Людочкины выкрутасы (СИ)

Глава 22

Время в Германии тянулось медленно. Людка начала вставать с кровати и пытаться ходить с костылями. На ногу она пока не наступала, но на улицу иногда с трудом выходила, чтобы подышать воздухом. Чувствовала она себя абсолютно брошенной и никому ненужной. Кроме того, испытывала стыд перед другими пациентами клиники и медицинским персоналом из-за того, что Иван почти не посещает её. Многие знали, что он проживает в гостинице, и сочувственно посматривали на Людмилу, когда она, маленькая, щуплая, бледная, еле передвигалась по территории клиники на костылях. Не желая мириться с унижением, она позвонила Милованову и потребовала вывозить её на улицу в сидячей коляске. Он отказался.

— Ваня, я буду платить тебе за это, — пообещала Егорова. — Мне пока трудно самой передвигаться.

— Сколько ты будешь мне платить?

Она назвала цифру. Он потребовал добавить к ней ещё половину и расплачиваться за каждый выезд.

— Хорошо, — согласилась она.

С этого дня он стал зарабатывать у Людки деньги. Только теперь он смог купить себе недорогую сменную тёплую одежду. До этого он периодически стирал старую, в которой его увезли в московский аэропорт. А пока она сохла, он сидел в номере и даже не ходил есть. Не в чем было. Старые носки прикрывали только щиколотки, чтобы они голые не выглядывали из-под брюк. На стопе они были все изорванными. Стирал он их особенно бережно, чтобы не дорвать до конца неосторожным движением. С новой одеждой у него появилось и хорошее настроение. Теперь он строил планы на будущее и непременно с Оксаной.

— В милицию я больше не вернусь, — решил он, — да и после моего странного исчезновения, там меня не оставят. Не поймут, почему я не сообщил по месту работы о том, что меня насильно сюда отправили. А я не могу это сделать. Моих похитителей заметут и посадят вместе с Людкой. А она, как ни как, мать моего ребёнка. Не хочу, чтобы ему когда-нибудь сказали, что его мать уголовница. Поступлю в университет, выучусь, поменяю профессию. А сейчас сделаю всё, чтобы Людка меня возненавидела, и сама захотела от меня избавиться.

Всякий раз, прогуливая её по территории клиники на коляске, он молчал. Егорова же всячески пыталась привлечь к себе его внимание и о чём-нибудь говорила.

— Замолчи! — грубо обрывал он её. — Мне даже голос твой противен. Ты когда-нибудь слышала его сама? Ни одна женщина на свете не имеет такого гнусавого, отвратительного голоса.

Егорова расстраивалась после его лживых слов. Если она начинала с ним спорить, он разворачивал коляску и на скорости гнал её в здание клиники. Постепенно Егорова поняла, что лучше молчать. Она научилась просто расслабляться, сидя в коляске, и смотреть на деревья, людей и ждать, когда встанет на обе ноги и улетит домой, чтобы никогда не видеть этого придурка Милованова. Теперь она не понимала, зачем столько лет удерживала его при себе, если имела такого замечательного мужа, как Степан. Сам вид Ивана ей уже был противен. Запах его был невыносим. Ей не нравилось, как он ходил, как смотрел.

— Где раньше были мои глаза? — удивлялась она.

Людка всё чаще и чаще стала вспоминать своего Степана. Она называла его ласково «котофеем» из-за густой растительности на всём теле. Чёрные блестящие кудряшки покрывали даже спину мужа. Она вспоминала, как прижималась к нему по вечерам в постели, согревалась, успокаивалась и засыпала. Только теперь она поняла, каким замечательным и надёжным мужем обладает.

— Вот, дура! Ну, зачем я связалась с этим недоноском? — ругала она себя за связь с Иваном.

Вскоре врач разрешил вставать на прооперированную ногу полностью и ходить. Первое время делать это было больно и непривычно. Но постепенно она научилась ходить и самостоятельно гулять с палочкой или костылями. Ивана она больше не звала возить её на коляске. И вообще больше не тревожила его. Позвонила только тогда, когда её выписали, и сообщила, что заказала два билета в обратный путь.

— Через час их привезут. Готовься, сегодня улетаем. За нами приедет такси.

Услышав радостную весть, Иван готов был сам на руках бегом тащить Людку в аэропорт. Но специально выработанная им жёсткая система поведения с ненавистной Егоровой сдерживала его эмоции. В самолёте он молчал по-прежнему. Она к нему не приставала.

В здании аэропорта Егорова получила свой чемодан на колёсах, докатила его до стоянки такси. Тут же села в первую подвернувшуюся машину и уехала. Ивана она с собой не пригласила.

— Вот сволочь! — разозлился он, — Столько времени на неё потратил, а она не соизволила меня доставить домой!

Он вернулся в аэропорт, обменял несколько последних евро на рубли и отправился домой на общественном транспорте. Феодосия Ивановна, увидев сына, повисла на нём и зарыдала. Иван прижал её к груди, погладил по голове, успокоил и спросил:

— Что известно об Оксане? Надеюсь, она не вышла замуж, пока я был в Германии?

— Что ты дорогой! Мы с Лилей её здесь днём и ночью стерегли. Не переживай, она тебя любит и простит. Я в этом уверена. Когда собираешься к ней заявиться?

— Сегодня отдохну, а завтра поеду.

— Вместе поедем, — заявила мать. — Я знаю, как к ней правильно подойти. Она у тебя ещё та штучка — строптивая. Я часто навещала её. Знаешь, как нам приходилось укрощать друг друга? У-у-у! — протянула Феодосия Ивановна.

Иван начал отказываться от её помощи, но Феодосия Ивановна была непреклонна.

Вечером следующего дня они вдвоём вошли в подъезд Оксаны, поднялись на нужный этаж и остановились у её двери. Феодосия Ивановна отодвинула сына в сторону так, чтобы его не было видно в глазок, и предупредила:

— Пока не позову, не входи в квартиру.

Она нажала кнопку звонка. Через несколько секунд дверь отворилась.

— Здравствуй, Оксаночка! — пропела свекровь ласковым голоском.

— Здравствуйте, Феодосия Ивановна, — ответила Оксана, не приглашая её войти.

Свекровь поняла, что оказалась нежеланной гостей и спросила в лоб:

— Помнишь, ты говорила, что теперь, когда ты узнала всю правду о взаимоотношениях моего сына с Людмилой Егоровой, ты его простила?

— Ну, — уставшим голосом произнесла Соколова.

— Что, ну? — с нетерпением спросила свекровь. — Говорила или нет?

— Говорила, — подтвердила она. — И что из этого?

— Тогда получи!

Она с силой потянула сына за рукав и втолкнула его в прихожую.

— А я пошла, — двинулась Феодосия Ивановна к лифту. — Некогда мне тут с вами заниматься.

Она нажала кнопку лифта, вошла в него, и, продолжая ворчать, поехала вниз.

Оксана стояла в ступоре. Все мироощущения покинули её. Иван обнял жену и стоял так с ней минуты три в напряжении, не зная, чего ожидать от неё дальше. Оксана начала рыдать.

— Оксаночка, ты правд, простила меня? — спросил Иван хитрым медовым голоском.

Она кивнула головой.

— Где ты был?

— В Германии, — ответил он, испугавшись последующих расспросов.

— А, кого же тогда похоронили?

Он взял её за плечи, повёл в комнату и посадил на диван.

— Я и сам пока этого не знаю. Завтра начну с этим разбираться.

Он честно рассказал ей, где был и почему там оказался. Поклялся, что Людка больше никогда не захочет его шантажировать. Рассказал, что видел результаты генетических экспертиз. Что на самом деле он не приходится отцом её ребёнку.

— А вот, почему моё удостоверение оказалось у того парня, которого похоронили под моим именем, мне ещё предстоит выяснить, — снова задумчиво произнёс он.

Затем, прищурив глаза, стал рассуждать:

— Оно оставалась в папке на даче, на которой меня держали некоторое время, когда похитили. Возможно это вовсе не моё удостоверение, а моего однофамильца? Хотя у всех удостоверений разные номера и серии.

Спустя три часа мать позвонила ему и сообщила, что достала из почтового ящика его чёрную папку с документами.

— Мама, в ней есть моё милицейское удостоверение?

— Нет, сынок, удостоверения здесь нет. А ты почему задаёшь мне такой вопрос? Я же говорила тебе, что его обнаружили в кармане мужчины, которого похоронили под твоим именем.

Ивану Милованову пришлось долго доказывать, что он вовсе не умер, а очень даже живой и пребывает в добром здравии. Первым делом он отправился в свой родной опорный пункт милиции. Когда он вошёл в него, Егоров разбирался с какой-то шумной группой граждан, похоже, конфликтующих соседей. Иван сел в сторонке и стал ждать, когда они уйдут. Мнут через двадцать, разбирательство прекратилось, и люди направились к выходу.

— Сергей перевёл взгляд на Ивана.

— Наше вам с кисточкой, — шутливо произнёс Милованов.

Сергей Егоров резко дёрнулся назад, прикрыв лицо рукой.

— Вот, чёрт!

— Да живой я Серёга, — уже серьёзно произнёс Иван.

— А кого мы тогда похоронили?

Как другу, Милованов в подробностях рассказал историю своего исчезновения и добавил:

— Но больше об этом мне никому не хотелось бы рассказывать.

— Не получится, Иван, — внушительно предупредил Сергей. — Чтобы восстановить своё доброе имя, и восстановиться среди живых, тебе придётся в подробностях всё рассказать и описать. Кстати, а ты знаешь, что Пущина и Федуловых повязали?

— Нет.

— Повязали, Ваня, повязали. Они отлавливали бомжей, удерживали их в подвале загородного дома и заставляли просить деньги у граждан в людных местах. Потом стали проделывать это и с инвалидами. Помогала им в этом одна медсестра из дома-интерната для инвалидов. А знаешь, кто способствовал тому, чтобы эту шайку поймали?

— Кто?

— Твоя бывшая жёнушка, — засмеялся он, откинувшись на спинку стула, — Оксанка Соколова.

— Она мне вовсе не бывшая жёнушка. Мы с ней помирились.

— Ну, и как она восприняла твоё воскресение из мёртвых? — полюбопытствовал Сергей, вспомнив свою реакцию на его появление в опорном пункте.

— Более эмоционально, чем ты, и с большей любовью.

На следующий день Иван отправился к следователю, ведущему дело о похищении Светланы Веселовой, бомжей и незаконной эксплуатации их и инвалидов. Рассказал ему свою историю исчезновения. Объяснил, что под его именем похоронен какой-то другой человек. Что, скорее всего, кто-то из Федуловых или Пущин вложили в карман умершего мужчины его удостоверение.

— Почему вы не позвонили нам из-за границы?

— У меня совершенно не было денег, даже сменной одежды. К концу пребывания, я заработал их немного у дочери Федулова, но звонить всё равно побоялся. Меня здесь не было, а с матерью и сестрой они могли, что угодно сотворить, — приврал он. Я же не знал, что они уже арестованы. И уж тем более не догадывался, что меня здесь похоронили.

Дело было передано в суд. Мать Людмилы больше не скрывала от неё, что отец с братом и её дядя находятся в следственном изоляторе. Сообщила, когда их будут судить, но не сказала, за что. Она и сама этого толком не знала. Людмила расстроилась. Было горько осознавать, что её любимые папка и брат могут оказаться в тюрьме.

— Мама, неужели их осудят, и я не увижусь с ними? — плакала Людмила.

— Увидишься, доченька, мы вместе с тобой пойдём в суд. Заодно папа и Вася посмотрят, какая ты стала ладненькая после операции.

Задолго до начала суда в его здание начал стекаться народ. Пришли и Оксана с Иваном. Немного погодя, к Оксане подошёл Анатолий Пущин и поздоровался. Его под руку держала симпатичная молодая женщина. Она тоже поздоровалась с Оксаной. Соколова не поверила своим глазам. Перед ней стояла Светлана Веселова, ухоженная, похорошевшая, стройная. Она протянула Оксане два билета в оперу.

— Приходите послушать божественный голос моего мужа, — нежным голосом проворковала она.

— Буду рад петь для вас, — шутливо подхватил тот.

Оксана положила билеты в сумочку.

— Благодарю вас.

— Вы знаете, обратилась к ней Светлана, — а меня снова приняли в мой родной театр, и я уже работаю над ролью.

— Света, я рада за вас.

В коридор вошёл милиционер и попросил всех присутствующих отойти подальше. В зал под конвоем провели пятерых человек. Все молча проводили их взглядом.

Когда в зал суда разрешили войти родным, адвокатам, представителям обвинения, пострадавшим, там за металлической решёткой под охраной уже сидели подсудимые: Федулов Леонид, его сын Василий, брат Фёдор, Александр Пущин и Клара Фёдоровна. Людмила Егорова, с замиранием сердца, вошла последней. Она искала взглядом отца и брата. И вдруг увидела. Они смотрели на неё, ухватившись руками за металлические прутья решётки, и улыбались.

— Доченька, ты счастлива? — выкрикнул отец, глядя на неё, статную и похорошевшую.

— Да, папа, — ответила она и заплакала. Спасибо тебе, папа, и тебе, Вася, за всё.

— Не плачь! Мы тоже счастливы, — промолвил отец срывающимся голосом. Живи, моя радость! Будь счастлива, красавица моя! И прости за всё.

Он действительно был счастлив. Его сердце перестало болеть о дочери, появившейся на свет с врождённым дефектом ноги.

— Ах, если бы я мог честным трудом заработать деньги на операцию тебе, моё солнышко, — молча, сокрушался Леонид Яковлевич, — разве я пошёл бы на такое грязное дело? Когда я теперь смогу обнять тебя?

Оксана Соколова впервые увидела Людмилу в зале суда, маленькую, хрупкую. Она слышала весь трогательный разговор её с братом и отцом и больше не испытывала к ней ненависти. Она наклонилась к Ивану и спросила:

— Людмилу привлекут к ответственности за участие в твоём похищении?

— В деле, которое сегодня будет слушаться в суде, не фигурирует преступление, связанное с моим похищением, — ответил он. — Скажу честно, я намерен сделать всё, чтобы меня вновь признали живым без привлечения Егоровой, её отца и брата к ответственности. А признать меня живым должен будет суд.

— Я горжусь твоим решением, и сама хотела просить тебя об этом, — сжала она руку мужа в своих ладонях.

— Встать! Суд идёт! — послышалось в зале.