Матрос с «Бремена»

Санта-Клаус

Сэм Ковен отворил дверь квартиры, медленно прошел в гостиную и, не снимая пальто и шляпы, тяжело опустившись на старый, удобный стул, принялся ждать жену. Его мягкое, полное лицо, с серой щетиной бородки, было лишено какого-либо выражения, а тело подобно телу крепыша подростка, измочаленному ужасной усталостью из-за постоянного недосыпания. Он сидел, не расстегивая пуговицы пальто, с открытыми глазами, бросая равнодушные взгляды через весь двор на соседку: та проворно готовила субботний ужин из расставленных на столе банок и вощеных пакетов. Когда в замочной скважине жена повернула ключ, он, вздохнув, снял шляпу.

— Привет, Сэм! — поздоровалась она, входя. — Почему ты сидишь в темноте? Не в силах включить свет?

Он встал и, подтянувшись, вкрутил лампочку у себя над головой. Вспыхнул желтоватый свет.

— Понимаешь, я сидел… — начал он оправдываться.

— В чем дело? — Жена бросила на него пронзительный взгляд поверх узлов, которые держала в объятиях. — У тебя что, голова болит?

— Да, голова.

— Прими таблетку аспирина.

— Энн, мне хочется просто посидеть. Дай мне возможность спокойно посидеть.

— Хорошо, — отозвалась Энн. — Снова головная боль. — И прошла в спальню раздеться.

Сэм сидел неподвижно, вытянув короткие, жирные ноги и стараясь коснуться ими пола. Через двор он видел, что соседка готовит на ужин рыбу — тунца с жареным луком. В дверь позвонили. Из спальни вышла Энн, на ходу завязывая фартук. Интересно, кого это еще принесло? От двери она позвала:

— Сэм!

— Что такое? — крикнул он в ответ.

— Сэм, принесли наш заказ из овощной лавки. Дай мне денег — два доллара!

Сэм не ответил. Медленно расстегнув пальто, он не отрываясь следил, как соседка, эта ловкая женщина, проворно управляется с тунцом.

— Сэ-эм! — снова закричала ему Энн; короткое молчание, затем снова зов: — Сэ-эм!

Теперь она сама вошла в гостиную.

— Что с тобой? Никак ты оглох? Мне нужно два доллара, расплатиться с зеленщиком.

— У меня нет двух долларов, — тяжело вздохнув, ответил Сэм.

— Как это так «нет двух долларов»? — Энн подошла к нему поближе, наклонилась над его стулом. — Сегодня суббота?

Сэм кивнул, не отрывая глаз от соседки, снующей взад и вперед там, через двор.

— Насколько я понимаю, тебе платят по субботам, я права?

— Да, Энн, ты права.

— В таком случае…

— Миссис Ковен! — донесся до них сердитый голос зеленщика. — В моем распоряжении только световой день. Я не могу разносить овощи по ночам.

— Сэм… — снова начала Энн.

— Скажи ему — пусть уходит. Я расплачусь с ним в другое время, позже.

Энн, непонимающе поглядев на него, вышла из комнаты в прихожую, рассеянно стягивая фартук со своей стройной фигуры в аккуратно прилегающем корсете. Сэм встал, сбросил пальто на пол рядом со стулом. Подойдя к окну, опустил штору, чтобы не видеть, что происходит во дворе. Пошарил руками по карманам, в надежде обнаружить завалявшуюся сигарету, но ничего не нашел. Когда жена вернулась в гостиную, он вновь сидел на стуле, как ни в чем не бывало.

— Ну, так, — обратилась к нему Энн ласково, словно разговаривая со сконфуженным ребенком. — Выкладывай. — И села на диван, напротив. — Где же твое жалованье?

— Послушай, Энн, только не сердись… Все образуется, все будет хорошо. Дело в том…

— Только не нужно мне рассказывать сказки, Сэм. Ну хоть раз расскажи правду, Сэм, как перед Богом. Куда подевалось твое жалованье?

Руки Сэма все еще шарили по карманам в тщетной надежде найти сигарету.

— Я его сегодня не получил.

— Почему же, Сэм?

— Потому что Бродский… Бродский меня уволил, — с неуверенностью в голосе объяснял Сэм жене. — Ты только представь себе, каким сукиным сыном он оказался! Сколько раз я ему ставил выпивку по вечерам, когда каждый стаканчик стоил доллар, а то и доллар с четвертью! Можешь себе такое представить?

Энн, закрыв глаза, откинулась на спинку дивана.

— Ты же уверял меня, что за последние четыре недели Бродский души в тебе не чает, Сэм. Чего-то ты не договариваешь, Сэм.

— О чем это ты? Я все честно говорю, как на духу, — упорствовал Сэм, без особой, впрочем, убежденности. — Для чего мне лгать, не понимаю.

— Нет, Сэм, выкладывай всю свою историю, ничего не скрывая.

Сэм, вздохнув, начал тихим, старческим голосом:

— Видишь ли, Энн, у меня никогда и не было никакой работы.

Энн, покачав головой, опять закрыла глаза, покрепче прижалась спиной к спинке дивана.

— Боже мой, — бесстрастно промолвила она, — что происходит в этом доме? Боже мой!

— Ну, теперь тебе все известно, Энн.

— Но ведь каждую субботу за последние четыре недели ты приносил домой по двадцатидолларовой бумажке, Сэм. Как объяснить такое?

— В том-то и вся разница. Я принес домой в общей сложности восемьдесят долларов. По-моему, вполне достаточно.

— Расскажи мне все без утайки, Сэм. Я живу с тобой вот уже двадцать четыре года, и ты еще ни разу не рассказывал мне всего до конца. Обязательно что-нибудь, да скроешь. Вот теперь давай, все рассказывай.

— Зачем зря тебя волновать.

— Ничего, Сэм, — Энн улыбнулась, — поволнуй меня немного, поволнуй. Я не боюсь.

— Деньги я занимал. Утром в понедельник пошел на работу. Я тебе не лгал, Энн. Бродский велел, чтобы я явился на работу.

— Ну и что произошло?

— Племянник жены Бродского в тот день приехал из Буффало без пенни в кармане. Этот вшивый Бродский! В двадцать шестом году я позволил ему заработать двадцать тысяч долларов!

— Но я ведь испекла пирог в тот понедельник, чтобы отпраздновать нашу годовщину. Разве ты забыл?

— А разве я виноват, что племянник жены Бродского явился тогда из Буффало?

— Никто тебя и не винит, — Энн открыла глаза и подалась к мужу, — сидит на своем стуле как нашкодивший маленький, толстый мальчик (только волосы седые), который рассказывает, как ему удалось спереть у матери из кошелька двадцатипятицентовик. — Но почему ты тогда ничего мне об этом не сказал?

— Мне не хотелось причинять тебе боль, Энн, честно, — объяснил жалостливым тоном Сэм. — Тебя ведь и так многие обижают. Я стараюсь этого избегать, если мне удается. Можешь мне верить.

— Если помнишь, в тот понедельник вечером ты разрешил Сюзн выйти замуж за Эдди, — ты пообещал, что будешь теперь целиком нас обеспечивать, и ей больше не придется каждую неделю приносить матери свою зарплату. Может, ты уже забыл об этом?

— Конечно нет! — с раздражением ответил Сэм. — Еще чего! Зачем постоянно напоминать мне об этом?

— Почему ты так поступил, Сэм?

— Сюзн уже взрослая, ей нужен собственный дом, свое хозяйство.

— Мы все знаем об этом, Сэм. Не беспокойся зря — знаем.

— Нельзя допускать, чтобы она содержала нас. Это нечестно. Всякий раз, когда наши взгляды сталкиваются, я вижу по ее глазам, как ей хочется избавиться от нас, съехать с нашей квартиры. Я слышал, как однажды, после свидания с Эдди, ночью, у себя, она горько плакала. — Сэм уставился на свою шляпу, отмечая на ней пятна пота. — Ну, тогда я и подумал: пора ей замуж, сколько можно терпеть такое положение в доме? И не надо ей мешать.

— Но теперь, когда у тебя снова нет работы, Сэм, — терпеливо рассуждала Энн, — выходит, ей снова придется нас содержать?

— Не будем сейчас говорить об этом, — попросил Сэм, вставая со стула. — Мне бы прилечь…

— Так придется ей содержать нас или нет? Ну-ка, отвечай, не увиливай!

— Думаю, что да.

Энн, удивленная, качала головой.

— И у тебя хватило духа сказать ей, что ты имеешь работу и она может осуществить что задумала — выйти замуж! А ведь ты все лгал, Сэм. Прекрасно знал, что ты безработный и тебе вновь придется висеть у нее на шее. Ах, Сэм, Сэм…

— Да я думал, что недели через три-четыре найду работу, — оправдывался Сэм, расхаживая взад и вперед по комнате на своих коротких, детских ножках. — У многих-то ведь работа еще есть. Говорят, времена меняются к лучшему. Рузвельт работает в Белом доме не покладая рук…

— «Рузвельт»! — горько засмеялась Энн. — Замолчи, Сэм, замолчи, ради Бога!

— Ну и что мне прикажешь делать? — бросил ей Сэм с вызовом. — Скажи-ка! Может, мне лечь и умереть?

— Кто дал тебе в долг эти восемьдесят долларов, Сэм? И где ты нашел такого дурака?

— Какая разница? — отвернулся от нее Сэм. Подошел к окну, выходящему на улицу, и смотрел, как сгущаются вечерние сумерки и крошечными точечками зажигаются во всем городе огоньки.

— Так где ты достал эти несчастные восемьдесят долларов?

Держать оборону уже больше нет сил… Сэм сдался.

— Я написал в Детройт, — он разговаривал с оконной рамой, — Альберту.

— Моему несчастному брату! — воскликнула Энн. — Выходит, и он тоже должен тебя содержать! Да ты, по-моему, уже должен ему никак не меньше тысячи долларов!

— К кому еще я мог обратиться? — резко спросил Сэм. — К кому? Куда? Кто-то же должен помочь мне, как ты считаешь?

— Ну как тебе не стыдно просить у Альберта еще денег? Ты ведь не вернул ему из своего долга ни цента.

— Я все верну. Времена меняются, я надеюсь на лучшее.

Энн лишь засмеялась.

— Можешь смеяться сколько влезет! — упрямился Сэм. — Давай, давай, смейся! Однажды на моем банковском счете было шестьдесят тысяч долларов — наличными.

— Однажды индейцы владели всеми Соединенными Штатами. Ради Бога, Сэм, ради Бога! Санта-Клаус давно забыл, где находится Бронкс. Его здесь давненько никто не видел. — Помолчала, созерцая такие знакомые полные, круглые плечи мужа, тихо спросила: — Как ты собираешься сообщить обо всем Сюзн? В прошлую субботу они решили расписаться на первое мая и потом провести две недели в Вермонте. Интересно поглядеть, с какой физиономией ты им об этом сообщишь?

— Именно поэтому я и не хотел ей говорить в тот понедельник. Чтобы не ранить ее чувства.

— Теперь рана окажется куда более болезненной, Сэм. Неужели ты не в состоянии вбить себе это в свою пустую башку?

— Но я думал, что найду работу. — Сэм не терял терпения. — Когда Альберт прислал мне чек, я воспринял это как счастливое предзнаменование. Его отзывчивость вселила в меня надежду.

— Как же ты умудрился получить письмо от Альберта, а я его так и не видела? — В тоне Энн прозвучало равнодушное любопытство, словно у домохозяйки, которая интересуется, сколько куриных яиц надо добавить в тесто для бисквитного торта.

Сэм только вздыхал, вспоминая все запутанные подробности сделки.

— Я попросил, чтобы он прислал чек на отель «Дикси» — у меня там клерк знакомый. Деньги хранил в старом бауле у него в кладовке, той, что в холле.

— И каждую субботу ты, как истинный глава семьи, приносил мне по двадцать долларов на хозяйство…

— Говорю же — ни к чему вас зря волновать. И тебя, и Сюзн тоже. Я был настолько уверен, что найду работу… Энн, поверь мне! Я так считал: это уж настолько плохо, если мне не удастся найти работу, что… У меня в жизни случалось немало неприятностей, — он говорил ровным, рассудительным голосом, — но чего никогда не предполагал — что такое несчастье произойдет со мной. Ну быть такого не могло!

— И все же оно произошло. — Энн сделала нетерпеливый жест руками, давая понять собеседнику, что разговор окончен.

— И все же оно произошло, — эхом отозвался он, сел снова на стул и закрыл лицо маленькими пухлыми пальцами. — Никогда бы не поверил, что люди еще могут жить после того, как им на голову свалилось такое несчастье. Итак, мы стоим на последней черте, Энн.

— Ах, Санта-Клаус, Санта-Клаус, — без издевки, без насмешки произнесла Энн; потом продолжала все с тем же равнодушным любопытством: — Каждое утро, в восемь, ты уходил на работу и возвращался домой в шесть тридцать. И чем же ты занимался целый день?

Сэм, вспоминая, чем он занимался все эти безрадостные дни, не осмеливался поднять на жену глаза.

— По утрам ходил от одной конторы к другой. Ты и представить себе не можешь, Энн, сколько их повсюду развелось, — ужас! У очень многих американцев еще есть работа. Когда-то я частенько заглядывал в эти офисы — приносил им хорошие сигары, а они выставляли мне выпивку. Днем ходил в публичную библиотеку — сидел там за столом, читал…

— Надо же! Ученый, студент. Только подумать! Целый день сидит в библиотеке! — воскликнула Энн, покачивая головой; на глазах у нее выступили слезы — впервые. — Бедняжка Сэм. И что же ты читал?

— Все старые газеты — «Таймс», «Уорлд», старую «Америкэн», за период с двадцатого по двадцать девятый год. Какое я получал удовольствие, читая о событиях тех дней, о Линдберге1, Кулидже2, Доне Макгро. Ах, какие славные были годы! Я даже нашел там свою фотографию. Семнадцатого мая двадцать шестого года в отеле «Астор» устраивали бал владельцев предприятий, производивших одежду. Мы с тобой сидели впереди, в первом ряду; на мне смокинг и бумажная шляпа. Тогда, на той фотографии, волосы мои еще черные. Ты помнишь?

— Помню.

— Мне нужно было умереть в двадцать девятом… — Сэм оторвал руки от лица.

В дверь позвонили — два коротких, резких звонка.

— Это Сюзн, — определила Энн. — Вечно забывает ключи.

Сэм встал со стула.

— Пойду лягу. — И направился в спальню.

— Не забудь принять таблетку аспирина, Сэм, — напомнила Энн.

— Да, непременно. — Он затворил за собой дверь спальни.

Энн медленно — ведь она уже совсем немолодая леди — пошла по вестибюлю открыть Сюзн входную дверь.