Любовь в настоящем времени

МИТЧ, 25 лет Люби мою жену

В доме Гарольда Столлера — тридцать пять комнат. На площади в четыре акра. Дом самодовольно расселся на холме, с одной стороны — океан, с другой — огни города. Мужик срубил деньжищ на программном обеспечении. В принципе, я занимаюсь тем же самым. Только у него получилось лучше и быстрее. Впрочем, это сразу видно.

Парковщик ставит куда положено мой ржавый «вольво», а я направляюсь к двери дома в своем единственном парадном костюме и при единственном шелковом галстуке. Галстук мне подарила Барб после того, как я пожаловался, что мне нечего нацепить на шею, если вдруг приспичит. У уха сопит отглаженный Леонард. На нем самая новая и чистая пижама. Одеяло, в которое он завернут, вполне пристойного вида.

А что мне было делать в сложившихся обстоятельствах?

Я стучу. Дверь открывает горничная в черно-белом наряде.

Ну дела. Просто сюрреализм какой-то. Вот это жизнь. Только к чему все это?

— Митчелл Деверо, — представляюсь я.

— Добро пожаловать.

Проникаю в холл. Что делать дальше? И тут я вижу ее. Я как раз собираюсь спросить у горничной, куда пристроить ребенка. Удобно ли будет сунуть ей пару долларов, чтобы она уложила спиногрыза спать? Не пойду же я на тусовку к мэру с Леонардом на плече! Или пойду? А если он проснется в незнакомом месте и напугается?

Тут-то из кухни и появляется Барб, останавливается в конце длиннющего холла и смотрит на меня. Не слишком консервативная прическа — само очарование, облегающее платье — чуть длиннее обычного пиджака. И ноги. Вот это ноги!

Барб идет ко мне через холл. Горничная куда-то исчезла. Интересно, смогу я два слова связать, когда Барб наконец окажется рядом?

Она уже совсем близко. Две ступеньки — последнее, что нас разделяло, — остались позади. Ну, давай. Произноси свою речь.

— Я приношу свои извинения. Ханна обещала посидеть с мальчиком, но что-то случилось. Она позвонила за полчаса до выхода. Я уже не успевал пригласить никого другого. Прямо не знаю, что делать. Не прийти я не мог. Просто безвыходное положение.

Говори четко. Не бормочи. Веди себя как светский человек.

Она касается моего рукава:

— Не волнуйся. Разберемся. Идем.

Я поднимаюсь по устланной ковром лестнице и иду по коридору. Барб стучится в закрытую дверь, и мы чего-то ждем. Чувствую запах ее шампуня, хочется протянуть руку и дотронуться до ее волос. Но я не могу себе этого позволить.

Дверь открывает полная латиноамериканка средних лет. За ее спиной мерцает телевизор, слышится испанская речь. Какая-то мыльная опера, не иначе.

— Марта, — говорит Барб. — Quiero que el nino duerme en tu cuarto. Vamos a pagar extra, no te preocupes. Si tienes problema, dime.[3]

— Си, — отвечает Марта. — Си, миссис. О’кей.

Марта принимает у меня мягкий сверток, укладывает на диванчик, подтыкает одеяло. Гладит мальчика по щеке.

— Грасиас, — говорит Барб.

— Пор нада, миссис. Все о’кей.

И вот мы опять в холле, только мы двое. И никого больше.

Она осматривает меня с головы до ног, будто впервые видит.

— Хорошо выглядишь. Такой красавчик. Никогда раньше не видела тебя в парадном костюме.

— Ну, не каждый же день его надевать.

— Красивый галстук.

— Мне нравится.

Ее улыбка будит во мне жгучее желание затащить ее в ванную комнату под лестницей и содрать с нее это шикарное платье. Или хотя бы попробовать.

Она достает у меня из нагрудного кармана носовой платок и обмахивает плечо костюма.

— Капля слюны. Теперь все в порядке.

Носовой платок складывается и засовывается обратно в карман.

— Извини за это, — я показываю головой в направлении Мартиных апартаментов.

— Она позаботится о малыше. Ничего страшного. Перед уходом дай ей двадцать долларов.

Пожалуй, дам ей две двадцатки.

Мы с Барб пересекаем холл и направляемся к гостям. И к Гарри. Вид у меня, наверное, как у мультяшного мышонка, на башку которому только что свалилась наковальня. Такое чувство, будто направляюсь на плаху и топор у палача уже в боевой готовности.

Она просовывает руку мне в рукав и сжимает запястье. Быстрым, незаметным движением.

— Успокойся, Митчелл. Все будет хорошо.

Ступени ведут вниз, и теперь уже не до телячьих нежностей.

Ведь я на приеме у мэра.

— Вот и он, — ревет Гарри. А может, рычит. — Иди-ка сюда, молодец.

В море уходит помост. На нем, как на палубе корабля, и расположились Гарри и еще три незнакомых мне человека. Солнце садится, вдоль береговой линии поднимается туман. Гарри раскидывает руки, и солнце оказывается у него под мышкой. В одной руке у Гарри стакан — при других обстоятельствах меня бы близко к нему не подпустили. Руку он мне не жмет. Поднимай выше — он стискивает меня в объятиях, что донельзя меня смущает и пугает. При этом жидкость из стакана проливается мне на спину.

Затем он отодвигает меня на расстояние вытянутой руки и осматривает с головы до ног.

— Молодец, — повторяет он. — Так и должен выглядеть человек с большим будущим. А оно у тебя есть.

Гарри — крепкий плотный мужик за пятьдесят с седыми волосами и дубленой кожей. Политик как плод работы целой команды специалистов виден за версту. Улыбка у него прямо с предвыборного плаката. Интересно, сколько денег он грохнул на зубы? Такой идеальный оскал сам по себе не появляется. Я пытаюсь представить себе его дантиста. На шикарной импортной машине, наверное, раскатывает.

— Знакомьтесь, — рокочет Гарри. — Это Мартин Броуд, менеджер моей предвыборной кампании. Отличный менеджер, между прочим. С Брюсом Стагнером вы уже знакомы.

— Да-да, — бормочу я. — Мистер Стагнер. Конечно.

В жизни не видел этого господина.

— А это, — озаряется Гарри, — моя дочь, Карен.

Карен берут за локоть и выталкивают вперед.

— Ваша дочь, — мямлю я.

Лицо мне заливает краска, и я молюсь, чтобы это никому не бросилось в глаза. Передо мной сногсшибательно красивая девушка на пару лет моложе меня, в облегающем платье. Волосы до задницы, плечи обнажены, в декольте провалишься и не выберешься. Я, конечно, в курсе, что дочери Барб уже взрослые и не живут с родителями. Только они представлялись мне нескладными первокурсницами. А тут…

— В сторонку, джентльмены, — мурлычет Гарри. — Пусть молодые люди пообщаются.

Вот ведь сводник, черт бы тебя побрал. Не хочу.

— Вот, значит, вы какой. — Карен длинным ногтем, покрытым красным лаком, касается льда в бокале с коктейлем. — Знаменитый Митчелл.

— Разве я знаменитый?

— Мама и папа очень высокого мнения о вас. Папа говорит, вы очень талантливый молодой человек. И очень красивый. Он ничуть не преувеличил. Странно, что вас еще никто не захомутал.

Чтоб мне провалиться. Сквозь вот этот самый помост из красного дерева. И убиться до смерти.

Только этому моему желанию никогда не исполниться.

За столом Гарри стучит ножом о бокал с водой, пока все четырнадцать глаз не устремляются на него.

Завладев вниманием, Гарри говорит:

— Наверное, вы ломаете головы, зачем я пригласил вас?

Барб сидит за столом прямо напротив меня. Изо всех сил стараюсь не смотреть на нее. Не получается.

Гарри объявляет, что намерен пробиваться в конгресс.

— Это долгосрочная задача. На посту мэра я всего один срок, и город у меня не самый большой в Калифорнии. Кресло в конгрессе уже три срока занимает республиканец. Прямо мертвой хваткой вцепился. Самое время порядочному демократу-полутяжеловесу ввязаться в драку и отнять у него теплое местечко. Может, именно я — такой демократ. А может, и нет. Но в моей команде замечательные ребята, и это дорогого стоит. Вот чем вам предстоит заняться, мои уважаемые профи.

Он говорит еще долго. Все смотрят ему в рот, включая меня. Только я не слушаю. Я думаю. Если он победит, вся семья переберется в Вашингтон. Хотя нет… Если он выиграет выборы, то восемьдесят процентов своего времени будет проводить в Вашингтоне. А она останется здесь.

Интересно, когда все это окончательно прояснится?

И крепко ли спит Леонард?

Кто-то нежно наступает мне на ногу. Ступня маленькая, женская. Сначала мне показалось, Барб. Но тут она привстает с места и переставляет вазу с цветами, чтобы не загораживала мэра. Полагаю, она не на одной ноге стоит.

Когда Барб наклоняется вперед, вырез ее платья приоткрывается, и я запускаю глаза куда не следует. И не отвожу их. Не могу. Мое тело немедленно реагирует. Его ведь не убедишь, что сейчас не время. Что ему доводы разума?

Карен, черт, усадили рядом со мной. А как же иначе. Так что чья нога, гадать не приходится.

Гости уже давно разошлись. Я бы тоже охотно отчалил, но подходящего момента так и не представилось. Зато меня отбуксировали в бильярдную сыграть партию-другую. В зубах у меня контрабандная кубинская сигара — хозяин едва ли не силком всунул. На бильярдном столе передо мной — бокал бренди из хозяйских запасов, почти нетронутый. Сегодня вечером я насиделся за рулем за двоих.

Из вежливости время от времени подношу бокал ко рту.

— Это для вас хорошая возможность, только сумейте ею воспользоваться, — вещает мэр. — Вам понадобится новое оборудование, новые сотрудники. Работать будете в тесном контакте с Марти Броудом. Ну и с Барбарой. Она будет координатором. Политическая реклама в сети, рассылка материалов по электронной почте, публикации, связь — все компьютерные дела пойдут через вас.

Он еще что-то говорит, только я пропускаю его слова мимо ушей. Как меня угораздило вляпаться во все это? Я ведь и не собирался никогда заниматься программным обеспечением или там веб-дизайном. Да и собственного дела я открывать не собирался. Моя мечта была — преподавать в начальной школе. Даже вспомнить странно, будто это было давным-давно. Хотя накрылась моя мечта каких-то пару лет тому назад. Я получил свой учительский диплом, и все уперлось в деньги. Ведь в школе не разбогатеешь. Хоть поначалу мне и казалось, что деньги — не главное.

Гарри говорит и говорит. А у меня все в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Да пожалуй, и сам он не очень врубается в собственные слова. Выпил-то изрядно.

— Предстоит работать по ночам. Со всем объемом тебе не справиться, назначь заместителя. Но отвечаешь за все лично ты. Барбара знает мои требования и может представлять меня там, куда мне просто не добраться. Вы сработаетесь. Уяснил, да?

— Я очень уважаю вашу жену, сэр.

— Ну и чудесно. Знаешь поговорку? Любишь меня, люби мою жену. В таком духе.

— Слушаюсь, сэр. Буду любить вас и вашу жену.

— Не обращайся ко мне «сэр». — Гарри взмахами руки разгоняет табачный дым, клубящийся над столом. Дым окутывает лампу под шелковым абажуром и улетучиваться не желает. — А то я чувствую себя каким-то динозавром. Называй меня просто Гарри.

— Да. Конечно. Просто Гарри. Будет сделано. Только, боюсь, мне пора.

— Ты в общем уже подобрал себе приличных людей, — продолжает мэр. (Он меня вообще слушает?) — У тебя хороший помощник. С острым умом. Как, бишь, его зовут?

— Джон Кэхилл.

— Да-да. И вот что. Если меня выберут, ты получишь премию. Существенную. Понимаешь, что я имею в виду под «существенной»?

— Пожалуй, нет, сэр. То есть Гарри.

— Когда можно пойти в автомагазин «Мерседес», выбрать достойную модель и заплатить наличными. Мужику на взлете нужна хорошая машина. Пусть каждый знает, кто ты такой. И на что претендуешь.

— Спасибо. Очень признателен. Прошу прощения, но мне пора.

Движение в холле привлекает мое внимание. Через холл проходит Барб и на мгновение замирает у дверей бильярдной. Внутренне я весь устремляюсь к ней. Улыбка Барб — и видение исчезает. В голове у меня делается пусто, по телу пробегает дрожь. Ну просто дурак дураком.

— Ты очень понравился моей дочери, — ласково рычит Гарри и хлопает меня по плечу. Я пугаюсь, хватаюсь за кий и прицеливаюсь. — Ты и представить себе не можешь, как бы я был рад видеть тебя среди членов моей семьи в буквальном смысле.

Я наношу удар. Шар влетает в лузу.

— Ваш удар, сэр. Она очень милая девушка, но о чем-то таком говорить еще рано.

Гарри вылавливает шар из лузы и кладет на зеленое сукно. Руки плохо его слушаются. Дошли до него мои слова или нет?

— У меня нет сына, — бубнит он. — А так хотелось… Ну ладно. Что-то я раскис. Извини. Хочу, чтобы ты знал: нам с Барбарой ты небезразличен. Очень и очень небезразличен.

Сейчас заплачет. Какой ужас. Нет, пронесло.

Сколько же он выпил сегодня?

— Это честь для меня, — говорю. — Большая честь. Но мне пора.

Гарри опять лупит меня по плечу и начинает новую партию. Предыдущая еще не закончена, но я помалкиваю.

Она провожает меня до машины. Слуга-парковщик, как видно, спит.

Устраиваю спящего Леонарда на пассажирском сиденье и тихонько закрываю дверцу. Поворачиваюсь к ней лицом. Долгую секунду мы стоим так в темноте и тишине.

Мы одни. И мы свободны. Хотя бы на мгновение.

— Что собираешься предпринять? — спрашивает Барб.

— Ты о ком? — Мне показалось, это она про Гарри.

— О Леонарде.

— А-а… Понятия не имею. А что я могу предпринять?

— Я имею в виду, если она не вернется.

— О господи. Я сейчас ни черта не соображаю.

— Ладно. Извини.

Она дотрагивается до моего лица. На мгновение.

Мы оба косимся на дом.

Дом уставился на нас всеми своими окнами.

Барб отдергивает руку.

— Я оказался в очень, очень, очень деликатном положении, — говорю я.

— Ты был на высоте, — возражает она. — Ты все делал правильно.

— Под конец беседы он сообщил мне, что я ему вроде сына, которого у него нет. Понятия не имел, что он так ко мне относится. Я действительно ему нравлюсь или он просто выпил лишнего?

— Наверное, то и другое. — Должно быть, Барб пожимает плечами. В темноте не видно.

— Если он выиграет, вы переедете?

— Нет. Просто он будет редко бывать дома.

Какой стыд, хочется сказать мне. Но я молчу. Ничего не могу из себя выдавить. Какой-то я сегодня неуравновешенный. То нервный, то бесчувственный.

— Может, во вторник, — говорит она. — Его не будет в городе. Постараюсь остаться у тебя на всю ночь. Поставлю свой телефон на переадресацию. Если он позвонит ночью, я подойду.

— Он знает?

Почему вдруг я задал этот вопрос? Наверное, потому, что он уже несколько раз за сегодняшний вечер возникал в моем сознании. Мне буквально казалось, что Гарри клонит к этому.

«Любишь меня, люби мою жену». «Предстоит работать по ночам». «В тесном контакте с Барбарой». «Вы сработаетесь».

Просто целый набор намеков. Такое впечатление, что он заранее все продумал.

— Слава богу, нет, — говорит она. — Если бы он знал, ты бы уже был в курсе. Уж ты мне поверь.