Маоизм или марксизм?

Интернационализм или национализм?

Как мог занять такое место в политике руководства КПК национализм, который находит самое уродливое воплощение в разгуле антисоветизма и гегемо-нистских притязаниях Пекина? Несомненно, большую роль сыграло то, что при формировании идеологии КПК борьба шла здесь не только между мелкобуржуазным и пролетарским социализмом, но и между интернационалистской и националистической традициями. Что касается Мао Цзэ-дуна, то он с самого начала тяготел к этой последней.

Известно, что в среде каждого народа можно найти те или иные проявления национализма. Это относится и к Китаю. Здесь национализм насаждался на протяжении многих тысячелетий и в весьма специфической форме. Культивировалось представление о том, что Китай — самая великая держава мира — и по количеству населения, и по значению, и по уровню культуры. Китайцы называли свою страну «поднебесной» или «срединной» империей. Считалось, что она представляет собой центр мира, окруженный со всех сторон народами с более низкой культурой. Чрезвычайно характерно, что, даже будучи в состоянии зависимости от капиталистических держав, китайские императоры неизменно обращались к ним как к королям или царям варваров.

Немалое влияние на нынешнюю политику китайского руководства оказывает и то, что на протяжении всей истории Китая у него фактически не было опыта союзнических отношений. Императоры стремились к тому, чтобы Китай жил замкнутой жизнью, был максимально отгорожен от внешнего мира. Все окружающие государства рассматривались им либо как данники, либо как враги.

Только в XIX веке началась борьба прогрессивных сил Китая против традиционной замкнутости и национализма, за использование достижений европейской цивилизации и западной теоретической мысли. Однако поначалу это ограничивалось только сферой научных и технических достижений. Молчаливо предполагалось, что в сфере идеологии, морали, культуры Китаю нечему учиться, поскольку он сам представляет собой образец для других. Бытовало представление о том, что «Китай — это море, которое делает солеными все реки, впадающие в него».

Первый прорыв в подобных представлениях, в сущности, был сделан лишь после Великой Октябрьской социалистической революции. Революционные силы Китая, и прежде всего коммунисты, впервые за всю историю этой страны стали рассматривать иностранный опыт, в данном случае опыт Советской России, как образец для себя. Но в то же время с самого начала внутри руководства Компартии Китая существовали и сохранялись сильные течения, находившиеся под влиянием прежних представлений о Китае как центре мира.

Надо сказать, что национальные чувства в целом в китайском народе и среди китайских коммунистов усилились в период антияпонской войны. Она привела к росту национального самосознания, но в то же время, как нередко бывает, и к развитию национализма.

Огромную ответственность за непомерное развитие националистических настроений в Китае в последние десятилетия, несомненно, несет капиталистический Запад. Несмотря на настойчивые усилия Советского Союза и других социалистических стран, буржуазные государства стремятся оставить Китай в стороне от мировой политики. Китайская Народная Республика до сих пор не допущена в Организацию Объединенных Наций, и с ней поддерживает отношения весьма ограниченное число капиталистических государств. Китай редко приглашают на важные международные совещания. Ряд западных держав всячески препятствует тому, чтобы КНР заняла подобающее ей место в современных международных отношениях.

И все же можно определенно утверждать, что главную роль в широком распространении национализма в партии и стране в последние годы сыграли не столько эти исторические причины, сколько насаждение идеологии маоизма, личные претензии Мао па особую роль в мировом освободительном движении. Подобно тому как китайские императоры рассматривали себя в качестве единственных непогрешимых «учителей» своего и других народов, единственных «толкователей» древних вероучений, Мао Цзэ-дун стал насаждать представление о себе как о единств венном «ортодоксальном» и «главном» идеологе коммунизма, призванном руководить революциями всех народов.

Руководители КПК начали с претензий на руководство национально-освободительным движением. Теории о том, что районы Азии, Африки, Латинской Америки являются «главной зоной бурь мировой революции», должны были расчистить дорогу теориям о «перемещении центра» революционного движения в Пекин. Борясь за гегемонию в национально-освободительной борьбе, Мао и его сторонники не гнушались никакими средствами, даже откровенно расистскими. Например, Чжоу Энь-лай и Чэнь И говорили деятелю либерально-демократической партии Японии Маце-муре о том, что «Восток остается все-таки Востоком, что азиаты должны изменить мировую историю».

14 марта 1967 года кенийская газета «Ист Афри-кэн стандард» опубликовала краткое содержание брошюры «Новые дипломаты принесут в Африку великую китайскую пролетарскую культурную революцию», которая, по словам газеты, опубликована агентством Сииьхуа в Гонконге. Брошюра составлена из выступлений первого заместителя руководителя группы по делам «культурной революции» при ЦК КПК жены Мао Цзэ-дуна Цзян Цин и премьера Государственного совета КНР Чжоу Энь-лая на совещании китайских дипломатов, работающих в Африке.

1967 год, говорится в выступлении Цзян Цин, будет годом, когда «революционные народы, особенно в Африке и Азии, одержат великие победы». Председатель Мао, продолжала Цзян Цин, заявил о необходимости создания широкого единого фронта этих народов с целью нанести поражение реакционному правлению империализма и колониализма. Китайские дипломаты, заявила Цзян Цин, должны делать все, что в их силах, для оказания помощи африканским организациям в достижении этой цели «под славным знаменем революционных принципов Мао Цзэ-дуна».

Но дело отнюдь не ограничилось претензиями на подчинение национально-освободительного движения интересам Пекина. Мао и его приближенные все больше претендуют на особую роль в мировом коммунистическом и рабочем движении. «Обобщение исторических задач, поставленных формациями нынешней эпохи перед пролетариатом и руководимым им революционным народом, легло на плечи Мао Цзэ-дуна»,— писал журнал «Лиши яньцзю» еще в 1960 году. А теперь Мао Цзэ-дун предстает уже в виде «единственного», «непогрешимого», «величайшего» теоретика всех революционных движений современности. Вся китайская печать на все лады трубит об этом.

Претензии Мао и его группы на идеологическую монополию сказываются и в том, что в ходе «культурной революции» все чаще и громче раздаются голоса о том, что именно Китай дает образец революции всему миру и потому именно он должен возглавить человечество на пути к коммунистическому будущему. А если так, то не приходится удивляться ожесточенным нападкам маоистов прежде всего на Советский Союз, другие социалистические страны, не разделяющие политику Пекина.

И наконец, последний вопрос: с чем мы имеем дело — с чисто национальным, специфически китайским явлением или с таким, которое в той или иной форме проявляется или способно проявиться и в других условиях?

Если говорить об объективной стороне трагедии, переживаемой ныне Китаем, то она кроется в трудностях строительства социализма в стране экономически отсталой, с преобладанием крестьянского населения, с тяжелым грузом имперских и националистических предрассудков. Совершить победоносную национально-освободительную революцию оказалось здесь легче, чем обеспечить планомерный и постепенный переход к социализму, создание его экономической базы, повышение уровня жизни народа (за последние 10 лет население страны выросло более чем на 100 миллионов, а производство продовольствия едва превышает уровень 1957 года).

Но решающую роль играет фактор субъективный: отсутствие должной пролетарской закалки партии и ее руководства, неумение вырабатывать принципиальную и гибкую линию, учитывающую специфические условия страны, неумение сохранять выдержку и стойкость при многих объективных трудностях. К сожалению, руководители КПК, которые сыграли немалую роль на этапе национально-освободительной революции, оказались не на высоте, когда страна приступила к строительству социализма. Они спасовали перед необходимостью длительной и настойчивой борьбы за постепенное решение экономических и социальных задач. Кризис Мао Цзэ-дуна и его окружения — это кризис мелкобуржуазного революционариз-ма и максимализма, людей, рассчитывавших в короткие сроки перепрыгнуть через этапы исторического развития и решить таким путем проблемы страны.

Не сумев добиться этого, они вступили на путь авантюризма, все более увязая в своих ошибках, и наконец стали открыто рвать с марксизмом и интернационализмом в угоду националистическим и мелкобуржуазным теориям.

В Китае очень много специфического, связанного исключительно с условиями исторического развития страны, ее традициями. В то же время там наблюдаются и некоторые явления, которые, пусть в иной форме, так или иначе сопутствовали и сопутствуют революционному движению во всем мире, особенно в отсталых странах. С момента зарождения социализма и коммунизма за ними следовало, как тень, то, что сейчас так уродливо расцвело в Китае. В XIX веке это течение было представлено анархистами типа Бакунина, в начале нашего столетия — эсерами, троцкистами и другими представителями так называемого «левого коммунизма». Все это, по выражению Маркса, больная тень настоящего социализма — социализм мелкобуржуазный, с консервативными и даже реакционными чертами. И подобно тому как тень может становиться более или менее похожей на предмет, может правдиво или уродливо отражать его, так и социализм мелкобуржуазного сорта больше или меньше похож на социализм подлинный.

Приведем несколько примеров из истории рабочего движения, взятых из опыта разных стран и разных эпох.

Сто лет назад Маркс и Энгельс готовили очередной конгресс Интернационала, который должен был состояться в Базеле 22 июля 1869 года. И как раз тогда впервые мировому коммунизму пришлось столкнуться с попыткой взорвать его изнутри. Эту попытку предпринял известный русский анархист Михаил Бакунин. Он был руководителем полуанархиче-ского, полулиберального объединения «Альянс социалистической демократии», которое незадолго до этого вошло в Интернационал. Несмотря на устав Интернационала, запрещавший сохранение каких-либо самостоятельных международных организаций внутри него, Бакунин тайно сохранял «Альянс социалистической демократии» в виде подпольной организации. Опираясь на нее, он рассчитывал захватить руководство Интернационалом и навязать ему свою программу. Известно, что этот план Бакунину не удалось осуществить и Базельский конгресс отверг все его домогательства.

Некоторые обстоятельства заставляют нас вспомнить об этом факте. Первое — то, что Бакунин выступал с программой более революционной на словах, чем та, которой придерживался Интернационал. И это, несомненно, делало довольно затруднительной его критику. Маркс писал Энгельсу в ту пору: «Бакунин думает: если мы одобрим его «радикальную программу», то он сможет раззвонить о ней во все колокола и таким образом до известной степени скомпрометировать нас. Если мы выскажемся против, то нас ославят, как контрреволюционеров[50].

Другая примечательная особенность программы Бакунина была в том, что он признавал только вооруженные, военные методы и отвергал политическую борьбу. А раз так, то движущей силой «социальной ликвидации» капитализма должен был по его замыслу стать не рабочий класс, а наиболее недовольная, «взрывная» часть общества — люмпен-пролетариат, деклассированные элементы социального дна, интел-лигентская богема.

И еще одна особенность — негативизм. Бакунин знал, что он хочет разрушать, но совсем не думал о том, что надо создать взамен. А разрушать он хотел все — отношения на производстве, государство, право, мораль, культуру, семью — в сущности, все общество. Взгляды Бакунина были отвергнуты Интернационалом, а впоследствии он и его группа были исключены из Международного товарищества рабочих. Но они не остались без следа в истории. Напротив, анархизм в том или ином виде снова и снова возрождался в других странах и в другие эпохи. В российской революции он воплотился в деятельности людей типа Кропоткина, эсеров, а в своем самом крайнем виде — в бандитах типа Махно.

Большой след оставили анархисты в Испании в период антифашистской освободительной войны 1936—1939 годов. Они были весьма влиятельной силой и противостояли коммунистам, хотя формально и находились в союзе с ними. Анархисты загоняли крестьян в кооперативы, поспешно национализировали производство, разгоняли инженеров, ликвидировали деньги, расстреливали священников, разрушали храмы. Одним словом, они действовали в духе, прямо противоположном идее социализма. Получалась вроде бы работа в пользу социализма, а на самом деле она крайне вредила ему. В такой социализм люди идти не хотели.

Или возьмем другой пример «тоже-социализма». Маоистам, которые гордятся идеями военизации труда, всей общественной жизни, неплохо было бы получше познакомиться с фактами истории. Милитаризация партии, государства, профсоюзов во имя авантюристских целей — далеко не новая идея. Вот что говорил, например, Троцкий на IX съезде РКП (б): «В военной области имеется соответствующий аппарат, который пускается в действие для принуждения солдат к исполнению своих обязанностей. Это должно быть в том или другом виде и в области трудовой...

Рабочая масса... должна быть перебрасываема, назначаема, командируема точно так же, как солдаты. Это есть основа милитаризации труда...» А вот и о скачках: «...ясно, что после того, как мы преодолеем первую нищету, мы сможем перескакивать через целый ряд последующих ступеней...»[51] Не правда ли, как похоже на рассуждения современных пекинских поклонников «больших скачков»?

Для течений «тоже-социализма», независимо от того, носил ли он название анархизма, троцкизма или других «измов», была особенно характерна вера в насилие и культ вождя. Сторонники этих течений уповали только на силу. Даже при решении чисто хозяйственных проблем. А для абсолютного насилия нужна и абсолютная власть, нужен культ вождя, диктатор, наделенный абсолютными полномочиями. Вот почему личные амбиции играли колоссальную роль во взглядах и Бакунина, и Троцкого, и других мелкобуржуазных идеологов. Ф. Энгельс писал о стремлении Бакунина поставить пролетарское движение на службу своему раздутому честолюбию и эгоистическим целям. Он указывал, что эти люди «под предлогом завоевания господства рабочим классом стремились захватить господство для самих себя».

Что касается Троцкого, его «мания величия» может быть сравнима только с той же «манией», коей страдают некоторые его нынешние вольные или невольные последователи.

Конечно, мы далеки от мысли проводить прямые аналогии между тем, что происходит в Китае, и тем, что происходило раньше в той или иной стране. Но история учит, что рабочее движение уже сталкивалось и с апологией насилия, и с культом личности, и с вакханалией толпы. Сейчас это проявилось в новой и куда более грозной форме; полигоном безумия стала огромная страна. Ее руководители играют такими вещами, как мировая война и судьбы мирового социализма. Иными словами, это куда более опасный, чем ранее, случай уже давно знакомой рабочему движению болезни.

Советских людей, с горячим сочувствием следивших за многолетней освободительной борьбой китайского народа, оказавших ему немалую помощь в этой борьбе и в строительстве социалистического Китая, глубоко тревожит трагическое развитие событий в стране, которую мы привыкли считать своим другом и союзником. Нас, естественно, не может не волновать вопрос: на что же можно рассчитывать в будущем? Социолог мог бы ответить так: в конечном счете в Китае здоровые процессы пробьют себе дорогу, как и в других странах социализма, ибо традиции, заложенные революцией и воплощенные в реальных формах — государственная собственность в городе и деревне,— должны раньше или позже взять верх. Если революционное движение в тех или иных странах умело преодолевать болезнь мелкобуржуазности, то почему китайский рабочий класс, его партия не смогут в перспективе найти в себе силы, чтобы сбросить груз маоизма и вернуться на позиции подлинного социализма? Вся героическая история Коммунистической партии Китая внушает надежду на возможность такого поворота в будущем.

Для политика такой ответ, естественно, недостаточен. Его интересует не только то, что произойдет в конечном счете, т. е. в сравнительно отдаленной исторической перспективе, а то, что может произойти сегодня, завтра или послезавтра. Мы не беремся ответить на этот вопрос. Но одно ясно: мировой коммунизм имеет возможность воздействовать на положение в Китае двумя путями. Во-первых, показывая пример подлинно социалистической политики, приносящей реальные плоды народам и всему делу мирового социализма, и, во-вторых, с помощью коммунистического общественного мнения. При всем этом марксистско-ленинские партии сохраняют высокую бдительность в отношении опасности идеологии и политики Мао Цзэ-дуна и его группы, используемых ими для подрыва самих основ коммунистического братства.