ЛЕОНАРД, 17 лет Первая счастливая минута

Вопрос: сколько ангелов может уместиться в пламени одной-единственной зажженной свечи? Ответ: только один, но этого вполне достаточно.

Некоторые подробности той ночи запомнились мне до головокружения ясно. Всякие мелочи, которые теперь всегда со мной. А кое-что забылось. Но не все. Только вдруг я перезабыл события, которые случились на самом деле? И то, что подсовывает мне память, — всего лишь мое воображение?

Как бы там ни было, вспоминается вот что.

Самое важное: я смотрел на пламя свечи и знал, что в нем Перл и что она со мной. Это была моя счастливая минута.

Потом, решив, что я заснул, они стали шепотом разговаривать. А я притворялся спящим, и вовсе не потому, что мне так уж хотелось подсмотреть за ними. Просто я был в том возрасте, когда не верится, что окружающий мир существует, пока ты спишь. А так я обманывал сон — и мог слышать все, что каждую ночь ускользало от моих ушей.

Барб сказала:

— Ты знаешь, как называют тех, кого вытаскивают из опасных мест на веревке?

Митч спросил:

— Кто называет?

— Сами спасатели, диспетчеры, полицейские. Что-то вроде профессионального жаргона.

— Сдаюсь, — говорит Митч. — И как они их называют?

— «Чайный пакетик» или «обезьяна на лиане». В зависимости от настроения.

— Прямо так сразу и «обезьяна»? Только потому, что его с собакой застигло наводнение?

— Мы говорим о двух разных вещах. Ты говоришь про спасаемого. Я говорю про спасателей.

— Ты меня совсем запутала. Почему он обезьяна-то?

— Начнем с того, что спасатели рисковали жизнью ради какого-то идиота, которого неизвестно зачем понесло к воде, да еще с собакой, хотя всех предупреждали о наводнении. Точно говорю тебе, Митчелл. Как правило, спасать приходится тех, кто угодил в беду по глупости, какой даже последний идиот не допустит. Чем старше становишься, тем лучше это понимаешь. Они еще этому собачнику выставят счет за спасение. Вот посмотришь.

— Собаку жалко, — говорит Митч. — Только собралась насладиться прогулкой, как ей — раз! — и весь кайф обломали. Не забалуешь.

Они немного помолчали, и Барб сказала:

— Невыгодно быть собакой, Митчелл.

Я до сих пор ломаю голову, что она хотела этим сказать. Конечно, можно воспринять ее слова буквально, но как быть с тоном, которым она их произнесла? Казалось, она хочет преподать Митчу урок, но вот какой? Собака она и есть собака, тут уж ничего не поделаешь, какие бы уроки ей ни преподносили.

Через некоторое время послышались звуки, похожие на поцелуи, но я не стал открывать глаз. Сопение и чмоканье слышались очень отчетливо.

— Господи, — шепнул Митч, — только не провоцируй меня.

Тогда я не догадывался, что он имел в виду, но в его словах чувствовалось сильное желание. Как если бы дерево тянуло ветки к воде или солнцу и не могло пошевелиться. Странно было, ведь он лежал рядом со мной. Почему он так сильно хочет чего-то, тогда как на меня снизошло умиротворение? Какие еще желания, когда мир полон счастья?

Еще через некоторое время закопошилась Барб, и я понял, что она одевается и собирается уходить. С собой она забрала часть Митча. Он сразу переменился, я почувствовал это.

Открыв глаза, я почти видел окно в крыше. По стеклу барабанил дождь, но струй я без очков не видел. И я постарался представить себе дождь. Ведь я всеми печенками чувствовал, что и в нем — Перл.

Потом Митч задул свечу. Это ничего не изменило, Перл по-прежнему была здесь.

Какое счастье!

Ну да, мне было всего-навсего пять лет, и как это я умудрился запомнить столько всего? Но это было, было на самом деле. Первая зарубка, самое начало. Пусть кто-то мне не поверит. Главное, я верю сам.

Может быть, какие-то слова или подробности со временем исказились, но ведь это несущественно. Ведь самое важное осталось неизменным.

Загрузка...