Маэстро Воробышек

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Николай пробежал всю платформу вдоль поезда и остановился у первого вагона — так удобнее было сходить на станции, где находился лагерь.

Это был последний ночной поезд, и в вагоне находилось немного пассажиров. В самом углу, откинув голову к стенке, дремал пожилой человек, видимо рабочий, ехавший после смены домой. На одной из скамеек в середине вагона сидели двое молодых людей и молча смотрели через окно на пустынный перрон.

Николай сел у дверей и тоже стал смотреть в окно. Как раз в этот момент стрелка больших круглых часов сделала скачок, поезд хрипло свистнул и тронулся.

Час две минуты! Какое-то странное время, не могли составить расписание, чтобы поезд отправлялся ровно в час. Хотя, говорят, на железной дороге одна минута решает многое, даже не минута, а секунда. А в спорте разве не так? Вот сегодня днем, нет, это уже вчера было, он сам отвоевал у времени две десятые секунды. А сколько пришлось работать, тренироваться, бегать, бегать, бегать…

Поезд вышел на окраину Москвы. Запоздалый трамвай выскочил из-под моста, голубая искра сверкнула вдоль проволоки и сейчас же погасла. По шоссе проехали одна за другой несколько грузовых машин, освещая фарами казавшиеся черными придорожные деревья.

Поезд остановился на одной из станций. Пожилой рабочий, который, казалось, крепко спал, вскочил и бросился к двери. Здесь он столкнулся с входившими в вагон молоденькой девушкой и парнем. Девушка была в светлом платье, в волосах синело несколько незабудок. Парень с независимым видом прошел к скамейке, уселся на нее и положил руку на спинку сиденья. Девушка сейчас же склонила голову на его руку и закрыла глаза.

На какую бы девушку теперь Николай ни глядел, он сравнивал ее с Тангенс-Котангенс. И всегда его новая знакомая оказывалась красивее и изящнее всех других. Эта пассажирка, красивая она, правда, но Тангенс лучше… Только какая-то она все-таки странная… Слушает все, о чем он говорит, как будто невнимательно, о чем-то своем думает, а потом задает такие вопросы, что становится понятно — слушала она его внимательно, с интересом. Сегодня, когда он рассказывал ей о своих спортивных успехах, она куда-то смотрела на потолок, потом на телевизор. И вдруг стала расспрашивать, как он тренируется, трудно ли это, какие у него планы на будущее…

Николай снова взглянул на девушку в светлом платье и на парня. Девушка улыбалась чему-то во сне. А парень сидел неподвижно, он боялся шелохнуться, чтобы не разбудить подругу. Только смотрел на нее, потом осторожным движением поправил цветок в волосах.

Да, у этих все ясно. Он ее любит и она его. А с Тангенс у него совсем не так. Конечно, и требовать ничего нельзя, ведь они всего два-три раза виделись. Но не всегда же нужны годы, чтобы подружиться. А сегодня весь вечер гуляли вдвоем. Тихие ночные переулки, редкие фонари, запрятанные где-то в зелени деревьев. Она возьмет его под руку, заглянет в лицо, кажется, что-то хочет сказать, а потом отвернется и начнет говорить о каких-то пустяках. Или попросит, чтобы он рассказал о себе. Он только настроится пооткровенничать, скажет две-три фразы, а она уже объясняет, почему площадка, по которой они сейчас идут, называется Собачья. И снова резкая перемена — глядит в лицо и спрашивает, любил ли он когда-нибудь кого-нибудь… Так и не заметил, как время подошло к отходу последнего поезда.

Когда Николай сошел на своей станции, на востоке небо уже начинало бледнеть. Прохладный предутренний ветерок пробежал по деревьям, они лениво пошевелили ветками. Николай спустился к насыпи и пошел наперерез по полю к черневшему впереди лесу.

В лесу было темнее и еще холоднее. Запахло сосной — Николай почувствовал, что сразу стало легче дышать. Потом лес поредел, дорога круто пошла вниз и привела к реке. Через реку был переброшен ветхий деревянный мост, но недалеко отсюда уже строился новый, его железобетонные опоры возвышались над темной водой. Николаю захотелось выкупаться. Он быстро разделся, бросился в реку — холодная вода обожгла его — и поплыл на середину реки. Каким мрачным выглядел отсюда лес! Вот-вот выйдет из него баба-яга с огромной клюкой, выскочит серый волк, а на спине у него будет сестрица Аленушка…

И в это время из леса действительно вышел кто-то. Нет, это не были ни баба-яга, ни серый волк, ни другой какой-нибудь сказочный герой. Это было самое реальное существо и что-то было знакомое в его походке, в его фигуре…

Виктор? Здесь, в такое время… Не может быть! Но на всякий случай он все же крикнул:

— Виктор!

Фигура остановилась, немного постояла и бросилась бежать к реке.

— Витька, ты? — спросил удивленно Николай, подплывая к берегу.

Виктор сел на траву рядом с одеждой Николая.

— А ты что вздумал купаться? — в свою очередь спросил Виктор.

— Чертовски холодно, — пожаловался Николай, вылезая из воды и быстро натягивая на себя рубашку. — Ты куда?

— В лагерь.

Николай никак не ожидал здесь в такое время увидеть Виктора. Он был рад этому, но не был уверен еще, вернулся ли его друг совсем в лагерь или же приехал на время по какому-нибудь делу. И чтобы не задеть его самолюбия, спросил как бы между прочим:

— И что же, совсем к нам?

— Не к вам, а к нам.

Эта фраза и тон, каким она была сказана, многое объяснила Николаю. Вот здорово, наконец-то Витька поумнел!

Николай оделся, и они вышли на дорогу. Камни мостовой и трава по обочинам ее были мокры и блестели от росы. Друзья сделали молча несколько шагов, потом Николай снова заговорил:

— Что ты решил? Будешь заниматься со всеми вместе? Или так едешь, отдыхать.

— Буду заниматься. — Виктор подпрыгнул, поймал ветку, сорвал с нее листок и начал жевать его. Листок, видимо, был не очень сладкий и вкусный, потому что Виктор скорчил гримасу и тут же выкинул его. — Ты знаешь, у меня было много причин вернуться. И одна — вот такая. — Он вынул из кармана измятый конверт. — Это письмо прислала мне Анюта. Слушай, что она пишет: «Женщина, о которой ты рассказывал, вовсе не арестована, я это знаю. Тебя ввели в заблуждение…» — Он спрятал письмо. — Как же так, Коля? А ты говорил, что их всех арестовали, что у них целая шайка. А она, оказывается, не больше не меньше как гадалка.

Николай был застигнут врасплох. Он не знал, что сказать и не торопился с ответом.

— Понимаешь, я тебе уже говорил… Так мне сказали… — Он уже справился с замешательством. — Но ты не беспокойся, я еще раз специально забегу к Раздольским и снова все проверю.

— Обязательно, Коля. Тут какая-то неразбериха, путаница. Но ты поверь мне, это письмо — не главная причина, почему я вернулся в лагерь. Я много продумал за эти дни. Даже с мамой поссорился.

— У тебя мама…

— Постарайся понять ее. Дело гораздо глубже. Я увидел, что нельзя больше так жить, на иждивении у мамочки, у тебя, у всех. Надо что-то делать самому. Пусть трудно, чем труднее, тем лучше. Вот в деревне есть парень, Федор, у них свой оркестр, а они ни черта не умеют. Просил он меня помочь им, я отказался. А если подумать — ну зачем я нужен Леониду Васильевичу? Ну, заболел, ну, играть не могу, да плюнуть ему на меня — и все. А он идет ко мне домой, и раз, и другой. И выходит, люди ко мне так относятся, а я. Вот и решил, и как с Федором быть, и с собой что делать. — Виктор высказал все, ему не хотелось больше о себе говорить. И он спросил Николая: — Ну, а ты? Откуда ты так поздно?

Николай ждал этого вопроса, готовился к нему, и все же, когда Виктор задал его, смутился. И сбивчиво начал объяснять:

— Да так. Дела задержали. Насчет инвентаря ездил. В школе был…

— Вечером в школе? Да там только сторож сейчас, кроме него, никого нет.

— Ну да, уж никого и нет… — Николай не знал, что еще сказать, как выпутаться. — Слушай, Витька, давай сейчас вместе побежим, до самого лагеря побежим.

— Но я не умею бегать.

— Беги, как сумеешь. Сейчас воздух такой… Дышится легко, не жарко.

— Ладно, давай, — и Виктор рванулся вперед.

Николай побежал за ним.

Через несколько минут они выбежали на полянку.

— Стой! Больше не могу! — крикнул Виктор и с разбегу повалился прямо на стог недавно скошенной травы. Пряный запах шел от сена и кружил голову.

Николай повалился рядом с ним.

— Устал? То-то! Нет у тебя техники, вот что.

— Нет, Колька, нет. Но будет, как ты думаешь?

Николай почувствовал, как нужно было сейчас Виктору его дружеское ободрение.

— Когда-то мне Леонид Васильевич говорил, пока не научишься правильно ходить, не будешь правильно бегать. А чтобы уметь ходить, надо сперва привыкнуть правильно дышать. Ты же дышишь, как лошадь. Как лошадь, везущая хворосту воз. Но ты меня не слушаешь?

— Нет, слушаю. Колька, на этом месте на днях я сидел с Анютой. И знаешь, она очень не похожа на наших девочек. Ты к ней присмотрись, она и серьезнее их и сердечнее.

— Все они хороши, — неопределенно произнес Николай и поднялся. — Пойдем, видно бегун ты еще неважный.

Скоро они вышли на шоссе. На небе из-за деревьев появился крошечный серп молодой луны и, казалось, двигался вместе с ними.

Смешно прыгая в темноте, к ним не спеша приближался свет фонарика.

— Кто-то едет на велосипеде, — определил Николай.

— Это доктор, — сказал, присмотревшись, Виктор. — Наш больничный доктор.

Велосипед подкатил к ним, и Дмитрий Иванович соскочил на землю.

— Это что за ночные прогулки? — спросил он удивленно. — А режим дня? А отбой? Разве не было его сегодня? И мой пациент здесь. А говорили, что тебя нет в лагере.

— Да вот, вернулся… А вы, доктор, почему не спите? У вас разве нет режима?

— В том-то и дело, что нет. Такая наша профессия. Только лег спать — разбудили, надо ехать в деревню.

— Трудная у вас работа, — сказал сочувственно Николай.

— Для того, кто ее любит, она не тяжелая, — уже несколько напыщенным тоном произнес доктор. Но тут же очень прозаично зевнул и вскочил на велосипед. — Спать, ребята, хочется. Будьте здоровы!

Когда доктор отъехал, Виктор сказал:

— А беспокойная у него профессия, право же.

Николай ничего не ответил.

Через некоторое время вдали, между деревьями, показались лагерные строения.