Любовница Фрейда

Глава 33

Вена изнемогала от жары. Август явился, будто отмщение, но впервые за много лет семья Фрейда не избежала изнуряющей температуры, отступив в горы Альтаусзее. К горькому разочарованию детей, их отец связался с владельцем дома, который они обычно арендовали в Обертрессене у озера, и отменил предварительную договоренность. Мартин, Оливер и Софи по очереди болели всем, чем можно, заражая Марту. Кроме того, Фрейд все еще боролся с последними главами «Толкования сновидений», и его издатель, Франц Дойтике, уже не надеялся встретиться с ним. Дойтике владел небольшим научным издательством в Вене и сначала очень удивился теме книги, но не более, чем «Исследованиям истерии», которую он уже издал.

Семья осталась в городе, и по мере того, как тянулись летние дни, все чаще ограничивалась домом. Обычно было слишком жарко, чтобы гулять, и все старались завершить дела до полудня. Внезапная гроза почти не принесла облегчения, а вечером воздух был неподвижен и влажен.

— В Америке у всех электрические вентиляторы, — намекнул Оливер.

— Это единственная причина туда отправиться, — усмехнулся отец.

По возвращении из Швейцарии Минна и Фрейд договорились, что их связь не может продолжаться на Берггассе, девятнадцать. Но это не мешало им иногда встречаться в маленьком пансионе около вокзала или продолжать допоздна обсуждать его исследования. Всякий раз, когда Зигмунд звал Минну после ужина, а дети уже лежали в постели, она переодевалась в платье из муслина, наполняла кувшин холодным пивом или лимонадом и спускалась к нему. Минна носила шелковый веер в кармане юбки и порой прикладывала влажную ткань к затылку, когда они тихо беседовали ночью о работе Зигмунда — толковании снов, о его пациентах, самоанализе, и всегда — о сексуальных корнях неврозов. В конце концов, жара добралась до обоих.

— Я не могу продолжать. Это похоже на духовку. И плечи болят, — пожаловался Зигмунд, накурив так, что Минна едва дышала.

— Хочешь ведерко со льдом? Я могу сбегать наверх. Или я помассирую тебе шею?

— Нет. — Он встал и пренебрежительно отшвырнул сигару. — Слишком душно. Довольно на сегодня. Закрой окно, пожалуйста.

— Конечно. Спокойной ночи.

— Да. Спокойной ночи, дорогая.

Фрейд постоянно был поглощен своими исследованиями и становился все более одержим ими. Ночь за ночью оставался в своем задымленном кабинете, открыв все окна, в обнимку с запотевшим пивным кувшином, читая истории болезней и царапая обильные примечания на полях.

Единственным случаем, когда он отвлекся от них, была короткая поездка в Мюнхен для консультации с доктором Флиссом. После ссоры с доктором Брейером Фрейд с Флиссом сдружились еще крепче. Фрейд говорил о теориях Флисса почти благоговейно, при том что даже Минна нашла их совершенно неправдоподобными.

Доктор Флисс полагал, будто почти каждая из наиболее распространенных болезней или ее симптомы связаны с носом. Мол, и физические расстройства — от мигрени до сердечных болезней, и боли в животе, и любые сопутствующие недомогания связаны со слизистыми поверхностями обонятельных органов. Но Флисс пошел еще дальше, предположив, что нос также ответственен за сексуальные расстройства.

Минна удивлялась, как знающий доктор из Берлина совершил скачок от инфекции носовых пазух до фригидности или бисексуальности, но Фрейд казался заинтересованным, даже околдованным этим бредом. Когда она услышала об одержимости Флисса носом, то сделала несколько иронических комментариев, сравнив Флисса с Сирано де Бержераком. Фрейд шутки не понял, так что она удержалась от сравнений с Пиноккио.

Вернувшись к Фрейдам, Минна взяла на себя всю ответственность за детей. Ей пришлось напряженно трудиться с утра до ночи, все они были под контролем, и каждый был неугомонен и скучал. Она и Марта всегда разделяли обязанности в домашнем хозяйстве поровну, но теперь Марта предоставила больше обязанностей сестре.

— Это справедливо. Я выбивалась из сил, пока ты находилась во Франкфурте, — постоянно напоминала она, будто Минна отдыхала на четырехмесячных каникулах.

С детства Марта была бдительна в рассуждении разделения труда и вознаграждений. Все у них с сестрой должно было делиться поровну. Если они резали пирог, Марта настаивала, чтобы одна разрезала, а другая выбирала себе кусок. Если Марта отправлялась по поручению матери, то говорила Минне: «В следующий раз — твоя очередь». Она всегда подсчитывала, кто что сделал и когда, обижаясь, если счет не сходился. Минна надеялась, что сестра перерастет этот детский максимализм соперничества, но, казалось, что Марта все еще понимала мир, как «ты — мне, я — тебе».

Однажды утром, когда подул слабый ветерок и температура понизилась, Минна решила, что бессовестно держать детей взаперти. Сидение дома угнетало, а инструкции Марты осложняли ситуацию. Окна обычно закупоривались и занавешивались, чтобы уберечься от нестерпимого солнечного света, и открывались только на закате. К тому же не готовили горячих блюд. Марта «не могла позволить еще и жар в кухне».

Несмотря на просьбы Минны, сестра заявила, что не желает, чтобы дети слонялись по улицам.

— Слишком жарко, пыльно, и есть сообщения о случаях грабежа в центре. Ты, наверное, слышала об этом. Флоренс Скекель сказала, что грабили еврейских владельцев магазинов. «Семитские рассадники» — так они называют нас.

— Флоренс — паникерша, так заявил ее муж, когда мы играли в карты.

— Он ошибается.

Ближе к вечеру, после того, как Минна бегала весь день сломя голову, Марта наконец смягчилась, позволив детям выйти.

— Отведи их в Пратер, — сказала она, словно отмахнувшись от комаров. И, услышав громкий восторг детей, добавила: — Как можно скорее!

Но к этому времени Минна уже падала с ног.

— Марта, давайте завтра. День был суматошный, и у меня нет сил.

— Не такой уж тяжелый был день. Почему ты так устала? Ты ведь достаточно отдохнула. Бог знает, как я справлялась с домашним хозяйством одна все эти месяцы, пока тебя не было. Ты больна?

— Нет, но я истощена, и слишком поздно, чтобы идти гулять.

— Вероятно, ты устала, потому что сидишь у Зигмунда в кабинете всю ночь, хотя хорошо, что у Зиги есть кто-то, чтобы поговорить…

Возникла пауза, пока сестры смотрели друг на друга. Затем Минна медленно развернулась и направилась к двери.

— Я выпью чашку кофе, и мы пойдем.

Она прокралась в кухню. Минна чувствовала себя неуютно рядом с Мартой, казалась себе жалкой. Теперь ей приходилось лгать сестре о самом главном и постоянно спрашивать себя, правдоподобна ли ее ложь. Во рту был дурной вкус, вызывая брезгливость, будто в комнате что-то гнило, но смрад следовало игнорировать. Уехав в Гамбург, она испытывала противоречивые чувства, основным из которых было мучительное желание. Минна убедила себя, что влечение к Зигмунду было чем-то, навалившимся независимо от нее самой. Но теперь, снова заняв свое место в доме, Минна ощущала, что ее выворачивает наизнанку, даже если она говорила с Мартой о покупках, о детях, о самых обычных делах. А после сама удивлялась своему спокойствию и безразличию, словно беззастенчивого нарушения приличий не было и в помине.

Минна потягивала кофе в кухне, прислонившись к буфету и слабея от жары. А если бы она являлась другом семьи или соседкой и влюбилась в Зигмунда? Было бы легче? Да, наверное. Это была бы любовная связь, жены привыкают к изменам, но ее случай отличался от просто измены — он был более греховным. По крайней мере, Минна еще не настолько утратила совесть, чтобы не чувствовать отвращение к своему поведению. Но, наряду со всем остальным, она была напугана. Не только за себя, но и за всех них. Будто ждала момента, когда сестра внезапно укажет на нее и обвинит ее. Но момент все не наступал. Иногда Минна почти желала, чтобы это произошло, и ее пустая, бесстыдная душа освободилась бы от пытки.