Маморитаи

Глава 6

Ветер стремительно пролетает по всем пустынным закоулкам некогда многолюдных улиц деревни, заглядывая в каждый дом с открытой, поскрипывающей дверью, снося собой покачивающийся декор, занавески и толкая забытого плюшечного медведя на пол. Он проносится в метре над землей, поднимая пыль с грязью и совершенно не встречая ни единого человека.

Потоки ветра кружат разноцветные сухие листья с мелким сором возле занятой лавочки аллеи. Облаченный в строгую форму, с безликим кандзи «Шиноби» на протекторе Итачи проводил пальцами по страницам раскрытого дневника Изуны. Холод царапал бледные щеки, одиночество отсчитывало минуты до часа сбора, а сам Учиха прокручивал в голове прочитанные строки и не находил ответа: строки исписаны, казалось бы, повседневными, ничем не примечательными повседневными замечаниями, жалобами и выплеснутыми проблемами маленькой сестры. Ничего не наталкивает на разгадку.

Итачи бесстрастно откинул голову назад, ослабленно прикрыл веки. Пальцы безвольно выпустили дневник. Источник отрады Изуны и единственный её друг с предательства старшего брата глухо упал в ноги Итачи, шелест страниц, порываемые ветром, грустной мелодией заняли его слух.

Ссора с Саске произошла более двух недель назад. Младший брат начал избегать его ещё хлеще, чем до этого: с тех пор старший Учиха не мог даже издали увидеть Саске. Тот отлично оправдывает звание одного из талантливейших шиноби своего поколения.

Губы дрогнули в слабой гордой улыбке.

Из-за упрямства Саске ему пришлось постараться, чтобы ежедневно подбрасывать глупому младшему брату заживляющую мазь из Страны Воды — вот какой продукт и без войны находился в дефиците, а сейчас подавно. По крайней мере Саске не отмахивался от незримой помощи. Его шрамы перестали пугать народ своим воспаленным, выпуклым отвергающим видом.

Холод острым порывом ударил в незащищенное горло Учиха. Его спина напряглась, лёгкие горячо вспыхнули внутри, а из царапающего горло вырвался коробящий кашель. Плечи содрогались, ладонь прижималась ко рту так, словно пыталась затолкать кашель назад. Итачи тяжело вздохнул, расплывающимся взором смотря на несколько красных капель на пальцах.

Он вздрогнул, когда услышал зов со стороны выхода из аллеи. Пора выдвигаться. Итачи вытер запястьем губы и поднял дневник, случайно мазнув кровью по чистому, незаполненному листу. К неожиданности Итачи он вспыхнул багровыми кандзи, сеткой расплывающихся иероглифов вертящихся на страницах.

Опешив, Итачи чуть не захлопнул дневник, но вовремя замер, внимательно, близко поднеся его к лицу, всмотрелся в меняющуюся картину.

Все страницы переписались, а обложка налилась подсвечиваемым чёрным неоном. Первая запись датировалась следующим годом после уничтожения клана. Итачи читал, читал…его итак не отличающаяся загаром кожа стремительно потеряла любые краски, зубы до боли скрипели, а пальцы мертвецки вцепились в корешок дневника. Он мог поклясться, что слышал стучащее в ушах сердце, когда отрывками ловил кривую, со скачущими между строчками, преувеличенно большие или маленькие, кандзи, исповедь и мольбу.

«…Сегодня ужасный день. Мальчишки из класса зажали меня в неприметном углу школьного полигона. Они порвали мое платье, кидались мною, как мячиком и отрезали волосы.

Итачи, мне страшно… Меня назвали ублюдком…»

«…На уроке ублажения Мио-сан похвалила меня… Кажется. Я не уверена. Она выставила меня перед девочками и восхваляла мои «навыки изощрённого массажа». Это приятно. Меня в первый раз оценили по достоинству!»

«…Девочки заперлись со мной в туалете. Ино… Ино смеялась надо мной! Она обзывала меня «наивной козой» и «перспективной проституткой». Кто такие проститутки?

Её подружки откуда-то притащили инвентарь для ловушек. Я пыталась убежать, но Сакура КАК ударила в живот, что я, как кукла, которую Итачи подарил в прошлом году, свалилась на пол и ударилась лбом. Было больно.

Мою одежду изрезали ножницами, Ино заставила…заставила вылизывать её грязные лодочки языком. Самый противный вкус в мире! Я словно какашки съела! Опыт был…»

«Сакура облила меня помоями и перед всем классом и Ирукой-сэнсеем назвала «шлюхой» и " ничтожным отродьем», способным зарабатывать на жизнь работой медовой куноичи. Сэнсей объяснил кто они такие и чем занимаются… Почему меня так обзывают? Фу…»

«…Меня подвесили над порогом входа в класс. Леска — отвратительное оружие! Она впивалась в кожу не хуже клеща и намного, намного больнее!

Итачи… Брат… Эти издевательства вышли на новый уровень… Одноклассники воспользовались моей беспомощностью и вонзали в подмышки, щёки и ключицы сенбоны. Я провисела до конца учебного дня. Ирука-сэнсей словно стал слепцом!»

«Почему надо мной издеваются? Почему прохожие смотрят вслед, как будто я падаль или мусор! Почему мне попадаются в овощных ларьках прогнившие продукты? Почему?!»

«…Мою квартиру подожгли. Ровно в час ночи я проснулась от запаха гари и попала в ловушку: огонь взял в кольцо мою пастель и достигал потолка своими языками. Мне пришлось пробираться сквозь него, чтобы попытаться выйти, но дверь оказалась заперта. Смех взрослых мужчин, их гогот надолго пустит корни в моем мозге. Не знаю в какой момент, но я потеряла сознание. Очнулась в больничной палате, с множественными ожогами, жжением в лёгких и горле, в кислородной маске.»

«…Я чуть не замерзла до смерти. На Новый Год кто-то утащил меня в тупик и перекрыл кислород. Пришла в сознание в одном нижнем белье, в сугробе, недалеко от деревни…»

«…Я ненавижу эту жизнь. Ненавижу жителей Конохи, одноклассников, учителей, всех, всех, всех! Чтоб… Чтоб они сдохли в муках! Ненавижу…

…Вчера Киба украл моего котёнка. Прислал глупую записку с временем и местом встречи. Стоило прийти, как Шино запустил в меня огромного паука, а Киба под писк Хинаты привязал к дереву. Я ощущала мохнатые лапы этой твари у себя на лице, как паутина липко расползается по лбу и лезла в рот… Они притащили котенка с крестообразной деревянной конструкцией. Ему выкололи глазные яблоки кунаем, отрезали уши с хвостом, распяли на вколотым в землю крестом и разворотили живот, насекомые Шино впитались котенку под кожу и только тогда писк моего любимого друга затих. Всё время пытки Хината, примерная девочка-скромница, наследница клана и просто красавица, доброта и сердце класса пряталась за ладонями и ничего не делала! Лицемерка!»

На последнем, испачканным темными круглыми пятнами листе запись датируется годом выпуска из академии:

«…Я в крах рассорилась с Саске. Нет, это…

Как же сложно.

…Он ненавидит меня. Сегодня признался в этом без утайки, а я, дура, сорвалась. Наговорила ему все скопившаяся за жизнь дерьмо… Черт, Итачи меня бы по лбу стукнул за эти выражения…

Плевать.

…Не знаю как, но слово, второе, обзывательства — вновь этот «демон», «ублюдок», никакой фантазии — обвинения, и мы летим с лестницы кубарем.

Всё как в тумане. Поднимаюсь, вновь падаю на колени, резкая боль в ушах… Перед глазами проясняется. Чувствую как по шее течет что-то мокрое, а в руках у разъяренного Саске серьги, подаренные мне Итачи. Он сорвал их вместе с мочками…

Ненавижу. Это — последняя капля.

Я соглашусь на предложение белого алоэ.»

Итачи несколько долгих минут сидел без движения под окружавший его шелест осенних листьев и завываний ветра. В грудной клетке кольнуло, изо рта вышел тяжелый воздух, а горло сдавило першением. Он закашлялся в кулак, медленно поднялся и убрал дневник в нагрудной карман жилетки. По дороге к нему спешил раздраженный Шикамару. Итачи бесстрастно стёр капли крови с губ и плавно ступил на встречу Нара.

— Ты в порядке? — первое, что его спросили.

Проницательность Шикамару отразилась тяжелым кивком и молчанием.

— Чтоб тебя… — взлохматил волосы на затылке, развернулся на пятках — Ты заставил нас ждать.

— Были причины.

— Ха? — Шикамару невнятно буркнул под нос — Не важно. Поспешим.

Итачи безответно ускорился вслед за Нара, прыгая на верхние пути. До место назначения мысли Учиха занимала личность алоэ, ему известная, и тот ад, через который прошла младшая сестра за двенадцать лет жизни в Конохе.

— Меня распределили в координационный центр, — монотонно заявил Шикамару, когда они шли по безымянным коридорам катакомб, куда согнали все гражданские лица — Что у тебя?

Они замерли возле массивных дверей с крупными, формой водоворотов замками. Нара сложил печати, подушечки пальцев засияли синим и он приложил их к выступающей панели с блеснувшими иероглифами. Итачи мимолетно осмотрел заселенный шиноби зал, где на своеобразной сцене стояла, скрестив руки на груди, Цунаде.

— Южный Фронт. Граница со Страной Воды, — сухо точно шептал Учиха — Как и все здесь, в отличие от тебя.

— Не повезло, — хмыкнул Шикамару, пряча ладони в карманы — Саске туда же.

Итачи слегка нахмурил брови, ища взглядом младшего брата в толпе, насчитывавшей не меньше тысячи солдат. Его прервала громко кашлянувшая Хокаге, чей голос оглушил силой и волевой твердостью к началу речи. По армии шиноби волной прокатился ропот, отразившейся от каменных, невзрачных стен.

— Коноха — Великая Деревня. Наши воины прошли через миллионы битв, несли победу, как и поражение, они никогда не отступали и вершили правосудие, защищали наши семьи, простых людей и родину, — Цунаде затихла, наклонила голову, отчего протектор, аналогичный с остальными шиноби, отразил свет пламени факелов — Мы знали горе, счастье и ярость, вложили всё на победу в Третьей Мировой Войне, однако! Мирная жизнь, выторгованная кровью наших товарищей попрана! Учиха Изуна посмела усомниться не только в нас, но в наших давних соперниках, — Хокаге вскинула руку и поднявшиеся было гневные вопли поутихли — Я знаю, биться бок о бок будет не просто, но ради нас самих, ради наших друзей и родных, ради детей и родителей, ждущих нас дома, мы обязаны забыть все разногласия! Хватит! — этот наполненный чакрой крик вызвал мурашки на загривках солдат из разных деревень — Очистите свой взор и выплесните всю боль в этой войне! Помните кто в ней виноват и расставьте приоритеты! Мы покараем ту, кто посмела усомниться в наших возможностях, способностях и силе! Мы докажем ей, что все шиноби — не глупые слепцы, а крепкие воины, высокодуховные бойцы и непобедимые ниндзя! В этой войне каждый рядом стоящий, из какой деревни родом он бы ни был, друг и собрат! Я верю, Объединенная Армия Шиноби сметет с лица Земли отступницу и предательницу, как одно целое! Как единый организм! Мы отстоим нашу честь и не позволим Учиха Изуне посягнуть на мир в наших сердцах!

Сенджу Цунаде вещала с огнем в глазах и уверенностью в голосе, тон которого проникал в души, задевая глубокие струны, некогда враждующих шиноби, её лицо покраснело, волосы распушились, а кулак под конец речи вскинулся в потолок.

Тысячи воинов вначале робко, но с каждой секундой набирая вес согласно вопили, содрогая стены и пол под ними, ощущая эту пронзительную дрожь и возбуждаясь боевым запалом верующих в победу бойцов.

Шикамару вздрогнул, глядя на столь запоминающееся зрелище, криво ухмыльнулся и вышел прочь. Ему предстоял долгий путь в Главный Координационный Центр. Война обещает выйти жаркой.

Армия Изуны пришла оттуда, откуда не ждали. С Океана Южных Ворот миллионы странных людей, без оружия и тактики вторглись на Южный Фронт. Белые, как трупы, как под копирку, с зелеными волосами, с желтыми, рыбьими глазами и без одежды, эти демонические создания синхронным потоком пронзили Объединенную Армию, как первая стрела впереди стоящего солдата. Не прошло и десяти минут, как приходит извещение: все дивизии атаковались приспешниками Изуны.

Несмотря на мощное нападение Белых Демонов — как прозвали их на Северном Фронте — нигде не видно никаких признаков самой Изуны. Это беспокоит всех без исключения… Однако, когда к Белым Демонам присоединились погибшие шиноби, тревожный знак для всей Объединенной Армии, знакомые и родные лица мгновенно деморализовали шокированный Альянс. Прогремели первые потери. Мест в госпитале стало не хватать, ирьенины разрывались между пациентами, хаос заполонил дивизии без личного присутствия виновницы войны.

Запах гари, смерти, отчаяния, боли и ужаса витал над полями, каменистыми степями и пустынными равнинами. Итачи казалось, что само небо заполоняет дым, а почва под ногами сыреет, багровеет от крови и костяных мешков, именовавшимися трупами. Воздух полнился непереносимыми ядовитыми парами, трещал от стихийной чакры, давил со всех сторон. Предсмертные вопли сотен бойцов закладывали уши. Выкрики техник, сокрушавших землю, разносились разрозненным басом вокруг бьющегося в потерянной толпе Учиха.

Вдруг пространство замедляется для него, когда Итачи добивает очередного Белого Демона. Он ловит взгляд сожалеющих, вместе с тем рассеянных глаз.

Итачи хмурится, на долю секунды сосредотачивает внимание на возвышающимся над всей армией группе некогда великих шиноби, в числе которых затесался давний друг, практически брат.

Шисуи выглядел, как большинство восставших: не изменившийся с момента смерти, черные белки глаз, сверкающих шаринганом, покрывавшие лицо трещины, прежняя потрепанная одежда и непонимающий вид.

Итачи перемещается за спину очередному Белому Демону и вонзает в его шею кунай, не сводя взгляда с умершего друга. Шестеренки в его голове встают на свои места.

— Ну, здравствуй, Итачи, — весёлый голос Шисуи и мощный пинок ожидаемы для Итачи.

Он ловит удар на блок, ловко хватает друга за голень и вскидывает его в воздух. Шисуи кувырком, мягко приземляется на багровую траву.

— Нами управляют…

— Знаю, — оборвал лепет Итачи, сверкая шаринганом.

Шисуи удивленно вскидывает брови, а после смеется, закинув голову.

— Я в тебе не сомневался, — пальцы безвольно складывают печати и в Итачи летит классический огненный шар, снесший несколько жизней шиноби Альянса, когда тот уклонился.

В скрытым грозовыми облаками небе сверкает молния. Первые дождевые капли падают на макушки неистово борющихся воинов. Ливень настигает армию неожиданно, словно полное воды ведро вылили на землю. Сумрак, напряженный воздух, сырая почва с тонкими красными струями в ямах, кратерах от техник, глушащий шум, порох с пеплом на языке — первый день войны знаменовался отвратительным началом.