Малец

Дорогу осилит идущий

Так-с, задача минимум мной выполнена, за неполный год удалось более или менее вжиться в общество конца семнадцатого века. Хотя и не совсем, потому как мое мышление довольно таки сильно отличается, а потому иногда по-прежнему попадаю впросак. Не так чтобы этот «просак» сильно напрягал окружающих, но иногда замечать спрятанные в усы ухмылки — тоже, знаете ли, не очень приятно. Спасало лишь то, что Ваську все знали сызмальства, как поселкового дурачка и то, что этот дурачок взялся за ум, для местного менталитета ничего не значило, они всегда будут делать поправку на странности в моем поведении. Как бы то ни было, меня такое положение вполне устраивало — как «деловой партнер» я зарекомендовал себя более чем положительно, потому как кроме немалой прибыли никто от меня убытку не потерпел, несмотря на мой малый рост. Даже иногда, Внимание!!! советоваться приходили, ну вроде как к оракулу, что тот говорит совершенно непонятно, но внушает. Я думаю, если бы они, вместо выискивания в моих рассуждения смысла монетки кидали, результат был бы тот же самый, потому как просчитать риски в это непредсказуемое время, неразрешимая задача. Ну, мало ли чего могло втемяшиться в голову тому же воеводе, который внимательно отслеживает наиболее удачливых людей, а потом тащит их на правеж, и в результате у жертв не остается ни дела, ни денег, ни здоровья. Так всегда будет пока гражданская власть в руках силовиков. А воевода, нынешний, как есть силовик, и силовик самодостаточный, ни от кого не зависит, ну, кроме как от денег, разумеется.

Вообще, интересная ситуация сложилась, начиная с июля воевода вроде как бы уже и не воевода, то есть читай ни за что не отвечает, но силовая поддержка пока у него, и может любого, по любому поводу в застенок определить, чем и пользуется беззастенчиво. Единственно, кто ему спуску не дает отец Игнатий, но тут как раз тот случай когда говорят: собака брешет — караван идет. Поэтому хоть Игнатий и хай поднимает, помогает сие мало, то один купец, то другой, вдруг ни с того, ни с сего отписывает в пользу ближников Савелова свое имущество. И чем дальше, тем больше. По-моему, пора казакам круг собирать и проталкивать в кремль своих выборных, но, честно говоря, это не моего ума дело. А вот что моего, так это то, что Афанасий собирается отбыть из неласково обошедшегося с ним Прибайкалья к своему благодетелю Гагарину, потому и гребет все в четыре руки, позабыв про совесть. А раз у него совести нет, то зачем она казакам по отношению к нему?

Как не хоронились казаки, но об их намерениях узнал. Готовились наши разбойнички, собирались в кучку, не хотели Савелова с миром отпускать, оно и понятно, ведь бывший воевода собирался с казной пятки смазать. Вот этого ему никак позволить не могли. Самого бывшего воеводу отследить трудно, отход готовится в глубокой тайне, но как говорится, нет ничего тайного, чтобы не стало явным — ближники начали суетиться и закладывать имущество, которым они владели по случаю. Причем чем ближе подходил срок отбытия, тем больше они суетились, давая любые обещания кредиторам.

Естественно и я тоже задумался о возможности экспроприации неправедно нажитого. А как же? Лозунг «Грабь награбленное» со времен древней Греции актуален, это когда правители вольных городов друг друга по кругу грабили. Вот только мои задумки пока задумками так и остаются, как ни крути, а один такое дело не провернешь, команда нужна, а где ее возьмешь, связываться с казаками зарекся, других же нет и в помине. Ладно, раз не получается…, то не получается.

Для выделки первого самовара отчим прикупил у купцов пять кусков меди, общим весом двадцать четыре гривны, в целом это чуть меньше десяти килограмм. Причем, на покупку были угроблены все наши денежные заначки, и шкурку соболя отдал, которую держал на черный день, на мои сомнения в необходимости закупа именно такого количества, кузнец пытался доказать, что и этой меди может оказаться мало. Ничего себе самоварчик получился бы. Все наши сомнения легко разрешил Люша, которого я отловил в слободе и притащил в кузню:

— То на тли битня плучайся, — сделал он заключение, когда пояснили, что именно хотим получить, «тли битня» это три сбитенника. Так вот, некоторые сбитенники очень сильно похожи на самовар, отличались они размером и наличием длинного носика для налива сбитня. Ну, почему размер меньше это как раз понятно, ибо таскать и наклонять вёдерную посудину для того чтобы налить в чашку напиток, то еще извращение. А вот зачем носик опупенной длины, я понять долго не мог, ходит по торгу мужичок с этакой дымящейся лейкой и всем, кто может расплатиться наливает горячего напитка. Понял только тогда когда оказался рядом. В тот момент, когда мужичок наклонил сбитенник, заполняя кружку, из поддувала на землю просыпались мелкие угли, и если бы покупатель стоял близко какой-нибудь уголек вполне мог попасть на одежду.

Кстати, почему-то в наше время было принято считать, что в давние времена предки были мене щепетильны в вопросах гигиены, на самом деле это не так. Ни один покупатель не станет брать что-либо съестное у неопрятного торговца, даже если его продукты много дешевле чем у других. Доедать что-то за кем-то считалось непотребством, даже побирушки себе этого не позволяли, по крайней мере на людях. И торговец сбитнем не мог налить напиток в уже пользованную один раз чашку, он был вынужден носить с собой торбы с чистой и пользованной посудой. Конечно, в жизни не все идеально, и иной раз можно было заметить, что люди отходили от общепринятого поведения, но в целом понимание необходимости соблюдать некие правила гигиены были на уровне двадцатого века. Но это я отвлекся.

С Люшей, а на самом деле, если я правильно понял, его звали Лу Син Шан, сговорился быстро, да и как бы он мне мог отказать, когда я предложил ему «полный пансион»? По этим временам более чем щедрое предложение. Но, прежде чем окончательно пустить китайца в дом, основательно допросил. Казалось бы зачем, ведь этот человек уже около восьми лет жил в слободе и знаком всем как облупленный? Однако не все так просто, первое, что насторожило, это то, что по прошлой жизни я достаточно насмотрелся на китайцев, их в двадцать первом веке в Иркутске как…, скажем много, и любому жителю поднебесной хватает одного года, чтобы сносно лопотать на русском. А Лу прожил восемь лет, и не в замкнутом мирке китайской торговой группки, а в слободе, считай полное погружение в язык и культуру. За это время он должен научиться разговаривать не хуже носителя языка, а он «моя, твоя не понимай». И второй момент — имя. В Китае чем длиннее имя тем ты более знатен, не даром ходила байка про попавшего в Китай нашего соотечественника Синицина, ведь китайцы произносили его на свой манер Си Ни Цин, а это уже указывало на принадлежность знатному роду и даже не одному.

— Лу, давай по хорошему, — предложил китайцу, когда он попытался отвечать в своей прежней манере, — это ты на людях можешь ломать язык, и то не советую, а мне того не надо. За столько лет можно ворона словам научить, а человек учится много быстрее.

— Ладно, по-хорошему так по-хорошему, — согласился китаец после некоторого раздумья, причем акцент хоть и слышался, но не напрягал.

История его оказалась проста, жил человек не тужил, хоть происхождение и не из сильно знатного рода, но для уважения хватало, работу по меди освоил не по нужде, просто его семья владела медным промыслом. Заодно учился на инженера, потребность в которых в поднебесной всегда была велика, и даже вроде как выучился, но вот дальше катастрофа — сначала стычки семьи на уровне местных разборок, где он потерял свободу, потом «забрили» на войну с русскими. Конечно, его не поставили как простого воина в строй, но и как инженеру заботы нашлись, следом осада Нерчинска, до которого он не дошел в составе своего отряда и долгий плен. Когда конфликт был урегулирован, Лу находился в глубоком тылу, у казаков. Мог ли он вернуться на родину? Мог. Добраться с купцами до Нерчинска, не проблема, а там китайцы не оставили бы своего соотечественника без помощи. Но Лу рассудил иначе, он вбил себе в голову, что ничего хорошего его там не ждет, и поэтому решил обосноваться в Иркутске. Честно говоря, странное решение, жилось ему здесь очень не сладко и мне кажется, что на родине ему было бы всяко лучше, но чужая душа потемки и лезть со своими представлениями туда не стоит.

— Медь выплавить сможешь? — Спросил я китайца.

— Могу, если руда будет, — кивнул Лу, — как-то видел, купец из Уды привозил, из той можно, серного камня в ней немного. Но тогда печь хорошую ставить надо и глину белую искать.

Белую, это он имеет ввиду огнеупорную. Ха! Тоже мне проблема, да у нас её здесь под Иркутском более чем до фига, если, конечно речь не идет о потребности в пару миллионов тонн, да пусть и миллион, ведь почему реку Белую так назвали? Потому, что вокруг нее есть многочисленные выходы белой глины, каолина. И на сколько мне помнится где-то там во второй половине 19-го века была построена фарфоро-фаянсовая фабрика, которая снабжала фарфором всю Сибирь и Дальний Восток. Так и называли — Хайтинский фарфор. Есть еще белая глина где-то в районе будущей Слюдянки, но, по-моему, туда добраться и сложнее и дальше. Кстати стекло варить тоже в тиглях из нее придется. Привезти пару десятков тонн глины не проблема, проблема в медной руде, если речь идет о месторождении Уды, то далеко, а переработка на месте невозможна, там пока буряты и спокойной жизни они не дают, и еще лет десять давать не будут, придется тупо везти сырье по зимнику и рекой. Но то вопрос тоже решаемый, осталось договориться с монастырскими, потому как кроме воеводы только они могли распоряжаться медными запасами, или как они еще говорят колокольным налогом. Ладно, это все прикидки на будущее, а сейчас нужно делом заняться и пока Лу готовился из грубого куска меди вручную вычеканивать произведение искусства, я начал искать подходы к купцам. Вроде бы, какие тут проблемы? А проблемы есть, ни один купец не станет даже разговаривать с мальцом, каким бы этаким разэтаким он ни был, а тем более с тем, которого считают умом скорбным. Нужно искать посредника, причем такого посредника, который потом не «кинет» подростка, а «кинуть» меня запросто и даже не потому, что такой вот нехороший человек попадется, а потому, что подросток на уровне существующих понятий никто. Даже Брага, с которым я успел не один пуд соли э… стащить, и тот не воспринимал меня всерьез: поболтать в порыве благодушия, над анекдотом при случае похохотать, даже измышления мои иногда выслушать, это пожалуйста, а вот что-то серьезное замутить с моим участием, табу.

Использовать во многих делах авторитет отчима можно, и даже нужно, но Асата категорически отказывался обсуждать дела, в которых мало смыслил:

— Ежели тебе, Васька, требуется по железному делу с кем столковаться, — говорил он мне, — зови, помогу. А всякие там прочие дела мне непотребны, даже не уговаривай.

Мда….

Однако все мои потуги были грубо попраны в один момент — под стены кремля пришли бурятские отряды мстить за смерть Петрушки Иванова, это того, который в прошлом году пытался уйти в Монголию с общественным табуном и частью ясачных. Мстить, это громко сказано, ну что может сделать отряд в сотню всадников, когда служивых в остроге не меньше, а в слободе еще в полтора раза больше? Самое смешное, что будь бурятские отряды объединены под одним командованием, может что-нибудь и получилось, а так… фарс. Сначала один отряд потерся под стенами кремля, потом другой. Казаки насторожились, мало ли какими силами степняки явились под стены Иркутска. Поняв, что с острогом ничего не выйдет, буряты попытались пограбить слободу, но и тут у них ничего не вышло, казаки быстренько организовали оборону и в слободу никого не пустили. Уже к концу третьего дня стало известно, что под стены Иркутска пришло всего три малых отряда коренной народности. Такого оскорбления казаки выдержать не смогли, сели на коней и в один миг прекратили все это безобразие.

Однако все эти дни бесчинства аборигенов я провел в Вознесенском монастыре, Зосима вдруг вспомнил о своем подопечном и я, подозревая, что на сей раз мне не отвертеться от хорового заучивания библейских текстов, попытался элементарно сбежать. Не дали, отловили в один момент и пригрозили, что если еще раз отчебучу что-нибудь подобное, буду неделю в яме уму разуму набираться.

— Чего в бега подался, отрок? — Встретил меня ухмылкой настоятель. — Вроде бы святой воды не боишься, и от крестного знамения тебя не крючит.

Пришлось покаяться, что дело не в Боге, а в многодневном заучивании.

— А что в этом плохого? — Затянул свою шарманку Зосима. — Писания всякий знать должен, да и для ума полезно, чтобы в лености мхом не зарос. Ладно, не за этим я тебя звал.

Настоятель как раз подошел к лавке и с кряхтением на нее взгромоздился, все-таки годы немалые, мне сесть не предложил — не по возрасту.

— А поведай мне отрок, что за сказ ты там казакам в слободе рёк? Откуда тебе стало ведомо что в словах твоих правда, а что нет?

Вот так да! Теперь хрен выкрутишься, Зосима не тот человек, которому можно на уши присесть, уж историю Руси он всяко лучше знает. Что скажешь? Знал, что этим все может закончиться.

— Где в моих словах правда, сам не знаю, а что кривду понапрасну не городил уверен был.

— Уверен? — Снова ухмыльнулся настоятель. — С чего бы? Тебе летопись ведома?

Мотаю в отрицании головой, скажешь ведомо, спросит, откуда, а врать нельзя.

— Вижу, спрашивать тебя без толку, не скажешь? — Спросил на всякий случай Зосима.

Молчу, потупив взгляд.

— Ладно, не буду, — вдруг смягчился старец, — и наказывать тебя пока не стану, сказ твой много вреда не нанес, а польза была. Однако на будущее помни, нет у тебя права о делах прошлых по-своему судить, не заслужил еще. И сказы твои от лукавого, искушений в них полно, не всяк их понять правильно может. Понял ли ты, отрок?

Киваю, и мысленно возношу хвалу всевышнему, но не расслабляюсь, я не я буду, если от меня чего-нибудь сейчас не потребуют. Так оно и оказалось, все-таки настоятель верен себе, дела богоугодные у него прежде всего, особенно если они направлены на процветание монастыря — смальта. Я же диверсию по весне с кирпичом провернул, а аппетит приходит во время еды, вот и пришел этот аппетит монастырскому руководству, хотят мастерские по производству стекла замутить, видимо Залепин тут им здорово в уши напел, решил себя великим мастером выставить, вот гад. Ну да ладно, в принципе так тоже будет неплохо, хоть в будущем Федор не раз пожалеет, что с потрохами под монастырских пошел. Только я-то им зачем? Оказалось, есть зачем:

— Федор как-то обмолвился, что знаешь, где песок для стекла брать и глину для печей. Так это, или ты для словца красного?

Вот взять и покаяться, мол, бес попутал, будет тогда этому мастеру великому опала, но:

— Знаю, отче. — Уверено подтверждаю я, а у самого внутри все напряглось, ведь сейчас появится возможность урвать свой кусок.

— Тогда готовься, месяц сроку тебе, — распорядился Зосима, — съездишь, покажешь те места Федору, пусть посмотрит, та ли это глина да песок, который ему надобны.

— Отче, так зачем на это Федор нужен, — тут же возразил я, — вдруг зря его от дел оторвем, сам я сюда все привезу, пусть здесь смотрит.

Старец сразу разгадал мои намеренья, ну а я и не думал скрывать:

— Боишься, что место прознаем, да без тебя обойдемся? — Усмехнулся он. — Сам хочешь возчиков сорганизовать?

— Хочу, отче, — подтвердил я, — и поташ, из золы тоже хочу добывать.

— От же ж? — Зосима с интересом посмотрел на меня. — Откуда тебе известно, что для стекла поташ нужен?

— Слышал, как-то, что поташ не только для пороха нужен, но и в стекольном деле необходим. А выделывать его, сегодня мало кто рискует, указ, стараются обойтись щелоком.

— А не сильно ли ты много пытаешься взять под себя, отрок? — Прищурился Зосима. — Хватит ли у тебя сил на это?

Это он мне? Ты святой человек свои силы рассчитай правильно: Федор-то сегодня есть, а завтра о нем молва пойдет, да могут вспомнить кто он такой. С местным воеводой ты справишься, а как из Москвы запрос придет, встанешь грудью за мастера? А ведь вероятность того, что будет именно так, очень высокая, после первой варки придется отписаться в Москву, а там только на разгильдяйство надежда. Но своих сомнений высказывать, конечно, не стал, дело сие меня не касаемо, а даже если и касаемо, кто на мои слова внимание обратит?

— Если сил не хватит, убытка никакого, кроме как моему слову, тогда и других кликнуть можно.

— Попробуй, об оплате потом договорим, — подвел итог старец, — когда Федор посмотрит, чего привезешь. А он настоятельно просил чтобы с тобой по местам проехать.

Ну, что же, не было ни гроша, да вдруг алтын. Если Залепину придутся по душе мои образцы, можно будет организовать сразу три артели, а прикрытие монастырских дорогого стоит. Дохода, конечно, будет не густо, потому как братия все до последней копейки учтет, и лишней не даст, но какова перспектива… Естественно никаких перевозчиков нанимать в будущем я не собирался, доставляться все будет только рекой, один рейс дощаника закроет сразу три десятка возов, конкуренция будет отсутствовать как класс.

А Залепина понять можно, конечно ему за два месяца опостылело торчать в монастыре, хочется прогуляться на воле, просторы почувствовать, а то ведь сколько еще поклоны бить, грехи замаливать?

— Думай, чего говоришь, бестолочь, — нахмурился Зосима, — грех молитвой не искупишь. Покаяться человек должен, осознать, принять душой, а не поклоны бить. Покаянному поклоны не в тягость.

Ой, ё…, это я чего в слух что ли сказал? Ну Васька, снова паразит прорезался, стоит на минутку ослабить внимание, нет-нет да найдет щелочку, чтобы мои мысли озвучить, нравится, видишь ли, связанные звуки издавать, что это не звуки а мысли, ему дела нет.

— Прошу простить, отче, — тут же повинился я, — и вправду от скудоумия.

Прозвучало это весьма двусмысленно, настоятель только крякнул с досады, ведь если подумать, он только что выговорил убогому умом, что не думает как должно.

Так что отделался малой кровью, исповедоваться по причине малого роста не заставили, а вот выслушать очередные нравоучения пришлось в полной мере.

Ненавижу заучивание хором, ненавижу-у-у!!! Только одно придало мне силы выдержать это издевательство над личностью — все эти упертые на заучивании идио…, хм, нехорошие люди получат свое. Для стекла им понадобится много дров заготавливать, а леса здесь от сих и до…, не, не горизонта, а гораздо, гораздо больше, а потому каторжной работой они будут обеспечены до конца жизни. Надеюсь им скоро будет не до хорового распевания.

Дома меня ждали плачь и вселенское горе. Вот ничего не имел против бурят, бегают по степям с табунами и хрен бы с ними, но ведь они уё… недалекие люди, пробегая по выпасам, вместе с прочей живностью прихватили мою движимую собственность — кобылу Лиску. Вот зачем она им? Это же не бурятская лошадь, ей зимой тепло нужно, овес, она в степи в принципе не выживет, сухой бурьян из-под снега добывать не сможет, значит, на мясо берут, а этого я им простить не могу, тем более и так злой на них без меры. Почему без меры? Ну, так должен же кто-то мне за два лишних дня в монастыре ответить?

Степан в компании еще троих таких же, как и он сам, бедолаг, смотрел в сторону леса, и грыз с досады свой и так не великий ус. Пропал конь, столько времени и сил положил, чтобы воспитать и обучить, и все насмарку. Да и не столько было жаль потраченного времени, сколько на сердце давила пропажа боевого друга, именно друга и никак иначе. Не успел он вывести своего коня с луга, слишком быстро налетел бурятский отряд. Где теперь его искать?

— Десятник сказал, что не пойдут за бурятами вдогон, — подал голос Алексашка, — мол, надо с силами собраться, а потом уже по следу. Думаю бесполезно это все, к тому времени коней в степи разведут, не сыщешь.

— Это да, — вздохнул Остап, — придется мне у дядьки кобылу выпрашивать, старовата она у него, но может этот год еще потянет, а потом все равно коня искать. Без коня совсем худо.

— «Конечно, худо», — думал Степан, — «Остап-то это так говорит, как мне ему мыкаться не пришлось».

Казак повернул голову и посмотрел на запад, облака темной полосой закрывали горизонт, часа через два они придут к Иркутску. К этому времени солнце окончательно покинет небосвод, поэтому ночь обещает быть темной.

— Смотри, куда это малец навострился? Никак на охоту двинул. — Хмыкнул Остап. — Да еще в сторону бурят, совсем с головой не дружит.

— Так, то ж Васька, горелец, — рассмеялся Алексашка Кривой, — а он с головой с рождения совсем не дружил. Так что Остап ты здесь сразу угадал.

Точно, Степан увидел сосредоточенного паренька с луком за спиной и копьем наперевес, идущего в сопровождении пса мимо них в сторону леса. Казак сначала тоже подумал, что малец шел на охоту, но что-то показалось неправильным, и чуть спустя понял что именно.

— Васька стой, поди сюда, — крикнул он пареньку.

Тот остановился и, повертев головой, нехотя направился к казакам.

— Никак в лес собрался, малец? — Вкрадчиво спросил Степан.

— Ну, да. — Подтвердил тот, — пока солнце не село, попробую подстрелить чего.

— Ага, — покивал казак, — ты случаем не на медведя собрался, раз с копьем идешь?

— Не, может, кабаргу подстрелю, а копье так, вдруг подсвинок там попадется, или еще кто покрупней.

— Ну, да. Ну, да, — снова принялся кивать Степан, — после бурятских отрядов живности вокруг Иркутска хоть отбавляй, сама на копье берется. Самое время охоты.

Подросток пожал плечами, дальше оправдываться было глупо.

— Ну, ладно, — принял серьезный вид казак, — кончай Ваньку валять. За бурятами вдогон пошел?

— А чего делать-то? — Набычился малец. — Нам такую кобылку больше не потянуть, а тут по темноте до Куды догоню, да по-тихому назад скраду.

— До Куды? — Удивленно протянул Степан. — Так это ж почитай верст двадцать с гаком, да еще по лесам. А солнце часа в два скроется.

— Ну и что? — Снова нахохлился Васька. — Мне темнота не помеха, а в помощь.

— Да-а? — Рассмеялся казак, но тут же осекся, как-то сразу вспомнился мимолетный разговор с Никшей, когда попросил его рассказать о походе за солью. Так этот старый казак утверждал, что малец, который с ними был, в абсолютной темноте стрелой татя посек.

И тут Степана торкнуло, а ведь прав Васька, можно коня темной ночью по-тихому скрасть. Боевой друг не выдаст.

— Погоди, а почему ты решил, что буряты на Куде встанут?

— А где им еще встать? — Пожал плечами подросток. — Дальше опять лес, до темноты пройти может быть и успеют, а вот лагерь наладить нет.

— «Есть резон в его словах», — согласился Степан, — «в случае чего, можно и обратно в лес нырнуть, по такой темени вряд ли кто из бурят решится туда сунуться».

И казак решительно тряхнул головой:

— Жди, я тоже с тобой пойду. — При этом он даже не обратил внимания на скривившегося подростка.

Через полчаса группка безлошадных казаков, проскочив через луг, скрылась в начинающем темнеть лесу. Не успели отмерять и пяти верст, небо потемнело, и хотя пока еще угадывалось за кронами деревьев узкая его полоска, разглядеть тропу стало невозможно, Васька сунул древко своего копья в руку Степана, а тот в свою очередь протянул свое копье идущему следом Остапу. Так гуськом они и двигались некоторое время. Как в такой темноте малец мог что-то разглядеть, у казака не укладывалось в голове, но ведь он четко шел по тропе и даже иногда предупреждал о возникших на пути препятствиях. Вскоре тропа запетляла и стала подниматься резко в гору.

— Стой малец, — приказал Степан, — совсем темно стало, надо фонари зажечь.

Через несколько минут отряд двинулся дальше, света фонарей хватало только-только, чтобы рассмотреть тропу прямо под ногами. Так они и шли на протяжении еще нескольких часов, причем чем дальше, тем больше Васька наращивал темп. Когда выбрались на вершину какого-то холма, малец остановился.

— Надо остыть, дальше без фонарей пойдем, — объявил он, — до Куды версты полторы, свет на сопке со стороны далеко виден.

Алексашка на эти слова подростка в удивлении только головой покачал. Степан тоже был согласен с другом, как в таких условиях ориентироваться в лесу, да еще точно определиться с местом? Но почему-то словам Васьки верилось. С сопки спускались опять держась за копья, темнота была абсолютная, Степан не видел ничего, что с открытыми глазами, что с закрытыми, все едино. Даже псина изредка поскуливала, держась где-то ближе к подростку. Внизу сопки снова остановились:

— Здесь буряты, — тихо заявил Васька, — у самой речки расположились, табун частью здесь, а частью за рекой.

Степан начал усиленно вглядываться в темноту, и… есть — где-то далеко за деревом мелькнул слабый огонек костра.

— Надо бурят обойти и ниже к Куде выйти.

— Если надо, так давай, — разрешил казак.

Дальше опять долго куда-то шли, по-прежнему держась за древки копий. Только по тому, что прорезался звук цикад, да перестала путаться трава под ногами, Степан определил, что они идут по степи.

— Здесь встанем, — наконец объявил подросток, — небольшая низинка тут, если хотите можно фонарь зажечь, никто со стороны не увидит.

— Где буряты? — На всякий случай уточнил казак.

— Да все выше по реке устроились, с полверсты будет, — принялся рассказывать малец, пока Степан раздувал трут, — отряд небольшой, под три десятка, остальные видимо дальше ушли, отсюда не слышно.

Слышно? Степан чуть не выронил из рук фонарь, так что, малец на слух их вывел? Быть такого не может.

— Погодь, так ты тоже ничего не видишь, что ли?

— Почему не вижу? — Хмыкнул Васька. — Много чего вижу, но слышу больше. Вон, Лентяй тоже не глазами, на слух и запах добычу ищет.

— Только не говори, что ты тропу на запах выискивал. — Проворчал Остап.

— Не, тропу не на запах, — не обращая внимания на подначку, ответил подросток, — а вот на степь и речку на запах вышел.

Тьфу, в сердцах сплюнул Степан, не малец это, а вурдалак какой-то: и видит в кромешной мгле, и слышит за версту, и нюх как у собаки:

— Ну, что там с табуном? — Спросил он, поправляя слюдяное окошко в фонаре.

— Дык, как и говорил, часть на этой стороне, между нами и бурятами, а часть на другой.

Только сейчас до казака дошло, что шанс вернуть своего коня мизерный. Во-первых: надо было в кромешной тьме как-то дойти до Куды, но вроде с мальцом этот вопрос решили; во-вторых: так же в этой темноте требуется найти коня и при этом не наткнуться на табунщиков; в-третьих: найдя своего боевого друга надо еще уйти от возможной погони.

— И как ты свою кобылу собрался искать? — на всякий случай спросил Степан мальца.

— Так, а чего я ее сам искать буду? — Удивился подросток. — Лентяй уже ищет, сейчас найдет и приведет. На меня бурятские лошадки фыркать будут, а на пса внимания не обратят.

— «Вот ведь…,» — снова сплюнул Степан, — «дурачок Васька все заранее продумал, а он сам не додумал, издалека-то оно все просто казалось. Вот тебе и умом убогий, сейчас, поди, над ними потешается.»

— Ну а мы как своих коней искать будем? — Не выдержал Алексашка Кривой.

— Если по утру, — высказал предположение Остап, — а так ничего сейчас не найдешь, только табунщиков всполошишь.

Пока думали, каким образом искать в темноте коней, к ним в низинку сначала скатился пес, а следом за ним со спутанными ногами кое-как прискакала кобыла.

— Молодец Лентяй, — потрепал Васька пса за ушами и тот радостно оскалился, принимая похвалу хозяина.

Степан с завистью посмотрел на подростка, это же надо как пса вышколил, ему бы такого. Но не получится, на выезд пса не возьмешь, это вот так, от случая к случаю такая животина нужна.

— Есть еще один способ, можно попробовать, — подал голос малец, — если есть что-то от ваших коней, то Лентяй их по запаху отыщет. А вот пойдут ли они за ним, уверенности нет.

— Пробуем, — ухватились за спасительную соломинку казаки.

За копытными пес бегал три раза, и только один последний раз сумел привести коня, и конь этот пошел на запах хозяина, который несла на себе шапка, привязанная к ошейнику пса. Другие на запах своих хозяев почему-то не отреагировали.

Степан обнял морду своего четвероногого друга, не подвел, откликнулся, молодец.

— А чего твой пес других не привел? — Накинулся на мальца Остап.

— Да как он может их привести, коль они сами не идут? — Отбоярился Васька. — Это же собака, а не человек, если конь сам на запах не идет, как заставить-то?

— Это да, — почесал затылок Алексашка и с завистью посмотрел на Степана, — а делать-то чего будем?

— А чего тут сделаешь? — Пожал плечами подросток. — Судя по тому, куда Лентяй бегал, кони ваши рядом с бурятами, не сунешься туда. Можно чрез речку перебраться да там, бурятскую мелочь прихватить, все не с пустыми руками останемся. Только быстро решать надо, скоро зорька народится, а нам заранее уйти надо.

— Ладно, — скрипнул зубами Алексашка, — веди куда надо.

Примерно через час четверо, ведя в поводу и привязными по три коня скрылись в лесу, а на востоке уже разгоралась заря.

Выслушав отчет Степана, старый казак принялся мять свою бороду:

— Так говоришь, Васька в темноте бурят разглядел?

— Сплошь чернота, — подтвердил Степан, — и ежели б, Васька обратно в поводу коней не вел, не ушли бы. Как только повод отпустил, конь сразу встал, значит и животина тоже мало чего видела, только за человеком шла.

— Может на слух шел? — Пробормотал Брага.

— Не, не на слух, это точно, — возразил молодой казак, — ветерок в кронах шумел, не сильно так, но мало чего за ним разберешь. Да и как с конем по лесу на слух пойдешь?

— Это да, — согласился казак, — а чего коней так мало взяли?

— Да где ж мало-то, — удивился Степан, — и так намучились пока на пол версты в лес зашли, потом-то фонари зажгли, полегче стало.

— Вот что, Степан, — тяжело вздохнул старшИна, — по правде, должен я тебе и твоим сотоварищам горяченьких прописать, за самовольство, да таких, чтобы с недели две прилечь не могли, но не стану этого делать, потому как десятник от тебя и Алексашки, дружка твоего, отказался. Сразу скажу, нехорошо ваш старший поступил, но то дело его, и я здесь встревать не стану.

— Да, как же это? — В удивлении вытаращился казак. — Почто так? Теперь-то я снова с конем. А если разрешения не спросил, так не отпустил бы, а без коня кому я за так нужен?

На это Брага лишь пожал плечами, ему и самому не нравилось, как обошлись с молодым казаком. С одной стороны пострадавшие казаки вроде как самовольство проявили и вдогон за супостатом без разрешения ринулись, а с другой, ну кому нужен казак без коня? Можно было понять молодежь и, в крайнем случае, обойтись наказанием, чтобы другим неповадно было, однако выгонять из десятка уже перебор, но тут десятник сам себе голова, и никто ему не указ, скорее всего место освободил, чтобы кого из новиков по родственной линии продвинуть. Времена нынче для казаков стали тяжкие, все меньше востребована их служба, и с содержанием трудности постоянные, на всех мест не хватает.

— Ты, не суетись, — посоветовал старый казак, — деньга у тебя пока есть, а потом посмотрим, может и в другом десятке место найдется.

От Браги, Степан вышел в отвратительном настроении. Вот что теперь делать? Пнув с досады подвернувшийся на дороге сучок, от чего тот улетел через высокий забор кому-то во двор, казак отправился домой, надо выставить на продажу бурятских коней, смотришь, и еще год можно будет кое-как пробиться, а там что-нибудь придумает.

На торгу казаки с добычей появились уже после полудня и успели увидеть, как покупатель забирал Васькину добычу.

— Вот что творит! — Восхищенно цокнул языком Алексашка. — Мы не успели еще прийти, а малец уже коней продал.

— Дык, а ты чего ждал? — Усмехнулся Остап. — Поди, успел и похрапеть немного.

— Ну, а чего нет-то? — Подтвердил товарищ. — Как меня со службы поперли, так сразу и залег, все-таки два дня не спавши.

— Васька, — окрикнул мальца Степан, — поди сюда.

Надо было узнать, за какую цену сговорился подросток.

— За полтину с четвертью продал, — огорошил казаков малец, — дороже вряд ли возьмут, спрос в основном на коней под упряжь, а бурятских горбунков долго обкатывать, непривычные они. Этих добытчикам продал, для лесных троп берут, там-то самое то будет.

Это да, согласился Степан, а внимательно присмотревшись к добыче, вынужден был согласиться и с тем, что кони смотрелись действительно как горбунки — мелкие, лохматые, да еще с каким-то горбиком в холке. Да, с такой ценой год не протянешь. О чем и сообщил друзьям.

— Может в Нерчинск податься? — Предложил Остап. — Там хоть в набег сходить можно.

— Да, какой там, — скривился Алексашка, — на днях, из третьей сотни двое в Иркутск приехали, селиться будут. Говорят, там только что не голодуют. Да и кому ты там нужен без коня? Попробовать к купцам наняться? Слышь малец, — казак повернулся, к подростку, — случаем не знаешь, нужна там охрана кому из купцов?

— Не, казаки у купцов теперь спросом не пользуются, — ответил Васька, — после того, что забайкальские натворили, не скоро вам доверять начнут. Слышал, вроде как из Нерчинска скоро караван должен прийти, но там постоянный отряд из стрельцов, вас тоже не станут брать.

Степан прикинул, опять малец прав, в их услугах на сегодня никто не нуждался.

— Так и сгинуть не долго, — проворчал Остап, — остается службу забросить да «на землю садиться». Даже вон, горельцы, и те лучше живут. — При этом он покосился на Ваську, который с удобством устроился на мешках с овсом, по-хозяйски обозревая торг. Странно было, что при этом торговец овса не обращал на нахала ровным счетом никакого внимания, вроде как так и должно быть.

— Это завсегда можно, — хмыкнул Степан, — только кроме службы мы ни к чему не приспособлены, в обучение как мальцам придется идти. Слышь, Васька, возьмешь нас в ученики?

Подросток, в задумчивости почесал нос, будто всерьез принял вопрос казака:

— Не, не получится ничего, — наконец ответил он, — в обучении нужно подзатыльники в случае нерадения раздавать, а вам разве выдашь? Сразу за плетку схватитесь, да про урон чести талдычить начнете.

Казаки расхохотались — ну, да, так оно и есть. Да и какие из казаков ученики, отучились свое.

— Тогда на службу принимай, раз выучить не можешь, — продолжил веселиться Степан, — будем под твоей рукой службу справлять.

— Запросто, — тоже оскалился малец, — только над вами потом вся округа потешаться станет, мол, у дурачка Васьки на службе.

— Так если за службу деньгой получать, еще неизвестно, кто над кем потешаться будет. — В ответ хмыкнул казак.

— И что, на самом деле пойдешь? — Прищурился подросток.

— Да запросто, — сделал серьезное лицо Степан, — десять рублей и по рукам.

— Десять? — Удивился малец. — Не, по восемь гривен за месяц это много, даже купцы вдвое меньше при караване платят. На два гривенника еще можно сговориться.

Веселья ради, Степан продолжил торговаться, но в конечном итоге удалось поднять цену только до трех гривенников за месяц.

— Значит за три гривенника ты Степан Тропин готов наняться на службу Ваське сыну Алексея Дежнева? — Подвел итог торга подросток.

— Готов, готов, — вздохнул Степан, жалея, что веселье подошло к концу.

— Тогда договор, — вдруг сказал подросток и, под вытянувшиеся лица казаков, вытащил кошель, — вот задаток в два алтына. — И монеты перекочевали в руку ошарашенного казака.

— Эй, — встрепенулся Алексашка Кривой, — а еще одного возьмешь?

— Еще? — Подросток принялся чесать затылок. — Так вроде не надобно, мне и одного казака много. Хотя…, конечно… Нет, там только на раз, самое большое на две седмицы, за гривенник, да и не служивый нужен, любой со слободки подойдет, а оплата по концу.

— А чего делать-то?

— Весла ворочать, кайлом махать, да иногда на ночь стать.

— Так, согласный я, — торопливо заявил казак.

— Раз согласен. Договор?

Последним сговорился Остап, за компанию.

— Выходим на лодке завтра с утра, — заявил казакам подросток, — уходим где-то на две седмицы, первые три дня придется сильно попотеть, да и потом немногим легче. Кормежка за мной, но без изысков. Пока все.

Ошарашенные казаки смотрели вслед неспешно уходящему подростку.

— Вот дожили, теперь эта сопля над нами хозяином будет. — Вздохнул Алексашка.

— Если он нам потом не заплатит, вся слобода от хохота животы надорвет, — заявил Остап.

— Так задаток вроде дал, — Степан на всякий случай посмотрел на зажатые в руке монеты.

— Это тебе, а нам-то только обещал.

— Слушай, а не сродственник ли он Семена Дежнева, — поинтересовался Кривой.

— Не, быть того не может, — тут же откликнулся Степан, — тот атаманом вроде как был. Будь он сродственник, разве ж бросили бы вот так семью.

— И то верно, — согласился Алексашка.

— Ладно, казаки, — подвел итог Степан, — до конца торга четверть дня осталась, а у нас еще даже не приценялись.

Коней Степан все-таки продал, и как не торговался, цена получилась такой же как у Васьки:

— «Вот ведь как в жизни-то, и старше, и опытнее мальца, а цена все одно — один в один». — Думал он при этом.

— Служивый, возьмешь овес с прошлого года, не задорого отдаю?

Степан повернулся к торговцу и задумался — овес все равно покупать, а прошлогодний раза в три дешевле. Конечно, желательно с нового урожая купить, но не в этом году, или взять половину на половину, вроде Васька обязался платить:

— Ну, давай посмотрим, что там у тебя?

Овес оказался хорошим, мухой не побит, зерно спелое не загрубевшее.

— Подвезешь к дому Степана Тропина, — распорядился казак, отдавая торговцу задаток.

— Ага, — закивал торговец, принимая копейки, — как торг закроется, так и подъеду.

Степан уже собрался уходить, но вспомнил, что кое о чем хотел спросить;

— Слушай, а Васька тебе кем приходится?

— Дык, никто он мне, — пожал плечами мужик, — вижу его часто здесь на торгу, нет, не сродственник он мне.

— А чего не погнал, когда он здесь как хозяин расселся, — удивился казак.

— А зачем гнать, — в свою очередь изогнулись в удивлении брови торговца, — пусть себе сидит, удачу притягивает.

— Удачу? — Степан сначала подумал, что над ним подшучивают, но, не увидев ни капли хитринки в лице мужичка, расхохотался. — Васька? Убогий? Удачу? Ну, живот надорву, рассмешил. Удача она сама по себе, поверь, Васька тут совсем не причем.

— Может и не причем, — согласился торговец, — да я тоже думаю, что и в самом деле не причем. Только многие иначе считают. Да и сам суди, прогонишь, а вдруг удача отвернется, делать тогда чего станешь?

Продолжая посмеиваться над мнительным мужичком, Степан повернул домой.

— Ага, не притягивает. Еще как притягивает, — меж тем тихо ворчал торговец, — эвон, две седмицы овес продать не мог, а стоило Ваське на него только присесть, и в этот же день покупатель нашелся.