Любовь к истории питая

Глава 6 «БАЯЗЕТ»

«Это мой первый исторический роман, — писал Валентин Саввич Пикуль в обращении к читателям романа «Баязет». — Первый — это не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые стала всенародно причастной к раскрытию тайны героической обороны Брестской крепости в тяжелейшие первые месяцы 1941 года. Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал потрясение…

Произошло удивительное, как во всяком творческом явлении, — момент «взрыва информации», — я вспомнил — это необъяснимо, — что нечто подобное уже было в русской истории. Отсюда и возник роман «Баязет» — от желания связать прошлое с настоящие».

Только через семь лет после «Океанского патруля» вышла вторая книга Валентина Пикуля, посвященная яркому событию русско-турецкой войны — обороне крепости Баязет в Закавказье.

Подлинные документы — письма, счета, донесения, рапорты, газетные сообщения прошлого века и составили канву исторического романа.

«В основу книги положены подлинные события», — уведомлял автор в предисловии.

Интересно в этом плане высказывание автора эпических полотен С. Сергеева-Ценского: «Тема преображения России не нова в нашей литературе. Что такое «Мертвые души» Гоголя? Это тоже попытка показать преображение…»

Цель — показать преображение — двигала и Валентином Пикулем.

Что же такое Баязет? В. Пикуль пишет: «Сохранился рисунок тех лет: окутанная дымом выстрелов Баязетская цитадель величаво высится на вершине неприступной скалы; над башнями минаретов развевается русское знамя; солдаты стоят вдоль фасов с разинутыми в крике «ура» ртами, а турки в ужасе скатываются под откос, бросая оружие. Все это очень красиво, но — не верно…»

Забытый высшим командованием закавказский гарнизон, стоявший на перепутье дорог России, Персии и Турции, неожиданно преградил дорогу турецким ордам, которые рвались к Эривани и Тифлису. Малочисленный гарнизон Баязета оттянул на себя силы турок с Балкан, где русская армия освобождала славянские села и города. Защита крепости — это безмерный героизм русских солдат и офицеров.

«По всем расчетам турок, Баязет должен был уже пасть и, открыв ворота, дать выход мусульманскому гневу. Фаик-паше не терпелось рвануться за Чингильский перевал, чтобы устремиться конницей на север, вытоптав плодородные земли Армении и Грузии. Кази-Магома в нетерпении рассылал по Кавказу своих лазутчиков, и вот пришел радостный хабар: из Чечни и Дагестана русской армии был нанесен удар в спину. Начался кровавый мятеж внутри тех областей, где мюриды водили Кази-Магому бережно под руки. Поскорей бы влететь в тесные ущелья Чечни и поднять над скалами зеленое знамя пророка! Аманатами и веревками, проповедями и налогами опутать, связать по рукам и ногам, чтобы власть нового имама воссияла в венце могущества и славы. А дело только за малым — за Баязетом…

— Что Баязет? — спрашивал каждое утро Кази-Магома.

— В безумии неверных, — отвечали ему».

На стрелы, несущие послания Фаик-паши о сдаче крепости, защитники Баязета отвечали орудийными выстрелами.

Внимание писателя сосредоточено на главном герое, поручике Уманского казачьего полка А. Е. Карабанове, на его душевных переживаниях, на отношении к людям и на оценках действительности.

Казалось бы, впереди его ждут только успехи, только преклонение перед его героизмом и славой. Впереди манящий простор, сзади — дым и копоть ада, из которого вырвались немногие. И вдруг на его пути встречается исключительно гражданский человек — и по духу, и по воспитанию, — но приученный к штабной работе прапорщик, которому все происходящее в России чуждо и неприятно. Встречаются два человека, вспыхивает нанесенная ранее обида и — дуэль, на которой «моншер» — князь Унгерн Витгенштейн из-за трусости пренебрегает всеми правилами честного поединка.

«— Стойте! — кричали Клюгенау. — Барьер перейден…

— Князь, что вы наделали?

— Мне надоело выслушивать его оско’бьения…»

Клюгенау выстрелил первым…

На грустной ноте заканчивается роман «Баязет».

Под двумя раскидистыми березами, рядом с дедом своим, героем Аустерлица, лег поручик Карабанов в родную землю Рязанщины — при шпаге, в мундире, при шпорах.

Карабанов — поистине герой лермонтовской кавказской лирики. 23 дня он был среди тех, кто вел героическую оборону крепости, выжил, выстоял, стал символом славы среди солдат.

Можно с уверенностью сказать — человек, столкнувшись с честной книгой, лишенной прикрас, задумывается над изложенной правдой, ранее ему неизвестной, и старается найти ответ — почему же так было? И делать он это будет не из любопытства, а по долгу совести. Как писал Герцен: «…последовательно оглядываясь на прошлое, мы всякий раз прибавляем к уразумению его весь опыт пройденного пути». Смело можно утверждать, человек, владеющий словом, несущим в себе нравственный опыт народа, — человек необоримый.

Не раз в его жизни вспоминалась писателю Куликовская битва, где с особой силой проявилась черта русского национального характера — способность жертвовать собой во имя спасения других.

Вспомним ту ночь, те часы перед решающей победой.

Наступила ночь. Воины прилегли. Вокруг было тихо, звездно. Только с одной стороны неба поднималась мгла, предвещавшая наутро туман. Великая то была ночь: много потом рассказывалось чудного, что под покровом ее свершалось. Дмитрий, удалясь в шатер свой, то молился, то высылал сделать какое-нибудь распоряжение. Ему не спалось: чувствовал, что в завтрашний день он один в ответе за судьбу России… Не спалось и многим ратным людям. Не спал и Боброк, знаменитый боярин. Он проехал по рядам, а в полночь заехал к великому князю, видя у него свет. Он пригласил князя сесть на коня и поехать с ним. На середине между русскими и татарскими полками Боброк остановился. «Слушай и скажи, что ты услышишь на татарской стороне», — сказал он князю. Прислушался великий князь и отвечал: «Слышу стук и клик, словно базар и де; слышу еще, словно волки воют и птицы летают, вороны каркают и орлы клекочут». — «А теперь послушай на русскую сторону», — попросил Боброк. Дмитрий прислушался и сказал: «Тишина великая, только от огней словцо зарево». — «То Знаменья добрые, — объяснил Боброк, — вот что это значит: волки воют и птицы степные в непривычную пору всполошились — значит, чуют добычу, быть великому побоищу. Шум со стороны татар значит нестроение, тишина с нашей стороны — порядок и благодать божия в сердцах людей…»

Прошла таинственная ночь.

— Тогда, на поле Куликовом, воплотилась давняя мечта Руси о единстве, — с первозданным жаром поистине вещает Валентин Саввич. — При защите крепости Баязет русские солдаты и офицеры тоже отстаивали свое право на родство с другими народами. Это главное.

Как-то у Льва Николаевича Толстого я прочитал, что существуют два вида храбрости: моральная и физическая. Под моральной он понимает такую храбрость, которая диктуется понятиями долга перед отечеством, высоким сознанием, чувством товарищества.

Именно такую храбрость и показали защитники Баязета.

— Писать я начинаю всегда мучительно медленно, — делится Валентин Саввич. — И первые сто страниц даются с трудом. Но это только первые сто. Дальше все легче и свободнее. Мои герои ожили, заговорили, заторопились к действию. Работаю параллельно над другими произведениями. Мысль так перенапряжена, что ее волнуют разные вопросы.

Я уже заметил, что вы обратили внимание на чернильное пятно на столе. Да, все у меня, как у торопливого школьника.

Не в столе дело, а чернильное пятно от перышка, которым я пишу. Ощущаю какое-то приятное удовлетворение от нежного поскрипывания пера по чистому листу. Люблю писать только глубокой ночью. Многие считают, что мне легко работается, что у меня потрясающая работоспособность. А знаете, мне порой совершенно не хочется садиться за стол и писать. Но я буквально беру себя за волосы, — тут Валентин Саввич попытался взять себя за «ежик», усмехнулся, — и веду вот сюда, к рабочему месту!

Молодым писателям я бы сказал, что необходим порыв к работе. Ждать, когда придет вдохновение, не стоит. На одном вдохновении далеко не ускачешь. Гений — это лишь талант, который работает, работает, работает…

«Корпеть надо — тогда получится!» — говорил в таких случаях член Миланской, Парижской академий, Академии святого Луки в Риме Карл Павлович Брюллов. А к авторитетам иногда надо прислушиваться, согласитесь?

Если вдруг в процессе работы где-то застрял, задумался, встаю и перехожу в другую комнату, где пишу совершенно о другой эпохе и других героях. Все пишу так, как потом выходит в книге. Правда, иногда редакторы сокращают какие-то места. Им, кажется, виднее, чем мне.

Тороплюсь закрепить на бумаге вспыхнувшее в воображении. Мне думается, что если тут же не записать явление, то потом, как ни старайся, не восстановишь и не вспомнишь.

Казалось бы, Валентин Пикуль навсегда выбрал путь писателя — историка нашего Отечества. Но вот неожиданно, в 1962 году, появляется новый роман «Париж на три часа».

Редакция журнала «Звезда» сопроводила публикацию такой врезкой: «В Ленинграде жили и творили многие выдающиеся писатели, создавшие славу советскому историческому роману. Произведения Алексея Толстого, Ольги Форш, Вячеслава Шишкова, Юрия Тынянова, Алексея Чаплыгина печатались на страницах «Звезды». Журнал считает своим долгом, продолжая традицию, знакомить читателей с творчеством ленинградских писателей, работающих в жанре исторического романа в настоящее время. В этой книге журнала, в память об одном из важнейших событий в истории нашей страны — Бородинской битве, происшедшей сто пятьдесят лет тому назад, в сентябре 1812 года, публикуется маленький роман Валентина Пикуля «Париж на три часа».

— У нас никто, кроме, конечно, отдельных историков, не знал, что в то время, когда Наполеон бродил по нашим просторам, в Париже зрел переворот. Так что тут я не уходил от истории нашего Отечества, а расширял ее. Надо же было показать, что в это время творилось в Париже, откуда Наполеон с триумфом «выехал на покорение России», — с удовольствием вспоминает Валентин Саввич. — Работая над этим маленьким романом, я столкнулся с удивительными историческими моментами. В дни бесславного поражения Наполеона в России в Париже вспыхивает республиканское восстание, во время которого заговорщики взывали: «Тиран пал под ударами мстителей за Человечество! Слава им! Они оказали важную услугу Отечеству и всему людскому роду!» Глава восстания генерал Мале угрожает тем, что в Париж приедет Кутузов с казаками и они доломают то, что не удалось «сломать мне». Я очень долго бился над первой фразой, пока неожиданно не написал такую: «Один император, два короля и три маршала с трудом отыскали себе для ночлега избу потеплее».

Меня позднее упрекали в том, что я это произведение написал в романтическом стиле. Наполеон — фигура слишком сложная, и я сомневаюсь, чтобы он думал, что с его поражением история остановится. Нет, она продолжала двигаться, но уже в обратном для него измерении. И первым повернул ее ход генерал Мале, который трезво оценивал обстановку того времени.

«Пока нации имеют идолов, равенства быть не может, ибо властитель, хочет он того или не хочет, но он все равно стоит над судьбами людей… Изменить нации, к которой сам принадлежишь, нельзя. Изменить можно только правительству. О будущем человечества никак нельзя судить по его настоящему, ибо настоящее очень часто бывает обманчиво…»

«Имя этого человека редко встречается в литературе» — этой фразой Валентин Пикуль закончил свой маленький роман.

Изображая наполеоновскую эпоху, Пикуль показал ее во всем многообразии, выведя героев с неукротимым революционным духом, жаждущих возврата к республике…

Героическая тема личности в истории отныне стала ярчайшей в творчестве В. Пикуля.