Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

Приворожу и верну любимого

Как бывают закоренелые пьяницы, неисправимые скандалисты, отпетые мошенники, так бывают и закоренелые, неисправимые, отпетые фантазеры. И за примером далеко ходить не надо. Раскрасневшийся от мороза пример, выпучив глаза, прыгал вокруг меня с блаженной улыбкой первоклашки, принятой в баскетбольную команду.

— Что сходится? НИЧЕГО не сходится! Ты сама-то послушай, что говоришь! И стулья, и очки… — кипятилась я, отчаянно взывая к здравому смыслу, проблесков которого на Никином лице, увы, не наблюдалось. — Да какой она к черту профессор Макгонаголл?! Да нет же никакого профессора! Нет, и никогда не было! Фокус-покус чистейшей воды! Мыльный пузырь туманного Альбиона! Фига в небе твой профессор, вместе с Поттером и всеми его дракулами!

Стараясь вернуть лучшую подругу с небес на землю, я чуть не выпрыгивала из штанов. С тем же успехом можно было в лунную ночь агитировать в Летнем саду статую Минервы. Ника ничего и слышать не хотела. Она сияла как новогодняя елка, лепетала что-то в высшей степени невразумительное, хватала меня за локти и все время норовила всучить обглоданную вишневую косточку в качестве неоспоримого доказательства колдовского благоволения бабки-Макгонаголл из девятой квартиры.

В том, что эта бабка злостная мошенница, авантюристка, или просто мелкая пакостница, у меня лично не было никаких сомнений. Хватило одного взгляда на ее премилое личико, чтобы испарились всяческие сомнения: передо мной сидел еще один отличный экземпляр крючконосой грымзы, родная сестра нашей птички-математички по прозвищу Горгулья, в чьих цепких лапках истошно билось вот уже по меньшей мере третье поколение школьников. И сколько бы Ника не твердила, что от Горгульи-Евгеши до профессора Макгонаголл, как от мыса Находки до города Сингапура, я в своей позиции была тверда и неколебима. Пернатые хищницы и очкастые кобры всех калибров щекочут мне нервы не хуже фильмов об Эдди Крюгере. Из чего, возможно, следует, что в прошлой жизни я была кроликом-правдолюбом и что мир с тех пор нисколько не изменился. Кролики по-прежнему жуют капусту, а кобры жуют кроликов. Но если очень постараться, можно успеть оглушительно пискнуть «Черта с два!», прежде чем стать чьим-нибудь обедом. Именно этим мы с Никой и занимаемся в школе на уроках математики, действуя по всемирно известной системе «курощения и низведения».

Вот только с бабкой из девятой квартиры все вышло совсем иначе. Я и глазом моргнуть не успела, как она впилась в Нику своими серыми, мышиного цвета глазками и загипнотизировала ее буквально в три счета. А потом каким-то хитрым способом наслала метель, пургу, обкормила вишневым вареньем и, выспросив все про Люсю, преспокойно вытолкала нас за дверь. Шустрая, я вам скажу, бабулька! Ловко она нас обштопала. Еще и со следа хотела сбить. Мол, нечего вам на озерах делать, нет там вашей собаки. Как бы не так! Что я, Люси, что ли не знаю?! Такой непоседы и попрыгушки во всем Питере днем с огнем не найдешь. А на озерах сейчас самое веселье. Ну и получается, что бабка нам специально мозги компостировала, чтобы первой Люсю отыскать и себе заграбастать. А иначе зачем она про футбол так подробно расспрашивала? Бабка-то не дура, она сразу смекнула, что собака у Ники экстра класса, вундеркинд, настоящий собачий Эйнштейн. Она же в любом Дог-шоу все призы возьмет! А если ей немножко потренироваться, она и говорить бы запросто научилась. Просто ей пока это в голову не приходило. Зачем? Ее ведь и так все понимают.

Словом, чтобы напрочь расстроить коварные планы бабки Макгонаголл, я решила отправиться прямиком на второе озеро, где обычно бывает больше всего народа и где, по моим представлениям, шансы обнаружить Церлинин след были максимально высоки. Не могу сказать, что моя идея вызвала у Вероники бурный восторг, однако после некоторых колебаний она все же согласилась, и мы повернули вдоль шоссе к дачным строениям, за которыми начинался спуск к озеру.

Снег бодро скрипел под нашими ботинками. Морозный воздух бодрил. Высокие, прямые как стрела сосны приветливо махали своими верхушками. Мимо нас то и дело проносились лыжники всех возрастов, бабушки, впряженные в санки, розовощекие малыши с лопатками и сопливыми носами, собаки, деловито оббегающие придорожные сугробы, вороны, спешащие по своим неотложным вороньим делам. И если бы не поводок, торчащий из Никиного кармана и стучащий в сердце не хуже пепла Клааса, жизнь можно было бы считать вполне счастливой, мир — божьим, день же — просто чудесным. Но разве можно так считать, когда твой лучший друг, закусив губу, чуть не рыдает от горя, а лучшая в мире собака, сволочь эдакая, с утра не жравши, шляется пес знает по каким помойкам. Нет, Бог тут явно что-то не додумал. Или в его канцелярии — полнейший бардак. От возмущения я чуть было не проскочила мимо шумной ватаги мальчишек, галдящих вокруг снежной крепости, словно воробьи вокруг горбушки. Судя по облепленным снегом варежкам и мокрым коленкам, толкались они здесь с самого утра.

— Эй, пацаны, — обратилась я к ним, напуская на себя важный вид и для солидности сунув руки в карманы.

— Чего тебе? — не слишком вежливо буркнул широколицый паренек в ушанке набекрень, судя по всему главарь ватаги. Отвлекаться на нас ради пустяшного разговора ему явно не хотелось.

— Дело есть, — скупо процедила я и выжидательно уставилась на паренька.

— Ну? — ушастый зыркнул на меня из-под всклокоченных вихров и поправил шапку. Ватага за его спиной вытянула шеи, стараясь угадать, в какую сторону дует ветер и не пора ли сматывать удочки.

— Вы собаку тут сегодня не видели? — спросила я и незаметно дернула за рукав стоявшую рядом Нику.

— Какую собаку? — в мальчишеских глазах блеснул явный интерес.

Ника достала из кармана фотографию и протянула ребятам. Не спеша стянув рукавицы и сунув их под мышку, парень в ушанке красными от мороза пальцами небрежно взял снимок.

— Эрдель, что ли? — с растяжкой спросил он после небольшой паузы.

— Да, — с тревогой в голосе проговорила Ника и впилась глазами в парнишку.

— У Витьки из первого подъезда такая, — пожал плечами ушастый, что-то прикидывая в уме.

— Да ты что?! У Витьки совсем другая, — неожиданно встрял востроносый коренастый крепыш лет десяти с быстрыми бегающими глазками. Он подошел к нам и заглянул через мое плечо, чтобы получше разглядеть фотографию. — Не, — покачал он головой, — не похожа. У Витьки гладенькая такая, и морда кирпичом. А эта вон какая лохматущая.

— А я говорю — такая, — ушастый грозно насупился. — Эта просто заросшая, а у Витьки стриженая. Если эту подстричь, она такая же будет.

— Не, ни в жисть не будет, — упирался востроносый. — Ты глянь. У нее ж голова шариком. Как у Ленки из 5-го «б».

— Ах так, да? Спорить со мной будешь, чмо конопатое? — прорычал ушастый и схватил бунтаря за воротник. — Я тебе покажу, у кого голова шариком! Ты у меня сам шариком станешь!

Вцепившись друг в друга, мальчишки повалились в сугроб. Ватага воинственно загалдела и окружила дерущихся плотным кольцом.

— Эй, ребята, ребята, прекратите сейчас же, — закричала я, пытаясь протиснуться в центр круга. Кто-то осторожно потянул меня за край куртки. Я обернулась. Малыш лет пяти серьезно смотрел на меня большими синими глазами.

— Дай-ка пошмотреть, — мальчуган широко улыбнулся.

— Что? — не поняла я.

— Фотку дай пошмотреть.

Взяв двумя руками снимок, он очень внимательно, от ушей до кончика хвоста, изучил Люсю, пошевелил беззвучно губами и, возвращая фотографию обратно, спросил:

— А куда жвонить?

— Звонить? — растерянно протянула я и с сомнением посмотрела на парнишку. — А ты цифры-то знаешь?

— Жнаю, — невозмутимо ответил следопыт и вытащил из нагрудного карманчика мобильник. — Вот. Вы шуда мне жапишите ваш телефон. Ешли вдруг увижу вашу шобаку, я вам пожвоню. Меня Шаша жовут. А ее как? — малыш ткнул в Люсин портрет.

— Ее зовут Люся. И она очень добрая, — поспешила заверить малыша Ника. — Спасибо тебе большое. Значит, мы можем рассчитывать на твою помощь? — в Никиных глазах блеснула робкая надежда.

— Шамо шобой, — важно кивнул мальчуган, сунул мобильник обратно в карман и, подхватив санки, бегом припустил к горке, куда уже выруливала только что наблюдавшая за дракой ватага. Ушанка Набекрень бежал впереди и вид у него был гордопобедоносный. Из чего, разумеется, следовало, что кирпич и шар фигуры тождественные.

Обойдя все три озера и нигде не обнаружив Люсиных следов, мокрые, замерзшие и усталые, мы повернули к дому. Было начало пятого. Смеркалось. В домах вспыхивали квадратики окон. Зажглись фонари. Мы молча брели вдоль проспекта, считая ворон на крышах подъездов. Говорить не хотелось. Да и о чем было говорить? На душе скребли кошки, в животе урчало от голода. Я украдкой скосила глаза. Ника понуро плелась рядом, загребая ботинками снег.

Было обидно и больно. И горько до слез. Уж лучше бы она меня поколотила, ей-богу. Разве я виновата, что мы не нашли Люсю и что бабка, не знаю уж благодаря каким козням, оказалась права? Я же хотела как лучше… На углу под крышей палатки дородная тетка в белом фартуке, нацепленном поверх теплой куртки, бойко торговала пирожками. Вид у нее был вполне миролюбивый. Пухлые, ярко накрашенные губы расплывались в приветливой улыбке. Тетка хлопала себя по бокам и громко выкрикивала резким грубоватым голосом:

— Пирожки! Пирожки! Покупаем пирожки!

— Давай у нее спросим, — предложила я, кивнув в сторону палатки. — Может, она что видела?

Ника молча пожала плечами: делай, мол, как знаешь. Мы подошли к лотку. Продавщица пирожков, наметанным глазом оценив ситуацию, радостно оживилась:

— Подходите, подходите, девчушки, не робейте. Вам каких? Вот, рекомендую. Берите с капустой. Свеженькие, с пылу с жару. Только что привезли, — хлопотала она, точно наседка над цыплятами, гремя крышкой огромного металлического чана. Энтузиазм ее заметно поугас, когда мы объяснили, в чем, собственно, дело. Отложив приготовленный было пакет и тщательно обтерев руки в дырявых перчатках о край передника, она высунулась к нам из-за прилавка:

— Ну-ка, ну-ка, давай погляжу, что ж не поглядеть-то, я тут весь день стою, может и видела вашу собачку-то. — Тетка повернулась так, чтобы свет фонаря падал на снимок. — Тут их много у магазина крутится. А что? Жрать-то всем хочется, — продавщица сощурила один глаз, потом другой, потом оба вместе. — Вроде похожа, — неуверенно протянула она.

— Похожа? Говорите, похожа? — встрепенулась Ника, умоляюще глядя на тетку.

— Ну да, вроде крутилась тут сегодня одна, кудрявая такая.

— Черная с рыжим, да? — Ника от волнения едва переводила дух.

— Вроде да… — тетка задумчиво посмотрела на меня, поковыряла пальцем замерзшую клеенку. — Мужик один тут сегодня у меня пирожок купил, с печенкой. Солидный такой мужик, в кожанке, с усами. Отошел на два шага, встал вон там и давай пирожок уминать. Смачно так, весело. У меня у самой аж слюнки потекли. А тут собака как раз пробегала. Она мужика-то с пирожком приглядела и к нему аккуратненько так, бочком, подсела. И смотрит на него жалобно. Видно, что голодная. А мужик тот остатки пирожка в рот засунул и пошел себе, как будто ничего и не заметил. Так и не дал псинке ни кусочка, жмот. Меня прямо аж зло взяло. Ну, думаю, хряк ты отъевшийся, собаке пирожка пожалел…

— А куда эта собака потом подевалась, вы случайно не заметили? — спросила я.

— А бог ее знает. У меня как раз клиент косяком пошел. Время-то обеденное было.

Не зная, чем нас утешить, тетка громко высморкалась и добавила:

— Да вы не убивайтесь, все обойдется, точно вам говорю. Найдется она. Прибежит завтра как миленькая. А куда ж ей деваться-то? Я завтра снова тут с утра торговать буду. Так что если вдруг чего замечу, вам сразу же сообщу. Вы мне только телефончик свой оставьте, — попросила продавщица.

Ника, едва удерживая непослушными от мороза пальцами огрызок карандаша, нацарапала на оберточной бумаге номер телефона.

— Пирожков возьмете? — участливо спросила тетка напоследок. — Всего по десятке.

Мы согласились. Огорчать продавщицу отказом не хотелось. Тем более что запах пирожков давно уже настойчиво напоминал нам о том, что время обеда безнадежно миновало, а до ужина еще ох как далеко. Пирожки оказались с капустой, горячие и вкусные. То ли от пирожков, то ли от пышущей оптимизмом тетки, всучившей их нам, на душе стало светлее. И жизнь уже не казалась кромешной мукой. В темном подвале мира как будто забрезжила узкая, яркая и острая, точно лезвие, полоска света. Мне показалось, я вижу ее много отчетливей, чем носки Никиных ботинок, по-прежнему с тупым упрямством загребающих снег…

На следующее утро, ровно в девять я стояла на пороге Никиной квартиры, дрожа от нетерпения в такт звонку, ходуном ходившему под моими пальцами. За ночь узкая полоска надежды в моей душе ничуть не стала шире. Но она как будто окрепла, как будто налилась силой. И я была почти уверена, что сейчас за дверью в нервную дробь звонка должен ворваться знакомый, веселый и звонкий собачий лай. Но он не ворвался. Вместо него глухо прошаркали шлепанцы, щелкнул замок и в дверях появилась Ника. Вопросы были излишни.

— Ты подожди минутку. Я сейчас. Только распечатаю, — бросила она мне озабоченно и исчезла в своей комнате, откуда спустя секунду донеслось мерное стрекотание принтера. Стянув ботинки и куртку, я прямо в носках прошлепала к Никиной двери. Не страдая патологическим любопытством, я все же заглянула в дверную щелку, прежде чем войти в комнату. Ника стояла, склонившись над механическим ящиком, и сосредоточенно наблюдала за исчезающими в его пасти листами бумаги. Принтер надсадно скрипел, жужжал и подпрыгивал, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень недовольства. Судя по всему, этим утром ему пришлось изрядно попыхтеть. На столе рядом с компьютером уже лежало несколько стопок только что распечатанных листовок. Услышав, как скрипнула дверь, Ника подняла голову:

— Заходи. Поможешь, — кивнула она, отчаянно борясь с принтером за очередной сжеванный им лист. — Вот гад! Сколько бумаги зря перепортил! Давно папе говорю, что новый купить надо. А ему все некогда.

Я подошла к столу. С листов, разбросанных там и тут, на меня глядела умильная Люсина морда. Текст под фотографией гласил: «Пропала собака! Эрдельтерьер (девочка), 2 года. Лохматая, черно-рыжий окрас. Очень ласковая и доверчивая. Нашедшего просим позвонить по телефону 199-45-13. Вознаграждение гарантируется».

— Сейчас последнюю партию закончим и пойдем клеить, — Ника устало облокотилась на стол.

— Давно печатаешь? — спросила я, берясь за ножницы.

— С восьми, как папа ушел, — она с беспокойством посмотрела на листовки. — Как думаешь, портрет не маловат? Заметят его издали?

— Не, в самый раз, — успокоила я Нику. — Ты ж не афиши печатаешь. Если человек собак любит, обязательно подойдет и прочитает. Слушай, а где стрекоза ваша со своей малюткой?

— Опять по помойкам пошли. Знаешь, — Ника задумчиво провела пальцем по краю стола. — Фуфа эта… в общем-то… не такой уж и крокодил. Дурная, конечно… Только ведь она тоже по-своему переживает, виноватая такая ходит, грустная…

— Ну да, ты еще скажи, что у нее карма такая: нести в глазах мировую скорбь и хватать за задницу добропорядочных граждан, — запротестовала я, нисколько не веря в чудесное перерождение зловредной псины, главным устремлением которой, судя по всему, было доставить окружающим как можно больше неприятностей. И почему мир так устроен, скажите на милость? Почему в нем пропадают вовсе не те, кому как раз неплохо было бы пропасть? Ну что бы страшного произошло, если бы в одно прекрасное утро взяла и пропала, скажем, наша математичка? Лично я ни капельки бы не расстроилась. И никто из нашего класса не расстроился бы. Потому что вот уже второй год, подходя к ее кабинету, мы тщетно возносим мольбы к небу в надежде на то, что ангел-заступник школьного люда чуть приоткроет крышку какого-нибудь люка, сдвинет кирпич или на крайний случай снова отправит Аннушку в магазин за маслом… Увы, пока небеса остаются глухи к нашим мольбам. Каждый день Евгеша приходит в школу, каждый день с подчеркнуто-вежливой инквизиторской улыбочкой требует, чтобы дневник касался крышки стола, парты стояли ровно, как по линеечке, доска блестела идеальной чистотой, а ученики не скрипели стульями, дышали через раз и открывали свой поганый рот только если на то будет ее высокое соизволенье. Не мудрено, что даже кошка Нюрка, всеобщая любимица, частенько наведывающаяся в школьный двор, обходит Евгешу за километр.

В то время как я предавалась горестным раздумьям о превратностях собачьих и человеческих судеб, мои руки ловко орудовали ножницами, с каждым новым объявлением, приближая счастливый миг Люсиного возвращения в родные пенаты. Ради этого я была готова изрезать тонну бумаги и сверху донизу заклеить эрдельскими мордами все фонарные столбы в округе.

— Как ты думаешь, люди часто читают объявления? — спросила Вероника, запихивая пухлую пачку Люсиных портретов в рюкзак.

— Конечно! — поспешила заверить я. — Возьмем, к примеру, меня. Лично я всегда читаю объявления. А чем еще заниматься на остановке в ожидании троллейбуса? И знаешь, объявления иногда попадаются очень забавные. Вчера, например…

Так и не дождавшись конца фразы, Вероника удивленно обернулась. Но я была уже далеко. Пятки моих мыслей сверкали вокруг сероватого клочка бумаги на фонарном столбе, где мириадами солнечных зайчиков вспыхивало, играло и переливалось имя РОЗАЛИЯ.

— Слушай, Ника, а куда ты дела тот телефон, что мы вчера сорвали на остановке? — вернулась я мыслью к исходному пункту, на котором моя фантазия уже успела возвести впечатляющих размеров песочный замок.

— В карман положила, — Ника аккуратно застегнула молнию на рюкзаке и выпрямилась.

— Тащи, тащи скорей! — загорелась я. — Будем звонить!

— Может, не стоит? — Ника колебалась. В ее и без того смятенной душе копошился червь сомнения.

Мучительно сдвинув брови и впившись пальцами в лямку рюкзака, она боролась с лихорадкой авантюризма, которую я буквально излучала каждой клеточкой своего существа. Однако исход борьбы был предрешен. Рыжая собачья морда взывала к спасению.

— Ты что?! — коршуном закружила я вокруг Ники, воинственно расправив крылья. — Здесь же каждая минута дорога! Мало ли что может случиться, пока мы будем бегать от столба к столбу и от помойки к помойке. Давай, тащи телефон. Вдруг эта Розалия и правда поможет нам найти Люсю?

Ника тяжело вздохнула и, выпустив рюкзак, смиренно отправилась в коридор искать вчерашний день в кармане своей куртки. Пошебуршав с минуту у вешалки ворохом семейного достояния, она вернулась с крошечным мятым клочком бумаги, который тут же мне и протянула. К телефонам Ника, кажется, с рождения испытывала патологический страх. Заставить ее кому-нибудь куда-нибудь позвонить стоило обычно неимоверных усилий. А потому, чтобы не терять драгоценного времени, спорить я не стала и, расправив на столе серый жеваный обрывок, решительно сняла трубку.

Разговор оказался коротким, но конструктивным. Приятное женское контральто с задушевным придыханием спросило меня о цели визита, сочувственно помычало, назвало причитающийся за визит гонорар и назначило время. Повесив трубку, я победоносно воззрилась на Нику с видом кролика, выигравшего в лотерею тонну отборной морковки.

— Ну что? — теребила меня Ника, сгорая от нетерпения.

Выждав положенную по законам жанра паузу, я помахала перед Никиным носом бумажкой с адресом и громогласно объявила:

— Тащи копилку! Розалия Петровна ждет нас сегодня, ровно в четыре! Просила не опаздывать, не есть в обед ничего мясного и обязательно иметь при себе фотографию объекта.

— Отлично. Значит, мы еще успеем расклеить пару пачек, — Ника проворно метнулась к рюкзаку. — Ты чего сидишь? — удивилась она, глядя на мою постную физиономию. — Пошли скорее. Сама же говорила, что каждая минута дорога.

Расклеивание заготовленных прокламаций оказалось делом не только муторным, но и опасным. С фонарными столбами и стенами домов больших проблем не возникло. Однако наши попытки украсить Люсиным портретом табачные и питейные ларьки на остановках тут же пресекались решительными действиями горластых торговок, грудью встававших на защиту неприкосновенности своих гнездилищ порока. В одном из таких мест нам весьма доходчиво объяснили, что если мы еще раз попытаемся сунуться со своими бумажками, нам попросту оборвут уши. Положим, пассаж насчет ушей был всего лишь затертой литературной гиперболой. Но разве в этом дело? Обидно было то, что разницу между мелким пакостником, расписывающим стены лифта, и человеком, потерявшим собаку, местный торговый пролетариат отказывался видеть категорически. Разглядывая красные от натуги лица орущих со всех сторон продавщиц, я чувствовала себя крошечной, но гордой щепкой во враждебном людском океане. И с горечью думала о том, что папа, наверное, прав: не нужно было декабристам будить Герцена. Ничего хорошего из этого все равно не вышло.

К двум часам мы изрядно проголодались, а Вероникин рюкзак уже достаточно похудел для того, чтобы мы могли позволить себе маленькую награду, заслуженную праведным трудом. Всем окрестным забегаловкам мы благоразумно предпочли скромный вегетарианский обед в приятной домашней обстановке и, не теряя времени, направились ко мне. Кастрюля борща ждала нас в холодильнике. На столе, заботливо прикрытые тарелкой, стояли мамины фирменные оладьи. Основательно подкрепившись и немного отдохнув, мы снова натянули едва успевшие высохнуть куртки и заспешили к троллейбусной остановке.

Судя по адресу, дом Розалии Петровны находился в нескольких остановках от нас, и мы рассчитывали добраться до него минут за двадцать. Время было еще дневное. Полупустой троллейбус, мерно подскакивая на колдобинах, катил вдоль ничем не примечательных «корабликов» и пятиэтажек, славных отпрысков времен развитого социализма и колбасных очередей, в которых выросло поколение наших родителей. «Нет, вам с эпохой не повезло, — вздыхает всякий раз отец, пролистывая свежую газету. — Тот глоток свободы, который выпал на нашу юность, вы, нынешние, будете проходить по учебникам. И будете завидовать. Если конечно у вас хватит смелости». Смелости у нас с Никой хватит. В этом папа может не сомневаться. Но если времена перестройки нравятся ему больше других времен, это еще не значит, что наши шансы попасть в историю равны нулю. Мы, может быть, тоже выкинем что-нибудь эдакое, чему зарукоплещет весь мир. Вот только Люсю найдем и тогда… Кто-то настойчиво тянул меня за рукав. Я оглянулась. Пора было выходить.

Через несколько минут мы уже, отряхивая снег с ботинок, стояли на лестничной клетке третьего этажа. Дверь нам открыла пышная розовощекая блондинка в малиновом атласном халате и с сигаретой в зубах.

— Кого искать будем? — бодро спросила она после того, как мы заняли указанные нам пуфики вокруг небольшого овального столика в гостиной. Окна были плотно занавешены тяжелыми бархатными гардинами, повсюду горели свечи, призванные создавать атмосферу таинственности, на стене прямо за фигурным креслом прорицательницы висела репродукция Сикстинской мадонны, а под ней портрет какого-то толстого сердитого индуса в оранжевой чалме. На столике рядом с гадальными картами и несколькими мелкими вещицами неясного предназначения лежал огромный хрустальный шар, в котором отражались наши с Никой расплывшиеся физиономии. В углу на темном полированном серванте дымились ароматические палочки. Одним словом, комната была обставлена по всем правилам экстрасенсорного искусства. Именно так, по моим представлениям, и должен был выглядеть кабинет уважающей себя гадалки.

— Что ж, посмотрим, чем я могу вам помочь, сказала Розалия, откладывая сигарету и театральным жестом встряхивая кисти рук. — Надеюсь, вы принесли фотографию?

Мы дружно кивнули, и Ника достала из рюкзака Люсин портрет. В руке у Розалии появилось обручальное кольцо на длинной нитке. Приспособление напоминало простейший маятник. Я вспомнила, что видела нечто подобное у бабушки, посещавшей года три назад какие-то занятия по экстрасенсорике.

— Следите за кольцом и думайте о собаке, — приказала Розалия глухим, сдавленным голосом.

Я послушно выпучила глаза и уставилась на золотой ободок. Кольцо висело неподвижно. Чего никак нельзя было сказать о его тени, выписывавшей на стене в неровном пламени свечи причудливые фигуры. В них мне чудился то птичий клюв, то кошачья морда, то непонятно откуда взявшаяся огромная разлапистая пальма в кадке…

— Я велела думать о собаке. А вы думаете бог весть о чем, — недовольно пробурчала Розалия, поджав губы.

С расстройства пальма тут же принялась хиреть и превратилась в ель, затем в худосочного удава с ежиком на голове и наконец застыла самым заурядным бубликом. Чтобы придать своему лицу сосредоточенно-вдохновенный вид, я еще больше выпучила глаза, и без того уже буквально вылезавшие из орбит от усердия, и громко тявкнула про себя три раза. В ту же секунду кольцо дрогнуло, качнулось и бешено завертелось вокруг своей оси. Тень на стене едва поспевала за своим источником. Розалия удовлетворенно хмыкнула и отложила кольцо в сторону. Похоже, моим собачьим выступлением она осталась вполне довольна.

— Ну-с, — важно протянула она, чуть наклонившись вперед. Мы замерли, боясь пропустить хоть одно слово. На губах Розалии играла загадочная улыбка, и сама она вся светилась каким-то тихим неясным светом. Так светит темной безлунной ночью лампочка в тамбуре вагона Петербург-Симферополь, и не знаешь, чего там больше: надежды, тревоги или форменного свинства. Я отдала предпочтение первому и с видом доброжелательного ожидания воззрилась на Розалию.

— Могу вас обрадовать, — продолжила она, грациозным движением поправляя прическу. — Собака ваша жива и находится в относительной безопасности.

— Как это… в относительной? — встрепенулась Вероника.

— Сейчас увидим, что скажет ключ Гермеса, — Розалия взяла в руки карточную колоду, тщательно ее перетасовала и выложила перед нами первую карту. — Седьмой мажорный аркан… Колесница… Путь победы… Торжество ума и воли… Что ж, начало неплохое. Смотрим дальше, — вторая карта легла на стол. Худое востроносое лицо бабки-мошенницы из девятой квартиры нахально улыбалось нам из пены кружев. — Королева мечей, — объявила сияющая Розалия. — Очень, очень хорошая карта. Она предвещает вам помощь от тонкой, деликатной, мудрой женщины, обладающей большими возможностями и авторитетом. — Портрет хитро ухмыльнулся, тряхнул кружевами и закивал. — Так… А это у нас что? — Розалия выложила третью карту. — Паж кубков. Вестник удачи… Что ж, думаю, хорошие новости не за горами, — заключила она и, раскрыв на середине какую-то пухлую тетрадку, принялась водить пальцем по странице в поисках нужного абзаца. — Вот… Нашла… Вас ждет столкновение с неизвестными явлениями, успех в делах и творчестве, очищение от грехов и астральное воздействие гармоничных энергий, которое во многом зависит от вашей родовой кармы и расположения планет в созвездии Гончих Псов, — с чувством выполненного долга Розалия захлопнула тетрадь и выжидающе воззрилась на нас, очевидно полагая вопрос исчерпанным. Однако как ни впечатляюще выглядели ее карточные манипуляции, в поисках Люси они не продвинули нас ни на миллиметр. Это я и попыталась объяснить Розалии.

— Чего же вы от меня хотите? Я, в конце концов, гадалка, а не справочное бюро! — надулась Розалия. — Где это видано, чтобы по картам Таро адреса узнавать?

— Но может быть есть какой-нибудь другой способ? — осторожно заметила я.

Розалия повела плечом:

— Способ, может, и есть, только…

— Что только?

— Только я ни за что не ручаюсь.

Наконец она сдалась.

— Хорошо, я попробую, — сказала она и обеими руками осторожно придвинула к себе хрустальный шар, стоявший справа от нее. В прозрачных недрах шара, конвульсивно взбрыкнув задранными вверх тоненькими ножками, уплыл в неизвестность пузатый буфет. Его место тут же заняла гигантских размеров груша, впоследствии оказавшаяся носом Розалии. Что, кроме собственного носа, видела в шаре Розалия, для меня так и осталось загадкой. Несколько минут она сидела неподвижно, уставившись немигающим взглядом в самую сердцевину хрустальных отражений. Затем, устало откинувшись на спинку кресла, в какой-то сонной задумчивости долго обмахивалась кружевным платочком. По ее чересчур спокойному, бесстрастному лицу было трудно представить, о чем она думает. Да и думает ли она о чем-нибудь вообще? В моей душе шевельнулись первые робкие сомнения.

Но выпростать крылья в полную силу они, слава богу, не успели. Розалия выпрямилась, гордо вскинула подбородок, вытянула вперед пухлые руки с растопыренными коротенькими пальчиками и величественно опустила веки. — Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье… вечер семь…

Где-то я уже это слышала. Воск с оплывающей свечи катился янтарными каплями на тусклую полировку стола. Розалия, крепко зажмурившись, продолжала смешно сучить в воздухе руками, точно пытаясь поймать назойливую муху. Загробный мистический шепот так не шел к ее здоровому румянцу, к задорным ямочкам на щеках… Я перевела взгляд на стоящий справа книжный шкаф. «Практическая магия», «Заговоры и заклинания народов Севера», «Грибы-целители», «Трактате космическом огне», «Хиромантия для начинающих», «О вкусной и здоровой пище». Далее стояли совсем тоненькие брошюрки без названий на корешках. Многие из них были сильно потрепаны, что свидетельствовало о неравнодушии хозяев дома к печатному слову. Прошло минут пять, может быть — десять. Чтобы хоть как-то развлечь себя, я решила тоже немножко попрактиковаться в азах прикладной магии. Подобными штучками я забавляюсь иногда на уроках математики, когда становится совсем уж невмоготу. Согласитесь, всегда приятно подложить вредной училке кнопку, пусть даже и виртуальную, а потом смотреть, как она ни с того ни с сего подскакивает на стуле. Или вот скажем, другая классная штука…

— Если вы будете хрюкать, хихикать и пытаться надеть мне на голову ведро, я выставлю вас отсюда в два счета! — прогромыхала над моим ухом Розалия вовсе уже не мистическим, а самым обыкновенным сердитым голосом.

— Я… это… просто прическу хотела вам немножко поправить… — промямлила я первое, что пришло мне в голову. Пожалуй, еще ни разу меня не заставали столь очевидно на месте преступления. Брови Розалии удивленно поползли вверх.

— Что?! — она так и взвилась в своем кресле. Я громко сглотнула, скроила на лице некое подобие улыбки и спросила, невинно хлопая глазами:

— Скажите, пожалуйста, а последней книжки из серии «Наложение и снятие заклятий: как заморочить друзей и очаровать врагов» у вас нет?

— Нет… — Розалия лихорадочно перебирала в голове последние книжные новинки. Моей осведомленностью в сфере магии она была явно озадачена. — Разве такая книжка выходила? Что-то я не помню…

— Конечно, выходила, три месяца назад. Правда, очень маленьким тиражом, — не моргнув глазом, заверила я ее.

— А… кто же ее автор?

— Мститтус Вирусиан, — меня неудержимо влекла за собой волна авантюризма.

Вероника многозначительно кашлянула. Но я была уже на гребне завирального вала, и никакими силами меня невозможно было остановить:

— А двухтомник «Современная порча: выпадение волос, ватные ноги, прилипание языка и многое, многое другое» вы видели?

Ника дернула меня за рукав и возмущенно прошипела:

— Перестань! Какая муха тебя укусила? Мы же про Люсю пришли узнать, а ты дурочку валяешь!

— Ничего страшного, — Розалия улыбнулась. — Я тоже люблю иногда подурачиться… Но знаете, с вашей собакой… — ее лицо стало серьезным. — Странное дело… она как будто скрыта шапкой-невидимкой… все время куда-то в последний момент ускользает… Ничего не могу понять… — Розалия смущенно развела руками. — Мне бы очень хотелось вам помочь, но… Я не знаю, где ее искать, — закончила она дрогнувшим голосом.

Ника закусила губу, вздохнула и потянулась к рюкзаку. Мне отчаянно захотелось кому-нибудь из небесной канцелярии набить морду. Что за дела такие?! Будем в прятки играть, да?! Розалия заботливо поправила на Нике съехавшую лямку рюкзака. Было видно, что она не на шутку огорчена.

— Понимаете, я с шаром работаю совсем недавно, — проговорила она обескураженно, как будто ища и не находя себе оправдания. — Вообще-то я больше по заговорам и порче специализируюсь… Знаете что? Оставьте мне фотографию, — вдруг предложила она, когда мы уже натягивали в прихожей куртки. — У меня бывает много народу… Может, кто-нибудь и подскажет, где ее искать?

Когда мы вышли на улицу, было уже темно. Горели фонари, хлопьями падал снег, засыпая деревья, дома, тротуары. Снежинки кружились в воздухе словно огромные белые бабочки. Казалось, им не будет конца. Как нет конца и этому огромному, усыпанному мириадами звезд небу, в которое где-то сейчас смотрит, задрав кверху нос, кудрявая собачья морда. Самая лучшая морда на свете… Эй, прохиндейка, куда ж ты запропастилась? Пора возвращаться домой! Слышишь?

Мимо, гудя и дребезжа, промчался троллейбус.