Лукавые истории из жизни знаменитых людей

Монотонно тянется урок по древней истории. Стоя у доски, на которой дежурный написал «5 июня 1809 года», учитель равнодушно рассказывает о галльской войне:

— И тогда Цезарь соединился со своим полководцем Лабиенусом.

В третьем ряду краснощекий ученик, подперев щеку рукой, демонстрирует полнейшее равнодушие к античному Риму. Он мечтает, устремив взор на растущий во дворе платан, несколько веток которого заглядывают в окно.

— Месье Бальзак, о чем вы думаете? Опять витаете в облаках?

Тридцать пар глаз исподтишка наблюдают за тем, кого учитель только что окликнул своим скрипучим голосом. Бедняга, погруженный в свои мечты, даже не пошевелился.

— Месье Бальзак, я к вам обращаюсь.

— Ну же, Оноре, ответь,— шепчет ему сосед по парте.

Мальчик открывает, наконец, свои огромные глаза и с удивлением оглядывает учителя, своих товарищей, старый класс Вандомского коллежа. Словом, ту действительность, от которой мечты унесли его далеко-далеко. Как человек, которого только что разбудили, он не торопится стряхнуть сон окончательно. Наконец, он сглатывает слюну и бормочет:

— Мой генерал! О, святой отец...

Весь класс взрывается от хохота.

Учитель, почтенный ораторианец, подходит к его парте.

— Вы, как обычно, бездельничаете! Мало того, вы насме­хаетесь над учителем. Отправляйтесь в карцер!

Лицо Оноре вспыхивает.

— Хорошо, отец мой...

Он встает, но учитель останавливает его:

— Покажите мне вашу работу!

Оноре, краснея, протягивает тетрадь.

— Вы не только ленивы, месье Бальзак, но и безмерно горды.

Демонстрируя тетрадь классу, учитель продолжает сухим тоном:

— Посмотрите, месье, чем забавляется ваш одноклассник.Он возымел наглость поставить свое имя рядом с именем императора и исписал целую страницу словами «Юлий Цезарь, Наполеон, Бальзак, Юлий Цезарь, Наполеон, Бальзак...» Вы заслуживаете наказания, маленький лентяй. Если и дальше вы будете продолжать в том же духе, я вынужден буду поставить в известность ваших родителей... Месье Верден, отведите месье Бальзака в карцер для учеников младшего класса.

Этот карцер был самым мрачным в Вандомском коллеже. Кому-кому, а Оноре это было хорошо известно. Он проводил в нем три-четыре дня в неделю. Вот он идет за надзирателем по грязным и сырым коридорам старинного здания к угловой башне, фундамент которой с XVI века омывают воды Луары.

В камере темно. Зарешеченное окно выходит на реку, и до юного Оноре долетают знакомые удары вальков, которыми прачки выколачивают белье. Место, отведенное для стирки белья, находится как раз рядом с башней. Улыбающиеся и говорливые вандомки в белых чепцах сменяют друг друга в течение всего дня.

Взобравшись на стол, Оноре может даже увидеть мирно текущую Луару. Но ему не до этого. Едва в коридоре затихли шаги отца Вердена, как Оноре бросается к двери и напрягает слух. Чего же он ждет? В коридоре вновь слышится звук шагов. В замочной скважине тихо поворачивается ключ, и дверь от­крывается. Входит старик, прижав палец к губам. Это отец Лефевр, библиотекарь. В руках у него две дюжины книг.

— Тебя опять наказали,— говорит он, улыбаясь, юному заключенному.

Поскольку Оноре ничуть не смутился, он лукаво добавляет:

— Я спрашиваю себя, уж не делаешь ли ты это специально, чтобы читать книги, которые я имею слабость тебе приносить...

— О, отец мой, - для вида протестует Оноре.

— Впрочем, может быть, ты и прав. Хорошо учить лишь то, к чему лежит душа... Смотри, вот «Естественная история» Бюффона, «Логика Пор-Руаяля», шестой том «Истории» Геродота, «Трактат о нравах» и «Театр» Расина. Можешь наслаждаться.

У Оноре от радости блестят глаза. Он благодарит доброго отца Лефевра, который собирается возвратиться в свою биб­лиотеку (в ней 10 тысяч томов, и юный Бальзак, питающий настоящую страсть к чтению, надеется познакомиться со все­ми).

До самого вечера Оноре читает. Читает лихорадочно, запо­ем, испытывая при этом пьянящее наслаждение. Когда сумрак заполняет камеру, он откладывает книги, но не засыпает сразу же. Он отдается во власть мечтам, придумывает необыкновенные истории, явственно представляя себе каждую подробность. Вот он пленник англичан во время Столетней войны, и в тихом плеске Луары о стены коллежа ему слышится рокот морских волн... Он представляет себе или, скорее, «вспоминает» все перипетии, кото­рые приводят его из Тура, где он командовал отрядом лучников, в эту подземную тюрьму (в этот каменный мешок)...

Сражения, победы, встречи с королем, переправа через Ла Манш — все это проносится в воображении Оноре, поочередно становящимся то одним, то другим героем переживаемых им приключений.

10-летний воспитанник Вандомского коллежа, коротконо­гий и неловкий мальчишка, который не может даже стать на самокат, чтобы тут же с него не грохнуться, наделен удивитель­ной силой воображения. В какой-то момент придуманные им персонажи оживают, их действия становятся менее предсказу­емыми, а их высказывания более реальными. Забившись в угол своей камеры, Оноре с восхищением следит за событиями при­думанной им самим истории, безусловно, не отдавая себе от­чета в том, что это его первые романы. Ему кажется, что сочинять истории так увлекательно и так легко. Однажды он запишет их для своей сестры Лоры, которая ждет его в Туре. Она обрадуется и приедет к нему... Он буквально зачарован этой мыслью. Он обожает свою сестру. Разумеется, он любит и 7-летнюю Лоране и, конечно, полюбит маленького Анри, который только недавно появился на свет и которого еще не видел... Но Лора уже сейчас его друг и доверенное лицо... Она лучше всех... Как она радовалась, когда приезжала в Пак повидать его с родителями...

Ну вот! Оноре сразу сник. Он вдруг вспомнил слова учи­теля: «Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, я буду вынужден поставить в известность ваших родителей...».

Как они воспримут жалобы учителя? Особенно мать. Оноре ее немного побаивается. Между тем, она хороша собой, эта молодая мадам Бальзак: ее синие глаза, белокурые волосы и грациозность, как у дам XVIII века, просто очаровательны. Вдобавок ко всему она получила воспитание в Париже в заведе­нии дам де Сен-Серван, которые внушили ей «принципы» и выковали твердый характер. Она не потерпит никаких фантазий у своих детей. И Оноре, столь впечатлительному, частенько приходится сдерживать порывы нежности... Отец же... Оноре улыбается в темноте... Славный человек, который на 32 года старше жены, гораздо снисходительнее... А потом, он такой оригинал... Ну разве не смешная идея взбрела ему в голову после того, как он покинул отчий дом близ Альби,— сменить фамилию Бальса на Бальзак? Последняя, правда, куда благозвучнее, говорит себе Оноре, она прекрасно смотрится на об­ложках книг, которые публикует его отец. А Бернар-Франсуа не только занимается продовольственным снабжением больницы, он еще пишет «Записки» на самые различные темы: «Бешенст­во», «Девушки, покинутые своими соблазнителями», «Способ не дать себя обворовать», «Необходимость воздвигнуть триум­фальную арку во славу императора»...

Оноре забыл об угрозе учителя. Он тоже мечтает написать книгу... Завтра же он начнет «Трактат о воле», над которым он уже думал и который, безусловно, займет достойное место в истории литературы. Его мозг сразу же начинает работать. Он загорается, намечает план книги и хотел бы приступить к ней незамедлительно... Но когда на колокольне Сен-Мартен часы отбивают 10 часов вечера, маленький воспитанник Вандомского коллежа уже спит глубоким сном в своем карцере.

Сон у Оноре де Бальзака в это время был куда крепче, чем сила воли...

* * *

Четыре года спустя, в 1813 году, здоровье Оноре, изнуренного чтением, стало беспокоить учителей. Он был худой, блед­ный, отупевший и опьяневший от идей... В то время, когда его считали отпетым лентяем, который за шесть лет сумел полу­чить только один похвальный лист по латыни, он прочитал около 6 тысяч томов.

Позднее Оноре описал это в повести «Луи Ламбер»: «Усво­ение идей через чтение стало у него любопытным процессом; его взгляд разом охватывал 7-8 строк, его рассудок в это время улавливал их смысл; порой ему достаточно было одного слова для того, чтобы понять смысл всей фразы...».

У Оноре уже появилось желание писать. Он сочинял стихи, разумеется, плохие,— написал начало трагедии и эпопею о жиз­ни инков. Затем он написал знаменитый «Трактат о воле». Однако Оноре не мог думать о нем без грусти.

Трактат был уже почти закончен, когда учитель нашел его в парте и сжег на виду у всего класса. Правда, перед этим он зачитал несколько фраз ученикам, которые потешались над высокопарным стилем трактата. Все так насмехались над бед­ным автором, что ему пришлось навлечь на себя гнев учителя, чтобы тот отправил его в карцер и он смог там выплакаться...

Между тем учителя не усмотрели связи между первыми литературными шагами Оноре и его истощенностью.

— Право, не возьму в толк, где мог переутомиться этакий лентяй,— сказал директор коллежа и написал мадам Бальзак, чтобы она приехала и забрала своего сына. Оноре возвратился в Тур. Увидев его, мадам Салламбер, его бабушка, была глубоко огорчена.

— Мы отправляли в коллеж здоровых детей, и вот какими он нам их возвращает,— вздыхала она.

Оноре ничего не говорил. Он знал, что коллеж ни при чем и что он сам довел себя до истощения. Но сожалений он не испытывал. Он был счастлив, что ему удалось узнать столько интересного. Однако у него временами так сильно кружилась голова, что ему приходилось держаться за стену. Это его не­много пугало. Разве мог он предположить, что накопленные им за четыре года знания систематизируются у него в памяти и в один прекрасный день дадут ему в руки самое изумительное орудие труда, о каком только может мечтать писатель?

После нескольких месяцев отдыха и спокойной жизни Оноре вновь обрел прекрасный цвет лица и свою обычную весе­лость. Ему минуло 14 лет, и его стали интересовать хорошень­кие обитательницы Тура... Он наблюдал за ними из окна и жестоко завидовал военным, на которых, как он успел заметить, были направлены их взоры. Иногда какая-нибудь девуш­ка, подняв голову, встречалась с сияющими глазами подростка. Забавы ради она улыбалась. А Оноре, вне себя от радости, возвращался к брату и сестрам и устраивал для них необычно шумные игры, названия и правила которых он придумывал сам...

В феврале 1814 года месье Бальзак возвращался из боль­ницы с новостями, которые радовали весь дом.

— Еще одна победа! —сообщал он.— Наши войска нанесли поражение войскам союзников в Сен-Дизье, в Монмирайе и в Монтеро. Да! Если бы наш император следовал моим прин­ципам, он мог бы прожить до ста лет. Какая слава для Фран­ции! Он донесет наши знамена до самого Китая...

Тут вмешивалась мадам Бальзак:

— У императора нет времени пить березовый сок весной, как это делаете вы, мой друг. У него много других дел...

— Вот и напрасно. Он не проживет так долго, как я. Я увижу, может быть, 1850,.. 1900,.. 1950...

Мадам Бальзак пожала плечами.

— Нелегко прожить первые сто лет, дальше — легче,— продолжал веселый гасконец.

В уголке сада Оноре комментировал брату и сестрам эти новые победы. Он сравнивал Наполеона с химическими вещест­вами, присутствие которых в организме ведет к значительным изменениям.

— Он изменит мир путем гигантского катализа,— заявил Оноре.

Мадам Бальзак, проходившая мимо, улыбнулась.

— Бедный мой Оноре, замолчи сейчас же. Ты сам не знаешь, что говоришь. Ты употребляешь слова, значение кото­рых тебе, конечно, неизвестно.

Когда она ушла, Оноре сказал:

— Мне известно гораздо больше, чем думают. Вот увидите, когда-нибудь о вашем брате заговорят так же, как говорят о Наполеоне. Я буду знаменит. Я в этом уверен!

Дети только рассмеялись и стали делать ему реверансы.

— Да здравствует великий Бальзак!

— Вот увидите, вот увидите,— беззлобно повторял Оноре.

В конце 1814 года, когда Оноре чах в турском лицее, судьбе было угодно опередить его желания и отправить его туда, где он и сам в конце концов, по всей видимости, оказался бы. Правительство Реставрации назначило его отца интендантом Первой парижской дивизии.

Париж! Оноре потрясен. Он навещал там однажды бабуш­ку и дедушку. В то единственное посещение все улицы показа­лись ему полными тайн, женщины — красавицами, а мужчи­ны — богачами.

Впрочем, все семейство было радо выбраться из провин­ции. Начиная с мадам Бальзак, которой очень хотелось уехать из города, где почти открыто говорили, что к рождению Анри месье Бальзак непричастен и что счастливым отцом можно скорее назвать месье Маргонна, близкого друга семьи...

Чем же будет заниматься Оноре в Париже? Сначала он завершит образование в «пансионе Лепитр», затем поступит на факультет права, а потом будет слушать лекции в Сорбонне, где преподавали профессор Виллемен, получивший кафедру ора­торского искусства в 28 лет, историк Гизо и философ Кузен. Всякий раз он возвращался из университета воодушевленный и делился впечатлениями с сестрой.

— Послушай, Лоретта, среда, климат, страна имеют неос­поримое влияние. Вот что нужно изучать, чтобы узнать людей. Когда я буду писать, я возьму себе за правило эту теорию месье Виктора Кузена.

Лора широко открывает глаза:

— Что ты будешь писать?— Я еще не знаю.

— Все меня влечет. Мне хотелось бы все описать...

Пока же он работает клерком у адвоката... Месье Бальзак решил, что такой путь более надежный для получения степени бакалавра права. Оноре работает в конторе у месье Гийонне-Мервиля. Контора адвоката, по правде говоря, была больше похожа на редакцию, нежели на строгое бюро министерского чиновника. Эжен Скриб, не мечтавший еще о театре, служил там писарем, а будущий критик Жюль Жанен мальчиком-рас сыльным...

Эта новая среда захватывает Оноре целиком, как всегда... А еще был Париж, опьянявший его. Родители Оноре поселились в квартале Марэ, на улице Тампль, в доме № 40, и старинные особняки XVII века просто очаровывали молодого Бальзака. Вечером, возвращаясь домой, он заходил иногда в пустынные и молчаливые дворики, где из-под брусчатки пробивалась трава, и, забравшись под лестницу, давал волю воображению: по брусчатке стучали колеса карет, в них ехали прекрасные дамы...

Дорога в университет — это повод для бесконечных шата­ний по бульварам, вокруг Оперы, вдоль набережных, где можно почитать книги у букинистов. Если Оноре не успевал прочитать книгу, он делал в ней пометку и возвращался на следующий день. Он бродил по всем кварталам, останавливался перед балаганными зазывалами на бульваре Тампль, с завистью смотрел на молодых буржуа, развлекавшихся и танцевавших в кафе, восхищенным взглядом провожал коляски, увозившие хорошеньких женщин вверх по Елисейским полям.

Поскольку у него не было денег на посещение театров, Париж был для него единственным — и поистине великолеп­ным — спектаклем...

Оноре минуло 20 лет, и нет ничего удивительного в том, что в нем заговорило вполне естественное честолюбие.

Публиковаться? Нет, не сейчас. Слава? Он ни минуты не сомневался в том, что она к нему придет. Обновить свой гардероб? Он не кокетлив. Научиться танцевать? Он отказался от этой мысли с тех пор, как однажды неуклюже растянулся посреди зала под дружный хохот всех присутствовавших. Стать бакалавром права? Э, нет. Самым его жгучим, непреодолимым желанием было иметь любовницу...

Оноре, разумеется, не собирался рассказывать о своем за­ветном желании никому, даже Лоре. Впервые в жизни он ока­зался один на один с серьезной проблемой. Он без чьей-либо помощи должен был отыскать женщину, о которой мечтал, и понравиться ей. Ни сестра, ни отец не могли подсказать ему тех слов, которые нужно будет ей сказать.

И Оноре овладел страх. Бог мой, как же это трудно!.. Никогда он не сумеет этого сделать! Он чувствует себя таким провинциалом. А потом, разве он хорош собой? В волнении он бежит к зеркалу. Конечно же, нет! У него короткие ноги, его рост всего-навсего 1 м 65 см, волосы такие непослушные, а лицо красное и все в прыщах! Правда, сестра говорила ему, что у него чудесные золотистые глаза, но разве этого достаточно? И потом, стоит ли доверять сестре в таком деле?

Однажды утром по дороге во Дворец Правосудия он встре­чает белошвейку и идет за ней следом. Из-под вышитого чепца у нее выбиваются белокурые волосы. У незнакомки хорошенькие глазки и чарующая походка... Хватит у него смелости заговорить с ней? На углу площади Дофин она оборачивается и улыбается Оноре. Он в растерянности. Что нужно делать?

Он останавливается, чтобы лучше поразмыслить. Когда он поднимает голову, незнакомки и след простыл... Конечно, она зашла в один из домов. Он ждет и лихорадочно придумывает фразу, с которой обратится к ней: «Разрешите мне, мадему­азель...» Нет, не то. «Позвольте представиться»... Нет, не пой­дет. «Мне кажется, мы с вами уже где-то встречались?» Ну вот. Это, кажется, как раз то, что надо.

Оноре горд своей находкой. Никому и в голову никогда не приходило воспользоваться такой уловкой, чтобы познако­миться с женщиной. Прекрасная фраза: «Мне кажется, мы с вами уже где-то встречались?»

Но вот и она. В одно мгновение он забывает заранее приготовленную фразу. Боже, до чего же хороша незнакомка! Бросив на Оноре лукавый взгляд, кокетка направляется в сторо­ну Нового моста. Забыв о Дворце Правосудия и о клиентах в конторе месье Гийонне-Мервиля, Оноре следует за ней. На мосту— пробка. Они останавливаются. Оноре стоит совсем рядом с девушкой. Он может коснуться ее рукой... Какое стран­ное ощущение... Сердце колотится у него бешено, а на языке вертятся разные фривольные словечки... Конечно, он больше не вспоминает о заготовленной заранее фразе. Между тем, он решается заговорить с ней... Но, боже, что он болтает!

— Мадемуазель, вы очень хороши собой...

Она делает вид, что не слышит его. Он бормочет:

— Меня зовут Оноре!

— Весьма польщена! — отвечает незнакомка и делает реве­ранс.

Затем она заливается смехом и бежит на другую сторону улицы. Несчастный клерк смотрит ей вслед, на глазах у него слезы. Он еще долго стоит у моста, не в силах сдвинуться с места...

Вечером он запирается у себя в комнате и с утроенным рвением набрасывается на книги по юриспруденции. В девять часов он должен ложиться спать! Мадам Бальзак категорична в этом вопросе. Но рана еще слишком свежа, чтобы он мог уснуть. Он ненавидит женщин. Он больше на них не взглянет! И тут же, не замечая, что сам себе противоречит, клянется стать знаменитым, чтобы пленять женщин не комплиментами галантерейщика, а чем-то иным...

* * *

Однажды вечером он влетает в дом, искрясь от радости.

—В чем дело? — спрашивает месье Бальзак.

—Свершилось! — едва переведя дух, кричит Оноре.— От­ныне я бакалавр права!

Все бросаются поздравлять его. После восторженных поце­луев и объятий садятся за стол. На десерт пьют шампанское. Затем месье Бальзак исполняет новую песню Беранже. Закончив пение, он берет Оноре под руку и говорит ему:

— Пойдем в мой кабинет, поговорим о твоем будущем.

В большом волнении Оноре следует за отцом. Он может, наконец, поверить ему свою мечту: он хочет стать писателем...

Войдя в кабинет, месье Бальзак, поглаживая бакенбарды, старается принять серьезный вид.

— Дитя мое,— говорит он,— я возлагаю на тебя большие надежды...

Оноре слегка краснеет. У него тоже есть честолюбивые планы. Неужели отец обо всем догадался? О его призвании, о его любви к литературе? Вне всякого сомнения... Это чудесно! Но почему отец ничего не говорил раньше? Действительно ли он догадался? Месье Бальзак так увлечен изучением Китая, что, похоже, не замечает, что делается вокруг...

Дорогой отец... Как же он мило выглядит в своей потертой жилетке и белом широком галстуке, который носили еще во времена Директории. И как прекрасен этот день!

— Я не хочу, чтобы ты стал служащим, как и я, или торговцем,— говорит отец.

— Разумеется,— бормочет Оноре.

— Я мечтаю, что ты станешь знаменитым и прославишь нашу фамилию.

Бакалавр вне себя от радости, на глазах его выступают слезы.

— Ты любишь писать... Значит ты станешь...

— Поэтом! — восклицает Оноре.

— Нотариусом! — говорит отец.

Оба восклицания прозвучали одновременно. Отец и сын смотрят друг на друга в удивлении.

— Кем?—спрашивает Оноре.

— Как ты сказал?—говорит отец.

Юноша поднимается, у него дрожит подбородок. Месье Бальзак тоже встает и устремляет взор поверх головы сына.

— Поэтом?.. А почему не собачьим парикмахером или канатоходцем? Это блажь!

При этих словах Оноре взрывается:

— Литература, по-твоему, блажь?

И взахлеб он начинает перечислять имена Рабле, Монтеня, Вольтера, Расина, Мольера, Руссо...

— Ну и что ты хочешь этим сказать?—гневно спрашивает месье Бальзак.

— А вот что! Назови-ка мне хоть одного знаменитого нотариуса. Не можешь?.. Да их просто не существует в природе. И никогда не будет! А я хочу стать знаменитым!..

Месье Бальзак выбегает из кабинета, хлопнув дверью.

—Оноре сошел с ума! — заявляет он жене и детям, собрав­шимся в гостиной.— Он хочет стать поэтом.

— Поэтом? — в ужасе спрашивает мадам Бальзак.— Боже мой!

И она без сил падает в кресло.

_ Не сходите с ума,— вмешивается бабушка Оноре.— Это пройдет. Просто это каприз желторотого юнца. Дайте мне поговорить с ним.

Но в этот момент открывается дверь и на пороге появляется Оноре. Его черные глаза так блестят, что все невольно замолкают.

— Я никогда не буду нотариусом, спокойно говорит он.— Никогда!

— Но уже решено, что ты будешь стажироваться у месье Пассе...

Решимость Оноре настолько крепка, что он даже начинает шутить:

— У месье Пассе? И вы хотите доверить мое будущее человеку с такой фамилией? (ФамилияПассе переводится как «прошлое»)

Мадам Бальзак приходит в себя.

— Оноре, ты забываешь, что через несколько месяцев твой отец выходит в отставку и тебе придется зарабатывать на жизнь самому... Кроме того, чтобы стать писателем, нужно иметь талант.

— У меня он есть!

— Но ты же ничего еще не написал!

Оноре замолкает. Сейчас неподходящий момент, чтобы демонстрировать свои литературные опыты...

— Я чувствую в себе силы писать больше, чем кто-либо.

— Бедное дитя! В литературе дело совсем не в «силе». Чтобы писать, нужно иметь свой стиль, вкус, мысли, которыми ты хочешь поделиться с людьми... У тебя действительно есть что сказать людям?

— Да, я уверен в этом,— кричит Оноре с таким ожесто­чением, что мадам Бальзак вздрагивает.

Из угла гостиной Лора с восхищением смотрит на брата. Как он прекрасен сейчас, когда решается его судьба.

Оноре постепенно отвоевывает позиции, приводя разумные доводы и аргументы. На мгновение ему удается обезоружить мадам Бальзак, но тут же она опять пускается в бой и скандал вспыхивает с новой силой. Теперь Оноре должен противостоять трем разъяренным противникам.

— Боже, сделай так, чтобы он победил,— думает Лора. Отец, мать и бабушка нападают на Оноре. Вопросы сыпятся со всех сторон:

— На что ты будешь жить?

— Откуда у тебя связи?

— На что ты будешь снимать квартиру?

—- Где ты возьмешь деньги, чтобы прилично одеваться?

— Намерен ли ты жениться?

Оноре парирует удары, уворачивается, сам делает выпад.

Словесная перепалка напоминает дуэль на шпагах.

— В каком жанре ты собираешься писать?

— Кем ты собираешься быть: поэтом, драматургом, романистом?

Последний вопрос ставит его в тупик. Если бы в тот момент он догадался взглянуть на Лору, он бы увидел, что она подает ему знак, который они изобрели еще в детстве. Но он, к сожалению, опустил голову... Внезапно их глаза встреча­ются. Она тут же наморщивает нос и подмигивает ему. Встре­тив поддержку, Оноре воспрянул духом и с новой силой бросается в бой. Одним махом он опрокидывает все возраже­ния родных.

Лора уверена, что он станет знаменитостью. Он не говорил бы столь пламенно, если бы сомневался в своем предназначе­нии. И потом, она знакома с первыми литературными опытами брата: сатирическими сказками, набросками романов, эссе о Расине, Париже, жителях Водуа...

После реплики, которую Лора не расслышала, все внезапно замолкают. Лора смотрит на брата. Он весь взмок, но, судя по его улыбке, она понимает, что он одержал победу. Однако семья не хочет сдаваться быстро.

—Утро вечера мудренее,— говорит сурово бабушка.— Пошли-ка спать.

Все желают друг другу спокойной ночи, и Лора незаметно сжимает руку своего брата.

Едва коснувшись подушки, Оноре засыпает.

На следующее утро, войдя в гостиную, он видит, что все уже в сборе, чтобы держать семейный совет.

— Садись,— говорит месье Бальзак.— Вот что мы решили.

И Оноре узнает, что ему дают два года на то, чтобы доказать, что у него есть талант.

— Ты будешь получать от нас 1500 франков в год,— сооб­щает мать.

На эту сумму можно лишь едва свести концы с концами. В душе мадам Бальзак рассчитывает, что нищенское существова­ние, которое можно влачить на эту сумму, образумит Оноре и он откажется от своих безумных идей.

Оноре с удивлением спрашивает:

— Разве я буду жить отдельно?

— Да, мы уезжаем из Парижа. Когда отец уйдет в отстав­ку, нам не будет хватать денег, чтобы жить здесь. Мы собираем­ся уехать в провинцию. Тебе придется снимать комнату.

Все эти новости буквально ошарашивают Оноре: его семья уезжает в Вильпаризи, ему выделяют 1500 франков, он будет снимать комнату. Но все это ничто по сравнению с тем, что ему дают два года. Целых два года!.. Этого более, чем достаточно, чтобы добиться известности, стать первым писателем в мире, чтобы прославить семью... И он бросается в объятия своих родителей!

— Но есть одно условие,— говорит мадам Бальзак.— Ни одна живая душа не должна знать, что ты занимаешься рифмоплетством в Париже. Для всех — ты уехал в Альби, к своему кузену. Поэтому ты не должен встречаться ни с кем из наших друзей и появляться в тех местах, где нас знают. Ты будешь регулярно приезжать в Вильпаризи и привозить туда доказательства своего труда...

* * *

Неделю спустя Оноре обосновывается на улице Ледигьер в доме № 9, неподалеку от Арсенала, в мансарде, снятой им за 60 франков в год. В его распоряжении деревянный стол, четыре стула, железная кровать и этажерка для книг. Расставив все по своим местам, Оноре садится на краешек кровати и рассматривает свое жилище.

Стены в пятнах, паркет выщерблен, и если здесь холодно уже в конце сентября, то зимой он просто замерзнет... Через крышу, крытую черепицей, просвечивает небо.

Но, несмотря на это, хорошо, что тебе 20 лет и ты полнос­тью свободен, а твоя голова полна идей и замыслов. Оноре подходит к окошку. Перед ним открывается море крыш, видне­ются вдали блестящий на солнце купол Пантеона, башни Нотр-Дам, колокольни, флюгеры, вокруг которых летают ласточки. Вот тут, у окна, он поставит свой стол, чтобы работать наедине с Парижем... От этой мысли он приходит в восторг: наедине и в то же время вместе с Парижем, этим удивительным и прекрас­ным городом, который даст ему столько сюжетов, сколько он пожелает...

Он выглядывает из окна, чтобы посмотреть на свой дом. В окне третьего этажа он замечает множество цветов и клетку с канарейкой. Оноре видит также молодую белокурую особу, которая, нагнувшись над клеткой, просовывает между прутья­ми листик салата. Он взволнован. У незнакомки белые изящные руки, но как узнать, хороша ли она собой? Оноре, высунувшись по пояс из окна, ждет, когда его соседка появится вновь. Проходит не меньше десяти минут. Отчаявшись, он уже хочет отказаться от своей затеи, как вдруг замечает, что девушка начинает поливать цветы. Он опять высовывается из окна. Но, увы, она исчезает. Минуту спустя хлопает дверь. Должно быть, незнакомка ушла. Оноре возвращается к своим мыслям. Сначала он перечитает всех великих писателей, чтобы выработать свой собственный стиль. Нужно, чтобы они всегда были у него под рукой: сюда он поставит Бомарше, сюда Мольера, сюда Вольтера… Но при звуках песенки, доносящейся с улицы, томик Вольтера падает у него из рук. Оставив книги, Оноре бросается к окну. Она там... Облокотившись на подоконник, она напевает модный романс. Он видит ее плечи, на которые наброшена черная шелковая шаль, а на белокурых волосах зеленую ленту, которой только что не было.

Оноре слушает, как она поет. Какой у нее приятный голосок...

Но как же увидеть ее лицо? В одно мгновение он придумывает тысячу способов: связать веревку из простыней и спуститься к ней, как акробат, или имитировать пение соловья, чтобы заинтриговать ее и заставить поднять головку, или же постучаться к ней в дверь как бы по ошибке... Как же она грациозна! Чтобы лучше разглядеть ее, он хватается за край водосточной трубы, и от его неловкого движения падает кусок штукатурки.

Боже! Оноре с ужасом следит, как летит вниз штукатурка..Сейчас она угодит прямо на белокурую голову... Пылающее от гнева лицо поворачивается в его сторону:

— Дурак! — кричит девушка.

Оноре отпрыгивает от окна, красный от стыда и еще боль­ше огорченный, потому что он успел заметить, что у незнаком­ки прекрасное лицо и самые красивые глаза в мире.

Опять все пропало из-за его неловкости.

С головой погрузившись в работу, он пытается забыть об этом случае. Однако замыслы, столь многочисленные минуту назад, ускользают от него, и лист бумаги остается чистым.

Когда перед тобой лист бумаги, из тысячи сюжетов, кото­рыми полна твоя голова, интересных и соблазнительных, нужно выбрать один.

А Бальзак, полный амбициозных планов, еще не сделал свой выбор. Так... Так... Из чего бы сделать шедевр? Он мучи­тельно раздумывает, десять раз окунает гусиное перо в черниль­ницу и... рисует на белом листе человечков. Так... Святой Людо­вик! Нет... Римляне? Это устарело. Философская проблема? Может быть, но какая?

В итоге вся страница измалевана, и Оноре, скомкав в ярости бумагу, бросает ее в корзинку.

Он берет новый лист и пишет заголовок: «Корсар». Но заглавие это еще не все. Вскоре и второй изрисованный человеч­ками лист летит туда же.

— Так дело не пойдет,— говорит себе Оноре.— Нужно иметь четкий план. Я должен подумать над этим.

Он ходит взад-вперед по комнате. Оказывается, совсем не просто быть гением...

В окно доносится шум из предместья Сент-Антуан. Шесть часов вечера. Мастерские закрываются, улицы заполняются людьми. Оноре представляет себе слесарей и столяров, воз­вращающихся домой после работы и весело переговариваю­щихся друг с другом, домохозяек, идущих за покупками, влюб­ленных, гуляющих по набережным,— всю парижскую жизнь в час, когда солнце движется к закату. Внезапно, не в силах удержаться, он перестает рисовать, надевает сюртук и выходит на улицу.

Недели напролет Оноре разгуливает по Парижу, заходит в парки, на кладбища, в библиотеки, гуляет по предместьям в поисках достойного сюжета: Помпей, Цезарь, Эдип... Но сто, тысячу раз его размышления прерывают уличные сценки, занят­ный разговор двух прохожих, ссоры, драки. Все его интересует и развлекает. Жизнь кипит, а за людьми так интересно наблюдать.

Однако, когда он возвращается в свою мансарду и садится перед чистым листом бумаги, его начинают одолевать угрызе­ния совести.

— Я напрасно теряю время,— говорит он себе.

Разве мог он догадаться, что в поисках «достойного» сюжета о Помпее или Агамемноне он попусту теряет время, а разгуливая по Парижу, наоборот, работает и готовит свои шедевры?

В одно из воскресений его посетил друг семьи, которому одному был известен его адрес. Имя этого оказавшегося «в привилегированном положении» бывшего торговца скобяными товарами было Даблен. Он был завсегдатаем Театр-Франсез. Но для него существовал только один литературный жанр — трагедия, и он честно заявил об этом.

— Трагедия! Конечно же! — с воодушевлением воскликнул Оноре.

И сразу же его богатое воображение нарисовало ему блес­тящее будущее: его пьесы будут играть в Комеди-Франсез, его имя будет напечатано на всех афишах, как имена Казимира Делавиня или Непомюсена Лемерсье. А жители Вильпаризи, приветствуя мадам Бальзак, будут думать: «Вот мать знамени­того драматурга...»

До чего же чудесно писать трагедии! Он примется за работу сразу же! Он торопится выпроводить месье Даблена: «До свида­ния. До скорой встречи!» Едва за ошеломленным гостем закрывается дверь, как он хватает лист бумаги и пишет: «Трагедия. Акт 1. Сцена I...»

Два тома Виллемена валяются на полу. Это история короля Англии Карла I. Вот и сюжет! И сразу же на ум приходит название — «Кромвель».

Оноре сияет от счастья. Все трудности кажутся ему легко преодолимыми. До чего же прекрасна жизнь!.. Милый папаша Даблен, лишь бы он не обиделся...

Вдруг он слышит незатейливый мотив модного романса, который напевает его соседка с третьего этажа. Оноре бросается к окну. Радостное возбуждение придает ему смелости.

— Послушайте, мадемуазель! Прошу меня извинить. На днях я не осмелился сказать вам, как я был сконфужен...

Она улыбается и пожимает плечами.

— Не стоит беспокоиться, месье...

— Надеюсь, вы не пострадали?

— Нет, месье...

— Какая удача! Вы так прекрасны!..

Она краснеет и делает вид, что увлечена пением канарейки.

— Вы не сердитесь?

— Нет.

— Мне бы тоже хотелось иметь цветы. Тогда я мог бы их вам посылать.

Оноре чувствует, как у него под рукой вновь обламывается кусок штукатурки.

— Осторожнее! Осторожнее! — кричит он.

Девушка едва успевает отклониться в сторону. Штукатурка пролетает мимо. Молодые люди прыскают от смеха.

— Знаете,—говорит Оноре,— если мне и дальше придется разговаривать с вами, свесившись с подоконника, я, наверное, разломаю весь дом. Не согласились бы вы прогуляться со мной?

Юноша кажется ей забавным, и она соглашается.

— Куда же мы пойдем? — спрашивает она.

— Куда вам угодно,— отвечает Оноре.

Молодые люди отправляются бродить по Парижу. Оно­ре переполняют чувства. В течение двух часов он без умолку говорит обо всем — о Виллемене, о Расине, о влиянии звезд, о короле Англии Карле I, которого он уже называет «мой Карл», и так далее и тому подобное. В полночь, уставшие, они возвращаются на улицу Ледигьер. Девушка, которая ни слова не поняла из страстной речи Оноре, с ужасом думает, что ей, вероятно, не стоило идти гулять одной с умалишен­ным...

Поднявшись к себе в мансарду, Оноре ложится спать.

— Завтра,— говорит он себе,— я начну трагедию, которая станет настольной книгой простых людей и королей...

Увы! Ему потребуется более двух месяцев, чтобы лишь наметить план пьесы. В разгар зимы, закутав ноги в пальто и накрыв плечи одеялом, он напишет первые реплики своего пресловутого долгожданного «шедевра»...

Дни и ночи напролет Оноре, не имеющий ни на грош поэтического дара и не написавший за всю свою жизнь ни одного стихотворения, старательно корпит над александрий­ским стихом, считая на пальцах слоги. Но воля его тверда, и он проводит за столом по восемь-десять часов, прерываясь лишь для того, чтобы поесть и размять закоченевшие руки и ноги.

Некоторое время назад он открыл для себя способ оставаться бодрым: кофе! Это вызывает в нем улыбку.

— Мой слуга —я сам, а мою подружку зовут Кофеварка,— говорит он сам себе.

Действительно, он совершенно один. У него нет приятелей, связей. Маленькая блондинка с третьего этажа его избегает. Хотя она и перебрасывается с ним парой слов, встречаясь на лестнице, но всегда находит предлог отказаться от новой прогулки. Само собой разумеется, Оноре не осмеливается пригласить ее к себе в мансарду, потому что там так холодно и потому что он даже не может предложить ей пообедать. Поэтому все, что он хотел бы сказать своей подружке или друзьям, он изливает в своих письмах к Лоре.

Этот большой любитель поговорить, лишенный собесед­ника, пишет нескончаемые письма, не подозревая о том, что именно этим письмам, которые при иных обстоятельствах мог­ли бы стать просто разговорами, о которых вскоре забыли бы, он отчасти обязан своей славой... В ответ он получает от Лоры длинные послания, полные нежности, юмора и семейных ново­стей.

Из них он узнает, что в Вильпаризи устраивают веселые вечеринки, на которых в числе приглашенных бывают очарова­тельные соседи семьи Бальзак — де Берни, что молодой ин­женер месье Сюрвиль ухаживает за двумя сестрами Оноре, но, кажется, начинает отдавать предпочтение старшей, а также тысячу забавных историй о месье Бальзаке, который, чтобы продлить свою жизнь, решил жить, как китайцы. Ах! Если бы он умел плести циновки!..

Но не во всех письмах рассказывается только о приятных вещах.

Однажды Лора написала о жалобах матери. Один из друзей якобы встретил Оноре в Париже... Сестра советует Оноре быть осторожнее в будущем... Осторожнее! И это говорят ему, кото­рый не посещает кафе, старается не гулять по бульварам, а в театре слушает мадемуазель Мофе из глубины ложи, лишь бы его не узнали!.. Оноре в ярости. «Скажите этому господину, что он ошибся и что он не мог видеть меня», — пишет он сестре и гордо добавляет: «Между тем мне очень бы хотелось не быть похожим ни на кого!»

* * *

Проходит зима, а Оноре пишет, вычеркивает, вносит бесконечные правки. В январе 1820 года он должен тянуть жребий. К счастью, счастливый номер позволил ему избежать тягот армейской жизни.

Оноре приступил к последнему акту своей трагедии. За ночь он писал приблизительно по десять стихов. И, наконец, прекрасным апрельским утром, какие бывают только в Париже, светлым, полным песен и легких облаков, утром, которое буквально искрится от смеха, он написал своей сестре: «Я закончил «Кромвеля». Два дня спустя он получил ответ: «Приезжай, мы все ждем тебя».

Не переменив даже одежды, Оноре, сунув под мышку свою драгоценную рукопись, сел в дилижанс, едущий до Мо.

Как его примут? Он немного встревожен, и десять лье, отделяющие Париж от Вильпаризи, показались ему необычайно длинными...

Но когда он выходит из дилижанса, его встречают мадам и месье Бальзак вместе с Лорой. Его обнимают, целуют, рассмат­ривают.

— Какой же ты худой, бедный мой мальчик,— испуганно говорит мать.— Тебе следует хорошенько отдохнуть. Лора испечет тебе печенье, а Лоране — слоеный пирог.

Оноре взволнован. После восьми месяцев одиночества ма­лейшая ласка вызывает у него слезы на глазах.

Дома его ждут бабушка Салламбер, маленький Анри, Ло­ране, которой уже исполнилось 17 лет и которая превратилась в прелестную девушку, и очень симпатичный человек, которого Оноре видит впервые. Молодого человека представляют: это месье Сюрвиль, жених Лоры.

Какая здесь теплая и доброжелательная атмосфера! Оноре не терпится прочитать свою трагедию...

После завтрака все семейство располагается в гостиной.

— Мы тебя слушаем, великий писатель,— добродушно го­ворит месье Бальзак.

Оноре оглядывает своих слушателей. Аудитория настроена весьма благожелательно. Лора подмигивает ему, а мадам Баль­зак уже чувствует гордость за сына.

Он делает глубокий вдох и начинает читать со всей страст­ностью, на которую только способен...

Однако, вопреки его ожиданиям, конец первого акта был встречен без энтузиазма.

Трагедия совершенно не захватывает слушателей. После второго акта все начинают с удрученным видом переглядывать­ся. Оноре охватывает страх. Ему тоже стихи начинают казаться плохими, а реплики смешными...

— Продолжай,—говорит месье Бальзак.

У бедного юноши на лбу выступает пот, а в горле пересы­хает. Он запинается, пропускает целые тирады, лишь бы поско­рее закончить.

Закончив читать третий акт, он захлопывает тетрадь.

— Есть еще два акта,—старается говорить он как можно более естественным тоном,— впрочем, все это лишь первые наброски...

И печально, бесконечно печально он смотрит на мать, отца, сестру. Смотрит так, будто повинен в чем-то дурном, хотя неудачной была всего лишь проба его пера... Месье Сюрвиль первым нарушает гнетущее молчание в гостиной. Он очень старается не обидеть незадачливого автора.

— Возможно, нужно несколько переделать первый акт,— говорит он.

— Да,—добавляет месье Бальзак,— и еще несколько рифм...

— Вероятно, мы не очень хорошие судьи,— говорит мадам Бальзак, которой очень жалко сына.— Кроме того, трагедии, ты же знаешь, всегда навевали на меня скуку...

У Оноре тяжело на сердце. Он не знает, что для него больнее — великодушие родных или непоправимый провал, за 25 минут уничтоживший труд восьми месяцев...

— Предлагаю прогуляться,—говорит месье Бальзак, вста­вая,— на улице так хорошо.

Вид у всех деланно веселый. Оноре вышагивает рядом с молчаливой Лорой по нешироким дорожкам весеннего провин­циального городка, на обочинах которых уже начинают распус­каться подснежники.

— Трагедии — это не моя стихия,— мысленно говорит он себе.— У меня совершенно иная дорога...

Но какая? Этого он пока не знает...

Несмотря на очень плохое впечатление, произведенное чте­нием «Кромвеля», мадам Бальзак переписала трагедию и пока­зала ее разным сведущим людям: драматургу, актеру и, нако­нец, месье Андрие из Коллеж де Франс. Ответ последнего был категоричен:

— Пусть этот молодой человек занимается в жизни чем угодно, но только не литературой!..

После провала «Кромвеля» Оноре возвратился в свою мансарду на улице Ледигьер. Был май 1820 года, и Париж, казалось, был опьянен весною. По бульвару Ган прогуливались молодые щеголи в светло-зеленых или голубых панталонах со штрипками и серых сюртуках. Завидев красотку, они приветст­вовали ее словами: «Какой прекрасный день, мадемуазель». При этом они одновременно снимали шляпы, что приводило в смущение и заставляло краснеть девушку. В Тюильри торговцы вафельными трубочками и пирожными продавали свой вос­хитительный товар, нараспев зазывая гуляющих: «Вот трубоч­ки!.. Мадам! Покупайте трубочки!..». И повсюду, подобно сол­нечным зайчикам, порхали молодые девушки, одетые в светлые платья. Они гуляли группками, взявшись за руки. Некоторые из них так радовались жизни, что делились своей жизнерадостнос­тью с молодыми служащими, клерками, адвокатами, нотари­усами...Нечаянно сказанная шутка в Пале-Рояле, подобно искре, вызывала в Шайо в Пасси, громовые раскаты смеха и веселила весь квартал. По вечерам звучали скрипки, и молодые парочки танцевали под цветущей сиренью рядом с ресторанчиками...

Весь Париж напоминал великолепный финал оперетты разноцветными костюмами, хорошенькими поющими девушками и юношами, всегда готовыми пройтись в польке. Среди этого водоворота Оноре считал, что причиной провала его трагедии было, конечно же, одиночество. Он решил незамедлительно восстановить отношения с Сотле, своим старым приятелем по коллежу. У последнего были связи в нескольких небольших газетах, и благодаря ему Оноре стал вхож в редакции, типогра­фии на улице Круассан и в немного затасканные круги литера­турной богемы. Он часто бывал в кафе на левом берегу Сены, где молодые поэты, потягивая пиво, обсуждали стихи господи­на де Ламартина; его можно было встретить на собраниях литературных обществ, где исступленно спорили о революцион­ной поэзии. Все это было для Оноре ново. Он слушал, наблю­дал, открывал мир. И быстро понял, что опоздал со своей трагедией по крайней мере лет на 50, что те авторы, которым он отдавал предпочтение и которым старался подражать, жили в XVIII веке и что ему совсем не известны литературные тенденции его времени.

«Так вот почему я провалился,— думал он.— В 1820 году у меня были идеи, амбиции и приемы дореволюционного писа­теля».

* * *

В одном живописном кафе, расположенном на улице Круассан, где всегда было полно журналистов, газетчиков, поэтов и девиц легкого поведения, Оноре познакомился с писателем едва ли старше его самого, которого звали Ле Пуатевэн д'Эгревиль и который уже опубликовал большой роман, чем немало гордился.

— Я только что получил новый заказ от моего издателя,— как-то обронил он небрежно.

Оноре был восхищен этим необыкновенным юношей, кото­рый зарабатывал себе на жизнь пером, которого издавали, читали, любили женщины... И Оноре, не раздумывая, пригласил его пообедать, забыв, что у самого в кармане всего несколько су.

К счастью, он вспомнил об этом, когда подали закуски. Съев салат из помидоров, он сложил салфетку, позвал офици­антку и расплатился, сделав при этом вид, что ничего не произо­шло...

— Остальное в следующий раз,— весело говорит его новый приятель, выходя из-за стола.

Ничуть не смутившись, Оноре берет его под руку и увлека­ет на улицу. Шагая по улице Монмартр, он посвящает молодо­го писателя в свои грандиозные планы.

— Что вы написали?

— Трагедию «Кромвель» в пяти актах.

Спутник Оноре пожимает плечами.

— На трагедии сейчас нет спроса. Издатели требуют рома­ны. Видите ли, сейчас в моде Вальтер Скотт!..

Засмеявшись, он добавляет:

— Кроме того, нужно иметь воображение. Оно у вас есть?

Оноре задет за живое:

— Дайте мне название и я напишу вам роман за одну ночь.

Ле Пуатевэна очень забавлял этот дебютант-хвастунишка, не сумевший даже оплатить полный обед.

— Согласен. «Наследница Бирага»,— бросает он наугад.

— Встречаемся завтра в шесть часов вечера,— отвечает Оноре.—Я сейчас же примусь за работу.

И, быстро перебирая своими короткими ногами, он исчезает в толпе.

На следующий вечер Ле Пуатевэн ожидает Оноре в кафе на улице Круассан в компании нескольких приятелей. Уже были заключены пари.

— Держу пари, что он заснул на первой же странице,— говорит один журналист, известный насмешник.

— Или когда перечитывал ее,— добавляет другой.

— Вот посмотрите, он нам скажет, что у него украли рукопись,— заявляет Ле Пуатевэн.

Ровно в шесть часов дверь открывается и на пороге появля­ется Оноре. Черты его лица заострились, он бледен, борода всклокочена, но глаза победно поблескивают. А как он улыбает­ся, когда кладет рукопись в 250 страниц на стол ошеломленного Ле Пуатевэна.

— Вот,—говорит Оноре, приняв гордый вид.

Потом с обескураживающим простодушием добавляет:

— Я написал лишь первый том, но рассчитываю сделать роман в четырех томах.

Не откладывая дела в долгий ящик, друзья принимаются за чтение романа. Персонажи романа — их около 50 — убивают друг друга из-за нелепых причин. В романе есть призраки, говорящие скелеты, стремительные погони, убийства, наименее злодейские из которых не уступают настоящей бойне, ужасаю­щие раскаты грома. Постоянно сражающиеся герои романа пронзают друг друга шпагами, травят ядом, пытают, затем совершенно неожиданно воскресают под готическими сводами часовен, и все начинается сначала...

Конечно, это был не шедевр, но воображение автора столь богато, что все приходят в изумление.

— Это именно то, чего требуют издатели,— говорит Ле Пуатевэн, пожав Оноре руку.— Если хотите, будем работать вместе. Для начала сделаем «Наследницу Бирага» в четырех томах. Тема весьма плодотворная... 100-тысячный тираж нам обеспечен! Колоссальное дело!

Оноре торжествует. Он заказывает вина. Все чокаются.

— За «Наследницу Бирага»,—говорит Оноре, вставая.— За добрую и храбрую героиню романа и за ее племянников! Ведь я, месье, один из них!..

Тут Оноре начинает рассказывать совершенно неправдопо­добную историю: Алоиза де Бираг — его двоюродная бабушка. Родственники держат ее в подземелье, потому что боятся ослеп­нуть от ее необыкновенно белокурых волос.

— А знаете, что сказал шевалье Альдемар, мой предок? — спрашивает Оноре.

— Нет,— кричат все посетители кафе.

— Она выйдет из подземелья, когда придумают очки с дымчатыми стеклами! Не раньше!

Все смеются, но Оноре продолжает:

— Но однажды вечером, когда была страшная гроза, ее похитил пират и увез на своем корабле в Атлантический океан. Когда корабль отошел далеко от берега, он снял фальшивые усы и бакенбарды и сказал ей:

— Я — твоя мать!...

Но в трюме корабля спряталось несколько предателей. Безлунной ночью они вышли на палубу и связали бедных женщин. «Ха-ха-ха,— смеялись эти негодяи,— у вас будет пре­достаточно любовников, мадам». В этот момент в корабль ударила молния, поразив всех предателей, кроме одного, кото­рый сам отрубил себе голову абордажным топориком!

В конце каждой фразы Ле Пуатевэн с его друзьями издают радостные крики. Воодушевленный Оноре дополняет свой рас­сказ мимикой и жестами. Он бегает по залу, вскакивает на стулья.

— Теперь, друзья мои, слушайте меня внимательно! Мол­ния расплавила медальон Алоизы, и на колени девушки упала пластинка из слоновой кости. На ней была написана фраза по-латыни. Но моя двоюродная бабушка не знала этого мерт­вого языка. Что делать? К счастью, на горизонте показался парус. Алоиза стала подавать сигналы, на судне заметили их, и оно подошло вплотную к пиратскому кораблю. У руля стоял кардинал, который захотел выйти в открытое море и там углубиться в чтение Библии. Он прочитал написанную по-латыни фразу, и моя двоюродная бабушка лишилась чувств! Она оказалась родной дочерью кардинала!!!

Такой необычный финал был встречен взрывом аплодис­ментов. Владелец кафе предложил всем присутствующим бес­платное угощение.

— Да здравствует Алоиза! Да здравствует Оноре! Да здравствует кардинал! Да здравствуют пираты! - кричали молодые люди, которых чрезвычайно развеселил импровизиро­ванный рассказ.

В самый разгар веселья в кафе вбегает запыхавшийся чело­век.

— Друзья мои, Наполеон умер,— говорит он.

Все встают. Из-за падающих стульев поднимается невооб­разимый шум. Лица присутствующих бледнеют, глаза наполня­ются слезами.

— Умер Император? Умер Наполеон? Где? Когда?

— Это невозможно,— говорит Оноре.

— Об этом объявлено официально. Он умер 5 мая на острове Святой Елены.

Как и все молодые люди того времени, Оноре мечтал о том, что, может быть, однажды император вернется...

Он думал, что Наполеону удастся бежать и что вновь наступит прекрасное время, о котором ему рассказывали роди­тели.

— Я хотел бы закончить пером то, что он начал шпагой,— говорит Оноре.

Но никто его не слушает. Ле Пуатевэн и его друзья забра­сывают вопросами человека, сообщившего им о смерти Напо­леона, но он ничего не может добавить к удручающему извес­тию.

Маленькими группками журналисты покидают кафе в скорбном молчании. На углу улицы Ришелье Оноре жмет руку Ле Пуатевэну.

— Подумайте о том, о чем я вас просил,— напоминает последний.

— Разумеется,— отвечает Оноре.

Пешком он отправляется по набережным к Арсеналу. По дороге он несколько раз останавливается, чтобы полюбоваться собором Парижской богоматери, выглядящим волшебно в лу­чах заходящего солнца. В этот вечер оно, как нарочно, скрылось за Триумфальной аркой, сооружение которой было закончено архитекторами Реставрации.

На следующий день Оноре засел за работу, и перо его едва успевало записывать то, что диктовало ему его воображение.

Увы! Как-то утром консьержка принесла письмо, прочитав которое Оноре был потрясен: мадам Бальзак сообщала ему, что два года истекли и что он должен возвратиться в Вильпаризи первым же дилижансом.

В Вильпаризи Оноре занял комнату Лоры, которая вышла замуж и жила теперь в Байе. За столом, где сестра так часто писала ему письма, он продолжил историю Алоизы. Нужно было написать еще два тома. Но здесь ему работалось не так спокойно, как на улице Ледигьер. Его родители ссорились, маленький братишка барабанил по кастрюлям, бабушка храпе­ла, а Лоранс играла на пианино.

Кроме того, Вильпаризи, расположенный по дороге в Мец, был последней почтовой станцией перед Парижем. День и ночь здесь останавливалось множество дилижансов, чтобы сменить лошадей. Как можно сосредоточиться, когда за окном кричат ямщики, хлопают двери, лошади цокают копытами по мосто­вой, переругиваются кучера? А когда нет дилижансов, то по вымощенной крупными булыжниками дороге стучат колеса частных повозок, дорожных карет, экипажей...

Тем не менее рукопись «Наследницы Бирага» становится все толще. Оноре заканчивает уже третий том. И однажды вечером все семейство собирается в гостиной послушать пос­ледние страницы романа.

— Неплохо, - говорит мадам Бальзак.— Но уж слишком неистово.

Какая разница для Оноре? Благодаря романам, которые он подпишет псевдонимом лорд Р'Ун [R'Нооnе анаграмма Ноnоrе (прим. перев.)} ему удастся избавиться от семейной опеки и от должности конторского служащего, которую подыскал ему один из друзей отца.

Чтобы он стал конторским служащим? Да никогда в жизни!.. «Я стал бы канцелярской крысой, машиной, манеж­ной лошадью, которая делает свои 30-40 кругов, ест, пьет, спит в заранее установленное время. Я стал бы, как все. И меня призывают уподобиться мельничному жернову! И это механическое кружение называют жизнью! Если бы хоть кто-нибудь скрашивал мое холодное существование... Я еще даже не видел цветов жизни, а ведь я в том возрасте, когда они распускаются. К чему мне богатство и наслаждения, когда мне будет 60 лет? Старик — это человек, который уже отобедал и теперь смотрит, как едят другие. Моя же тарелка пуста, на ней нет позолоты, скатерть некрасива, а блюда безвкусны. Я голоден, но нет ничего, что могло бы утолить мой голод. Что же мне нужно? Пение птиц, потому что у меня лишь две страсти: любовь и слава. Ни одна из них не удовлетворена и не будет удовлетворена никогда», писал Оноре сестре.

Славы придется ждать еще несколько лет, а любовь уже близка...

* * *

В одно из воскресений мадам Бальзак и Лоранc испекли печенье и приготовили смородиновый сироп. В саду под липой прислуга поставила столы и кресла. Ждут гостей — месье и мадам де Берни с двумя дочерьми. Они живут неподалеку, на другом конце деревни.

— Девушки очаровательны! — говорит мадам Бальзак Оноре.

Он сразу понял, куда клонит мать, и у него испортилось настроение. Оставив семейство, готовящееся к встрече гостей, Оноре ушел в гостиную и спрятался за шторами. Никто его здесь не увидит, и он сможет от души посмеяться над этими аристократами, которые наверняка смешны.

А вот и месье де Берни, немощный старик, опирающийся на трость.

— Какая прекрасная погода! — говорит месье Бальзак, встречая гостя.

— Вероятно, вы поздоровались со мной?- спрашивает ме­сье Берни, прикладывая ладонь к уху.

— Нет, я говорю о погоде!..

— У вас болят зубы? Какое несчастье, бедный мой друг,— отвечает месье де Берни.

В своем убежище Оноре корчится от смеха.

А вот и барышни де Берни. Обе одеты в белые платья. Девушки бледны и держатся очень чопорно.

— Две жерди! — сразу же выпаливает Оноре.

Вдруг мысли его начинают путаться. Он зачарован третьим белым платьем, появившемся в аллее. Какова собой третья мадемуазель де Берни, о которой ему ничего не сказали? Из-за шелковых штор он видит небесно-голубые глаза, мечтательную улыбку, очаровательный носик, черные волосы, стянутые алой лентой, и мраморные плечи, выступающие из низко деколь­тированного платья.

Эта женщина пленительна... И вот, ему уже хочется, в свою очередь, пленить ее...

Взволнованный, он выходит из своего убежища и появляет­ся в саду.

— У вас две взрослые дочери,— говорит мадам Бальзак, обращаясь к незнакомке,— а у меня взрослый сын. Разрешите представить вам Оноре. Вы с ним не знакомы, поскольку он долгое время жил в Альби.

Оноре неловко кланяется, бормочет несколько слов, краснеет... Как? Значит эта дама мать девушек? Никогда он не видел женщины прекраснее, очаровательнее, утонченнее... Он не сводит с нее глаз. Она замечает это, улыбается ему и — о боже! — заговаривает с ним. Что она сказала? Оноре следил за тем, как двигаются самые красивые губы в мире и даже и не старался уловить слова... Наобум он кивает головой. «Да-да, конечно»,— говорит он мадам де Берни. Вид у него при этом глуповатый. Ах, если бы он мог вернуться в свое убежище и любоваться ей оттуда сколько душе угодно...

Мадам де Берни вновь обращается к нему:

— Альби очень милый город, не правда ли?

На сей раз Оноре уловил смысл сказанного, но вновь растерялся, поскольку ни разу в жизни не был в Альби.

— Очень милый,— отвечает он, помедлив,— но я не очень хорошо познакомился с ним, потому что много работал.

— И чем же вы занимались?

Оноре смотрит ей в глаза и отвечает с детской гордостью;

-— Я писал трагедию!

При этих словах все члены семьи Бальзак меняются в лице, за исключением Лоранc, которую сильно смешит происходя­щее.

— А я и не знала, что вы занимаетесь поэзией! — восклица­ет мадам де Берни.

Мадам Бальзак чувствует себя очень неловко. Ей хотелось бы перевести разговор на другую тему. Она делает Оноре знаки, но он не замечает их и продолжает говорить:

— Сейчас я пишу романы. Знаете, очень увлекательно вды­хать жизнь в персонажи. К несчастью, издатели требуют неве­роятных приключений, а этот литературный жанр смешон. Я знаю, чего стою, и мне больно жертвовать своими лучшими замыслами ради подобной ерунды!

Мадам де Берни смотрит на него с интересом. Как такой умный и чувствительный мальчик мог родиться в семье Баль­зак, где отец чудак, а мать маньячка? Правда, сестры Оноре очаровательны.

Горячность юноши нравится мадам де Берни. Она задает ему вопросы, внимательно слушает его, высказывает одобре­ние, и Оноре, обретший самообладание, рассказывает анекдо­ты, цитирует Бомарше, Руссо, Мольера, описывает своих дру­зей с улицы Круассан и, чтобы понравиться этой элегантной надушенной даме, сочиняет на ходу немыслимые истории, рас­сказывая их с неотразимым воодушевлением.

— Я думаю, что моя жена и ваш сын найдут общий язык,— говорит месье де Берни мадам Бальзак.— Они, конечно, говорят о Марии-Антуанетте. Она обожает рассказывать о своей крестной.

Мадам де Берни действительно была крестницей Марии-Антуанетты. Совсем юной девушкой она была принята при дворе, где ее отец был арфистом у королевы. В аллеях Трианона ей часто доводилось играть с королевскими детьми под при­смотром мадам Элизабет, сестры короля.

В 1793 году ее мать участвовала в заговоре с целью спасти королеву из Тампля. Ее арестовали, и бедной женщи­не пришлось бы взойти на эшафот, если бы термидориан­цы — их победа пришлась весьма кстати — не выпустили ее из тюрьмы.

А сама мадам де Берни, которой в ту пору было 17 лет, обязана свободой своей шестимесячной дочери Эмилии, смяг­чившей сердца революционеров.

Оноре ничего этого не знал. Поэтому он был чрезвычайно удивлен, когда мадам де Берни сказала мадам Бальзак:

— Этот смородиновый сироп такой же вкусный, как и тот, что я пила в Трианоне, когда была девочкой... Нам его готовила сама королева.

Так эта несравненная женщина знала Версальский двор и все его великолепие! Она знала королеву, короля, играла с наследником престола...

Оноре, которым вновь овладело сильное смущение, смотрел на мадам де Берни с восторгом, обожанием, уже с любовью...

Теперь она рассказывала о своем восхитительном детстве, и каждый ее жест, каждое слово приводили Оноре в восторг. Вдруг шарф, покрывавший плечи мадам де Берни, слегка со­скользнул, и взору Оноре открылась нежная матовая кожа, напоминающая перламутр. Сердце Оноре бешено забилось. Боже мой, как же прекрасны эти обнаженные плечи!.. И у него внезапно возникло желание прижаться к ним губами!

Мадам де Берни обернулась, встретилась взглядом с юно­шей и немного покраснела.

— Расскажите мне еще о вашей работе,— попросила она Оноре.— Меня она заинтересовала!

Мне потребовалось бы несколько часов,— ответил он.— Это было бы слишком долго.

— В таком случае приходите повидать меня...

Вечером, когда все легли спать, Оноре не спалось. Он ворочался в постели, но никак не мог заснуть. Он был как в лихорадке. Ночь казалась ему душной и нескончаемой. Десять раз он подходил к окну в надежде увидеть первые лучи солнца. Слова распирали грудь. Он зажег свечу, сел за стол и начал писать, потом остановился, разорвал лист и, скомкав, выбросил его в корзину. Алоиза де Бираг наводила на него скуку... Подперев рукой щеку, он весь отдался во власть мечтаний, слушая, как стрекочут в саду сверчки. Ему было не по себе.

— Должно быть, я переел печенья,— подумал он.

Откуда ему было знать, что он влюбился, ведь у него не было никакого опыта!

С ним это случилось впервые в жизни!..

На утро Оноре отправился к мадам де Берни. Она встрети­ла его ласково, правда, была несколько удивлена тем, что визит последовал так скоро.

— Вы очень заинтересовали меня вчера.

Оноре тут же перешел в наступление. Глядя ей прямо в глаза, он сказал:

— Я еще ни с кем не говорил так, мадам!

Ему захотелось добавить: «Клянусь вам!», так ему было необходимо давать ей клятвы, показать, что банальная беседа между ними отныне невозможна и что в любом, казалось бы, ничего не значащем слове он отдает ей себя целиком.

Как он ее любит и как ему хотелось бы сказать ей об этом!..

Дверь гостиной открывается. Появляется месье де Берни.

— О! Кого я вижу! Здравствуйте, дружок. Огорчен, что не могу поболтать с вами, я должен уходить...

На мгновение Оноре охватывает гнев, но он тут же успока­ивается.

— Я приду еще,— лицемерно говорит он.

Месье де Берни обращается к жене:

— Лора, дорогая, а где дети?

Оноре не услышал ответа. Ее имя, родное ему с детства, но прозвучавшее сейчас совсем по-иному, поразило его! Лора! Ее зовут Лора! Так же, как его сестру, которой ему так не хватает... Это предзнаменование, не правда ли? Ну, конечно же, это судьба! Оноре было суждено полюбить Лору де Берни, и он будет любим!

— Вы мне принесли ваш роман?

— Вот он,— говорит Оноре, протягивая рукопись. Послед­ние страницы были написаны сегодня утром. Это история очень чистой любви одного юноши к умной и красивой женщине. Представьте себе восхитительную брюнетку с голубыми, как небо, глазами, в которых, кажется, отражается весь мир, с улыбкой...

Оноре страстно рисует портрет — несколько идеализиро­ванный любовью — мадам де Берни.

Мадам де Берни испытывает к этому восторженному юно­ше материнскую нежность. Но не только... Он интересует ее и как женщину...

Она думает об Адриене, своем сыне, которого она потеряла в 1814 году. «Ему было бы сейчас столько же лет!..»

А Оноре думает о мадам де Варен, друге Жан-Жака Руссо. «У нее должна была быть такая же грациозность, такое же полное неги очарование!..»

Какое-то время они смотрят друг на друга молча. Он любуется будущей любовницей, она — как бы вновь увидела сына.

Под любыми предлогами Оноре наносит визиты мадам де Берни. Он берет у нее книги, затем возвращает их. Он нарочно забывает у нее перчатки, шляпу, рукописи. Если ему не удается придумать ничего иного, он отправляется спросить у нее, не забыл ли он чего-нибудь случайно накануне.

Она тронута такой наивностью, но решает держать Оноре на некотором расстоянии. Она встречает его ласково, но в то же время сдержанно. Кроме того, она всегда старается сделать так, чтобы при их встречах присутствовали дети. Это весьма дейст­венный способ не допустить того, чтобы разговор принял опас­ный оборот. Ей хотелось дать понять этому влюбленному юноше, что он должен довольствоваться тем, что его любят, как сына, и что она была бы рада, если бы он заинтересовался одной из ее дочерей. Например, Эммануэллой, которой скоро должно исполниться 16 лет. Но Оноре не обращал никакого внимания на бесцветных девушек, которых мать затмевала своей красотой.

Вскоре Оноре стало мало ежедневных послеобеденных ви­зитов к де Берни. Узнав, что месье де Берни любит играть в трик-трак, он мужественно разделил его страсть к этой стари­ковской игре и стал его постоянным партнером. Благодаря этой уловке, он мог оставаться подле своей возлюбленной порой до полуночи, пожирая ее глазами и проигрывая из-за невниматель­ности все партии...

Поскольку Оноре проводил утренние, послеобеденные и вечерние часы у мадам де Берни, дома его видели крайне редко. Сестра улыбалась и пожимала плечами, бабушка считала, что он сошел с ума, а отец подмигивал ему. Мать же испытывала ревность. И как она ни пыталась скрывать это чувство, оно прорывалось в словах.

— Ты не написал сегодня ни одной строчки, — язвительно говорила она сыну. — Ты опять провел весь день у этой дамы?

— Я даю уроки ее сыну Арману,— возражал Оноре.

Он не лжет. Он использует даже этот предлог, лишь бы иметь возможность видеть мадам де Берни... Но мадам Баль­зак продолжает возмущаться:

— Ты больше ничего не делаешь! А этот роман, что ты нам читал, ты его закончил? Нет! А тебе надо написать по крайней мере 300 страниц! А ты теряешь время, играя в трик­трак...

— Я сейчас им займусь, — отвечал Оноре и шел в свою комнату писать любовные стихи для своей Дилекты.

* * *

Все лето Оноре писал мало, несмотря на то, что Ле Пуатевэн каждую неделю приезжал в Вильпаризи, чтобы посмот­реть, как продвигается «Наследница Бирага». Оноре испытывал сердечные муки. Иногда, утрачивая власть над собой, он покры­вал стены своей комнаты инициалами возлюбленной (впослед­ствии пришлось немало потрудиться, пока удалось стереть их).

Осенью мадам де Берни предупредила Оноре, что она возвращается в Париж и собирается провести там всю зиму.

На этот раз они случайно оказались одни. Оноре, обезумев от отчаяния, схватил молодую женщину за руки, бросился перед ней на колени и разразился рыданием.

— Не уезжайте! — умолял он.— Не уезжайте. Я вас люблю!

Мадам де Берни попятилась. Уже много недель она бо­ялась этого момента. Страсть Оноре внушала ей страх. Вместо смущенного и краснеющего юноши, с которым она познакоми­лась в июне, перед ней был сгорающий от любви и желания молодой человек...

Как она спешила возвратиться в Париж!.. Как она дрожала при мысли о том, что ее дочери могут догадаться о чувствах Оноре! И как тем не менее ей было грустно расставаться с этим 22-летним мальчиком, который вызывал в ней и смех, и волнение. А главное, как же она боялась оказаться слабой!..

— Я должна уехать,— сказала она.

— Разрешите мне писать вам...

— Какие у меня причины отказывать вам в этом. Работайте хорошенько и пишите мне обо всем, что делаете...

Он хотел покрыть поцелуями ее руки. Она отстранила его. Подойдя к двери, она сказала ему почти суровым тоном:

— Возвращайтесь домой, Оноре. Я вынуждена отныне за­претить вам посещать меня. Вы легко догадаетесь, что застав­ляет меня так поступить. И, пожалуйста, не делайте такой мрачный вид. Я не хочу, чтобы вас видели выходящим от меня с таким видом. И так уже слишком много судачат об этой авантюре.

— О какой авантюре! — восклицает Оноре.

— О невозможной авантюре! Прощайте!

Она захлопывает дверь, и Оноре идет домой. Он не идет обычной дорогой, а делает большой крюк, пробираясь домой тропинками, где его никто не может встретить и где он может дать волю слезам.

В небольшой деревне, уснувшей под светом звезд, ночную тишину которой нарушают время от времени проезжающие дилижансы, лишь в одном окне горит свет порой до утра. Оноре пишет. Четвертый том «Наследницы Бирага»? Нет. Другой роман? Ничуть не бывало. Он пишет письма, нескончаемые письма мадам де Берни.

«Вы несчастливы. Я это знаю. Но в вашей душе заключены неведомые вам сокровища, которые еще могут сделать вашу жизнь прекрасной...»

Возможно, со стороны Оноре было бы слишком невежливо напомнить мадам де Берни этим злосчастным «еще», что ей уже не 20 лет. Но Оноре сжигала страсть. Кроме того, он никогда не отличался деликатностью.

«Когда я впервые увидел вас, — писал он своей возлюблен­ной,— вас окружал ореол, который окружает всех, у кого на сердце лежит печаль. Я же заранее люблю всех, кто страдает. Поэтому ваша меланхолия и ваши печали очаровали меня, а с тех пор, как я узнал, как прекрасна ваша душа, все мои мысли были невольно связаны с воспоминанием о вас...»

Оноре переписывал эти письма по десять-двадцать раз, исправлял черновики, стремясь с помощью высокопарных слов достичь возвышенного стиля, который ослепил бы мадам де Берни, покорил ее и, наконец, бросил бы ее, трепещущую от любви,— а он был уверен, что так оно и случится,— к его ногам...

«Я никогда не перестану думать о вас с восхищением. Знайте, мадам, что вдали от вас есть существо, чья душа, преодолевая все преграды, с упоением летит навстречу вам... Существо, для которого вы более, чем друг, более, чем сестра, почти как мать и даже более этого. Вы для меня невидимое божество, к которому устремлены все его помыслы и дела...»

Увы! Ответы были разочаровывающими. Мадам де Берни смешило такое количество преувеличенных комплиментов, и она подтрунивала над восторженным юношей. Некоторое вре­мя спустя он писал ей: «Не правда ли, вы играете со мной злую шутку? А ваше письмо, разве не является оно горьким плодом серьезной ошибки? Какое удовольствие благородная душа мо­жет находить в насмешках над несчастным? Разве женское коварство не порок для женщины, которую я считал не похожей на других?.. Боже мой, если бы я был женщиной, мне было 45 лет и я был бы все еще хорош собой, я бы себя вел совсем не так, как вы. Мне трудно понять, почему женщина, которой в начале осени выпали прекрасные летние дни и которая трезво смотрит на мир, отказывается подобрать яблоко, которое об­ронили Адам и Ева...».

Бедняга, в своем высокопарном отчаянии он допускает одну оплошность за другой... И мадам де Берни воспользова­лась его незавуалированным намеком на ее возраст, чтобы указать ему на нелепость его притязаний. Она напомнила Оно­ре, что на 23 года старше его, что у нее семеро детей и одна внучка. Но его совершенно не смущало, что мадам де Берни уже бабушка; напротив, он ответил, что, узнав об этом, стал желать ее еще сильнее!..

«Как только я вас увидел, все чувства всколыхнулись во мне. Я увидел в вас совершенство. Все остальное не имеет значения. Я вижу в вас свой идеал и ничего больше. Мое чувство к вам со временем стало иным, то есть восхищение переросло во всепоглощающую страсть. Поэтому ваши 45 лет не существуют для меня, а если я их иногда и замечаю, то смотрю на них, как на доказательство силы моей страсти, потому что, с вашей точки зрения, они должны были бы рассе­ять очарование... Итак, ваш возраст, который должен был бы сделать вас смешной в моих глазах, если бы я вас не любил, напротив, придаст нашим отношениям пикантность».

Что должна была думать умная и утонченная мадам де Берни об этом неотесанном и необычайно многословном влюб­ленном, который пытается покорить ее, доказывая — не боль­ше, не меньше,— что в глазах любого человека, не ослеплен­ного, как он, любовью, он выглядит смешно и что в связи, о которой он так долго мечтает, его больше всего привлекает ее «оригинальность» и «своеобразие»?

Неучтивость Оноре в итоге выводит мадам де Берни из себя, и она в лаконичной записке просит его оставить ее в покое. Оноре тут же дает волю своему красноречию. Он пишет ей письмо, полное горечи:

«Мне кажется, я понял вас. Вы ставите мне ультиматум. Прощайте. Я в отчаянии, но предпочитаю страдания изгнаннника танталовым мукам. Вам, бесчувственной, я думаю, все равно, что со мной будет. Можете думать, что я вас никогда не любил! Прощайте!..»

Страдание вызвало в нем рвение к работе. За несколько дней он заканчивает «Наследницу Бирага» и везет рукопись в Париж к издателю Ле Пуатевэна. Тот соглашается ее напечатать. До чего же хорошо гулять по набережным Сены, услышав такую хорошую новость.

После долгих колебаний он, наконец, решается пойти повидать мадам де Берни. Увидев ее, он оставляет высокопарный тон своих писем.

— Я скучал по вас, мадам,— говорит он ей.

— Я тоже...

Чтобы нарушить неловкое молчание, он сообщает мадам де Берни, что вскоре появится его книга.

— Я очень рада за вас, - говорит мадам де Берни. — Однаж­ды вы станете великим, я в этом уверена!..

При этих словах от недавнего отчаяния Оноре не осталось и следа. Он становится раскованным, рассказывает о пред­ложенном ему контракте (к весне написать три романа), о предстоящем замужестве Лоранс...

Оноре и мадам де Берни ведут спокойную, почти дружес­кую беседу. Мадам де Берни ничто не напоминает о неистовых письмах, которые ей писал Оноре в последние недели. Но когда молодой человек говорит, что ему пора идти, чтобы не опоздать на дилижанс, взор мадам де Берни затуманивается грус­тью...

На следующий день Оноре опять принялся писать свои любовные послания. И постепенно ответы мадам де Берни стали менее суровыми, более ласковыми, почти нежными. Пере­писка продолжается всю зиму.

Весной мадам де Берни возвратилась в Вильпаризи. Два часа спустя после ее приезда пришел Оноре. Он даже не стал искать предлога, чтобы посетить ее. Оноре увидел улыбающую­ся женщину с несколько тревожным взглядом и, хотя он совсем не знал женщин, понял, что она готова уступить...

Опьянев от радости, он взял ее за руки, и его страсть вылилась как всегда — в поток красноречия. Она смотрела на него с нежностью, а он все говорил и говорил. Когда он, наконец, на мгновение замолчал, она прошептала:

— Оноре, приходите сегодня вечером в сад, когда станет смеркаться. Будет ночь, и мы будем одни.

* * *

О связи Оноре и мадам де Берни вскоре стало известно всему Вильпаризи. Если кто-то и не догадывался о ночных свиданиях двух любовников, так это месье де Берни...

— Будем осторожны,— говорила мадам де Берни Оно­ре. — Мои дочери начинают смотреть на меня с укоризной. Я боюсь, как бы они не заподозрили чего-либо. Это было бы ужасно!

— Я заметил, что они стали подчеркнуто холодны со мной,— отвечал Оноре.— Но какая разница, ведь мы любим друг друга.

Мадам Бальзак, увидев, что грусть сына внезапно сменилась безудержной радостью, без труда поняла, что все это значит. В ней до такой степени взыграла ревность, что она слегла.

— Ты ничего не делаешь, Оноре. Ты гуляешь, мечтаешь, проводишь свое время неизвестно с кем. Мне кажется, ты попал под дурное влияние... Поэтому мы с отцом решили отправить тебя к сестре в Байе... Там ты будешь работать спокойно...

Первым чувством Оноре было смятение. Боже, до чего он несчастен! Но что это? Он совсем не чувствует себя несчастным. Напротив, он ощущает огромное облегчение. Уехать из Виль­паризи значит получить долгожданную свободу... Еженощные свидания стали превращаться в обязанность. А он был не прочь побыть некоторое время в одиночестве... Значит, он разочаро­вался в своей возлюбленной, которая была старше на 23 года? Когда страсть была утолена, Оноре, возможно, увидел ее такой, какая она была: все еще привлекательной и, конечно, желанной, но... уже увядшей.

Он уехал радостный, беспечный, наспех поцеловав мадам де Берни на прощанье. В дилижансе он приударил за молодень­кой особой, возвращавшейся в Бретань.

— Какая жалость, что я еду в Нормандию,— говорил Оноре. — Вскоре мы должны будем расстаться...

В Манте девушка вышла. Здесь у нее была пересадка. Оноре послал ей воздушный поцелуй. Она помахала ему рукой. Мадам де Берни была уже несколько забыта...

Из Байе он писал ей нечасто, хотя, расставаясь, они реши­ли, что будут тайно переписываться. Теперь она бродила по Вильпаризи с красными от частых слез глазами... Чем же он занят? Лора де Берни думала, что он бывает в веселых компани­ях на балах, приемах и покоряет там прелестных нормандок хорошими манерами, которым он смог научиться от нее...

Она ошибалась. Оноре, опьяненный свободой, путешество­вал, побывал в Шербурге. По утрам он болтал с лавочниками в Байе, расспрашивал об их ремесле, о делах, интересовался всем! По вечерам он писал роман, заказанный ему издателем, рассказывал веселые истории сестре и ее мужу, которые были очень рады его приезду.

После двух месяцев столь приятной жизни Оноре получил суровое письмо от мадам де Бальзак. Мать напоминала ему, что выходит из печати его роман и что нужно постараться заручиться у журналистов хорошими откликами.

Роман «Клотильда де Люзинган» вышел в свет. Он бы посвящен мадам де Берни. Семейству Бальзак этого было достаточно, чтобы найти книгу ужасной, тогда как она была просто плохой. Оноре было отправлено письмо, в котором его роман был безжалостно раскритикован. Он был уязвлен и возвратился в Париж.

Его родители уехали на несколько месяцев из Вильпаризи и сняли свою прежнюю квартиру на улице Тампль.

На следующий день после приезда Оноре в Париж издатель Полле предложил ему контракт. Он покупал у Оноре его законченный роман, один незавершенный и право на издание еще одного романа «Арденский викарий», план которого Оноре едва наметил.

Прекрасное предложение, особенно если учесть, что в 1821 году молодым авторам было так же трудно добиться издания своих книг, как и сегодня.

Оноре, вне себя от радости, подписал контракт, сунул в карман аванс в 300 франков и с головой погрузился в работу.

Было ли это славой и богатством, к которым он так стремился? Нет! В течение трех лет он будет, по его собственному признанию, «писателем, получающим два франка за страницу».

В течение этих трех лет, с 1821 по 1824 год, Оноре написал и опубликовал под разными псевдонимами (Лорд Р'Ун, Орас да Сент-Обен и др.) около десяти романов, не имевших ни малеишего успеха. Мадам де Берни, связь с которой он возобновил, возвратившись из Байе, регулярно приходила к нему в маленькую комнату, которую он снимал на улице Турнон. Когда он бывал слишком удручен резкой критикой его произведений, появлявшейся в небольших газетенках, она ласково объясняла ему, что проделанная им работа не напрасна и что он просто набирается опыта. Его стиль стал лучше, интрига более захватывающей, ему стали лучше удаваться описания природы, диалоги героев...

Тем не менее Оноре был удручен.

— Мне 25 лет, а я никому не известен! — в отчаянии говорил он.

Однажды вечером Этьен Араго застал его на набережной Орфевр свесившимся с парапета.

— Что вы здесь делаете, мой дорогой друг? Бросаете камни в воду и смотрите на расходящиеся круги?

— Нет,— глухо ответил Оноре.—Я смотрю на Сену и спрашиваю себя, не уснуть ли мне в ее мягких простынях?

— Да вы с ума сошли! — воскликнул Араго.— Пойдемте со мной, мы вместе поужинаем...

* * *

Настал день, когда издатели, устав публиковать книги, которые никто не покупает, отказались принимать рукописи Оноре.

Он вернулся домой в отчаянии.

«Поскольку литература ничего не дала мне — ни славы, ни состояния,— думал он, с завистью поглядывая на элегантных женщин, которых он не мог пригласить пообедать,— я попро­бую зарабатывать деньги другим способом... Потому что день­ги открывают все пути, деньги обеспечивают все: экипажи, уважение, хорошеньких женщин... Ах! Стремление разбогатеть могло бы стать прекрасным сюжетом для романа, если бы я хотел по-прежнему быть писателем...»

Рядом с Оноре жил некий месье Дассонвилле де Ружмон, который заходил иногда поболтать с месье Бальзаком. Этот господин был дельцом. Оноре сказал ему о своем желании составить состояние.

— Нет ничего проще,— ответил месье Дассонвилле.— Вы писатель. Хотите стать издателем?

Издателем? Черт возьми! Стать по другую сторону бар­рикады, публиковать произведения других, быть уважаемым мет­ром для романистов, поэтов, собирать коллекции, открывать читателям новых авторов, заработать состояние!.. Ну, конечно же, он хочет стать издателем, чем скорее, тем лучше. Кстати, у него есть друг, Юрбен Канель, который хотел бы издать одно­томник Лафонтена. Он скооперируется с ним. Эта книга, предназ­наченная для широкого читателя, пойдет нарасхват. На получен­ную прибыль они издадут Мольера, потом Расина...

В ослеплении Оноре видел себя уже крупным издателем с мировым именем, разъезжающим в собственном экипаже, оде­вающимся у лучших портных, обедающим с молодой и наду­шенной блондинкой в лучших ресторанах...

— Ах! Месье Дассонвилле, я прекрасно сумел бы распорядиться своими деньгами! — восклицает Оноре.

Но, как всегда, он забыл самую малость: сначала их надо заработать!

В апреле 1825 года было создано издательское общество. В него вошли Юрбен Канель, издатель, Оноре Бальзак, литератор, Жак-Эдуард Бене де Монкарвиль, отставной офицер.

Поскольку у Оноре не было 6000 франков, чтобы внести свою долю в дело, месье Дассонвилле одолжил ему эту сумму под весьма высокие проценты. Вскоре компаньоны задумали выпустить иллюстрированное издание басен Лафонтена. На сей раз Оноре выручила мадам де Берни, ссудив ему 9250 франков. Наконец, однотомное издание Лафонтена вышло в свет. Но шрифт был слишком мелким, цена слишком высокой, время для издания такого рода произведений выбрано неудачно. Было продано лишь 20 экземпляров! О, если бы общество опубликовало книгу о жизни жирафов... В то время буквально весь Париж был помешан на жирафе, которого подарил Карлу X египетский паша. Люди приходили в ботанический сад изда­лека, толпами, чтобы подивиться на него.

— Какое странное животное,— говорили они. Став парижской достопримечательностью, жираф прини­мал визиты известных людей. Сам Шатобриан удостоил его своим вниманием. О жирафе сочиняли стихи, слагали песни. Модельеры, разумеется, не остались в стороне. Туалеты носили только из ткани а ля жираф с непомерно высокими воротниками, удлинявшими шею, делали замысловатые прически, чтобы голова казалась совсем маленькой.

Увлечение жирафом нанесло жестокий удар по предприятию Оноре.

Издательское общество распалось. Компаньоны Оноре, испуганные оборотом, который грозило принять дело, уступили бедному «литератору» свои доли, и он стал единственным владельцем всего тиража, продать который было мало надежды.

Чтобы не платить за аренду магазина, где были свалены и портились книги, он отделался от них, продав на вес по цене бумаги, которую с такими затратами испачкал типографской краской.

Вместо того, чтобы заработать на этом первом деле, Оноре нажил на нем лишь денежный долг — 9000 франков.

У Оноре никогда не было долгов: ночами он плохо спал. Он постоянно думал о событиях рокового для него 1825 года: он потерял свою сестру Лоранс, умершую в возрасте 23 лет, опубликовал роман, который прошел незамеченным, и, наконец, впутался в эту злосчастную аферу... Как, должно быть, опечалены его родители!

Однако природный оптимизм быстро одержал верх, и он вскоре опять загорелся надеждой и стал подсчитывать деньги, которые заработает, ибо на сей раз он вместе с молодым типографским рабочим по имени Барбье решил заняться типо­графским делом. Отец выделил Оноре деньги, необходимые для нового предприятия.

Получив 1 июня 1826 года от короля лицензию на книгопе­чатание (по рекомендации мадам де Берни!), Оноре и Барбье обосновываются на улице Марэ-Сен-Жермен, узкой и зловонной, но знаменитой, ибо здесь жил Расин.

* * *

Первым произведением, вышедшим из-под печатных стан­ков в типографии Оноре, был не роман и не поэма, а фармацев­тическая брошюра, превозносящая достоинства «Пилюль дол­голетия»...

С детской радостью он показывал ее всем подряд.

— Вы видели?—спрашивал Оноре, показывая пальцем ту­да, где жирным шрифтом было напечатано: «Типография Баль­зака».

— Вскоре это будет первая типография во Франции,— го­ворил он, важничая.

Пока же доходы были столь ничтожны, что рабочие волнова­лись. Их суетливый и многословный патрон не внушал им особого доверия. Оноре бегал по Парижу в поисках заказов, посещал изда­телей, редакции газет, литературные кафе. Он отказался от комна­ты на улице Турнон и поселился в том же доме, где находилась типография, в трех со вкусом обставленных комнатах.

Здесь он принимает друзей, здесь же по ночам ведет бухгал­терский учет. И здесь же, в комнате, затянутой голубым пер­калем, мадам де Берни пережила лучшие мгновения своей вос­хитительной любви.

Она приходила во второй половине дня, ближе к вечеру, приносила с собой пирожные и фрукты, которые покупала по дороге на улице Сены, проходила через наборный цех, где рабочие ее хорошо знали, поднималась на второй этаж, входила в квартиру и накрывала на стол.

Вскоре к ней присоединялся Оноре, предоставив Барбье самому заниматься версткой и правкой. А работы хватало, поскольку постепенно появились постоянные клиенты: Виллемен, Мериме, Альфред де Виньи...

После ужина мадам де Берни ложилась на диван и, пока Оноре играл прядями ее прекрасных распущенных волос, она рассказывала ему забавные истории о дворе Людовика XVI, о революционерах, с которыми ей пришлось встретиться, об ор­ганизовавших роялистские мятежи знаменитых вандейцах, с которыми ее мать была хорошо знакома. Оноре ловил каждое ее слово. Вот о чем ему следовало бы написать! Вот великолеп­ный сюжет! Еще никому не приходило в голову сделать этих солдат в сабо героями романа!..

Ах, если бы он не принял уже решение заниматься типографским делом!

Правда, заниматься им он будет недолго. От силы два года. Несмотря на усилия Барбье, исправлявшего промахи свое­го компаньона, дела шли плохо, касса пустела. Мысли об истечении сроков платежей неотступно преследовали Оноре по ночам. Вскоре кредиторы обратились к судебным исполните­лям, адвокатам. Оноре пришлось брать в долг у ростовщиков.

В сентябре 1827 года ему пришла в голову идея присо­единить к типографии шрифтолитейную мастерскую. Деньги на это очередное начинание дала мадам де Берни. Однако дела уже нельзя было поправить. Нужно было много денег, а главное, его должен был возглавить деловой человек, а не поэт-мечтатель.

В апреле 1828 года, чтобы избежать полного краха, Оноре был вынужден обратиться за помощью к родителям. Мадам Бальзак, оценив серьезность положения, отдала свое состояние, чтобы откупиться от кредиторов.

Долг, подлежавший оплате, составлял 113 111 франков, а в активе было только 67 111 франков (стоимость типографских фондов). Мадам де Берни посоветовала Оноре уступить дело ее сыну Александру. Оноре так и сделал, и Александр вскоре преуспел там, где будущий великий писатель из-за своей доверчивости, наивности и непрактичности потерпел неудачу...

Оноре было 29 лет. Его никто не знал, за исключением кредиторов (у незадачливого предпринимателя было 100000 франков долга). Его романы не имели никакого успеха, а по­пытки стать дельцом потерпели фиаско. Он влачил жалкое существование. У него не было связей, и в семье его считали неудачником.

Но этот юноша, полный неиссякаемой энергии, никогда не признает себя побежденным.

Над ним подсмеиваются, его жалеют, в него не верят. Все это его глубоко ранит. Он должен доказать всем, что он не неудачник. Но как? Оноре понимает, что есть только один способ: продемонстрировать свою гениальность.

Так, бессознательно он возвращается к литературе. Правда, на сей раз он уверен в том, что роман будет иметь успех: у него есть прекрасный сюжет, подсказанный рассказами мадам де Берни,— вандейское восстание. Он думал над ним несколько недель. Если роман ему понравится, он подпишет его своим настоящим именем, а не псевдонимом. Он станет его настоя­щим литературным дебютом. Эта идея его вдохновляет. Но для того, чтобы он мог поставить под романом свое имя, книга должна быть только его, то есть такой, какую может написать только он один...

Поэтому ему необходимо отказаться от приемов, использу­емых его собратьями по перу, даже такими, как Вальтер Скотт, признанный мастер исторического романа, сразу же отбросить все сведения, подлинность которых сомнительна, постараться правдиво изобразить персонажи, не погрешить против истины.

Оноре принимает решение: он поедет в Вандею, чтобы собрать документальный материал, расспросить жителей этой провинции, полюбоваться пейзажами, которые он собирается описать в своем романе.

У друга его отца, барона де Поммереля, есть замок в Фужере. Оноре написал ему: «По чистой случайности мне стал известен один исторический факт, имевший место в 1798 году и относящийся к войне шуанов. Взяв его за основу, я могу без труда написать книгу. Для этого не потребуется никаких специ­альных исследований, за исключением, пожалуй, одного — не­обходимо ознакомиться с местом действия. Я сразу же подумал о вас и решил просить вас предоставить мне приют недели на три».

«Ваша комната готова, приезжайте поскорее»,— ответил ему барон де Поммерель.

И однажды сентябрьским вечером 1828 года жители Фуже­ре увидели, как из парижского дилижанса вышел полный чело­век небольшого роста. Плохо сшитое платье еще больше утяже­ляло его фигуру. Галстук у него был развязан, панталоны забрызганы грязью, а из-под старой шляпы весьма экстрава­гантной формы торчали растрепанные волосы. Вид у него был несколько комичный.

Выйдя из дилижанса, он поставил багаж на землю и, ожив­ленно жестикулируя, продолжал рассказывать пассажирам ис­торию, которую начал еще в дороге. Когда он закончил рассказ, раздался взрыв хохота.

Поммерели, пришедшие встретить своего гостя, были оше­ломлены, узнав в этом небрежно одетом человеке Оноре! А это, несомненно, он. Те же сияющие глаза с золотистыми крапин­ками, та же широкая улыбка, тот же зычный голос. Но до чего же нелепый костюм у их друга!..

После первых приветственных фраз мадам де Поммерель, очаровательно улыбаясь, сказала Оноре, что «в городе, где она и ее муж пользуются определенным уважением, они не смогут показываться рядом с ним, если на нем будет такая шляпа».

В итоге Оноре пришлось обратиться в шляпную мастер­скую, где с трудом удалось подобрать ему шляпу, такая большая была у него голова. В этой голове помещалась вся «Челове­ческая комедия»!

На следующий день после приезда Оноре принялся за работу. Он гулял по полям, расспрашивал крестьян, посещал кафе, рынки, ярмарки, записывая все, что видел и слышал.

По вечерам он развлекал хозяев, рассказывая им фантас­тические истории. Как средневековые менестрели, он пытался таким образом отплатить за гостеприимство...

— Генерал,— говорил он,— в Лилле вы должны были знать семью X. Нет, не тех X., что из Рубе, а тех, что пород­нились с семейством Z из Бетюна. Так вот, в этой семье произошла никому не известная трагедия, достойная бульвара Преступлений.

И в течение целого часа Оноре держал своих слушателей в напряжении, увлекая их игрой своего воображения. Когда он закончил рассказ, генерал де Поммерель спросил его:

- Послушайте, Оноре, то, что вы рассказали, правда?

Оноре лукаво посмотрел на него, затем рассмеялся и сказал:

— В моем рассказе нет ни слова правды, это чистейшей воды вымысел!..

После таких вечеров он в прекрасном настроении поднимался в свою комнату, садился за стол и начинал работать, исписывая за ночь множество страниц своим изящным и нервным почерком.

Так прошло два месяца. Мадам де Бальзак, обеспокоенная тем, что Оноре «зря теряет время» в деревне, стала настаивать на его возвращении. Он возвратился в Париж, но оттуда поехал не в Вильпаризи, а в Версаль, где неожиданно поселилось семейство Бальзак. Этот внезапный переезд походил скорее на бегство, и Оноре терялся в догадках, что же могло произойти в Вильпаризи. Мадам де Бальзак не замедлила ему объяснить все: его отец, несмотря на свои 82 года, совратил совсем юную крестьянку, и бедняжка ждала ребенка.

— Такие у нас дела,— с горечью сказала мадам Бальзак.

Месье Бальзак в это время лукаво подмигивал сыну.

— Ну и семейка у меня,— сказал себе Оноре со смешанным чувством грусти и гордости.

На следующий день он покинул Версаль и вернулся в Париж. Он снял на улице Кассини рядом с Обсерваторией и в двух шагах от улицы Анфер, где жила мадам де Берни, небольшую, но почти роскошную квартирку. Сестра, мать, мадам де Берни обставили ее и снабдили Оноре всем необходимым. Ему было там очень удобно работать.

За пять месяцев он написал четыре тома своего романа. 15 марта 1829 года в книжных магазинах появился «Последний шуан, или Бретань в 1800 году» (позднее Оноре переделал роман, сделал его более компактным и назвал просто «Шуаны»). Над заглавием, навеянным, несомненно, «Последним из могикан» Фенимора Купера, только что переведенным на фран­цузский язык, было впервые напечатано имя автора: Оноре Бальзак.

Отзывы на роман были скорее хорошими. Газета «Фигаро» писала: «В романе выведена целая галерея правдивых харак­теров людей, которых не раз где-то видел. Прекрасно представ­ляешь себе лица героев романа, их радости и печали».

Лорд Р'Ун, Орас де Сент-Обен умерли. В возрасте 30 лет на свет появился Оноре де Бальзак (правда, в ту пору он еще не успел добавить частицу «де» к своей фамилии).