Володя снова открыл дверцу печки, помешал угли. Отставил кочергу, протянул погреть руки. Руки у него в последнее время мерзли.
В комнате было темно, только красноватый отсвет падал от топки. Ставни на нижнем этаже он держал закрытыми, чтобы не привлекать нездорового внимания, и задержать на какое-то время взломщиков, если все же кому-то вздумается забраться к одинокому пенсионеру.
В кладовке у него хранилась двустволка — купил однажды по случаю у одного из местных алкоголиков. Разумеется, без документов, но приходилось трезво оценивать риск. С одной стороны, вдруг нападут какие-то отморозки, а с другой — решит устроить проверку милиция. Терять особо нечего. К слову «полиция» он так и не привык, да и по сути разница небольшая.
На ночь он иногда доставал ружье, клал рядом с кроватью. Порой ограничивался топориком. Спать, имея под рукой что-нибудь оборонительное, было спокойнее.
Кто-то постучал в окно, точнее, в дощатый щит, которым оно было закрыто. Мягко, интеллигентно.
Сердце, однако, будто сжала невидимая рука. Оно пропустило удар, другой, а потом забилось намного быстрее обычного.
— Да, да, иду, — сказал Володя громко, чтобы услыхали снаружи. Подождал, однако, с полминуты, успокаивая сердцебиение. Вышел в сени, но света зажигать не стал. На улице еще не совсем стемнело, небольшое, величиной в ладонь, окошко около входной двери пропускало внутрь сероватые сумерки — чем не глазок? И тот, кто стучал, подошел и, как и полагается интеллигенту, стал так, чтобы его можно было увидеть.