгий разговор, — наконец проговорила я. — Николь, отведи его, пожалуйста, наверх. Он сможет познакомиться с моим отцом немного позже.

— Я хочу увидеть его сейчас, — заявил Кендал.

— Ты уже увидел его, милый. Вначале я должна с ним поговорить.

Николь решительно взяла малыша за руку и увела прочь.

Вместе с отцом и Клэр мы вошли в salon.

— Вначале сообщите мне ваши новости, — произнесла я, одновременно подыскивая слова, которыми смогла бы объяснить существование Кендала.

— Мы с Клэр поженились! — выпалил отец.

— Поженились!

— Три недели назад. Мы не стали сообщать тебе, зная, что ты слишком занята и не сможешь приехать на свадьбу. В общем, мы решили не создавать тебе лишних трудностей, а преподнести сюрприз, совершая свадебное путешествие.

— Ах, отец! — только и смогла вымолвить я.

— Ты не рада, — быстро произнесла Клэр.

— Конечно же, рада. Думаю, это замечательно. Никто не сможет позаботиться о нем лучше, чем ты.

— Я хочу заботиться о нем, — с чувством произнесла она. — Особенно сейчас…

Отец улыбался, неопределенно глядя в мою сторону, и я поняла, что он очень плохо видит.

Я медленно произнесла:

— Как вы уже догадались, у меня тоже есть что вам рассказать.

— Ты хочешь поговорить с отцом наедине? — спросила Клэр.

Я покачала головой.

— Нет, Клэр. Ты член семьи. А этот маленький мальчик — мой сын.

В комнате повисло гнетущее молчание.

— Не знала, как вам рассказать, — быстро промолвила я. — И не могла даже приехать в гости…

— Ты замужем? — спросил отец.

— Нет.

— Я… все понял.

— Нет, — возразила я. — Я так не думаю.

— Что случилось с Бертраном? Ты собиралась выйти за него замуж.

— Отец моего ребенка не Бертран.

— Кто же?

— Бедная, бедная Кейт! — прошептала Клэр.

— Нет! — с жаром воскликнула я. — Не бедная. Так случилось… и теперь, когда у меня есть малыш, я ни о чем не жалею.

Отец был совершенно растерян.

— Но ты же должна была выйти замуж…

— Появился другой мужчина.

— И ты не могла выйти за него замуж?

Я покачала головой. Отец разрывался между своими принципами и любовью к дочери. То, что я родила ребенка вне брака, стало для него сильным потрясением. Я чувствовала, что должна прояснить ситуацию, потому что мне никак не хотелось, чтобы он считал, будто я аморально предавалась плотским утехам, не думая о последствиях.

— Ребенок — результат насилия, — тихо произнесла я.

— Насилия! Мое милое дитя!

— Пожалуйста, если ты не возражаешь, давай не будем говорить об этом.

— Конечно, не будем, — поддержала меня Клэр. — Кендал, родной, что бы там ни случилось, сейчас Кейт счастлива. И с работой у нее все хорошо. Это должно служить всем нам утешением. И малыш такой прелестный…

— Спасибо, Клэр, — сказала я. — Быть может, я смогу позже рассказать вам… Все произошло так неожиданно.

— Нам следовало предупредить тебя о своем приезде, — вздохнула Клэр. — Но мы так хотели преподнести сюрприз.

— Это необычайно радостный сюрприз. Я счастлива вас видеть. Просто…

— Мы понимаем, — успокоила меня Клэр. — Ты расскажешь нам, когда захочешь. Пока что нас это не касается. У тебя есть мастерская, и ты такой известный художник. Ведь именно об этом ты мечтала, Кейт, не правда ли?

Отец смотрел в мою сторону так, будто на моем месте вдруг оказался совершенно незнакомый человек. Я подошла и, взяв его руку, поцеловала ее.

— Прости, — проговорила я. — Это было нечестно. Быть может, следовало рассказать. Я не хотела усложнять тебе жизнь. Поверь, в этом нет моей вины. Это… случилось помимо моей воли.

— Ты хочешь сказать, что…

— Пожалуйста, не будем об этом. Быть может, позже. Но не сейчас. Ах, отец, я так рада, что ты счастлив и что у тебя есть Клэр!

— Клэр — замечательная жена.

Я потянулась к Клэр, взяла ее за руку, и мы замерли, прижавшись друг к другу.

— Пожалуйста, пойми, — повторила я. — Я к этому не стремилась. Это… просто случилось. В Николь я нашла настоящего друга. Она поддержала меня… Я считаю, что, несмотря ни на что… мне повезло.

Отец сжал кулаки и тихо произнес:

— Это был этот человек… барон?

— Отец, пожалуйста… давай не будем ворошить прошлое.

— Он много для тебя сделал. Так, значит, это все потому…

— Нет, нет, это совершенно не так! Возможно, я смогу поговорить с тобой обо всем… но не сейчас.

— Кендал, дорогой, — ласково произнесла Клэр, — не заставляй Кейт страдать. Представь себе, через что ей пришлось пройти… а теперь еще наш неожиданный приезд. Она расскажет, когда будет готова. Ах, Кейт, как мы счастливы тебя видеть! Малыш интересуется живописью?

— Да, и я уверена, станет художником. Он любит возиться с красками и хорошо чувствует цвет. Я назвала его Кендал… так, на всякий случай.

Отец нежно улыбнулся и крепко сжал мою руку.

— Ты не обратилась ко мне, — произнес он. — А ведь это я должен был тебе помочь.

— Я собиралась… Скорее всего, так и поступила бы, если бы не встретила Николь. Ах, отец, тебе так повезло с Клэр. А мне повезло с Николь. Как это замечательно — иметь верных друзей.

— С этим я согласен. А теперь хочу познакомиться с малышом, Кейт.

— Познакомишься.

— Кендал Коллисон, — пробормотал он. — Возможно, он понесет дальше наш факел.

Они с Клэр провели в нашем доме три дня.

Оправившись от шока, отец воспринял возникшую ситуацию так же философски, как и свою подступающую слепоту.

Он больше не задавал щекотливых вопросов. Возможно, поверил, что барон силой вынудил меня к близости, или же решил, что тот пустил в ход силу убеждения. Он не стал уточнять, а я эту тему тоже больше не затрагивала. Отец понял, что мне неприятно об этом говорить, и всячески стремился к тому, чтобы наше общение было радостным и приятным. При этом он не раз говорил, что при любых обстоятельствах наша любовь останется непоколебимой, как скала.

Они рассказывали мне деревенские новости. Хоуп очень долго не могла оправиться после смерти сестры, но теперь у нее родился малыш и она счастлива. В церкви и в семье священника все было по-прежнему. Франческа Мэдоуз благодаря своему необычайному трудолюбию легко справлялась как с домашним хозяйством, так и с бесчисленными приходскими проблемами.

— В сравнении с твоей парижской жизнью наше деревенское бытие можно назвать уединенным и тихим, — заметила Клэр. — Но нас все устраивает.

Зрение отца значительно ухудшилось. Он не носил очки, потому что они ему не помогали. Я поняла, что не за горами то время, когда он полностью ослепнет. Мне страшно было даже думать об этом, и я знала, что ему тоже.

Мы подолгу беседовали с Клэр.

— Он постепенно приспосабливается, — рассказывала она. — Я ему читаю. Он это очень любит. Конечно, он уже не может заниматься живописью. Когда я застаю его в мастерской, у меня сердце рвется на части. Мне кажется, твой успех очень много для него значит…

— Клэр, не знаю, как тебя благодарить.

— Это я должна быть благодарна. Пока я не приехала к вам, моя жизнь была пуста. Теперь она полна смысла. Мне кажется, я рождена для того, чтобы заботиться о других людях.

— Прекрасная жизненная задача.

— Твой отец так добр… так благороден. Мне повезло. И как жаль людей, которым повезло меньше. Я часто горюю по бедной Фейт Кэмборн.

— Она всегда была беспомощна, — вздохнула я.

— Потому я и пыталась стать ей другом. И сделала все, что смогла…

— Ты всегда была добра к ней.

— Теперь только остается надеяться, что Хоуп смирится с потерей сестры и начнет радоваться тому, что жизнь так щедро подарила ей, — хорошему мужу и прелестному малышу.

— Милая Клэр, — прошептала я, целуя ее.

Кендал был очень взволнован, узнав, что у него есть дедушка. Он то и дело вскарабкивался к нему на колени и заглядывал в лицо. Должно быть, мальчик услышал наши разговоры о неизбежной слепоте моего отца, потому что однажды подошел, пристально посмотрел ему в глаза и спросил:

— Как твои бедные глазки чувствуют себя сегодня?

Это так тронуло отца, что он чуть не расплакался.

— Я буду смотреть вместо тебя, — заявил Кендал. — Буду все время держать за руку и не позволю тебе упасть.

Увидев выражение лица своего отца, я в который раз возрадовалась тому, что у меня такой замечательный сынишка. И ничуть не сожалела о событиях, благодаря которым я обрела этот дар небес.

Они собирались в Италию. Отец хотел показать Клэр произведения искусства, которые так волновали его, когда он еще мог их видеть. Теперь он увидит их еще раз, но уже глазами Клэр.

Она была так ласкова с ним, так заботлива. И при этом не суетилась, проявляя ровно столько заботы, сколько было необходимо, чтобы он понял, как она его любит, позволяя ему делать самостоятельно то, на что он еще был способен, но неизменно оказываясь рядом, если он нуждался в помощи.

Я была рада их приезду. Казалось, с плеч свалилась гора. Больше не было страшной тайны. Теперь я могла подробно писать им обо всех своих делах.

— Вы должны навещать меня как можно чаще, — обратилась я к Клэр, когда пришла пора прощаться. — Мне затруднительно ездить в Фаррингдон, но вы… приезжайте… прошу вас.

Они пообещали.

Прошло два года. Кендалу скоро должно было исполниться пять лет. Он хорошо рисовал и очень любил находиться в мастерской. Приходил днем, когда не было заказчиков, садился на скамью и рисовал статуи, которые видел в Люксембургском саду. Его любимцем был Шопен, но он также делал вполне узнаваемые наброски Ватто, Делакруа и Жорж Санд. Мальчик рисовал так искусно, что даже я бывала изумлена его эскизами, о чем регулярно писала отцу, так как он требовал, чтобы я подробно рассказывала ему о Кендале. Его приводил в восторг интерес внука к живописи. По его словам, я начала проявлять подобные склонности именно в пять лет.

«Как отрадно знать, — писал отец, — что семейная традиция продолжается».

За это время они с Клэр дважды приезжали в Париж.

Он почти полностью ослеп, и мне становилось все труднее разбирать его почерк. Вместо него часто писала Клэр. Она сообщала, что хотя ухудшение его зрения происходило постепенно, оно, тем не менее, было неотвратимым. Однако отец смирился с этим и коротал дни в беседах с Клэр. Она все чаще и чаще читала ему вслух. Он был в курсе всех новостей и всегда интересовался событиями во Франции.

«Я не читаю того, что, как мне кажется, могло бы огорчить его, — писала Клэр. — Отца очень тревожит нынешняя ситуация во Франции. Похоже, у вас наблюдается некоторое разочарование в императоре и императрице. Я знаю, что она очень красивая, но мы слышали, при этом весьма экстравагантна. Кроме того, она испанка, а французы никогда не любили иностранцев. Взять, к примеру, Марию-Антуанетту. Как они ее ненавидели! Мне кажется, твой отец опасается, что у вас могут повториться события восьмидесятилетней давности».

Прочитав эти строки, я не обратила на них особого внимания. Жизнь в Париже была такой безмятежной. Мы устраивали приемы, собирая у себя талантливых и умных людей. Они говорили больше об искусстве, чем о политике, но я заметила, что последняя начинала все чаще закрадываться в наши диспуты.

Николь была полностью удовлетворена своей жизнью. Если время от времени она и заводила с кем-нибудь интрижку, по-настоящему серьезных отношений при этом не возникало. Я ее ни о чем не спрашивала, а она мне ничего не рассказывала. Полагаю, она всегда отдавала себе отчет в том, что я не в состоянии полностью избавиться от англо-саксонской респектабельности, как она называла эту черту характера, и потому старалась щадить мои чувства.

У меня тоже хватало поклонников. Я никогда не была красавицей, но живя столько лет с Николь, кое-чему у нее научилась, и в первую очередь спокойствию и равновесию.

Мне нравился кое-кто из поклонников, но на интимные отношения я была неспособна. При первых признаках сближения я внутренне сжималась, и передо мной вновь и вновь возникало похотливо ухмыляющееся лицо насильника. С годами оно все более походило на химеру с фасада собора.

Мои работы пользовались неизменным успехом. Коллисоновская миниатюра в Париже считалась непременным атрибутом высокого социального статуса. Что же касается моего пола, то в соответствии с изменчивым характером моды он из недостатка превратился в достоинство.

Мы все были счастливы. Я наняла для Кендала няню-гувернантку, так как не могла требовать от Николь, чтобы она гуляла с ним каждый день. Впрочем, время от времени они с большим удовольствием отправлялись на совместную прогулку. А няня, Жанна Колле, оказалась прекрасной женщиной, доброй, но в то же время строгой. Это было как раз то, что нужно Кендалу, и он сразу же привязался к ней.

Кендал был очаровательным ребенком. Временами он шалил, как и большинство детей, но его проказы никогда не бывали жестокими. Пытливый ум зачастую проявлялся в порче некоторых вещей, но моим сыном никогда не руководило желание навредить.

Как матери, он казался мне идеальным ребенком, но, однако же, и другие люди влюблялись в него с первого взгляда. Куда бы мы ни приходили, он везде оказывался в центре внимания. Даже суровый консьерж расплывался в улыбке, когда Кендал проходил мимо, направляясь на прогулку. Возвращаясь, он всегда вбегал ко мне в комнату и взахлеб рассказывал о людях, с которыми познакомился в саду. Его речь была очаровательной смесью французского и английского, и, возможно, это тоже добавляло ему определенного шарма.

Люди неизменно обращали на него внимание, так что я вначале не придала значения его рассказу о некоем мсье из сада.

В это время возникла мода на воздушных змеев. Дети каждый день запускали их в Люксембургском саду. У Кендала был очень красивый змей, на котором была изображена орифламма[23], древний стяг Франции. Золотые языки пламени на алом фоне смотрелись очень эффектно, и когда змей взмывал в небо, им невозможно было не любоваться.

Каждое утро Кендал со своим змеем отправлялся в сад, а возвращаясь оттуда, рассказывал мне, как высоко змей летал сегодня — гораздо выше самых высоких деревьев. Он верил в то, что змей способен полететь в Англию, в гости к его дедушке.

Затем настал день, когда он вернулся домой заплаканный и без змея.

— Он улетел, — всхлипывал Кендал.

— Как же это получилось?

— Мсье показывал мне, как запустить его еще выше и…

— Какой мсье?

— Мсье из сада.

Я посмотрела на Жанну.

— Один солидный господин, который иногда гуляет в саду. Он садится на скамью и подолгу наблюдает за тем, как играют дети. Он часто беседует с Кендалом.

— Не огорчайся, — сказала я Кендалу. — Мы купим тебе другого змея.

— Но это будет не моя орифламма.

— Почему же? Мы найдем точно такого же змея, — успокоила я его.

На следующее утро он собирался идти гулять в весьма расстроенных чувствах.

— Может быть, он уже у дедушки, — вздохнул Кендал.

Похоже, эта мысль несколько приободрила его. Затем он опять встревожился.

— Но сможет ли дедушка его увидеть?

Его личико сморщилось. Теперь он горевал не только об улетевшем змее. Он думал о том, что его бедный дедушка не увидит эту красоту. Редкий дар сопереживания располагал к Кендалу всех, с кем он встречался.

— Я раздобуду другого змея с орифламмой, даже если мне для этого придется перевернуть весь Париж, — сказала я Николь.

— Я сделаю то же самое, — ответила она.

Этим утром я ожидала заказчика, но твердо решила отправиться на поиски подходящего змея сразу же после обеда. Однако это не потребовалось. Кендал вернулся из сада с воздушным змеем в два раза больше того, что улетел. Древний символ Франции, золотые языки пламени на алом фоне, казались еще более яркими и впечатляющими.

У ребенка был такой счастливый вид, что я упала на колени и обняла его.

— Осторожно, — предостерег он меня. — Это очень ценный змей.

Я вопросительно посмотрела на Жанну.

— Это все господин из сада, — пояснила она. — Сегодня утром он встретил Кендала со змеем в руках.

— Ты хочешь сказать… он подарил его Кендалу?

— Он сказал, что в утрате предыдущего змея есть и его вина. Они с Кендалом играли все утро.

Мне стало немного не по себе.

— Не было никакой необходимости покупать змея взамен улетевшего, — пробормотала я. — А даже если и покупать, то не такого вызывающе дорогого.

Прошло еще несколько дней, и каждое утро Кендал отправлялся в сад вместе со своим змеем, а потом рассказывал мне, что запускает его вместе с «мсье из сада».

Наконец, произошло то, чего я уже давно ожидала — заказчик не смог явиться на сеанс позирования, так что можно было воспользоваться этим обстоятельством и в конце концов взглянуть своими глазами на этого «мсье из сада».

Увидев его, я окаменела, дрожа мелкой дрожью от охватившего меня ужаса. Моим первым желанием было схватить Кендала и броситься бежать со всех ног.

Этот человек уже подходил ко мне. Затем поклонился. Меня захлестнула холодная вода воспоминаний. Захотелось крикнуть ему: «Уходи! Убирайся из моей жизни!»

Он стоял передо мной и улыбался.

— Мама, — проговорил Кендал на своей очаровательной смеси двух языков, — voilа[24]мсье из jardins[25].

— Мы с Кендалом подружились, — сообщил барон.

— Как… как давно это началось? — пробормотала я.

— Достаточно давно для того, чтобы стать настоящими друзьями.

Я не могла на него смотреть. Один его вид приводил в ужас. Зная, насколько он беспощаден, мне страшно было даже подумать о том, что он может совершить.

— Как это…

— Я увидел его. Он мне понравился.

Кендал стоял рядом, переводя взгляд с него на меня.

— Мы будем запускать змея? — поинтересовался он.

— Разумеется, — ответил барон. — У тебя чудесный змей, — добавил он, не сводя с меня глаз.

— Он больше, чем тот, который улетел в Англию, — гордо заявил Кендал.

— Я надеюсь, он понравился твоему дедушке.

Он так много знает! — подумала я. — Все это подстроено. Но зачем?

Он опять поклонился мне.

— Прошу извинить нас. Мы должны запустить змея, и тогда он покажет всем, сколь ничтожны их жалкие потуги на совершенство.

— Пойдем! — торопил его Кендал.

Я ошеломленно смотрела им вслед и спрашивала себя, что он задумал на этот раз. Что все это означает? Он приходит в сад общаться с моим сыном. Но зачем? С каких пор его стали интересовать дети?

Все-таки мне не удалось скрыться от него. Последние несколько лет, позволившие мне примириться с окружающей действительностью, научившие меня с благодарностью принимать все, что она преподносит… оказались всего лишь каким-то промежуточным этапом, не более того.

Я боялась этого человека, хорошо зная, насколько он жесток и неумолим.

Что ему нужно от моего сына?

Я должна была признать ужасную истину: Кендал также и его сын.

Я наблюдала за взмывшей в небо орифламмой. Она и в самом деле затмила всех остальных змеев. Все показывали на нее пальцами, а Кендал раздувался от гордости.

Чему он его учит? — думала я. — Осознанию того, что он лучше всех. Его змей должен быть самым большим. Все прочие должны скромно пребывать в тени.

Так воспитывали самого барона. Теперь он попытается превратить моего ребенка в свое подобие.

Я слышу, как барон говорит ему:

— Ну вот. Держи. Крепче. Не выпускай из рук. Сможешь его удержать?

— Конечно, — отвечал Кендал.

— Хорошо, — проговорил он. — А я пойду поговорю с твоей мамой.

Барон присел на скамью рядом со мной. Я демонстративно отодвинулась. Он пожал плечами и рассмеялся.

— Какой мальчишка! — произнес он.

Я не ответила.

— Как две капли воды похож на моего дедушку. У меня есть его портрет в таком возрасте. Сходство просто невероятное.

— Этот мальчик — мой сын, — медленно произнесла я. — Он никогда не станет таким, как скандинавские бароны, готовые затоптать любого, кто встанет на их пути.

— Он безмерно обаятелен. Несомненно, это обаяние унаследовано от предков по материнской линии. Но все равно он будет воином.

— Не вижу никакой необходимости обсуждать это с вами. Если вы сообщите, сколько стоил змей…

— Это был мой подарок.

— Я не разрешаю ему принимать подарки от посторонних.

— От посторонних — да, но не от собственного же отца!

Я резко повернулась к нему.

— Что вы задумали?

— Ничего. Всего лишь напомнил вам, кто его отец. И если я хочу подарить ему змея, то я это делаю… впрочем, это касается и любого другого подарка.

— Я его мать. Я дала ему жизнь и забочусь о нем с момента рождения. Вы не имеете права вторгаться в нашу жизнь и предъявлять свои права на него только лишь потому, что он вам понравился. Почему вы, собственно, так уверены в своем отцовстве?

Он язвительно покосился в мою сторону.

— В вашей высокой моральности я не сомневаюсь. Впрочем, достаточно взглянуть на него, как все становится ясно.

— Многие дети походят друг на друга.

— Но не настолько. Я узнал его, едва успев увидеть, и сразу же сказал себе: вот мой сын.

— Вы не имеете права претендовать на него.

— Только не показывайте Кендалу, что вы меня боитесь. Это может вызвать негодование и обиду. Я наслышан от этого ребенка, какая у него красивая и умная мама. Слышал также светские сплетни. О, я не зря поверил в вас. Знаменитая Кейт Коллисон… красивая… молодая… избегающая мужчин… немного загадочная… живущая жизнью весталки… Вот как о вас говорят.

— Откуда эта информация?

— Вы живете в ярких лучах света, моя милая Кейт… Как на витрине магазина. И в вашей жизни больше никого не было. Только я. Был и остаюсь единственным, тем самым.

— Ваше высокое мнение о себе ничуть не изменилось.

— Кейт, если говорить со всей откровенностью, я не очень счастливый человек.

— Как так? Вы ведь умеете жонглировать обстоятельствами и брать все, что вам пожелается.

— Не всегда.

— Вы изменились. Я считала вас всемогущим.

— Увы. Это не совсем так.

— И как же вы смирились с этим?

— Послушайте, Кейт, давайте не будем тратить время понапрасну. Я часто о вас думал.

— Я должна считать себя польщенной?

— Это чистая правда. Время, проведенное с вами, было чудесным.

— У меня несколько иные воспоминания о том времени.

— Это неправда, Кейт. Если бы вы не пытались себя обмануть, то признали бы, что вам со мной тоже было хорошо, все три дня, от первой до последней минуты. Признайте, что я прав.

— Я ненавидела вас. Ненавидела все, что вы со мной делали. Вы сломали…

— Вам жизнь? Отнюдь. Судите сами. Благодаря всему случившемуся вы обрели этого прекрасного, потрясающего мальчишку. Вы же не захотели бы отменить это обстоятельство?

— Он мой.

— А вы хотели бы, чтобы Кендал был каким-то другим… ну, хоть немного… чуть-чуть.

— Конечно, нет.

— Ну вот. Чтобы стать именно таким, он должен был являться и моим сыном. Вы могли выйти замуж за Бертрана. Я вас от этого спас. И очень удивился, когда он отказался от брака с вами. Я сказал, что он обязан на вас жениться, но он ослушался меня. При этом много потерял. Сейчас Бертран очень бедный человек. Он женился, рассчитывая на наследство, которое должна была получить его жена. Ну, получила она какие-то гроши, а что дальше? Он ведь рассчитывал на совсем иной урожай.

— Вы, конечно, приложили к этому руку?

— Он должен был понять, что не имеет права бросать мне вызов. Вы бы очень скоро заскучали с ним. Совершенно бессодержательный человек. Вас бы это никак не устроило, Кейт. И погубило бы вашу карьеру. Мадам де Мортимер. Нет, я вас не вижу в этом качестве. Вместо этого вы стали блистательной Кейт Коллисон, желанной, но недоступной, великой художницей и матерью самого прелестного мальчугана во Франции. Скажите, он рисует?

— Вам-то какое дело?

— Для меня это очень важно.

— Я не стану отвечать.

— Ах, Кейт… вы все такая же. Это напоминает мне о том чудесном времени. Я не должен был вас отпускать. Как видите, я тоже подвержен ошибкам.

— О, даже так! Да вы и в самом деле изменились. Когда вы признаете свои ошибки, я попросту не верю своим ушам.

— Надеюсь, вы сжалитесь надо мной.

— Вы же знаете, я не верю ни единому вашему слову. И никогда не поверю.

— О! Значит, вы признаете, что у нас будут и другие возможности обсудить наши разногласия! Это подразумевает продолжение взаимоотношений, к чему я и стремлюсь всей душой.

— Пожалуй, мне пора.

— Змея быстро не опустить… или вы собираетесь оставить малыша на моем попечении?

— Ни за что и никогда!

— Я так и думал, — кивнул он.

— Зачем вы сюда пришли?

— Увидеть сына.

— Втереться к нему в доверие, — уточнила я.

— Подружиться с ним.

— Это ни к чему.

— Как вам не стыдно, Кейт? Я его отец.

— Я слышала, у вас есть и свой собственный сын… законнорожденный.

Его лицо окаменело.

— У меня нет сына, — отрезал он.

— Мне говорили, принцесса родила сына.

— Это правда.

— В таком случае…

— Вам ведь все было известно, Кейт. Вы были рядом с ней, и уверен, что она посвящала вас в свои тайны. Я получил ее не девственницей.

Я пристально посмотрела на него. Лицо барона теперь было очень серьезным.

— Мальчик родился преждевременно, — неохотно проговорил он. — Я понял, что это ребенок от другого мужчины. Она призналась в том, что у нее был любовник. Арман Л’Эстранж. Так что я дал свое имя обыкновеннейшему ублюдку. Как вам это нравится? Смешно, не правда ли?

— Да. Это и в самом деле смешно. — Затем я вдруг посерьезнела. — Бедная маленькая принцесса…

— Ах, так вам ее жаль? Вы жалеете эту лживую шлюху?

— Я бы пожалела любую женщину, которой выпала горькая участь стать вашей женой.

— Что ж, можете радоваться, моя участь тоже не из сладких.

— Вне всякого сомнения, вы возмущены до глубины души. Но тут уж ничего не поделаешь. Вы получили ценный урок. Оказывается, вас можно обмануть, как самого заурядного человека. То, что позволено мужчинам, видимо, может быть вполне доступно и женщинам. Так что не стоит гневаться на то, что против вас использовали ваше же собственное оружие.

— Я и забыл, что вы относитесь к передовым женщинам. Женщина-художник. Вы становитесь в один ряд с мужчинами и соперничаете с ними.

— Соперничаю только как художник… если вам угодно называть это соперничеством. К вопросам пола это не имеет отношения.

— Я ведь предоставил вам шанс… вы не забыли? Или вы полагаете, что если бы я этого не сделал, все бы свершилось по мановению волшебной палочки?

— Мне пришлось бы трудно. Но вы же признанный ценитель искусства. Распознав мой талант, заинтересовавшись им, вы открыли его окружающим…

— Меня заинтересовали вы.

— Как художник.

— И как женщина. Кажется, я вам это доказал.

— В самом деле? А я думала, вы всего лишь сводили счеты, причем избрали для этого самый низменный способ.

— Я всегда стараюсь сочетать приятное с полезным.

— И подвергли меня самому сильному унижению, какое только возможно. Я вам этого никогда не прощу. Вы — мой должник. И я требую, чтобы вы, в возмещение своего долга, держались подальше от меня и моего сына.

— Вы требуете слишком многого.

Он взял мою руку и сжал в своей.

— Я не причиню вреда ни вам, ни ему. Так случилось, что вы оба очень много для меня значите.

— Кто сказал: «Бойтесь данайцев, дары приносящих»? У меня есть свой горький опыт. Он заключается в том, что когда мужчины, подобные вам, играют в доброту и заботу, их следует остерегаться больше всего.

— Кейт, вы изменились. Поймите, я тоже изменился.

— Если вы и способны меняться, то лишь в худшую сторону.

— И вы не дадите мне ни единого шанса?

— Нет.

— Жестокая Кейт.

— Существует только один способ изменить мои чувства к вам.

— Какой же?

— Держитесь подальше от меня… и моих близких. Хотите совет напоследок?

— Уверен, что ваши советы ценятся на вес золота, Кейт.

— Мне пришлось столкнуться со страшной ситуацией. Обнаружив, что жду ребенка, я не знала, к кому обратиться. Но появился верный друг, и я справилась. Теперь все наладилось. Вам следует поступить так же. У вас есть сын. Могут родиться и другие дети. Вы не должны обвинять принцессу в том, что она однажды оступилась. В конце концов, вы ведь всю свою жизнь только и делали, что оступались. По крайней мере, в ее случае все было по обоюдному согласию.

— Ах, Кейт, — вздохнул барон. — Ваше присутствие оказывает на меня благотворное воздействие. Не поверите, но общение с вами наполняет душу радостью. Даже когда вы браните меня. Помните, как вы со мной дрались? Вы ведь и в самом деле сопротивлялись, не так ли? Сжальтесь надо мной. Брак принес мне только несчастье. Я ненавижу болезненного ублюдка, которого все считают моим сыном. Презираю свою жену. Она больше не может иметь детей. Вынашивание ублюдка вконец искалечило ее. Такова моя грустная история.

— В ней есть своя мораль.

— Какая?

— Зло никогда не торжествует.

Он рассмеялся, а я встала. Он тоже встал. Я уже забыла, какой он большой и могучий.

— Ах, если бы вы дали мне шанс оправдаться! Могу ли я на это надеяться?

— Нет, — ответила я. — Меня не интересуют ваши оправдания. Я вижу в вас варвара, дикаря, по ошибке родившегося в цивилизованном веке. Если хотите меня порадовать, а Бог видит, вы мне кое-что задолжали, то уйдите из моей жизни. Оставьте меня с тем, что я выстрадала, за что мне пришлось бороться. Все это принадлежит только мне и к вам не имеет ни малейшего отношения. Кендал, опускай змея! Пора домой.

Барон подошел к мальчику и помог ему управиться со змеем. От волнения Кендал приплясывал на месте.

— Спасибо вам за змея, — сказал он. — Это самый большой и самый лучший змей, который только поднимался в небо!

Мой сын становится похожим на него, — подумала я.

Мы шли домой молча. Я была встревожена и испугана. Мне давно уже не было так страшно.

Кендал с серьезным видом шагал рядом со мной, торжественно неся подарок своего отца.