Матрос с «Бремена»

Памятник

— На кой черт мне сдался его личный запас?! — заявил Макмагон — твердо, убежденно; подышал на стакан, осторожно его вытер. — У меня свое мнение о его личном запасе.

Мистер Гриммет с печальным видом сидел у стойки на высоком стуле, а Тезинг лишь пожимал плечами, как продавец, который еще не отказывается окончательно от намерения навязать свой товар, а лишь переходит на более удобную позицию для новой атаки. Макмагон поднял к свету еще один стакан своими чистыми, холеными пальцами бармена, старательно вытер его с самым серьезным и решительным видом и густо покраснел до корней волос, включая и лысую лужайку на голове, — ее не скрывала густо напомаженная прическа.

У бара, в передней части ресторана, никого не было. Сейчас, в три часа дня, в глубине зала о чем-то спорили трое официантов. Каждый день, ровно в три, в этом укромном уголке собирались трое официантов, чтобы кое о чем поспорить.

— Фашизм, — говорил один, — это репетиция накануне открытия большого кладбища.

— Ты где вычитал эту фразу? — поинтересовался второй.

— Какое тебе дело? Вычитал где вкуснее, и все тут.

— Ты же итальянец, — обратился третий официант к первому. — Вшивый итальяшка!

— Эй, вы там! — резко обернувшись, крикнул ссорящимся официантам Тезинг. — Приберегите-ка подобные дискуссии для дома! Здесь вам ресторан, а не «Мэдисонсквер гарден». — И снова стал с интересом наблюдать, как Макмагон ловко вытирает, натирает до блеска стаканы. — Однако многие лучшие бары в городе, — сменил он тон на вкрадчивый, мелодичный, — находят применение нашим личным запасам.

— Многие лучшие бары в городе, — подхватил Макмагон, заработав еще энергичнее полотенцем, — давно стоит превратить в школы верховой езды.

— Смешно! — Тезинг засмеялся вполне естественно, без натуги. — Очень смешно, правда, мистер Гриммет?

— Послушай, Билли, — Гриммет подался вперед и не обращал никакого внимания на Тезинга, — нужно прислушиваться к разумным суждениям. Если ты смешиваешь напиток, кто определит цену ячменя — его составной части? В этом и заключается высший класс для всех коктейлей в мире.

Макмагон промолчал: щеки его еще гуще покраснели, не отставала и лысина на голове. Перевернув стаканы вверх дном, он ставил их на жестяную стойку со звонким треньканьем, которое передавалось выстроившимся рядами на полках чистым стаканам, и эти мелодичные звуки разносились по всему пустому ресторану.

Небольшого роста, полный, крепко сбитый, бармен перемещался за своей стойкой заранее рассчитанными, точными движениями и в такой своеобразной манере, что любой, наблюдающий за ним в эту минуту, мог бы определить, в каком он сейчас пребывает настроении: весел, печален, мрачен, угрюм или чем-то взволнован и расстроен. Все это сразу было видно и по тому, как он смешивает напиток или ставит стакан на стойку.

Сейчас, в эту минуту, он сердит — и мистер Гриммет это отлично чувствовал. Ссоры с ним он не хотел, но нужно было спасать деньги. Словно в салюте он протянул руку к Тезингу.

— Скажи мне правду, Тезинг, — медленно произнес он. — Неужели твой личный запас настолько не годен?

— Ну, многим нравится, — так же медленно ответил Тезинг. — Превосходен как компонент для смешанного продукта.

— Годится только для полировки! — заявил Макмагон, оглядывая свои полки. — Особенно хорош в качестве проявителя.

Тезинг засмеялся — он всегда так смеялся от девяти утра до шести вечера.

— Очень остроумно! — похвалил он. — Какой у нас потрясающе остроумный бармен!

Макмагон, резко повернувшись на каблуках, посмотрел на него, слегка опустив голову на грудь.

— Я тебя не обманываю, — возразил Тезинг, — все честно.

— Вот что я хочу сказать тебе, Макмагон, — подхватил Гриммет, глядя ему прямо в глаза. — На нашем личном запасе можно сэкономить по семь долларов на ящике.

Макмагон начал вдруг насвистывать всем знакомую мелодию — теноровую партию из «Паяцев», — вперив взгляд в потолок и машинально вытирая стаканы. Мистеру Гриммету очень хотелось в эту минуту его уволить, и он вдруг вспомнил, что, по крайней мере, не реже чем дважды в месяц у него возникало такое желание, и довольно сильное.

— Прекрати свистеть, — вежливо обратился он к нему. — Мы здесь обсуждаем серьезные дела.

Макмагон свистеть прекратил, но все равно мистеру Гриммету очень хотелось сейчас его уволить — дать пинка под зад.

— Времена нынче хорошими не назовешь, — снова начал мистер Гриммет ласково, убедительно, испытывая горячую ненависть к себе самому из-за выбранной тактики: какого черта он тут ломается перед своим же служащим? — Запомни, Макмагон, — президента Кулиджа давно нет в Белом доме. Я последний человек в мире, который способен себя скомпрометировать в отношении качества напитков, но нельзя забывать, что мы люди деловые и к тому же сейчас на дворе тридцать восьмой год.

— Личный запас Тезинга, — равнодушно сказал Макмагон, — способен навсегда испортить желудок здоровой лошади.

— Муссолини! — донесся до них возбужденный голос первого официанта из глубины ресторана. — Каждый день, когда иду по Бродвею, — встречаю там сорок пять актеров, которые куда лучше сыграли бы его роль.

— Хочу сказать тебе одну вещь, Макмагон, — снова подчеркнуто холодно обратился к нему мистер Гриммет. — Не забывай, что я владелец этого ресторана.

Макмагон снова стал насвистывать арию из «Паяцев». Тезинг, приняв мудрое решение, немного отодвинулся от стойки.

— Меня больше всего интересуют деньги, — не скрыл мистер Гриммет. — Что скажешь, мистер Макмагон, если я распоряжусь продавать наш личный запас?

— Скажу, мистер Гриммет, что все это дело бросаю — раз и навсегда!

Мистер Гриммет, по-видимому, расстроенный его отказом, принялся вытирать пот с лица, холодно уставившись на троицу официантов в дальнем углу ресторана. На сей раз ни о чем не спорят, лишь так же холодно на него смотрят.

— Ну тебе-то что от этого? — все больше распалялся против Макмагона мистер Гриммет. — Тебе-то какое дело до того, что мы станем разливать виски другого сорта? Ты что, сам будешь его пить?

— В моем баре, мистер Гриммет, — спокойно ответил Макмагон, откладывая в сторону стакан вместе с полотенцем и заглядывая боссу прямо в глаза, — мы предлагаем только высококачественные напитки.

— Ну кто почувствует здесь разницу? — Возмущенный Гриммет, соскочив с высокого стула, энергично затоптался на месте. — Что эти американцы смыслят в крепких напитках? Ничего! Прочитай в любой книге на эту тему.

— Совершенно верно, — поддержал его тут же Тезинг с видом знатока. — Неужели тебе неизвестно общее, широко распространенное мнение: американцы не в состоянии отличить даже красное вино от заправленного хмельным солодом молока с шоколадом?

— В моем баре, — упрямо повторил Макмагон, густо покраснев и опершись широко разбросанными руками о стойку, — я подаю гостям только лучшие напитки, — сам их и готовлю.

— Осел упрямый! — заорал мистер Гриммет. — Настырный ирландец! Ты назло все это делаешь, чтобы досадить мне, я знаю! Очень тебе хочется, чтобы я потерял по семь долларов на каждом ящике виски, потому что ты меня ненавидишь. Нужно глядеть истине в глаза!

— Прошу вас, потише, не кричите на меня! — спокойно осадил его Макмагон, сохраняя полное самообладание. — Позвольте мне напомнить вам о двух вещах. Я работал у вас с тех пор, как отменили сухой закон, мистер Гриммет. За это время сколько раз нам приходилось расширять ресторан из-за наплыва посетителей?

— У меня сейчас как-то не то настроение, чтобы заниматься историей, Макмагон! — снова кричал мистер Гриммет. — Какой прок от бара, хоть и такого длинного и вместительного, как «Нормандия», если там бизнес делают не так?!

— Нет, вы ответьте на мой вопрос! — требовал Макмагон. — Сколько раз?

— Три, черт бы тебя побрал! — вспылил мистер Гриммет. — Три раза!

— Выходит, что сейчас наш ресторан в три раза больше, чем шесть лет назад, — продолжал Макмагон в тоне строгого учителя, переходящего в своих объяснениях от одного пункта к другому. — Как вы считаете, почему это произошло?

— Случайность! — Мистер Гриммет ироничным взглядом окинул потолок. — Судьба! Рузвельт! Рука Божия! Откуда мне знать?

— В таком случае я скажу вам, — бесстрастно продолжал в том же назидательном тоне Макмагон. — Те, кто приходят к нам, посещают наш бар, всегда получают здесь лучшие мартини, манхэттены, дайкири — самые лучшие на земле. Все это приготовляется из высококачественных ингредиентов, мистер Гриммет, и с большим старанием.

— Один твой коктейль не отличишь от другого! — горячо возразил мистер Гриммет. — Просто вокруг этого поднимают слишком много шума, а вообще-то ни в чем как следует не разбираются.

— Мистер Гриммет, — молвил Макмагон с нескрываемым презрением. — Легко заметить, что вы человек непьющий.

Исказившееся от этих его слов лицо Гриммета свидетельствовало: он предпринимает отчаянные попытки выстроить новую линию обороны. Это ему удалось, и от удовольствия брови его полезли вверх. Усевшись напротив Макмагона за стойкой, он обратился к нему с притворной нежностью:

— Приходило тебе когда-нибудь в голову, что люди приходят сюда толпами только из-за вкусной пищи, которую здесь, у меня, готовят?

— Вот мое окончательное мнение о Грете Гарбо, — донесся до них громкий, вызывающий голос первого официанта, — лучше нее нет актрисы в Голливуде!

Несколько секунд Макмагон не отрываясь смотрел прямо в глаза Гриммету; на губах его играла хитрая улыбка. Наконец вздохнул поглубже, как азартный болельщик на ипподроме, готовый вновь поставить на лошадь, уже проигравшую в четырнадцати забегах.

— Сказать вам откровенно, что я думаю о пище, которую готовят в вашем ресторане, мистер Гриммет? — с безразличным видом произнес он.

— У меня лучшие шеф-повара! — поспешно перебил его Гриммет. — Лучшие во всем Нью-Йорке!

Макмагон бесстрастно кивал головой.

— Да, шеф-повара лучшие, но еда самая гадкая.

— Ты думай, что говоришь! — грозно прикрикнул на него Гриммет.

— То, что повару удается ловко скрыть, — Макмагон повернулся к Тезингу, словно мистера Гриммета здесь и нет, — принимается здесь на ура. Все дело в соусе. Однажды мне пришлось отведать здесь, в ресторане, бифштекс из филе…

— Поосторожнее, Макмагон! — возопил Гриммет, соскочив с высокого стула и обегая всю стойку.

Возбужденный, весь красный, он стоял лицом к лицу с Макмагоном.

— Но что сделать, чтобы скрыть отвратительный вкус бифштекса из филе? — задал резонный вопрос Макмагон. — Да ничего! Вы его просто жарите на сковороде — все очень просто. Если он готовился из высококачественной вырезки, то, конечно, не утрачивает своих вкусовых качеств, а если из низкосортной… ну, тогда простите…

— Я плачу мясникам очень хорошие цены! — распалялся мистер Гриммет. — Я не потерплю никаких намеков!

— Лично я не привел бы в этот ресторан даже своего пса, чтобы угостить бифштексом из филе, — не обращая внимания на крик, сделал окончательный вывод Макмагон. — Молодую, сильную собаку, с острыми, как у льва, зубами.

— Ты уволен! — Вышедший из себя Гриммет забарабанил кулаками по стойке.

— Меня это вполне устраивает, — вежливо поклонился Макмагон. — Очень даже устраивает.

— Да успокойтесь вы, успокойтесь, ребята, чего завелись! — пытался примирить их Тезинг. — Из-за какого-то процента содержания ячменя в личном запасе…

Макмагон снимал фартук.

— Мой бар имел высочайшую репутацию. Эту репутацию заработал я, и никто другой! И я горжусь этим. Какой интерес мне оставаться на таком месте, где моя личная репутация грозит оказаться сильно подмоченной?

Аккуратно свернув свой фартук, он положил его на полку с полотенцами, взял со стойки деревянную треугольную призму с выгравированными на ней золотыми буквами: «Бармен Уильям Макмагон». Мистер Гриммет наблюдал за его размеренными движениями с тревогой в глазах. Макмагон поднял широкую доску на шарнирах, открывающую доступ из-за стойки бара прямиком в ресторанный зал.

— Зачем тебе, — совсем по-другому, чуть не подобострастно, заговорил мистер Гриммет, когда скрипнула на шарнирах поднятая доска, пропуская бармена, — делать столь опрометчивый шаг, Билли?

Как ругал, как поносил он себя в эту минуту за этот свой медоточивый голос, но ничего не поделаешь — всем известно: Уильям Макмагон — один из пятерки самых знаменитых барменов в Нью-Йорке.

Макмагон стоял в нерешительности, то поднимая, то опуская доску; наконец произнес:

— Ладно, раз и навсегда! — И доска со стуком упала на стойку у него за спиной.

— Вот что я скажу тебе, Билли, вот что я намерен предпринять, — заторопился мистер Гриммет, еще больше ненавидя себя за проявляемую у всех на глазах слабину. — Мы примем компромиссное решение. Ты остаешься, и я увеличиваю твое недельное жалованье на пять долларов? Идет? — Тяжело вздохнул и, как-то посветлев, посмотрел на Макмагона.

Тот задумчиво постукивал своей призмой по стойке бара.

— Мне бы хотелось, мистер Гриммет, чтобы вы поняли только одно, — мягко ответил он. — Меня в принципе не интересуют деньги, — меня в принципе интересует совершенно другое.

— Не так уж сильно ты отличаешься от других обитателей этого мира, — возразил с чувством собственного достоинства Гриммет.

— Я работаю вот уже двадцать пять лет. — Макмагон постукивал деревянной треугольной призмой по стойке, словно отбивая азбукой Морзе: «Бармен Уильям Макмагон». — И мне всегда удавалось с лихвой зарабатывать себе на жизнь. Поэтому я работаю не только для того, чтобы жить. Я заинтересован кое в чем абсолютно другом. Последние шесть лет я работаю здесь, и днем и ночью. Сюда приходит множество приятных людей — воспитанные джентльмены с красивыми дамами приходят выпить. Им всем здесь, у меня, нравится. Им всем нравлюсь и я.

— Никто и не говорит, что ты здесь кому-то не нравишься. — Мистер Гриммет уже терял терпение. — Я с тобой здесь обсуждаю принципы ведения бизнеса.

— Это место мне по душе. — Макмагон опустил взгляд на призму, зажатую в руке. — По-моему, очень приятный бар. Сам я его спланировал; мой дизайн, не так ли? — И взглянул на мистера Гриммета.

— Да, ты все здесь спланировал, твой дизайн. Выдать тебе авторские права? — иронически осведомился Гриммет. — Но какое отношение все это имеет к личному запасу виски у Тезинга?

— Если все здесь идет по порядку, все как по маслу, — продолжал свое Макмагон, — посетители считают: «Это заслуга Уильяма Макмагона». А что-то не так, шиворот-навыворот: «Это вина Уильяма Макмагона». Мнение посетителей мне важно, мистер Гриммет, всегда к нему присушиваюсь. Когда умру, обо мне скажут: «Уильям Макмагон умер, но он оставил по себе памятник — отличный бар в ресторане Гриммета. И за всю свою жизнь не налил ни одному гостю какого-нибудь отвратительного пойла». — Он вытащил из шкафчика рядом со стойкой свое пальто, надел его. — Вот это памятник! А какой же я сооружу себе памятник из личного запаса виски Тезинга? По-моему, мистер Гриммет, вы порядочный глупец и негодяй! — И, слегка поклонившись обоим джентльменам, Макмагон направился к выходу.

Гриммет, сглотнув слюну, с усилием его окликнул; слова с трудом вырывались из сухой глотки, эхом отражаясь в пустом зале.

— Макмагон!

Бармен обернулся.

— Ладно, Билли, — примирительно выдавил мистер Гриммет. — Вернись!

Макмагон жестом указал на Тезинга.

— Любое виски — по твоему усмотрению. — У Гриммета срывался голос. — Любое, какое захочешь, будь оно трижды проклято!

Улыбнувшись, бармен подошел к своему шкафчику, снял пальто, повесил на место; вынул из кармана деревянную треугольную призму, зашел за стойку, снова надел фартук. Тезинг и Гриммет следили за ним не спуская глаз.

— Только одно, — веки у мистера Гриммета подергивались от нервного напряжения, — одно заруби себе на носу…

— Слушаю, сэр, — покорно подхватил Макмагон.

— Я не желаю больше с тобой разговаривать. И чтобы ты больше никогда ко мне не обращался. Никогда!

Тезинг тихо взял шляпу и незаметно вышел из ресторана. А мистер Гриммет сразу удалился на кухню.

— Вот что я вам скажу о наших новичках, — разглагольствовал перед приятелями в глубине ресторана первый официант, — мне кажется, их здорово переоценивают.

Макмагон прикрепил на шее свою черную «бабочку» и аккуратно, в самом центре стойки, среди батареи бутылок с виски, поставил деревянную треугольную призму с выгравированными золотыми буквами: «Бармен Уильям Макмагон».