Любовь к истории питая

Глава 5 А ЧТО Я СТОЮ В ЭТОМ МИРЕ?

Исследование чудом сохраненных и донесенных нам документов давних времен подтверждает выводы по важнейшему вопросу — о характере развития и становления личности художника, его внутреннем интеллектуальном и духовном росте. Причем самая удивительная фаза в этом процессе — первоначальная, то есть рождение художника, когда, к примеру, из неписателя рождается писатель, мастер художественного слова с незаурядным умом, памятью, воображением.

Известный ленинградский историк Семен Бенецианович Окунь после выхода «Океанского патруля» пригласил к себе молодого автора.

Валентин Пикуль, войдя в кабинет историка, поразился великолепию книг, вмещающих всю российскую историю. Труды В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова, Г. Ф. Миллера, М. М. Щербатова, И. Н. Болтина, многотомная «Древняя российская Вивлиофика», «История государства Российского» Н. М. Карамзина…

Пикуля удивило, чем мог привлечь он, автор единственной книги, этого высокообразованного историка-профессионала?

— Мы подружились с Семеном Бенециановичем, и он как бы пропустил через себя все мои первые исторические романы. Он взял меня за руку и повел в удивительный мир… Иногда я с ним не соглашался, но ото были лишь какие-то детали. В таких случаях Семен Бенецианович отшучивался: «Ну, историческому романисту простительно знать больше того, что знает лишь профессор истории».

Можно безошибочно предположить, что профессор С. Б. Окунь увидел в этом дерзком пареньке, а иначе Пикуля в то время и не назовешь, будущего исторического романиста. Но для этого понадобится еще время…

— Долгое время я буквально не мог работать. Мне казалось, что как исследователь истории я только начался и уже закончился, — рассказывает Валентин Саввич. — И тут меня просто выручила ИСТОРИЯ! В этот период писатель Сергей Сергеевич Смирнов повел поиск следов героической обороны Брестской крепости. Слушая его выступления, читая статьи, я вспомнил, что нечто подобное мне уже встречалось. Но где? Стал искать и нашел — оборона Баязетской цитадели в 1877 году! Героическая оборона «Славного баязетского сидения», которая когда-то облетела весь мир под названием «Новые Сиракузы». Мне захотелось воскресить ее в памяти потомства. С робостью я садился за первый исторический роман…

Я часто раздумывал над высказываниями дорогого мне писателя. И вот какая мысль не давала покоя. Я вспоминаю известную мне с детства картину русского художника Николая Петровича Богданова-Бельского «Устный счет». Класс сельской школы. Урок арифметики. Учитель написал на доске задачу, и ребята решают ее в уме. Всех их роднит увлеченность задачей, усердие, стремление к знаниям, пытливый ум, а главное — детская непосредственность. В глубокой задумчивости стоит каждый ученик, но можно быть уверенным, что скоро кто-то воскликнет: «Я решил!» И это будет торжество для всего класса.

Любую мудреную математическую задачу можно решить. А вот как решить задачку по истории, ответов на которую не сыскать в учебниках…

Лично меня удивляют противоречия в истории. В одних документах читаю, что славяне жили каждый своим родом, а род состоял из людей, бывших в родстве между собой, и что начальник целого рода назывался князем, и что грамоты тогда не знали, «да и грамоты славянской еще не было, а потому судили по старине, по старым обычаям и порядкам». В других — сообщение о том, что в саянских каньонах обнаружены десятки тысяч петроглифов, на которых древние художники «писали» людей и животных, светила и созвездия, жилища и колесницы, и что эти древние наскальные рисунки, по мнению ученых, гораздо древнее наскальных изображений, обнаруженных в пещере Ла Бом-Латрон во Франции и в Тассили-н-Аджер в Сахаре. Еще в 1735 году один из блестящих представителей русской нации XVIII века ученый и путешественник Степан Петрович Крашенинников совершил несколько самостоятельных поездок вверх по Енисею для изучения писаниц (наскальных изображений), а сейчас эти изображения должны были бы на веки вечные сокрыться в зоне затопления водохранилищем Саяно-Шушенской ГЭС, и только благодаря энтузиастам уникальные археологические памятники были спасены. Не так давно киевский славист Александр Павлович Знойко выдвинул ошеломляющую гипотезу: язычество на Руси было следствием великих древних цивилизаций — и аргументированно ее доказал. Так почему же над русским народом издревле висело ярмо «невежд», и таковым его старались продемонстрировать перед всем миром?

Вспомним, Н. В. Гоголя возмущало, как преподаются в учебных заведениях история и география. Эти важнейшие науки были оторваны от жизни и от насущных проблем эпохи и излагались на редкость сухо и скучно. Гоголь писал: «Нам нужно живое, а не мертвое изображение России, та существенная, говорящая география, начертанная сильным, живым слогом…»

Лев Николаевич Толстой, размышляя над выводами историков, писал: «Все по истории этой было безобразие… жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать… Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий и совершалась история России… Но… читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли, невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли?., кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков и баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции?..»

А великий педагог Константин Дмитриевич Ушинский, оставивший ценное литературно-педагогическое наследие, на котором в течение всей второй половины XIX и начала XX века воспитывались сотни тысяч русских учителей и обучались миллионы детей, говорил: «Русский образованный человек весьма плохо знает свое отечество сравнительно даже с малообразованным швейцарцем, французом, немцем, англичанином. Француз перенесет вам Москву на берег Балтийского моря, но свою родину, ее историю, ее великих писателей он непременно знает; русский опишет вам в подробности Лондон, Париж и даже Калькутту и призадумается, если спросить у него, какие города стоят на Оке. До тех же пор, покуда мы не знаем своей родины и пока это знание не распространится в массе народа, мы не будем в состоянии пользоваться и теми средствами, какие представляет нам природа и население нашей страны, и будем бедны, потому что невежественны».

Кому надо было грубо жонглировать понятиями, которые яро порочат русскую нацию? Загляните в «Краткий этимологический словарь русского языка», который содержит вдвое меньше слов, чем в словаре Даля, — половину письменной сокровищницы русского языка! В нем вы не найдете таких слов, как Россия, Родина, Русь, русский…

— В журнале «Коммунист», — рассказывает Валентин Саввич, — я подчеркнул строки, в которых говорилось о необходимости преодолеть «этап вульгарного нигилизма относительно досоветского прошлого Родины». И хотя там эта мысль относилась к историческим памятникам, точно так же она, на мой взгляд, актуальна для всей истории Отечества.

Судьба русского народа — влиятельнейшая часть истории народов Европы, но волею исторических обстоятельств наша рокочущая, как водопад, крутая русская речь издревле была услышана и народами Азии — на берегах Амура, у подножья камчатских вулканов.

Наша история не нуждается в красивых легендах. Она их имеет великое множество. Историю незачем подслащивать, ее надо принимать такой, какой она нам досталась в наследство, но ее подслащивали, да так, что горько становилось. В нашей стране в 20—30-е годы русской истории для многих ученых как бы не существовало. Историю заменяли некой безликой информацией о развитии общественных отношений — не идентичной калькой с буржуазной Европы. Такое положение длилось долго. Вместо истории давали какие-то отсевки, дуранду вместо хлеба. К великому сожалению, эту дуранду иногда продолжают пихать и сейчас.

То, что в свое время были разрушены замечательные памятники искусства, памятники великим людям и событиям прошлого, — это результат преступного отношения к истории. Давайте будем смотреть правде в глаза — у нас история до семнадцатого года познается по чудом сохранившейся литературе, а не по учебникам. Да и на том, как говорится, спасибо. Если вспомнить первые годы Советской власти, то изучение нашей истории вообще сводилось на нет. А порой представлено учебником как враждебность ко всему русскому народу. Вот, к примеру, как подавалась история освоения Крыма. «…На Крым двинулись новые завоеватели — русские. Это мирное завоевание очень дорого обошлось татарам… Еще в 1736 и 37 гг. русские войска под предводительством генерала Ласси разорили столицу татар Бахчисарай, а жестокости и безобразия, творимые русскими, не поддаются описанию. Грабили, насиловали женщин, и город обратили в груду развалин. Татары тысячами покидали свои насиженные места и уходили в леса, в горы, и уезжали. В 1758 году фельдмаршал Миних вновь вторгся в Крым и окончательно разрушил великолепный ханский дворец. Но этого мало, бессмысленность этого человека доходила до того, что он отдал приказ вырубать сады и виноградники… Таким же мирным путем завоевывает Крым и фельдмаршал Суворов, который в третий раз разрушает Бахчисарай и отстроенный ханский дворец. Вот каким мирным путем был присоединен Крым к России. И эти нашествия совершали не дикие орды кочевников, а обученные русские войска под предводительством своих генералов».

Вроде бы воспитывалась ненависть к царизму. А не разжигалась ли попутно национальная рознь? Ведь если «считаться» обидами и великодушием всерьез — то как обойти тот и без учебников, самой жизнью закрепленный исторический факт: Россия пополнялась народами, которые сами тянулись к ней. А вот история, подобная «завоеванию Крыма», скажем, преподавалась в период идеологических схваток в Советской России — в текстильной школе, и была издана Первым коммунистическим интернатом.

Да, сложное время — двадцатые годы!

А ведь с сентября 1917 года партия призывала народ уберечь от разрушения исторические реликвии — чтобы утвердить новые традиции, достойно наследовать святыни героизма, которыми полна наша история. Хочется привести подлинный документ того времени — 1917 года.

«ВОЗЗВАНИЕ Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Граждане, старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство. Теперь оно принадлежит народу. Граждане, берегите это наследство, берегите картины, статуи, здания — это воплощение духовной силы вашей и предков ваших. Искусство это то прекрасное, что талантливые люди умели создать даже под гнетом деспотизма и что свидетельствует о красоте, о силе человеческой души. Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы — все это ваша история, ваша гордость. Помните, что все это почва, на которой вырастает ваше новое народное искусство».

В первые годы после революции имела хождение убийственная для нашего народа фраза, претендующая на «афоризм»: «Историзм в искусстве всегда был более или менее «откровенным маскарадом». Этой фразе вторили и другие: «Есть документы парадные, и они врут, как люди», «Прогресс существует, он не иллюзия, мир идет от варварства, бесчеловечности, собственнического хищничества к царству гуманности и общественной гармонии».

Было бы ошибочным считать, что это мнение только начинало прорастать, пуская корни. Нет, оно культивировалось в иные времена, в иные эпохи. Еще В. Н. Татищев, «великий первоначальник исторической науки», считавший, что для познания истории достаточно найти хорошую рукопись летописи и внимательно ее прочесть, с удивлением обнаружил: существуют рукописи, говорящие об одних и тех же событиях «весьма» различно, а некоторые из них не упоминаются вообще. Впервые попытался он соединить противоречащие друг другу летописи, исправить одни другими, создав верную. Вскоре Татищев понял, что противоречий от этого становится все больше и больше. Он пришел к выводу, что останутся недоступными еще многим поколениям историков «летописцы и сказители», которые «за страх некоторые весьма нуждные обстоятельства настоясчих времян принуждены умолчать или переменить и другим видом изобразить», а также «по страсти, любви или ненависти весьма иначей, нежели сусче делалось, описывают».

Каждый историк должен знать правду, при этом «о своем отечестве» он «всегда более способа имеет правую написать, нежели иноземец… паче же иноязычный, которому язык великим препятствием есть».

Не только специалистам известны разгоревшиеся споры в изучении истории Руси и ее первых шагов как государства. Эти споры разгорелись еще в XVIII веке, когда в Россию приехали немцы — за титулами академиков. Им была по душе летописная фраза, что славяне будто бы жили в лесах «звериным образом», а государство образовано варягами, которые в IX веке были призваны добровольно и начали княжить, строить города. Тогда же был сделан вывод, что вся русская культура создана пришельцами-варягами. Норманнская теория русской истории — доныне не преодоленный этап в науке. А ведь против такой теории первым выступил еще Михайло Ломоносов: «Из оного можно заключить, какие пакости может наколобродить в русских древностях такая припущенная к ним скотина».

Известный русский археолог и этнограф И. Т. Савенков, который прославился своими раскопками в районе Красноярска, где обнаружил культурные слои, относящиеся к эпохе палеолита и неолита, обобщил древние памятники изобразительного искусства, «писаницы». Он же на примере шахмат доказал, что на Русь эта игра пришла в VIII веке. Связь славян с арабами, персами и хазарами началась в первом тысячелетии нашей эры.

Когда за плечами нашего народа, Отечества богатейшая история, тогда народ и Отечество монолитны и несокрушимы.

«Только больной и плохой человек, — говорил художник Виктор Васнецов, создавший образ непобедимости Руси в картине «Три богатыря», — не помнит и не ценит своего детства, юности. Плох тот народ, который не помнит, не любит и не ценит своей истории».

Послушайте, с каким сарказмом описывает нашу престольную писатель, довольно известный в 30-е годы нашего столетия.

«…С необычайной наглядностью выступает вся анархическая несостоятельность старого капиталистического строя, основанного на «священном праве частной собственности»… Рядом с семиэтажным плоским угрюмым «доходным домом», похожим на терку, — крошечный деревянный одноэтажный особнячок, постыдная хибарка какой-нибудь штаб-офицерской вдовы, выжившей из ума старухи, сидевшей на своем участке и на основании «священного права собственности» ни в коем случае не желавшей строиться, хотя бы вокруг возникали сорокаэтажные небоскребы. А ей наплевать!..

Тут же каким-нибудь дураком купцом наворочен замок с идиотскими башнями… А сколько этих ужаснейших: стиль «рюсс» с какими-то уму непостижимыми коньками, петушками, теремками, нарочито крошечными окнами, пузатыми колонками, безобразными украшениями в духе бездарного Строгановского училища!..

Сколько «стиль модерн» — с криволинейными дверями и громадными круглыми окнами, с переплетами под мистические стебли водяных лилий!..

Пройдитесь-ка по Москве… Станет совершенно ясно: наша теснота — следствие «священного (будь оно трижды проклято!) права собственности» хозяев старого мира».

О каком сохранении истории может ратовать такой писатель, если все, что создавали наши зодчие, чуждо ему!

Трудно удержаться, чтобы не привести тут слова прекрасного писателя Леонида Леонова из его «Раздумья у старого камня».

«…За минувшее полстолетия накоплен немалый сундук добра, хотя, на мой взгляд, и несколько одностороннего. Так, с веками, кладовые великого трудолюбивого народа пополняются все новыми поступлениями его трудов и вдохновений. Но вот уже не видать под ними одного почтеннейшего, на самом дне хранящегося предмета, давно, в прошедшие времена называвшегося хоругвью[2]. Из-за своей несколько подмоченной репутации словцо это из нашей памяти вышло из обихода. Родившиеся было ему на смену были вскоре зашлепаны губами ленивых ораторов, не в меру захватаны типографской краской. С тех пор не изобрели пока термина посвежее для обозначения знамен высшей святости, под сенью которых выигрываются всемирно-исторические сражения, совершаются неповторимые подвиги. В малой вещице сей сосредоточивается вера нации в свое песенное бессмертие, помогающая ей пережить любую во всем диапазоне стихийных напастей…»