Маленький мальчик нашел пулемет

Глава I Люблю я мух толченых

— Сереженька, внучек, пора вставать!

Сережа нехотя приоткрыл один глаз и посмотрел на часы. Всего-то двадцать минут одиннадцатого. Можно спать и спать. А чем ещё заниматься в деревне, если на улице стеной идет дождь, а в доме вообще нет никаких развлечений, достойных продвинутого одиннадцатилетнего мальчика?

— Вижу, проснулся! — Бабушка наклонилась над Сережей.

Оказывается, она уже давно присматривалась к нему, и как только он зашевелился и приоткрыл один глаз, шустро подбежала к кровати.

— Вот и славненько! Поднимайся, Сережа, я тебя завтракать жду!

С этими словами бабушка поцеловала Сережу и умчалась на кухню.

По всему дому стоял запах манной каши. Принюхавшись, Сережа сморщился и спрятался под одеяло. Дело в том, что он ненавидел манную кашу. Вот и сейчас Сережа очень хорошо представил себе то, что должен был съесть посреди тарелки возвышается, как айсберг, белая холодная комковатая каша, политая противным тепленьким киселем.

— Бя-я-я! — ежась и брезгливо поводя плечами, Сережа поднялся.

— Вот и молодец, внучек, — радостно пела бабушка, — одевайся, умывайся и за стол!

Но умываться в такой холод у Сережи не было желания. Он, поплевав на кулаки, потер глаза и направился на кухню. С трудом проглотив несколько ложек каши, он с ненавистью отодвинул тарелку.

— Не буду!

— Сережа, ну тогда молочка попей! — бабушка убрала тарелку и подставила кружку молока. — Молочка с булочкой! Сдобная булка, свежая! Молочко тоже свеженькое, кипяченое!

Булка действительно оказалась вкусной, её Сережа съел в один момент. Взял кружку с молоком, отпил немного, но тут же бухнул её на стол — сверху плавала толстая желтоватая пенка! Противная и плотная, точно клеенка. Она ту же юркнула Сереже в рот. Еле-еле он успел пенку выплюнуть.

— Тьфу! Гадость! — ни под каким пытками Сережа не согласился бы проглотить этот отвратительный кусок клеенки. — Не хочу я кипяченое молоко! С пенкой с этой мерзкой!

— Сережа, да что ж ты тогда будешь кушать! — растерялась бабушка. Ведь я борщ-то ещё не сварила! Давай я тебе пока мяска из бульона вытащу!

— Не буду я никакое мяско! — буркнул Сережа, вылезая из-за стола. — И вообще есть ничего не буду!

Бабушка долго ахала и гремела посудой. Сережа уселся у окна. На улице дождь, казалось, даже усилился. Сережа вздохнул. Делать в деревне ему было явно нечего.

Шёл второй месяц летних каникул. В июне Сережа отдыхал в замечательном летнем лагере «Ромашка». Родители делали в квартире ремонт, долгожданная поездка на море из-за этого откладывалась. И Сережу привезли к бабушке Матрене Петровне. Обещали забрать, как только ремонт закончится. Но Сережа готов был сбежать отсюда при первой же возможности. Во всей деревне не оказалось никого, с кем можно было бы поиграть. Только две сопливые девчонки дошкольного возраста, да трое местных пацанов лет четырнадцати, которые катались на мотоцикле, курили, вели себя как взрослые и на Сережу не обращали внимания. Двоюродный брат Сашка, с которым они так весело провели в деревне прошлое лето, в этом году не приехал. Его отец, бабушкин старший сын, сообщил только, что внука к ней не везет, потому что строят они себе дом, большой и красивый, недалеко от Москвы. Сашка помогает на строительстве.

«Дом построит, станет натуральным буржуем, вообще зазнается, не приедет, больше не поиграем….» — думал Сережа. И считал, что лето испорчено.

— Сереженька, не сиди около окна — не дай Бог, продует тебя опять! послышался голос бабушки.

— Не продует! — рявкнул Сережа.

— Как не продует! — бабушка подошла поближе и погладила Сережу по голове. — В окне щели, вон как задувает… Ведь только второй день, как у тебя температуры нет. Зачем же тебе опять простужаться-то, маленький мой?

Сережа ничего не ответил, только недовольно дернул плечом, сбрасывая бабушкину руку. Его злило это сюсюканье.

— Маленький, маленький… — пробормотал он. — Я не маленький, я в шестой класс пойду. Нечего со мной сюсюкаться!

Бабушка в испуге отскочила и скрылась на кухне. А Сережа вновь уставился в окно. Тоскливая картинка предстала перед его глазами. Ухабистая деревенская дорога утонула в лужах, по которым отчаянно лупил дождь. И никого на улице, просто ни души. Как будто в этой деревне не живет никто…

Вертелось у Сережи в голове. В лагере он услышал множество стишков: и таких, и похлеще. Все они казались Сереже очень веселыми. Запоминались стишки на удивление легко. Сережа с большим трудом учил стихи, которые задавали в школе. А эти веселые гадости — только услышал и тут же запомнил! Даже напрягаться не надо.

Сережа подкрался к бабушке.

Рявкнул он ей на ухо.

— Ой батюшки! — бабушка подскочила и едва не опрокинула на себя сковородку с жареным луком. — Ай, Сережа, да разве так можно? Ты что ж орешь как ненормальный? Напугал до смерти!

Сереже понравился произведенный эффект. Он самодовольно улыбнулся и заглянул в сковородку.

— Бабушка, что ты там жаришь? — спросил он, но тут же брезгливо сморщился. — Фу, лук! Гадость какая!

— Это в борщ, Сереженька, — сообщила бабушка, — ко мне подруга сегодня придет, Антонина Тихоновна, буду вас борщом угощать, и чаем! Вон сколько булочек я напекла!

Сережа с ужасом подумал, что ему придется терпеть бабкину подругу, которая наверняка окажется противной, суетливой и въедливой старушонкой, будет совать свой нос куда не надо и поучать.

— Я с луком борщ не буду. — заявил Сережа и напел, глядя в кастрюлю с бурлящим борщом:

— Сережа! — на этот раз бабушка не выдержала и огрела внука по спине половником. — Вот уж что гадость! А не борщ! Да где ж ты таких песен наслушался?

— Отстань, ба. — отмахнулся Сережа. — Где надо, там и наслушался. Я лучше пойду погуляю.

— Нет! Не пойдешь! — бабушка решительно загородила ему дорогу. Только что болел, ещё не выздоровел! Посиди дома ещё денек!

— Не хочу…

— Да куда ж ты пойдешь, на улице дождь как из ведра!

— Гулять!

— Ишь! Приспичило… — бабушка усадила Сережу за стол и налила бокал горячего чая. — Выпей чайку, раз не завтракал. А дождь закончится — и гуляй сколько хочешь!

Выпив чаю, Сережа уселся с ногами на диван, включил телевизор. Но и тут его ждал облом. Телевизор ловил в деревне всего два канала. Один из них сейчас показывал передачу, где играли в знакомства обалдевшие от того, что их транслируют на всю страну, дядьки и тетки. А на другом крутили сериал про многочисленную страдающую семью.

— Деревня! — Сережа выключил телевизор.

Делать было нечего. Эх, как Сереже хотелось домой в Москву! Уж там он нашел бы, чем заняться. Посмотрел телевизор с десятком программ, кино по видео, вытащил бы свои боевые роликовые коньки и отправился кататься на бульвар, нашел бы ребят, которые никуда не уехали на лето… Да мало ли занятий в цивилизованном месте! А тут… «Деревня!» — повторил Сережа и пнул кулаком подушку. Его бесило здесь все: эти подушки, кружевные салфетки, разложенные тут и там, алюминиевый рукомойник вместо привычной раковины с горячей и холодной водой…

Гуляя кругами по комнате, громко запел Сережа на мотив революционной песни «Варшавянка».

— Сережа! — укоризненно крикнула из кухни бабушка. — Не смей похабить такую хорошую песню!

— Я не похаблю!

— Похабишь. — твердо сказала бабушка. — Спой лучше что-нибудь приличное!

— Не-а!

— Тогда замолчи.

— Ага, щас…

Сережа не унимался. Он пел и орал, пока не охрип. Затем умолк и долго слонялся по углам, пытался найти себе занятие. Он ловил кошку, но не мог придумать, что бы такое смешное над ней учинить. Когда ополоумевшая кошка забилась под кровать и зашебуршала там, Сережа догадался, что можно сделать. Он вырезал из шуршащей оберточной бумаги четыре квадратика, выволок кошку из-под кровати и примотал бумагу резинками к каждой её лапе. Поставив кошку на пол, он стал ждать, что будет.

Кошка сделала шаг. Непонятное шуршание под всеми четырьмя лапами заставило её подскочить в воздух. Но как только она приземлилась, все началось по новой. Бумага зашуршала. Кошка взбрыкнула всеми ногами одновременно. Взбрыкивая как очумевший лунатик, она поскакала в кухню. Это было очень смешно. Сережа от души захохотал…

Бабушка с причитаниями разматывала несчастную кошку, а Сережа продолжал петь и веселиться. Стишки и песенки, которых он набрался в лагере, прочно сидели в его голове. Сереже очень хотелось вещать их всему миру громким голосом.

Через полчаса притащилась бабкина подруга Антонина Тихоновна. Как Сережа и предполагал, она тут же бросилась ахать и охать. Что мальчик заболел, что кушает он плохо, выглядит бледно, молоко не пьет, а пить молоко при простуде обязательно нужно, да ещё и обязательно с медом, с содой и с топленым салом… Предательская бабушка сразу стала жаловаться Тихоновне, что Сережа её совсем не слушается, кошку обижает, гадости говорит, орет дурацкие песни. И не успел Сережа опомниться, как обе бабки принялись его стыдить. Только этого ещё не хватало! Сережа выскочил из кухни, изо всех сил хлопнув дверью. Он слышал, как бабки, тут же забыв о нем, принялись щебетать, обсуждая свои проблемы.

«Ну я вам устрою. — подумал обиженный Сережа. — Мало не покажется. Ишь, старые калоши, против меня объединились. Так вас достану, попляшете у меня.» Он сложил руки кренделем, нахмурился и принялся обдумывать дальнейшие действия.

— Сережа, пора обедать! Иди борщ есть! — открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.

— Иди, голубчик, не серди бабушку! — бабкина подруга вкатилась следом. — Руки не забудь помыть.

Сережа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым темным борщом, приправленным сметаной. Бабки уплетали борщ за обе щеки, довольные, разрумянившиеся.

Запел тут Сережа, чтоб бабкам жизнь медом не казалась.

— Фу, что это такое? — сморщилась Антонина Тихоновна. — Как не стыдно за столом про мух петь?

Не унимался Сережа.

— Сережа, прекрати! — закричала бабушка. — Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!

Сережа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая во все горло кричать свою песенку. Он слышал, как от волнения Тихоновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась смывать с подругиной одежды жирный борщ и сметану, ошпаренная Тихоновна кряхтела и охала.

Отмщенный Сережа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы Сереже на улицу сейчас хотелось. Но словно какой-то чертенок толкал под руку — рвись, рвись на улицу! Зачем? Да только затем, чтобы сделать бабке назло.

Сережа отыскал куртку, влез в свои любимые ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже сидели чаевничали.

— Не ходи на улицу! — бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Сереже даже стало её жалко.

— Ну, чего пристала. — буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук. — Да я только на крыльце постою.

Бабушка вздохнула и села на свое место. Антонина Тихоновна покачала головой, но ничего не сказала. Сережа вышел на крыльцо. На улице дул холодный ветер, задувал косой дождь на крыльцо. И Сереже пришлось зайти обратно в дом, только чуть-чуть дверь на улицу приоткрыть и высунуть туда нос.

«Да, на улице не фонтан. — подумал Сережа. — Ишь ты, Тихоновна, ещё будет головой качать. Нашлась, тоже мне… А на улицу и правда, носа не высунешь.»

Вдруг вспомнилось Сереже, и он усмехнулся, представив, как это все могло бы происходить. А ещё бы смешнее было, если б Тихоновна из бочки с бензином нос высовывала… Постояв где-то минут десять, Сережа продрог и вернулся домой. Войдя в большую комнату, он только хотел бросить куртку на диван, но увидел, что на нем расположились бабульки. Они жевали булочки, пили чай и рассматривали альбом со старыми фотографиями. Оторвавшись от своего занятия, бабушка с подругой посмотрели на Сережу. Сережа усмехнулся, деловито показал им язык. Тихоновна вздохнула:

— Мы не такими детьми были. Не огрызались со старшими, язык им не показывали.

— Да. Другое время было, другие люди… — согласилась Сережина бабушка, — смотри-ка, Тоня, вот наша общая фотография. Это мы во втором классе. Октябрята. Со звездочками, все в школьной форме. А это Леня — наш пионервожатый.

Тихоновна, склонившись над пожелтевшей черно-белой фотографией, долго возила по носу очками, как будто наводила резкость.

— Ну надо же — наш отряд октябрят! Какими же мы были хорошими детишками. — наконец, сказала она. — Добрыми, послушными. Не то что современные дети. Ни стыда у них, ни совести.

Сережа тоже взглянул на мутную фотографию, где сидели в три ряда, сложив ручки на коленочках, примерные детишки. Затем презрительно хмыкнул, вышел на середину комнаты и продекламировал:

Бабушка и её подруга остолбенели.

— Какой же ты злой мальчик, Сережа… — пробормотала бабушка, и Сережа увидел, как задрожали у неё губы и на глазах показались слезы.

Антонина Тихоновна схватила полотенце и с криком: «Я вот тебе по языку за такие гадости!» принялась гоняться за Сережей. Несколько раз он больно получил краем полотенца по шее, обиделся ещё больше и юркнул в чулан. Запыхавшаяся Тихоновна плюхнулась на диван и принялась успокаивать свою подругу.

— Не плачь, Матреша! — говорила она.

Потихоньку бабушка пришла в себя. Они с Тихоновной выпили ещё по чашке чая, а затем успокоившаяся бабушка громко крикнула, не сомневаясь, что Сережа слышит ее:

— Так и знай! Пока родители не приедут, дома будешь сидеть! Гулять я тебя не пущу!

Ха! Какая-то бабка деревенская будет ему запрещать! Сережа, который все ещё сидел в чулане, яростно пнул старый фанерный чемодан. Кажется, даже дырку в нем пробил. Вскоре Сережа услышал, как бабки принялись мотаться из комнаты в кухню, вынося грязную посуду.

«Ну-ка я вас напугаю!» — решил Сережа. Он притаился, собираясь резко выскочить прямо перед носом у Тихоновны и заорать, когда она пойдет мимо него с чашками.

Вскоре послышались шаркающие шаги Антонины Тихоновны. Сережа схватился за ручку двери. Тихоновна приближалась. И только он рванул дверь на себя и сделал небольшой шаг назад, как под ногу ему опять попался старый чемодан. От неожиданности Сережа потерял равновесие, взмахнул руками. Пальцы уцепились за какую-то коробку. Она соскользнула с полки, упала на Сережу, порошок, который был в ней, рассыпался и завис в чулане тяжелым едким облаком. Сережа вдохнул этого порошка, а-апчхи! — оглушительно чихнул и стукнулся затылком о стиральную доску. Одновременно Сережу ударило по голове медным тазом для варенья. Мальчик, ещё раз чихнув, упал на пол…