Любовь в настоящем времени

МИТЧ, 37 лет Перл поздравляет с днем рождения

Два дня прошло после моего разговора с Леонардом в гараже у Джейка и Моны в тени большой птицы, два дня назад я рассматривал его татуировку и выслушивал заверения, что он предпримет все мыслимые меры безопасности.

Сейчас около полуночи.

Я стою у дверей соседки, миссис Моралес, и вспоминаю, как много лет тому назад, вскоре после того как Перл пропала, стоял на этом самом месте в последний раз. Вряд ли жизнь у меня тогда была такая уж простая, но уж точно намного проще, чем сейчас.

Пережевывая эти мысли, жду, пока мне откроют. Знаю, уже поздно, и я, наверное, разбудил миссис Моралес, только она сама виновата. Нечего было оставлять на автоответчике сообщение, чтобы я немедленно бежал к ней. Я так и сделал.

Из-за двери доносится голос:

— Мистер Деверо?

— Да, это я.

Миссис Моралес открывает дверь. На ней купальный халат. Волосы сбились на сторону. Похоже, я вытащил ее из постели.

— Прошу прощения, что так поздно, но я только сейчас приехал домой и прослушал ваше сообщение.

— Проходите, пожалуйста.

Она ведет меня в гостиную и включает верхний свет. Вспыхивает старомодная хрустальная люстра. На столе лежит маленький коричневый конверт, размером примерно пять на семь. Старый и мятый.

— Откройте, — предлагает миссис Моралес. — Сами увидите.

У меня начинают трястись руки. Что там такое важное и какое отношение это может иметь ко мне? Но я уже догадываюсь. Ведь только одна ниточка связывает наши жизни.

Конверт рвется у меня под руками. Слышится голос миссис Моралес:

— Я затеяла переделку квартиры. Пришли рабочие и ободрали всю старую обшивку. Конверт лежал за панелью. Потеряли его или специально спрятали, не знаю. Спросить-то не у кого.

Вот и содержимое конверта.

Два свидетельства о рождении. Одно выдано Перл Рене Санг, второе — Леонарду Сангу.

Полоска черно-белых фотографий. На них Перл и Леонард. В каждом городке аттракционов имеются кабинки моментальной фотографии, где автомат за полминуты сделает тебе такие. Леонарду здесь года три-четыре, на носу у него тяжелые черные очки. Он улыбается, демонстрируя полное отсутствие передних зубов. На одном из снимков Перл положила голову ему на плечо, на другом — целует его в висок. Вид у нее озабоченный.

Последнее, что выпадает из конверта, — небольшая стопка банкнот.

— Двести долларов двадцатками, — говорит миссис Моралес. — А теперь скажите-ка мне вот что. Если она собиралась бросить сына и сбежать, почему она оставила свое свидетельство о рождении и деньги? Они бы ей в пути пригодились.

— Не знаю, — отвечаю. — Может, она и не собиралась сбежать. Столько всего сразу — мне трудно сделать выводы.

— Говорю вам, с девушкой что-то случилось.

— Вот это больше похоже на правду. Послушайте, теперь, когда мы знаем ее имя, можно обратиться в полицию. Вдруг им что-то известно.

— Бесполезно. Я уже пробовала. Весь день сидела на телефоне. С того самого момента, как рабочие нашли конверт. По картотеке задержанных она не проходит. Сведений о ее смерти у них нет. Дичь какая-то. Будто она бесследно исчезла с лица земли. Взяла и улетела. Передаю вам конверт со всем содержимым, а вы передайте мальчику. Ведь вы в курсе, где он?

— Разумеется. Но он уже не мальчик. Завтра ему исполняется восемнадцать. — Я смотрю на часы и убеждаюсь, что ему уже восемнадцать. — И он собирается поселиться у меня.

Леонард просто умрет, когда увидит все это. В хорошем смысле слова. Он всю жизнь расстраивался, что у него нет фамилии, нет фотографий Перл и нет никаких сведений об отце. Да, кстати…

Верчу в руках Леонардово свидетельство о рождении. В графе «отец» значится: «Мать отказалась сообщить».

Звучит странно. Написали бы уж как обычно — «неизвестен». Стандартная формулировка для таких случаев.

И тут перед глазами встает образ Перл. Она знала, кто отец, и просто не позволила регистратору вписать «неизвестен». Есть что-то постыдное в такой формулировке. Будто ты занималась сексом с такой массой мужчин, что и сама знать не знаешь, от кого залетела. Уж Перл-то поставила вопрос ребром перед персоналом роддома. Мол, я-то в курсе, кто отец. А вам и знать незачем.

По спине у меня пробегает дрожь. В этом вся Перл. Я вижу ее чуть ли не наяву. Она словно заглядывает мне через плечо.

— Вот это подарок на день рождения, — говорю я вслух. — Фамилия и фото Перл. Не один камень с души упадет, а целых два.

— Я так рада, что все это попадет к мальчику, — подхватывает миссис Моралес. — Мне всегда так его было жалко. Это ужасно — жить в полной неизвестности.

— Конверт — первое, что он увидит утром, — говорю я. — Как только проснется.

По дороге домой смотрю на часы. Перевалило за половину первого, но я не могу перебороть искушения. Еду к Леонарду. Разбужу его. Пусть я буду первым, кто поздравит его с днем рождения.

Но ведь у них еще целая куча детей, и Джейк встает в шесть утра. Нехорошо получится.

Катаюсь туда-сюда мимо их дома, — может, у кого-то горит свет? Нет, все погружено во мрак. Гараж закрыт. Грузовичок Джейка стоит у дома, как ему и полагается. Велосипеды лежат на боку у гаража. Они всегда лежат во дворе, и, насколько я знаю, еще ни один не украли. Словом, тишина и спокойствие.

Приеду с утра пораньше.

Вернувшись домой, открываю пиво и разглядываю бумажки из конверта.

Наверняка с Перл что-то случилось.

Обрадуется Леонард, что оказался прав? Ведь он столько лет твердил мне об этом. Или все-таки легче жить с мыслями, что с ней, может быть, ничего не случилось и она живет-поживает где-то далеко?

Радость моя несколько омрачается. Все сложнее, чем казалось. Ведь столько разных чувств разбередит в нем находка. Иначе и быть не может. Я сам попал в настоящий водоворот эмоций. А ведь Перл мне не мать.

А стоит ли вообще говорить Леонарду? Сразу гоню от себя эту мысль. Он уже взрослый. Он должен узнать правду. Кто я такой, чтобы скрывать ее?

Может, мы отправимся с ним по магазинам, он потратит эти двести долларов, и это будет ему подарок от Перл на восемнадцатилетие.

Ведь у нее было особое отношение к дням рождения мальчика. Граничащее с мистикой.

Я даже не ложусь. Мне все равно не заснуть.

Открывает мне Мона. К счастью, Мона — ранняя пташка.

— Хочешь поздравить его первым? Он еще не встал. Наверное, спит.

Иду к его комнате. Стучу. Никто не отвечает. Открываю дверь.

Комната пуста, кровать аккуратно застелена. Ни Леонарда, ни Глюка.

Мона варит на кухне овсянку. На первый взгляд тут хватит человек на двадцать.

— Наверное, в гараже. Все трудится над этой гадкой штуковиной. Разубеждать бесполезно.

— Загляну туда.

В гараже пусто. Никого и ничего.

Ни Леонарда, ни гигантского птеродактиля.

Только сноп солнечных лучей пробивается через окно в крыше. Почти такой же освещал Леонарда, когда я видел его в последний раз. Сегодня утром лучи никого не освещают. Только квадрат светлеет на бетонном полу.

Бог ты мой, как же он вытащил отсюда такую махину?

Последние несколько месяцев я утешался тем фактом, что дельтаплан практически невозможно извлечь из гаража. Он ведь неразборный. Неужели Леонард с крыльями за спиной сел на велосипед и улетел навстречу закату? Ведь помогать ему никто бы не стал. Его внезапное увлечение дельтапланеризмом не нравилось никому. Кроме самого Леонарда.

Я опускаюсь на бетонный пол, прислоняюсь к стене и поджимаю колени. В руках у меня конверт. Глаза у меня закрыты. Сам не знаю почему.

Все происходящее кажется каким-то потусторонним.

Был мальчик, и нету мальчика.

Взял и улетел.