Любовь в настоящем времени

ЛЕОНАРД, 18 лет Кесарю — кесарево

В тот день, когда я пошел в детский сад, все изменилось. Я впервые узнал чувство, обратное любви. Может, то, что я увидел у Митча на кухне, и не было вечной любовью, уж очень оно далеко отстояло от вечного. Но в тот первый день в детском саду я столкнулся с прямой противоположностью всякой любви вообще. И я как бы раздвоился. Мне пришлось привыкать жить в мире, частью которого я не был. Как говорится, Богу — Богово, кесарю — кесарево.

Когда тот мальчик уже отплакал свое в гардеробе, я поднял глаза на воспитательницу и почувствовал смесь ненависти и жалости. Как-то они у меня совместились. Перед глазами у меня встало лицо Перл, полное радостной, всепроникающей любви. Ну а эта дамочка, моя воспитательница, не способна была на такую любовь. И почувствовать ее она тоже не могла.

И что прикажете делать, если человек не в силах дать детям то, что принадлежит им по праву рождения, и вместо этого мучает их? Какие чувства может вызывать такой человек? Ненависть? Жалость? Наверное, и то и другое. Вот когда я впервые ощутил, как во мне борются два начала. Вот когда я понял, что не всю жизнь играть мне в компьютерные игры и кормить птичек — земных воплощений Перл. Жизнь полна самых разных штук, и она далека от совершенства. Настолько далека, что я и представить себе не мог.

Когда воспитательница просветила нас, как следует нанизывать бусины, я поднялся и посмотрел ей прямо в глаза. Ненависти во мне было больше, чем жалости. Ведь на этот раз жертвой был я.

— Чушь, — сказал я. — Мура. Если есть правило, вы должны были нам сказать заранее. А то появляетесь, когда уже все сделано, и говорите, что цвета надо подбирать по правилам.

— Это моя группа! — заорала она. Ах, так вот в чем дело. Собственность. Власть. Стремление подчинить. — Ты не имеешь права со мной так разговаривать. Кто это тебя научил?

— Перл. Только что. — И я указал на то место, где видел Перл. На бусины то есть.

Как она только смеет называть Перл «без склада, без лада»?

Должен сказать, что после смерти Перл никогда со мной не «говорила». Это важно. А то меня часто спрашивали, не слышу ли я голоса. Рад сообщить, что не слышу. Я не шизофреник. Да Перл и не надо со мной разговаривать. Слова нам больше не нужны.

Зато из-за этих самых разноцветных бусин в ушах у меня раздавался целый хор. Это когда ненависть к воспитательнице пересиливала жалость. А потом жалость к этой неприятной, злой женщине вернулась, и все успокоилось.

Как, наверное, ужасно быть слепым и глухим.

Вот тогда-то все и случилось.

Однако вернемся к тому, что происходит сейчас.

Сворачиваю на обочину. Фары у меня погашены. Ставлю машину на ручной тормоз.

Грузовичок цел и невредим. Вешаю ключи на крючок в прихожей, их постоянное место. Затем прохожу на кухню и рву записку. Машина у дома, они и так знают, что я их люблю, к тому же ничего плохого не произойдет. Я вернусь.

Глюк просыпается и хочет отправиться со мной. Я разрешаю. Выкатываю из гаража велосипед — и вперед, к обрыву. Собака бежит рядом с велосипедом. Я отчетливо слышу ее сопение. Лицо мне обдувает ветерок. Струи свежего воздуха пробираются за шиворот. Наверное, так будет и в полете.

Только лучше.