Мафия вчера и сегодня

4. Мафия в период фашизма

Мировую войну 1914—1918 годов в Сицилии ощутили, пожалуй, лишь в связи с всеобщей мобилизацией. Но, как и все войны, она давала широчайшие возможности для незаконных, но зато очень выгодных дел. Именно тогда спекуляция продуктами первой необходимости приняла весьма широкие масштабы, особенно в деревнях, где она, понятно, стала исключительной монополией землевладельцев-мафистов, а также габеллотто и деревенской верхушки. Кроме того, неожиданным источником огромных доходов для мафистов (о чем пойдет речь ниже) стала реквизиция лошадей и скота для нужд армии, ибо они сдавали как украденных животных, так и старых и больных, не пригодных для работ.

Эти новые возможности для обогащения, а также ослабление государственной власти, явившиеся следствием войны, способствовали усилению власти и наглости «почтенного общества». Его представители еще более дерзко стали чинить насилия, притесняли даже крупных землевладельцев с единственной целью — лишить их владений. Начиналось это обычно с систематической неуплаты аренды, как натурой, так и деньгами, а кончалось зачастую тем, что землевладельцам приходилось продавать большие участки земли по смехотворно низким ценам. Таким махинациям мафии чрезвычайно благоприятствовала полная бездарность земельной аристократии, которая вот уже несколько поколений не жила в деревне, подпала под влияние главарей мафии и, следовательно, не в силах была оказать им хоть какое-либо сопротивление.

Итак, в то время как положение представителей средних слоев деревни все более укреплялось и они постепенно превращались в землевладельцев, дворянство все более и более слабело и деградировало не только экономически, но и в смысле выполнения функций руководящего класса, которые, впрочем, оно и до этого осуществляло очень плохо.

Ф. С. Нитти сразу же после первой мировой войны весьма иронически оценил сложившееся положение вещей, говоря о том, что отныне существует только два точных перечня сицилийских баронов: «Один, составленный Руджеро II и внесенный в Готский альманах, и второй, состоящий из арендаторов, неисправно вносящих поземельный налог».

Чтобы дать представление о том, сколь сильна была власть мафии сразу же после первой мировой войны и в первые годы фашистского режима, приведем небольшие выдержки из книги Чезаре Мори, фашистского префекта, направленного для «умиротворения Сицилии» с помощью методов, мало отличавшихся от тех, которые незадолго до того применялись в Ливии.

«Ч. — бывший феод размером в 120 сальм[33], расположенный на территории С. М., —писал один землевладелец к Мори, — давал нам на протяжении последних 30 лет ежегодный доход в размере 4 тысяч лир. После прибытия Вашего превосходительства и предпринятого Вами блестящего наступления на нечестивцев с другого берега мы сдали этот участок в аренду за 60 тысяч лир в год, освобожденных от всяких обложений, причем арендная плата вносилась сразу же. Л. — участок земли размером в 63 сальмы, расположенный на территории П., который ранее сдавался в аренду за 6 тысяч лир в год, после приезда Вашего превосходительства мы сдали за 30 тысяч лир в год. Я привел цифры, —писал сицилийский аграрий фашистскому префекту Мори, — которые красноречиво и убедительно показывают, от каких оков избавило Ваше превосходительство земельную собственность».

Человек, почти четверть века управлявший землями, секвестрованными у сицилийского аристократа, проживавшего во Флоренции, писал Мори:

«Будучи с 1900 года хранителем секвестрованных наследственных владений П., я почитаю за честь сообщить в подтверждение сказанного Вами касательно имевшего место нарушения свободы продажи с аукциона и исцеления от сей язвы благодаря стараниям Вашего превосходительства следующее. Желая сдать в аренду два участка земли бывшего феода Дж., расположенного между С. и Ч. (эти участки входили в состав наследственного владения П.), я вывешивал обычно объявление об аукционе, но никто не являлся на них (то было делом рук мафии, которая срывала аукционы, чтобы обеспечить себе право распоряжаться этими участками). В 1920 году вследствие неявки людей на аукцион мне удалось в результате частных переговоров сдать один участок за 4040 лир годовой арендной платы, а другой за 3420. В нынешнем же году вследствие изменившегося положения, чем мы обязаны деятельности Вашего превосходительства, породившей атмосферу спокойствия и безопасности, на аукцион явилось несколько конкурентов и нам удалось получить правильную цену: участок, за который прежде нам давали 4 тысячи лир, сейчас был оценен в 19 тысяч лир, а второй, за который ранее мы получали 3420 лир, — в 11 тысяч лир»[34].

Закату земельной аристократии как правящего класса не сопутствовало появление буржуазии, способной стать новым господствующим классом, как то произошло задолго до этого в других странах. Помимо указанной ранее причины, в результате которой мафия стала играть решающую роль при выдвижении и избрании политических деятелей, следует отметить и другую, исторически повторяющуюся: мощные народные движения XIX века не сумели выдвинуть новый класс, способный руководить политической жизнью, ибо их всегда топили в крови, а также, и главным образом, потому, что руководила этими движениями аристократическая и интеллектуальная элита, которая умом и сердцем была связана с идеями национального возрождения, но фактически была чужда чаяниям, нуждам и требованиям народных масс. Наиболее типичным представителем этой сицилийской буржуазной и интеллектуальной элиты был Франческо Криспи, политикой которого столь восхищался Муссолини. Криспи, в прошлом пламенный республиканец, участник тайных обществ и гарибальдиец, став главой итальянского правительства, превратился в монархиста и закоренелого консерватора. Это он потопил в крови в 1893 году восстание сицилийских крестьян. Позднее этот же Криспи взлелеял и осуществил злосчастную мечту империалистов о захвате Эфиопии, позабыв о насущных нуждах своей родной Сицилии, лишенной путей сообщения, воды, канализации, школ, больниц и нуждавшейся по меньшей мере в разумной и рациональной колонизации.

Итак, послевоенная обстановка не породила в Сицилии ни одного из тех мощных политических движений, которые наблюдались в континентальной Италии: ни захвата фабрик, которых на острове почти не было, ни реакции в виде фашистских отрядов (сквадр), поскольку господствующие слои не проявляли вначале никакого энтузиазма по поводу фашизма и предпочитали, пожалуй, иного рода силу для устрашения и сохранения существующего порядка, а именно мафию.

Единственным отголоском борьбы крестьянских масс в Эмилии и Романье и идей, глашатаями которых выступили сицилиец дон Стурцо и католик Мильоли, было движение крестьян — бывших фронтовиков. В сельских местностях острова были организованы различные кооперативы, боровшиеся с бесконечными бюрократическими препонами, мешавшими им арендовать землю непосредственно у крупных землевладельцев на льготных условиях, предусмотренных для бывших фронтовиков.

Хотя в конечном счете непосредственная передача кооперативам земли в аренду была для крупных землевладельцев более выгодной, чем передача ее крупным арендаторам-мафистам, землевладельцы и на сей раз предпочли поступить недальновидно и ответить репрессиями на чаяния крестьянских масс.

Захват власти Муссолини не произвел сильного впечатления на общественное мнение Сицилии и не вызвал особых сожалений: в самом деле, связанная с этим отмена демократических свобод неизбежно должна была оставить равнодушной основную массу населения, ибо она уже до этого на собственном опыте познала недееспособность провозглашавшейся демократии.

Что касается аристократии, то она приняла фашизм с распростертыми объятиями, и не потому, что ее увлекли идеи дуче, а потому, что она сразу же оценила глубоко консервативный характер этой диктатуры, которая, как она надеялась, не только вернет ей спокойствие старых добрых времен (понимая под этим сохранение своих привилегий), но главным образом установит жесткий полицейский режим, который позволит аристократии освободиться от союза с мафией, ставшего для нее уже тягостным.

От внимания мафии не ускользнули немедленные последствия нового положения вещей, особенно те, что касались ее непосредственно, — а именно постепенное учреждение сильного полицейского государства, с которым рано пли поздно «почтенное общество» вступило бы в конфликт в основном по мотивам престижа, и главное — постепенная отмена выборов, которая должна была лишить мафию самого эффективного ее орудия — контроля за политическими деятелями. Подобная дилемма, казалось, и не допускала вначале иного полюбовного решения, как сотрудничество с новым режимом и взаимное проникновение.

Многие факторы, казалось, способствовали тогда именно такому решению дилеммы: прежде всего диктатор, начав в Сицилии борьбу против союзов крестьян — бывших фронтовиков, добивавшихся передачи им земель, а также против бандитизма, не успел еще создать сильное полицейское государство, о котором мечтал, и поэтому не мог пренебречь сотрудничеством мафии по тем же причинам, по которым до 1924 года он столь жаждал и ценил поддержку «отрядов действия» (сквадр).

Что же касается самих мафистов, во всяком случае самых ловких и самых влиятельных, то они достигли такой степени обогащения и власти, что успели уже обуржуазиться и обеспечить своим детям выгодную карьеру. Поэтому их нисколько не смущала возможность постепенного отхода от преступной деятельности, которой они до этого занимались, лишь бы им гарантировали сохранение их престижа и привилегий, пусть даже чисто политических.

В первые годы фашизма мафия более или менее охотно поддерживала режим и помогала ему, а порой, когда этому не мешало уголовное досье, содержавшее многочисленные доказательства богатого уголовного прошлого, или полная безграмотность, мафисты сразу же примыкали к фашистской партии и даже становились ее руководящими деятелями.

Достаточно ознакомиться со списком фашистских главарей в Сицилии до 1926 года, чтобы убедиться, что многие фашистские руководящие функционеры в Западной Сицилии были почти сплошь представителями прежней земельной аристократии, мафистами или видными адвокатами, доверенными лицами мафии.

Но по мере упрочения фашистского режима и широкого проникновения различных фашистских организаций во все слои общества и особенно по мере усиления роли фашистской милиции во всех сферах, стало ясно, что впредь те мафисты, которым не удалось пробраться на руководящие посты или в полицию, будут на ножах с фашизмом. Во-первых, потому, что мафию лишил власти как раз фашизм, который, подавив крестьянское движение и ликвидировав бандитизм, доказал свою способность обеспечить в деревне порядок и безопасность, не прибегая к чьей-либо посторонней помощи, кроме помощи солдат фашистской милиции, многие из которых были не меньшими грабителями и мошенниками, чем сами мафисты. Во-вторых, Мафия оказалась изолированной, так как представители господствующего класса, облачившиеся в броские фашистские мундиры, буквально перестали узнавать своих прежних союзников из мафии и не скрывали своего желания послать их ко всем чертям.

Поводом для решающего наступления на мафию послужил известный эпизод, героем которого оказался сам Муссолини. Произошло это в Палермо в 1924 году. Тогда префектом Палермо был Чезаре Мори, в прошлом мелкий полицейский чиновник, начавший свою карьеру с самых низких чинов, но достигший вскоре благодаря своему необычайному рвению и отсутствию излишней совестливости вершин служебной лестницы. С приходом фашистов к власти Мори был назначен префектом полиции и направлен в Сицилию для «умиротворения» острова, то есть для усмирения крестьян и ликвидации бандитизма с помощью широкого применения тех методов, которые прославили его в министерстве внутренних дел.

Как раз в том же году дуче прибыл в Сицилию. В Палермо его встретил Витторио Эммануэле Орландо, который тогда из кожи лез вон, желая войти в состав правительства и вновь заручиться поддержкой мафии Партинико и Палермо, бывших всегда его избирательной базой.

Закончив знакомство с городом, новый глава правительства выразил желание посетить некоторые центры провинции Палермо, в том числе близлежащую Пьяна-дей-Гречи. Этот небольшой центр, расположенный недалеко от Палермо, на расстоянии примерно часа езды автомобилем, и переименованный позднее в Пьяна-дельи-Альбанези, был основан албанской колонией, сохранившей полностью свои обычаи и язык. Но в то время Мори считал этот район опасным и не внушающим доверия. И действительно, местные крестьяне по-прежнему проявляли склонность к социалистическим идеям, побудившим их принять участие в движении «союзов трудящихся» 1893 года под влиянием речей Барбато[35], и кроме того, край этот находился под контролем могущественного «семейства» мафии, главарь которого дон Чиччо Кучча был к тому же мэром. Мори не мог, естественно, все это разъяснить Муссолини и поэтому не нашел ничего лучше, как принять двойные меры предосторожности: с одной стороны, он распорядился, чтобы сильный отряд полицейских мотоциклистов сопровождал автомобиль диктатора, а с другой — уговорил дона Чиччо сесть в качестве мэра в машину дуче и проехаться с ним до Пьяна. Казалось, все должно было обойтись благополучно, и машина с бесценным грузом прибыла без всяких инцидентов в Пьяна-дей-Гречи. Но как только закончился краткий визит и диктатор решил вернуться в Палермо, сопровождавший его до машины дон Чиччо Кучча заметил значительный отряд полицейских и, не привыкший, возможно, к такого рода эскорту или не желая демонстрировать, особенно в этой местности, своих панибратских отношении с полицией, обратился к дуче, говоря намеренно громко, чтобы слышали собравшиеся жители: «К чему столько полицейских? Рядом со мной Вашему превосходительству нечего бояться, ведь в этой зоне приказываю я!» Затем, повернувшись к стоявшим поблизости его людям, он властным голосом добавил: «Чтобы ни один волос не упал с головы Муссолини, моего друга и лучшего человека на всем свете!»

Муссолини буквально побелел от злости, увидев, какой оборот приняли дела: префект, которого он послал в Сицилию для наведения там фашистских порядков, сам поставил его, Муссолини, под охрану мафии. Вернувшись в Палермо, он приказал Мори тайком арестовать Кучча, как только поутихнут разговоры о его визите. Два месяца спустя, отправившись в Рим защищать интересы управляемой им коммуны, Кучча совершил опрометчивый шаг — дал знать в секретариат дуче о своем приезде, напомнив, что речь идет о том мэре, который сопровождал дуче в Пьяна-дей-Гречи. Едва он высадился в Палермо, как тут же был арестован. Арестовал дона Чиччо лично Мори. Префект, предупрежденный Римом, встретил его и пригласил выпить с ним аперитив. Ничего не подозревавший дон Чиччо сел в машину префекта, не почувствовав иронии этого приглашения даже тогда, когда Мори, обратившись к водителю, приказал отвезти их на «виллу Мори» — так народ в насмешку называл тюрьму «Уччардоне», — где несколько минут спустя передал дона Чиччо директору тюрьмы.

Решение расправиться с мафией было, конечно, обусловлено иными соображениями: такими, как переход на сторону фашизма землевладельцев и буржуазии Сицилии, подавление крестьянского движения, создание фашистской милиции, искоренение в деревне бандитизма, — одним словом, упрочением фашистской диктатуры.

Вполне понятно, что после случая с Кучча Мори приступил к репрессиям против мафии, прибегнув к методам, которые заставили бы побледнеть иезуитов святой Инквизиции. Злодеяния этого позорного периода до сих пор еще живы в памяти сицилийцев, особенно жителей Палермо. Ныне даже судьи, бывшие орудием этих репрессий и сделавшие на них карьеру, и адвокаты, нажившие на защите мафистов огромные состояния, все они признают: правосудие пало тогда так низко, что оскорбляло самое элементарное чувство справедливости, и считать после всего этого, будто применявшиеся средства соответствовали в какой-то мере поставленной цели, было просто немыслимо. Хотели сохранить в неизменном виде общественный строй, породивший преступное явление, и в то же время покончить с мафией. В этих условиях неминуемо должны были прибегнуть к жестоким репрессиям. Именно тогда взяли за правило, чтобы ни одно уголовное деяние, даже совершенное много лет назад, не оставалось безнаказанным. Сговор Мори с судебными властями сводился к тому, что каждое преступление могло и должно было служить поводом для очистки деревень и городов от максимального числа «нечестивцев», якобы объединившихся в преступные шайки, существовавшие порой лишь в воображении фашистской полиции. «Доказательства» добывались с омерзительным цинизмом и сводились, как правило, к признаниям, вырванным у обвиняемых после долгих часов, а зачастую и дней средневековых пыток, в том числе знаменитой «кассетты», которую, впрочем, применяли в Сицилии еще несколько лет назад.

Обвиняемого клали спиной на ящик длиной примерно в 1 метр, шириной в 70 сантиметров и высотой в 50 сантиметров. Свисавшие руки и ноги привязывали тонкой металлической проволокой к соответствующим сторонам ящика, затем несчастного обливали соленой водой и секли бычьей плетью. Таким образом, удары причиняли жгучую боль, но не оставляли никаких следов. У жертвы вырывали волосы, ногти, жгли пятки, пропускали через тело электрический ток, сильно сжимали половые органы. В перерыве между пытками в рот истязаемого вставляли воронку и, зажимая ноздри, вливали соленую воду, пока живот не разбухал, как бочка.

Нередко избитого и окровавленного обвиняемого перевозили в тюрьму, где следователи ничтоже сумняшеся продолжали допрос и заставляли его подтвердить признание, когда несчастный был еще весь во власти пережитых страданий и не осознал, что вырвался из лап мучителей.

Чинившиеся тогда беззакония уму непостижимы: не раз бывало, что за одно и то же преступление судили и приговаривали совершенно разные группы люден, бывало и так, что человека судили и осуждали за преступления, которых он никогда не совершал.

В условиях этих повальных арестов, когда попирались гарантии гражданской законности, было схвачено много преступников, но пострадало немало и невинных людей, а также лиц, которых оклеветали из корыстных побуждений. В самом деле, когда стало очевидно, что правосудие осуществляется несерьезно и в спешке, то нашлись люди, которые не побрезговали воспользоваться этим; желая избавиться от своего недруга, они писали ложный донос агентам Мори.

Только диктатура могла прибегать к таким средствам и добиваться подобных результатов, ибо только при диктатуре можно действовать в атмосфере всеобщего молчания, надежной гарантией которого было полное отсутствие свободы информации и критики, и пренебрегать общественным мнением. Народ, правда, не догадывался о том, что на самом деле творилось и какой дорогой ценой было куплено избавление от «нечестивцев», как их напыщенно именовала фашистская печать, и поэтому одобрял действия фашистского префекта и утешался приобретением некой свободы, крайне ничтожной по сравнению с теми свободами, которых фашистский режим лишил народ. Теперь, после репрессий Мори, люди спокойно, без опаски отправлялись за город, засиживались допоздна на улице, наслаждаясь свежим воздухом, — и все эти жалкие свободы записывали в актив нового режима, как и огромное удовлетворение, которое выражали те, кто всю жизнь просидел на одном месте, по поводу отмены права на забастовку: ведь теперь поезда уходили и приходили строго по расписанию.

Мори и его присные были, вполне понятно, больше всех довольны. Каждый месяц составляли они длинные списки осужденных — были среди них и приговоренные к смертной казни, вновь восстановленной дуче, — в ожидании похвал министерства внутренних дел, а также полных восхищения и благодарности писем, которые каждодневно поступали от крупных землевладельцев, единственных, кто действительно извлек выгоду из этой бойни.

В конце концов у этой старой ищейки, которую Муссолини возвысил до поста префекта, закружилась голова, чем частенько страдают те, кто пьянеет от успеха: им овладела мания величия и графоманства, он начал писать книги, граничащие со смешным, разрешал устраивать себе при посещении провинций торжественные встречи с триумфальными арками, увенчанными надписью: «Аве Цезарь», и, главное, настолько уверился в благосклонности к нему диктатора, что посмел посягнуть и на высокопоставленных лиц. В результате в его сети попали те бароны, главари мафии, и те политические деятели, занимавшие видные посты в мафии, которые, достигнув вершин власти и богатства, поняли, куда дует ветер, и поспешили примкнуть к режиму, напялив на себя фашистскую форму. Одно из последних разоблачении Мори касалось как раз преступной организации в горах Ле-Мадоние (на деле распущенной уже много лет назад), главарем которой полиция Мори сочла Альфредо Кукко, знаменитого окулиста из Палермо, влиятельного фашистского депутата парламента (впоследствии он был оправдан во время следствия). Другие разоблачения касались богатых и известных хирургов, наживших огромные состояния на тайном лечении в своих клиниках цвета уголовного мира и мафии, или адвокатов мафии, занявших высокие посты при новом режиме.

Эти разоблачения были самой серьезной ошибкой Мори, обнаружившего слабоумие старого полицейского, который, хотя и дошел до чина префекта, так ничего и не понял в политике. Мори не понял того, что спустя 20 лет на лету схватили его преемники, все эти вердиани, мессана, лука и паренце, которые в качестве комиссаров или инспекторов полиции были направлены в Сицилию для возобновления борьбы с преступным миром и мафией, Все эти полицейские с более тонкой политической интуицией прекрасно поняли, что ни один консервативный режим не может быть заинтересован в доведении политического морализирования до крайности, ибо это означало бы дискредитировать и политически уничтожить весь господствующий класс и правящие политические круги, которые являются опорой самого режима. Вот почему, когда вышепоименованные полицейские поняли (и не так уж трудно было это понять), что за бандитом Джулиано стоит мафия Трапани и Монреале, а за этой последней— епископ ( умерший впоследствии в ореоле святости), ряд депутатов христианско-демократической партии, депутатов-монархистов, а также кое-кто из членов национального и областного правительств, то, исходя именно из этих соображений, они предоставили наивным агентам полиции погибать на свой страх и риск, а сами очень осторожно повели переговоры на высоком уровне: приглашали бандитов к себе, беседовали с ними и заключали сделки либо отправлялись на встречи с преступниками с шампанским и тортом в руках, сопровождали адъютанта Джулиано, Гаспаре Пишотта, в Рим и обращались с сестрой бандита, как с королевой.

Мори же, совершенно лишенный политического чутья, в угаре своих успехов не заметил, как наступил час заменить «кассетту» шампанским и тортом, а разоблачения — компромиссом и сделкой.

Вскоре после разоблачения преступной организации в горах Ле-Мадоние бывший полицейский агент Мори был смещен с должности префекта, и о нем более не вспоминали. Депутат же Кукко, которого Мори отдал под суд, был оправдан во время следствия.

После снятия Мори был распущен весь созданный им аппарат, от начальников квестур вплоть до главного прокурора апелляционного суда в Палермо, пресловутого Джампьетро, приобретшего в анналах правосудия печальную известность своим сервилизмом и приспособленчеством во времена фашистского режима.

Преемники Мори стремились сохранить положение таким, каким оно осталось после него, — иными словами, они не мешали членам мафии сводить концы с концами там, где они сохранили целиком свои позиции, ограничиваясь лишь иногда отправкой в административную ссылку кое-кого из мафистов, посмевших возомнить, что они могут действовать с помощью прежних методов пли же слишком открыто.

Мафия как организация исчезла и возродилась лишь с падением фашизма. Был положен конец самым характерным аспектам ее деятельности: угону скота, эксплуатации преступного мира, взиманию своеобразного налога за право заниматься торговлей, за обеспечение мелким торговцам «гарантированного места» и т. д. Это тяжелое для мафии время пережили лишь небольшие группы, самые сильные и самые старке, действовавшие, как правило, в провинции и в традиционных областях (аренда земель, производство колбасных изделий, куда, как утверждают, шел весь украденный скот). Особую известность приобрела фабрика колбасных изделий. Дженко Руссо из Муссомели, нынешнего главаря всей сицилийской мафии.

К началу второй мировой войны деятельность мафии резко сократилась, она насчитывала всего несколько изолированных групп, рассеянных по острову. Тогда можно было решительно покончить с этим явлением и позабыть о нем, но для этого надо было в корне разрешить основные социальные проблемы острова или хотя бы провести солидную аграрную реформу.

После второй мировой войны в Сицилии вновь со всей остротой встала проблема общественного порядка из-за крайней слабости властей, бурного роста бандитизма и главным образом большого влияния американских гангстеров итальянского происхождения, прибывших на остров вместе с союзными войсками во время войны. Так как экономические и социальные основы латифундистской структуры были оставлены в неприкосновенности, то оккупация острова союзными войсками и последовавшее за этим медленное восстановление демократии привели к полному возрождению прежних функций мафии, она вновь превратилась в политическую силу. Таким образом, «почтенному обществу» были возвращены те ценные орудия и средства, которых фашизм лишил его.

Однако стимул к возрождению прежних групп мафии был дан еще во время войны представителями американских гангстеров, в основном бывшими мафистами сицилийского происхождения, которые установили тайные связи со своими прежними друзьями на острове с тем, чтобы побудить их поддержать союзные войска во время высадки последних на острове. И поддержка была оказана, и в результате в некоторых местах Сицилии союзники навязали населению мэра-мафиста.

Итак, мы подошли к тому периоду, когда и произошли события, о которых мы намерены рассказать. Поэтому самое время закончить эту вводную часть, дающую общее представление о положении дел в Сицилии, и перейти к изложению событий, которые позволили мафии достичь в послевоенный период высот «славы» и вновь вернуть себе политическую власть.