Матрос с «Бремена»

Девушки в летних платьях

Вся Пятая авеню была залита солнцем, когда они, свернув с Брюуорт, пошли к Вашингтон-сквер. Солнце не скупилось на тепло, хотя уже стоял ноябрь и все вокруг выглядело так, как и должно в воскресное утро: сияющие алюминием автобусы, нарядно одетые люди, не спеша гуляющие пары, притихшие дома с закрытыми окнами.

Майкл крепко держал Фрэнсис за руку. Они беспечно шли по ярко освещенной солнечными лучами улице. Шли легко, весело, улыбаясь друг другу, у них было прекрасное настроение, — они проснулись поздно, вкусно позавтракали, и к тому же сегодня — выходной день. Майкл расстегнул пальто, и слабый ветерок играл, хлопая его полами. Они шли молча — для чего сейчас слова? — в толпе молодых, пригожих людей, которые составляли большинство населения этой части Нью-Йорка.

— Осторожнее! — предупредила его Фрэнсис, когда они переходили через Восьмую улицу. — Не то свернешь себе шею.

Майкл засмеялся, Фрэнсис тоже.

— Она уж не такая смазливенькая, во всяком случае, не настолько, чтобы ради нее рисковать собственной шеей.

Майкл снова засмеялся, громче на сей раз, но не так радостно.

— Больно ты строга! Она совсем не дурнушка! У нее приятного цвета лицо. Как у деревенской девушки. С чего ты взяла, что я на нее пялился?

Фрэнсис, склонив голову на плечо, улыбалась мужу из-под широких полей шляпки.

— Майкл, дорогой… — начала она.

Майкл засмеялся, но тут же оборвал смех.

— О'кей, свидетельские показания приняты, извини. Но это все из-за цвета лица. Такие лица, как у нее, не часто встретишь в Нью-Йорке. Прости меня.

Фрэнсис легонько похлопала его по руке и прибавила шагу. Они пошли быстрее к Вашингтон-сквер.

— Какое приятное утро! — сказала она. — Просто чудесное! Когда мы вместе завтракаем, я себя отлично чувствую весь день.

— Надежное тонизирующее средство, — ухмыльнулся Майкл. — Утренний моцион. Свежие булочки, крепкий кофе в компании Майкла — и все, бодрость на весь день гарантирована.

— Да, в этом все дело. К тому же я отлично спала всю ночь, обвившись вокруг тебя, как канат.

— Потому что это была субботняя ночь. Я позволяю себе такие вольности только после завершения рабочей недели.

— По-моему, ты… ну, поправляешься, мужаешь, — констатировала она.

— Неужели правда? Этот худосочный парень из Огайо?

— Мне так нравится! — призналась она. — Можешь себе представить — получить лишних пять фунтов своего мужа!

— Мне тоже нравится, — с серьезным видом подтвердил Майкл. — Боже, какая у моей жены идея! Вот милая девочка!

— Давай сегодня ни к кому не пойдем! — предложила она. — Будем просто слоняться по городу вдвоем. Только ты и я. Мы всегда активно общаемся с людьми, сыты ими по горло, все время пьем либо их виски, либо наш, и, уже в сумерках, видим друг друга только в кровати.

— Так это самое удобное место для встреч! — сострил Майкл. — Если лежать долго-долго в кровати, то там обязательно в конечном итоге встретишься со знакомыми.

— Ах как умно! — съехидничала Фрэнсис. — Перестань! Я серьезно.

— О'кей, я и слушаю тебя со всей серьезностью.

— Я хочу провести с мужем весь день! Пусть он разговаривает только со мной, слушает только меня!

— Ну и что нас останавливает? Какой прием, какая вечеринка помешает мне видеть жену весь воскресный день? Какой прием, какая вечеринка, а?

— У Стивенсонов: они просят нас заехать к ним около часа, и они отвезут нас в деревню.

— Ох, уж эти вшивые Стивенсоны! — поморщился Майкл. — Все совершенно ясно. Они думают, им достаточно свистнуть — и вот мы перед ними. Нет, пусть отправляются в свою деревню сами, без нас. Мы с женой остаемся в Нью-Йорке и будем надоедать друг другу бесконечным тет-а-тет.

— Решено?

— Решено.

Фрэнсис, прильнув к нему, поцеловала его в мочку уха.

— Дорогая, ведь мы же на Пятой авеню! — пристыдил он ее.

— Наплевать! Позволь мне составить программу. Итак, заранее запланированное воскресенье в Нью-Йорке для молодой супружеской пары, у которой есть деньги и их можно растранжирить.

— Ну, излагай!

— Прежде всего пойдем посмотрим футбольный матч. Я имею в виду профессионалов, — начала Фрэнсис: она знала, что Майклу нравится смотреть американский футбол. — Сегодня играют «Гиганты». Как приятно провести весь день на воздухе, проголодаться, потом зайти в «Канаваг», заказать бифштекс больше чем фартук у кузнеца, бутылку вина… Потом в кино — в «Фильмарте», говорят, идет потрясающий французский фильм… Ты меня слушаешь?

— Конечно, слушаю, — ответил он, с трудом оторвав взгляд от черноволосой девушки без шляпки, с похожей на шлем прической, как у танцовщицы.

Она проходила мимо, чувствуя силу своего притяжения, и на самом деле была грациозна, как балерина. На ней нет пальто, она уверена в себе, в своих чарах, у нее плоский, как у мальчишки, живот; она отчаянно вертит бедрами, во-первых, потому, что танцовщица, во-вторых, потому, что знает — Майкл не спускает с нее глаз. Она усмехнулась, как будто самой себе, и Майкл сразу заметил все эти ее особенности. Оценив ее по достоинству, он повернулся к жене.

— Да, да, дорогая, — спохватился он, — мы идем смотреть «Гигантов», потом съедим громадный бифштекс и посмотрим французскую картину.

— Все верно, — без особого энтузиазма согласилась она. — Такова наша программа на весь день. А может, тебе лучше самому погулять по Пятой авеню?

— Нет, что ты! — стараясь не обидеть ее, возразил Майкл. — Никакого желания.

— Ты все время пялишься на других женщин, — упрекнула его Фрэнсис. — Не пропускаешь ни одной во всем Нью-Йорке. Черт бы тебя подрал!

— Ах, да успокойся! — Майкл притворился, что шутит. — Мне нравятся только красивые. Ну а сколько красивых женщин в Нью-Йорке? Можно по пальцам пересчитать. Штук семнадцать, не больше.

— Нет, гораздо больше. И ты это прекрасно знаешь. Во всяком случае, об этом думаешь, куда бы ни пошел.

— Это неправда. Время от времени — может быть. Я смотрю на красивую женщину, если она проходит мимо. На улице. Да, признаюсь, я засматриваюсь иногда на красивых женщин, но только на улице… И то время от времени…

— Повсюду и везде, — не сдавалась Фрэнсис. — В любом месте, где бы мы ни были. В ресторанах, в подземке, в театрах, на лекциях, на концертах.

— Послушай, дорогая, — возразил Майкл. — Я смотрю на все: на женщин и на мужчин, на эскалаторы в метро, на маленькие, красивые цветочки в поле; хожу в кино. В общем, я изучаю, так сказать, вселенную.

— Ты посмотрел бы на свои глазки, когда ты время от времени изучаешь вселенную на Пятой авеню! — продолжала она осыпать его упреками.

— Послушай, Фрэнсис, я женатый человек, я счастлив в браке. — Он нежно прижимал к себе ее локоток, зная, что ей это нравится. — Я вполне могу стать примером для всего нашего двадцатого столетия. Счастливая супружеская пара — мистер и миссис Лумис.

— Ты это серьезно?

— Фрэнсис, крошка…

— Ты на самом деле счастлив в браке?

— Конечно, какие могут быть сомнения! — Майкл чувствовал, что все приятное воскресное утро идет насмарку, идет ко дну, как потерпевший катастрофу корабль. — Скажи на милость, какого черта мы об этом говорим? Какой в этом смысл?

— Мне самой хотелось бы знать.

Фрэнсис пошла быстрее, глядя только перед собой, и на ее лице ничего не отражалось. Так с ней бывало всегда, когда они ссорились или она чувствовала себя плохо.

— Я ужасно счастлив в браке, — терпеливо продолжал Майкл. — Мне завидуют все мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет в штате Нью-Йорк.

— Прекрати ребячиться! — перебила его Фрэнсис.

— У меня есть замечательный дом, — не слушал ее Майкл, — много хороших книг, имеется граммофон и куча друзей. Я живу в любимом городе, живу так, как мне нравится; я выполняю любимую работу, живу с женщиной, которая мне очень нравится. Если случается что-то хорошее, разве я не бегу, радостный, к тебе? А когда беда, разве я не плачу на твоем плече?

— Прекрати! — не сдавалась Фрэнсис. — Ты не пропускаешь ни одной женщины, проходящей мимо.

— Ну, это преувеличение!

— Ни одной. — Фрэнсис отняла у него свою руку. — Если она дурнушка, ты тут же отворачиваешься. Если она хотя бы чуть привлекательна, ты следишь за ней не спуская глаз шагов семь-восемь…

— Боже, о чем ты говоришь, Фрэнсис!

— Ну а если она в самом деле красива, так ты готов свернуть себе шею…

— Послушай, пойдем лучше чего-нибудь выпьем! — Майкл остановился.

— Мы только что позавтракали.

— Послушай, дорогая! — продолжал уговаривать ее Майкл, осторожно подбирая слова. — Какой чудный денек, нам обоим так хорошо — зачем портить себе настроение? Давай как следует проведем это прекрасное воскресенье!

— Оно было бы прекрасным, если бы только у тебя не было такого вида, словно ты умираешь. Тебе не терпится побежать за первой же юбкой на Пятой авеню.

— Пошли лучше что-нибудь выпьем! — снова предложил Майкл.

— Я не хочу пить.

— Но чего же ты хочешь? Ссоры?

— Нет, — ответила Фрэнсис с таким несчастным видом, что Майклу в самом деле стало ее жаль. — Нет, я не хочу ссоры. Не знаю, право, для чего я все это начала. Ладно, оставим! Давай хорошо проведем время, развлечемся!

Вновь взялись за руки и вошли в Вашингтон-сквер. Там молча гуляли среди детских колясок, стариков итальянцев в воскресных костюмах и молодых девушек в коротких юбках из шотландки1.

— Надеюсь, сегодня будет хорошая, увлекательная игра, — начала Фрэнсис после долгого молчания точно таким доброжелательным тоном, каким разговаривала с ним за завтраком и в начале прогулки. — Мне нравятся игры футболистов-профессионалов. Нещадно лупят друг дружку и ничего, словно сделаны из железобетона. А как резко останавливают, валяют, возят по траве, — говорила она, чтобы заставить Майкла улыбнуться. — Это и впрямь захватывает!

— Хочу тебе кое в чем признаться, — с самым серьезным видом откликнулся Майкл. — Я никогда не прикасался к другой женщине. Ни разу. За все эти пять лет.

— Ладно, оставим.

— Ты мне веришь или не веришь?

— Оставим, оставим.

Они шли мимо длинных скамей, где не было ни одного свободного места, поставленных под раскидистыми, с густой листвой, деревьями городского парка.

— Я же стараюсь этого не замечать, — продолжала Фрэнсис, словно разговаривая сама с собой… — Стараюсь убедить себя, что все это чепуха. Мужчины вообще такие, вот я и говорю себе: пусть поймут, чего им не хватает.

— И женщины тоже, — подхватил Майкл. — В свое время я видел одну-две.

— Лично я даже не смотрела на других мужчин, — призналась Фрэнсис, по-прежнему шагая прямо и глядя перед собой. — После нашего второго свидания.

— Но ведь на сей счет не существует никаких законов.

— Мне становится ужасно не по себе, все нутро переворачивается, когда ты смотришь на проходящую мимо женщину. Я вижу в твоих глазах огоньки — точно так ты смотрел на меня в тот первый раз, когда мы встретились в доме Алисы Максуэлл. Ты стоял в гостиной, возле радиоприемника, в зеленой шляпе на голове, а вокруг очень много гостей.

— Да, помню эту шляпу.

— Тот же взгляд, — не останавливалась Фрэнсис, — и мне от него становится тошно. В результате я ужасно себя чувствую.

— Шшш, дорогая, прошу тебя, потише!

— Теперь, пожалуй, я выпила бы.

Молча пошли к бару на Восьмой улице; Майкл машинально поддерживал Фрэнсис за руку, когда переступали через бордюр, оберегая ее от несущихся автомобилей. Он застегнул пальто и шел, глядя на свои начищенные до блеска коричневые ботинки. В баре сели за столик возле окна; лучи нежаркого ноябрьского солнца проникали сквозь чисто вымытые стекла, в камине плясал шаловливый костерок. Официант-японец принес им тарелочку с солеными баранками и стоял со счастливым видом, радушно им улыбаясь.

— Ну, что ты закажешь теперь после нашего завтрака? — спросил Майкл.

— Наверно, бренди.

— Принесите курвуазье, — обратился Майкл к официанту. — Два курвуазье.

Тот очень быстро принес два бокала, и они, сидя на солнце, с удовольствием потягивали приятный напиток. Майкл, осушив бокал наполовину, выпил воды.

— Да, я смотрю на женщин, — признал он. — Ты права. Не знаю хорошо это или плохо, но я на них смотрю, и все тут. А если, проходя мимо, я на них не смотрю, то тем самым дурачу и тебя, и самого себя.

— Но ты смотришь на них с вожделением, словно всех хочешь поиметь, — Фрэнсис вертела в руках бокал с бренди. — Каждую… каждую…

— Ну, в какой-то мере это верно. — Майкл тихо разговаривал скорее с самим собой, чем с женой. — Ничего не могу с собой поделать, но это верно.

— Знаю. Потому мне и плохо.

— Еще бренди! — позвал Майкл официанта. — Еще два бренди!

— Для чего ты меня обижаешь, заставляешь страдать? Зачем тебе все это?

Майкл вздохнул, закрыл глаза, потер их осторожно кончиками пальцев.

— Мне просто нравится, как женщины выглядят. Больше всего в Нью-Йорке мне нравится то, что здесь полно женщин — толпы. Когда я приехал в Нью-Йорк из Огайо, это первое, что бросилось мне в глаза, — миллион чудесных, красивых женщин, везде, в любой части города. Я гулял по улицам с затаенным ожиданием, с трепещущим сердцем.

— Пацан ты. Обычные чувства незрелого мальчишки.

— Ну, что еще скажешь? Давай выкладывай. Теперь я стал старше, приближаюсь к среднему возрасту, у меня появился жирок, но все равно, мне нравится прогуляться часика в три по восточной стороне Пятой авеню, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они в это время все там — притворяются, что делают покупки, в своих меховых манто и умопомрачительных шляпках. Весь окружающий мир для меня сосредоточен в этих восьми кварталах: лучшие в мире меха, бесподобные наряды, самые красивые женщины, — сорят деньгами, ни о чем не жалея; холодно смотрят на тебя, хотят убедить, что ты их вовсе не интересуешь, когда проходишь мимо.

Официант-японец поставил два бокала на стол, все время улыбаясь, словно они его осчастливили на всю жизнь.

— Вы довольны? — спросил он у посетителей.

— Все просто чудесно, — ответил Майкл.

— Пара меховых манто да шляпки по сорок пять долларов за штуку! — фыркнула Фрэнсис.

— Дело не в манто. И не в шляпках. Все это лишь декорация для таких женщин. Нужно это понимать, а ты даже не желаешь слушать!

— Нет, желаю.

— Мне нравятся девушки из офисов: такие аккуратные, опрятные, в очках, бодрые, веселые, сногсшибательные; во всем знают толк, постоянно следят за собой. — Он смотрел на людей, проходивших там, за окном, по тротуару. — Меня восхищают девушки на Сорок четвертой улице во время ланча — актрисы, одевающиеся всю неделю за бесценок; они стоят у «Сарди» и оживленно болтают с приятными молодыми людьми, демонстрируя им свою неувядаемую молодость и жизнелюбие, притягивая к себе взгляды продюсеров. Я в восторге от продавщиц в «Мейси»: они оказывают тебе все свое внимание только потому, что ты мужчина, заставляя ждать покупательниц женщин. Отчаянно флиртуют с тобой, предлагая лучшие носки, интересные книги или новые иглы для граммофона. Все эти впечатления давно накопились во мне, я думаю об этом вот уже десять лет. Ты поинтересовалась этим, вот я тебе все и рассказал.

— Так давай, продолжай, — ободрила его Фрэнсис.

— Когда я думаю о Нью-Йорке, в воображении моем возникают девушки — множество разных девушек: евреек, итальянок, ирландок, полек, китаянок, немок, негритянок, испанок, русских; все они проходят перед моими глазами, словно на параде. Не знаю, может, я в этом оригинален или любой мужчина испытывает точно такие же чувства, как я, но в этом городе у меня такое ощущение, что я постоянно присутствую на пикнике. Мне нравится сидеть поближе к женщинам в театрах — рядом со знаменитыми красотками, которые затратили на свой туалет часов шесть, не меньше. На футбольных матчах люблю смотреть на молодых девушек с покрасневшими щечками, а когда наступает теплая погода, люблю смотреть на девушек в легких летних платьях. — Он выпил виски до конца. — Вот и вся история. Ты просила меня рассказать тебе об этом, помнишь? Да, я не могу ничего с собой поделать, — я смотрю на них. Да, я их всех хочу.

— Ты их всех хочешь, — повторила без особых эмоций Фрэнсис. — Сам признался.

— Ты права. — Теперь его заедала злость, и ему было наплевать, — зачем она заставила его при ней раскрыть душу. — Ты ведь затронула эту тему, так что нужно довести нашу дискуссию до конца.

Фрэнсис, допив бренди, сделала несколько лишних глотков.

— Но ты говоришь, что любишь меня.

— Да, люблю, но я их всех хочу, вот в чем дело. Ну да ладно, о'кей.

— Но ведь я тоже привлекательная женщина, — напомнила Фрэнсис, — нисколько не хуже их.

— Ты очень хороша, — искренне откликнулся Майкл.

— Разве я тебя не устраиваю? — Она умоляюще глядела на него. — Я — хорошая жена для тебя: отличная хозяйка, надежный друг. Я готова сделать для тебя все на свете!

— Знаю. — Майкл взял ее за руку.

— Тебе хотелось бы обрести свободу…

— Ша!

— Говори правду! — Она вырвала руку из-под его ладони.

Майкл постучал ногтем по краешку бокала.

— О'кей! — мягко подтвердил он. — Иногда у меня возникает такое чувство — потребность в свободе.

— Ну, в таком случае, — Фрэнсис с вызовом забарабанила пальчиками по столу, — как только ты скажешь…

— Не будь глупышкой! — Майкл резким движением пододвинул к ней свой стул и похлопал ее по бедру.

Она вдруг начала плакать, поначалу тихо, собирая слезы в носовой платочек, низко наклонившись над столом, чтобы ее состояния не заметили посетители.

— В один прекрасный день, — бормотала она сквозь слезы, — ты сделаешь решительный шаг…

Майкл молчал; наблюдал, как бармен медленно снимает кожуру с лимона.

— Разве не так? — хрипло вопросила Фрэнсис. — Ну, говори, не стесняйся! Разве это не входит в твои планы?

— Может быть, — рассеянно отозвался Майкл и отодвинул стул на прежнее место. — Откуда, черт подери, мне знать?

— Ты прекрасно все знаешь! — настаивала на своем Фрэнсис. — Ты же знаешь, — чего скрывать?

— Да, — помолчав, признался Майкл. — Знаю.

Фрэнсис сразу же перестала плакать. Еще два-три всхлипа в платочек, и она отложила его в сторону. По ее лицу теперь ни о чем нельзя было судить, — лицо как лицо.

— В таком случае сделай мне небольшое одолжение.

— Пожалуйста!

— Прекрати постоянно говорить о том, как хороша та или иная женщина. «Какие глазки, какие пышные груди, какая дивная фигурка, какой замечательный, глубокий голос!» — передразнивала она. — Можешь восторгаться ими, только про себя. Мне это неинтересно! Противно!

— Хорошо, прости меня, я только так отныне и буду поступать. — Он жестом позвал официанта.

Фрэнсис скосила на него глаза.

— Еще один бренди, — заказала она, когда тот подошел.

— Два, — поправил Майкл.

— Да, мэм; слушаюсь, сэр. — Официант пятился спиной назад.

Фрэнсис холодно смотрела на мужа через стол.

— Может, позвонить Стивенсонам? Сейчас так хорошо в деревне.

— Да, позвони!

Она встала со своего места и через весь зал пошла к телефонной будке. Майкл, наблюдая за ней, думал: «Какая все же она красивая женщина! Какие у нее замечательные, стройные ноги!»