К июлю 1917 года военно-политическая ситуация в России стала критической. Дезертирство из армии, достигшее, по официальным данным, 1,5 миллионов, не прекращалось; по стране бродили десятки тысяч вооруженных людей. Не дождавшиеся декрета о земле, крестьяне начали самовольно захватывать земли, тем более что многие из них оставались незасеянными; конфликты в деревне все чаще принимали вооруженный характер, а подавлять локальные восстания оказывалось некому: присланные для усмирения солдаты, в большинстве своем крестьяне, точно так же жаждавшие земли, все чаще переходили на сторону повстанцев. Если в первые месяцы после революции Советы еще могли навести порядок «одним росчерком пера» (как Петроградский Совет в дни апрельского кризиса), то к середине лета и их авторитет был подорван. В стране нарастала анархия. Ухудшалось и положение на фронте: германские войска успешно продолжали наступление, начатое еще в июле, и в ночь на 21 августа (3 сентября) 12-я армия, рискуя оказаться в окружении, оставила Ригу и Усть-Двинск и отошла к Вендену; не помогли ни введенные правительством 12 июля смертная казнь на фронте и «военно-революционные суды» при дивизиях, ни заградительные отряды генерала Л.Г. Корнилова.
19 июля 1917 года Верховным главнокомандующим вместо политически инертного генерала А. А. Брусилова был назначен генерал Л.Г. Корнилов. Это назначение было встречено большой радостью в среде офицеров и консервативной публики — появился лидер, в котором видели надежду на спасение армии и России. Заметим, что на роль диктатора Верховный главнокомандующий войск генерал Л.Г. Корнилов был выдвинут, прежде всего, с одобрения представителей союзных стран. В это время все крупные российские буржуазные партии, используя политическую ситуацию, вели линию на сворачивание революционных процессов и установлени, если не военной диктатуры, то по крайней мере достаточно сильной власти, для успешного завершения мировой войны.
Л.Г. Корнилов был человеком решительным и бескомпромиссным. Для восстановления дисциплины в армии по его требованию Временное правительство ввело смертную казнь. Энергичными и суровыми методами, с применением в исключительных случаях расстрелов дезертиров, Корнилов начал возвращать армии боеспособность и восстанавливать фронт. В этот момент генерал Корнилов в глазах многих становится народным героем, на него стали возлагаться большие надежды, и от него стали ждать спасения страны. Энергичная деятельность Корнилова на посту Верховного главнокомандующего даже за короткий срок позволила достичь определенных результатов: утихла разнузданность солдатских масс, офицерам стало удаваться поддерживать дисциплину. Однако, несмотря на успех подобных мер в смысле обеспечения некоторого порядка, меры Верховного командования не могли повлиять на усиливающийся поток пораженческой пропаганды законспирированных большевистских агитаторов в армии и представителей правительства, пытавшихся заигрывать с низами армии во время своих коротких поездок на фронт. А.Ф. Керенский в целом был согласен со многими взглядами Л.Г. Корнилова на положение в стране и пути выхода из него. Не секрет, что сообща с главой Временного правительства А.Ф. Керенским он наметил план разгрома революционного движения. Заговорщики решили направить войска с фронта на Петроград. До сих пор не все понятно со сдачей немцам Риги. Намечалось переброска в Петроград войск из Финляндии и казаков с Дона. Они должны были занять Петроград, обезоружить Красную гвардию и привести в чувство Балтийский флот. Предусматривался запрет левых политических партий, митингов, собраний и демонстраций.
Но А.Ф. Керенский оказался слишком слаб для принятия столь серьезного решения и в самый последний момент отказался от силового решения вопроса. Этим он весьма напоминает другого российского «демократа от политики» более позднего времени — М.С. Горбачева, который во имя бредовых «общечеловеческих ценностей» развалил СССР. Что касается Л.Г. Корнилова, то его в данном случае можно отождествить (правда, в ухудшенном варианте) с коллективным ГКЧП...
Введение военной диктатуры и разгон Совета делало лишним самого Керенского и ставило под угрозу его политическое выживание, из-за возникшей вскоре личной антипатии между ним и Корниловым. 26 августа 1917 года Л.Г. Корнилов предъявил Керенскому ультиматум, известный как «Корниловская военная программа»: поддержать его или немедленно уйти в отставку и передать ему, Корнилову, всю военную и гражданскую власть в России. Керенский не ожидал такой развязки заговора. Он откровенно струсил и поспешил отмежеваться от Корнилова, объявив его... мятежником. Между тем корниловские войска начали движение на столицу, правительство же, во главе с Керенским, пребывало в ступоре. По-разному повели себя и руководители революционных партий. Эсеры и меньшевики поспешили изобразить, что войска Корнилова идут свергать исключительно Временное правительство, не покушаясь на завоевание Февральской революции. Большевики в данном случае поступили более дальновидно и начали организовывать отпор корниловцам. В.И. Ленин и весь ЦК РСДРП(б) прекрасно понимали, что первыми, с кем расправится Л.Г. Корнилов, — это именно большевики, как последовательные оппозиционеры тогдашнего государственного устройства и сторонники прекращения войны. Борьба с Корниловым была для большевиков вопросом жизни и смерти, ибо в условиях военной диктатуры никаких шансов на политическую деятельность у них не было. В то же время в случае победы над Корниловым у большевиков появлялся шанс не только продолжить свою деятельность, но и резко повысить свой рейтинг после июльского фиаско и последовавшего за ним резкого падения популярности.
13—15 августа на Государственном совещании в Москве Л.Г. Корнилов указал на катастрофическое положение на фронте, на губительное действие на солдатские массы законодательных мер, предпринимаемых Временным правительством, на продолжающуюся разрушительную пропаганду, сеющую в армии и стране анархию. Видя всю пагубность политической ситуации в стране, генерал Корнилов потребовал упразднить «все комитеты и Советы» и установить в стране сильную и авторитетную власть.
Бездействие власти в конечном счете парализовало все немногие благие начинания Корнилова. В армии и на флоте все оставалось неизменным, пока Временное правительство не сочло популярность в армии самого Корнилова слишком опасной для «революции».
Между тем деморализованная политиками армия не могла даже держать фронт. 5 августа назначенный Керенским управляющий Морского министерства, бывший политэмигрант В.И. Лебедев приказом по флоту № 504 должен был констатировать факт полного разложения команды батареи острова Оланд, которая прибывшим для смотра управляющему и командующему флотом явила себя, как следовало из содержания приказа, скопищем бродяг, а не воинской частью.
21 августа морской министр А.Ф. Керенский, стремясь хоть как-то продемонстрировать свою власть, издал приказ, что право на производство матросов в офицеры за боевые заслуги повсеместно извращается. «Наблюдается, что представления матросов унтер-офицерского звания в офицеры часто делаются без достаточных указаний на действительные “боевые отличия или особые заслуги”, причем, представляющие в таких случаях делают просто характеристику “усердной и исправной службы” представляемого, в других же случаях встречаются представления с описанием заслуг, каковые вовсе не под силу одному представляемому, а являются результатом самоотверженной деятельности целого флота в лице всех его офицеров и матросов». Приказ А.Ф. Керенского стал его ответом на июньское постановление Центробалта о новых правилах чинопроизводства на Балтийском флоте. Керенского понять можно. Центробалт сам производил в офицеры всех, кого желали его члены. При этом в награждении чинами центробалтовцы особо не заморачивались — могли и в прапорщики произвести, а могли и в поручики! Само собой понятно, что Центробалт приказ морского министра проигнорировал, а Керенский смог еще раз убедиться, что не имеет ни малейшей власти над Балтийским флотом, который превращался в самостоятельное минигосударство.
В тот же день, 21 августа, пала Рига, а 25 августа Корнилов потребовал от Керенского объявить Петроград на военном положении на том основании, что большевики готовят вооруженный мятеж, в чем, собственно говоря, он был абсолютно прав. Потребовал Корнилов и наделения его как главнокомандующего русской армией самыми широкими полномочиями.
28 августа 1917 года генерал Л.Г. Корнилов отказал А.Ф. Керенскому в остановке продвижения на Петроград 3-го кавалерийского корпуса под командованием генерала А.М. Крымова, которое проводилось по требованию Временного правительства и было санкционировано Керенским. Этот корпус был направлен в столицу Временным правительством с целью окончательно (после подавления июльского мятежа) покончить с большевиками и взять под контроль ситуацию в столице. Одновременно было решено двинуть с севера на Петроград и 1-й Кавказский конный корпус из Финляндии, на Москву — 7-й Оренбургский казачий полк.
Антиправительственное выступление только что назначенного верховным главнокомандующим генерала Л.Г. Корнилова произошло на фоне острого общественно-политического кризиса в России и падения авторитета Временного правительства. В этих условиях Л.Г. Корнилов потребовал отставки правительства и предоставления ему чрезвычайных полномочий. Он выдвинул программу «спасения Родины»: доведение войны до победного конца, переформирование армии, ликвидация революционно-демократических организаций, введение смертной казни и т.д.
26 августа представитель правительства князь Г.Е. Львов встретился с Корниловым, который передал через него свои условия Керенскому. Условия были решительные и жесткие: объявить Петроград на военном положении, передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего, а также отставка всех министров, не исключая самого Керенского. При этом Корнилов отправил Керенскому телеграмму с сообщением, что корпус Крымова будет в Петрограде 28 августа, и просьбой ввести в столице военное положение.
Вечером 26 августа в Кронштадте стало известно, что Корнилов направил пехотную бригаду с артиллерией на Ораниенбаум. Пехотинцы должны были предъявить кронштадтцам ультиматум о разоружении крепости и переходе всех матросов и солдат на материк. Любопытно, что данное решение своего врага Корнилова с радостью санкционировал Керенский, наконец-то решивший, таким образом, чужими руками разделаться с ненавистным ему флотским гарнизоном.
Разумеется, разоружаться и покидать свои насиженные места кронштадтцы не пожелали. Кронштадтский Совет решил послать один отряд моряков для усиления форта Красная Горка и второй для противодействия войскам Корнилова в Ораниенбаум. Кронштадт был приведен в состояние полной боевой готовности, и у посланной в Ораниенбаум пехотной бригады не было никаких шансов принудить к капитуляции эту морскую крепость.
Одновременно началась деятельная работа Центробалта по мобилизации матросов на борьбу с поднявшей голову контрреволюцией. Балтийцы Корнилова ненавидели, так как видели в нем опасность возрождения власти генералов и адмиралов. На совместном заседании Гельсингфгорского Совета и Центробалта было решено «считать Корнилова, и примкнувших к нему изменниками революции и страны и стоящими вне закона». Было решено создать «из своей среды ответственный перед указанными организациями (Гель-сингфоргским Советом и Центробалтом. —В.Ш.) революционный комитет». По существу, это был первый ревком в России. От Центробалта в состав первого ревкома вошли Н.Ф. Измайлов, А.В. Баранов, П. Гордеев, М. Торнин-Митрофанов. Одновременно было решено на все корабли и в береговые части назначить комиссаров. Отныне предполагалось не выполнять ни одного из приказов командования, не подтвержденных соответствующими комиссарами. По мнению гельсингфоргцев, это исключало контрреволюционные мятежи на кораблях и в частях.
Как раз накануне этих событий состоялись очередные перевыборы Кронштадтского Совета, в котором большевикам удалось захватить большинство мест (98 большевиков, 70 левых эсеров, 12 меньшевиков, 7 анархистов и 96 беспартийных при председательстве меньшевика Л. Брегмана).
Вечером 26 августа на заседании правительства Керенский квалифицировал действия Верховного главнокомандующего как «мятеж». Была спешно составлена телеграмма, посланная в Ставку за подписью Керенского, в которой Корнилову было предложено сдать должность генералу А.С. Лукомскому и немедленно выехать в столицу.
Ответом Корнилова на заявления Керенского было формальное объявление войны Временному правительству. Л.Г. Корнилов категорически отказался сдать должность главнокомандующего, а генерал А.С. Лукомский — принять ее. На требование остановить движение Крымова последний телеграфировал Керенскому: «Остановить начавшееся с Вашего же одобрения дело невозможно». Отказался остановить эшелоны и командующий Северным фронтом генерал В.Н. Клембовский.
28 августа последовал указ правительствующему сенату, объявляющий Корнилова мятежником и изменником. Со своей стороны, Корнилов заявил, что принимает на себя всю полноту власти. При этом Корнилов обещал «спасти Великую Россию» и «довести народ путем победы до созыва Учредительного собрания», заявлял о сговоре правительства, большевиков и Германии. Командующие четырьмя фронтами объявили о своей солидарности с Верховным главнокомандующим.
Во время Корниловского мятежа был освобожден из-под ареста командующий Балтийским флотом контр-адмирал Вердеревский, причем не только освобожден, но и назначен 30 августа морским министром и членом Директории, что было одним из проявлений политического маневра А.Ф. Керенского влево. Заметим, что контрадмирал Д.Н. Вердеревский сохранит пост морского министра и в последнем Временном правительстве. Будучи человеком неглупым и с большими связями среди масонов, он стремился маневрировать, не конфликтуя, по возможности, ни с кем. При этом в отношении матросов Д.Н. Вердеревский выступал за т.н. «добровольную дисциплину», а в политике — за выход России из войны. Этим он устраивал в определенной мере и матросов, и большевиков.
Не сидел сложа руки и Центробалт. Отряды матросов и красногвардейцев Ревельского Совета задерживали проходящие с фронта воинские эшелоны. В Кронштадте при исполкоме Совета была образована специальная военно-техническая комиссия, была создана собственная Красная гвардия. В Петроград, Ораниенбаум, Петергоф были высланы вооруженные отряды матросов, усилена оборона фортов Красная Горка и Серая Лошадь. Матросы несли охрану почти всех важных объектов столицы. В наступавшую на город «Дикую дивизию» было решено направить делегацию матросов-балтийцев, ранее воевавших в ее составе и знакомых с бытом горцев.
Между тем корпус генерала А.М. Крымова продолжал движение на Петроград. 28 августа войска генерала Крымова заняли Лугу, разоружив местный гарнизон. У станции Антропшино корниловская Туземная дивизия вступила в перестрелку с солдатами Петроградского гарнизона. В условиях угрозы власти правительства Керенский ищет возможности для переговоров, но его отговаривают ехать в Ставку из-за опасности расправы — ходят слухи, что Керенскому в войсках вынесен смертный приговор. Помощь в подавлении выступления правительству предложили Советы. Из левых партий наибольшую активность демонстрировали большевики, рассматривавшие отпор Корнилову как репетицию будущего собственного военного переворота.
Временное правительство было вынуждено прибегнуть к услугам большевистских агитаторов для контакта с восставшими частями и раздать оружие петроградским рабочим, начавшим формировать отряды собственного ополчения — Красной гвардии. Керенский издал указ об отчислении от должностей и предании суду «за мятеж» генерала Корнилова и его старших сподвижников.
Наиболее опасными для матросов были казаки, подходившие к Петрограду. Распропагандировать казаков 5-й казачьей дивизии был послан член Центробалта Н.Ф. Измайлов и член ревкома матрос П.Н. Гордеев. Решено было действовать хитростью. Делегаты направились в казармы к казакам, не без труда собрали митинг, где предложили казакам избрать двух человек в ревком. Когда выборы состоялись, Измайлов с Гордеевым предупредили командира дивизии, что отныне он обязан беспрекословно исполнять все распоряжения ревкома и его комиссаров, в противном случае он будет арестован как пособник Корнилова.
В дни Корниловского мятежа Центробалт заседал ежедневно. 29 августа для ликвидации мятежа из Гельсингфорса были направлены четыре эсминца, затем еще два — «Разящий» и «Боевой». Помимо этого, из Кронштадта на пароходах в столицу были переброшены около четырех тысяч вооруженных матросов.
Разумеется, что реальная боевая мощь матросов минной и артиллерийских школ была почти нулевая. Однако опоясанные пулеметными лентами, с гранатами за поясом, тысячи матросов внушали уважение. Впрочем, и прибыли кронштадтцы в столицу вовсе не для того, чтобы участвовать в реальных боевых действиях, а для того, чтобы продемонстрировать свою революционную непреклонность и решимость и Корнилову, и правительству. Из газеты «Рабочий» от 30 августа: «Вчера прибыли из Кронштадта отряды товарищей матросов. Отрадно было смотреть, как эти верные сыны революции, вооруженные с ног до головы, стройными рядами шествовали по Невскому проспекту, вызывая бодрящее настроение у рабочих и явно неприязненное отношение у обычной буржуазной публики, слоняющейся по этой людной улице нашего города».
Пока кронштадтцы демонстрировали петроградцам свою решимость умереть за революцию, матросы расквартированных в Петрограде гвардейского и 2-го флотского экипажей начали обыски и аресты казавшихся им подозрительными офицеров. Разумеется, не обошлось без грабежа и пьянок. В результате несколько десятков случайных офицеров были брошены в застенки. Одновременно матросы самостоятельно взяли под охрану телефонную станцию, почтамт, Смольный и Таврический дворец. По существу, власть в столице фактически сама собой перешла в руки матросов. Правительству оставалось лишь ждать, чем все закончится. Победит ли Корнилов или матросы, и какова будет их собственная дальнейшая судьба.
Затем отличился член Центробалта матрос Ф. Кузьмин. Узнав, что в составе 2-го флотского экипажа имеется рота, которая в прошлом году воевала на фронте совместно с ингушами Кавказской туземной дивизии, он во главе этой роты выехал навстречу подходящей к столице дивизии. Официально считается, что в результате этих переговоров ингуши и матросы заключили перемирие. Дивизия остановилась, а затем и вовсе отказалась идти на Петроград. По другой версии, одновременно с матросами к ингушам выехали представители правительства, которые выложили перед сынами гор немалую сумму, после чего те и потеряли всякий интерес к происходящему. Последнее кажется автору более правдоподобным, так как те же ингуши-«текинцы» в скором времени показали себя как самые преданные соратники Корнилова (наплевав на всякую революционную пропаганду), готовые идти с ним до конца.
Из воспоминаний матроса-большевика Н.А. Ховрина: «Член Центробалта Николай Измайлов в эти дни был комиссаром ревкома в казачьей дивизии, расквартированной в Гельсингфорсе. Корнилов возлагал особые надежды на расположенные в Финляндии конные части. По разработанному плану мятежа они должны были наступать на Петроград с севера. Однако ревком и Центробалт сорвали этот план. Измайлов вместе с другими товарищами выступал на казачьих митингах, разоблачал контрреволюционные замыслы мятежных генералов. Командиры казачьих частей были предупреждены ревкомом, что в случае, если они вздумают грузить войска в железнодорожные составы и отправлять в Петроград, пушки кораблей вдребезги разнесут поезда. Все это подействовало. Ни один эшелон с казаками не вышел из Гельсингфорса».
Как бы то ни было, но продвижение корниловских войск было остановлено 29 августа на участке Вырица — Павловск, где противники Корнилова разобрали железнодорожное полотно. Благодаря агитаторам, посланным для контактов с восставшими частями, удалось добиться того, что те сложили оружие. Генерал Крымов после встречи с Керенским застрелился.
А большевики уже перешли в наступление. 31 августа пленарное заседание Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов впервые одобрило политическую резолюцию «О власти», внесенную большевиками. Пытаясь помешать большевизации Совета, его эсеро-меньшевистский президиум вскоре подал в отставку. На новом собрании Совета большинство вновь голосовало за большевистскую резолюцию, а председателем Петроградского Совета был избран Л.Д. Троцкий.
Что касается Л.Г. Корнилова, то он отказался от предложений покинуть Ставку и «бежать», и был там же, в Могилеве, арестован. Вместе с ним бьши арестованы командующий Юго-Западным фронтом генерал А.И. Деникин, генерал С.Л. Марков, генерал И.Г. Эрде-ли и другие. После этого А.Ф. Керенский объявил себя Верховным главнокомандующим.
Провал корниловского выступления имел своим последствием именно то, чего так стремились избежать и Корнилов, и Керенский, — приход к власти большевиков. Если большевики и Советы в августовские дни выступили в глазах масс как спасители революционной демократии, то Временное правительство и лично Керенский серьезно дискредитировали себя, продемонстрировав беспомощность и готовность к сговору с «контрреволюцией». Историк русской революции С.П. Мельгунов отмечал повсеместное развитие большевистских ячеек после неудачи августовского выступления, и развязали руки «безответственным демагогам» из лагеря большевиков, призванных Керенским для борьбы против Корнилова.
Правый политический фланг был разгромлен организационно и дискредитирован морально—для Керенского это означало, в частности, то, что он более не может проводить прежнюю политику и отныне зависит от поддержки Советов. Но сами Советы все более и более переходили в руки большевиков, которые благодаря активной организации сопротивления Корнилову не только полностью оправились и реабилитировали себя в глазах масс после июльской катастрофы, но и перешли в активное наступление.
Вскоре Керенский вынужден был освободить из тюрем арестованных большевиков, а также прекратить гонения на ушедших в подполье. При этом большевикам была предоставлена возможность совершенно легально вооружаться и создавать боевые структуры, чем они и воспользовались, сформировав отряды Красной гвардии. Ликвидация Корниловского мятежа ускорила большевизацию Советов. Снятый после июльских событий лозунг «Вся власть Советам!» был выдвинут вновь. Он стал теперь лозунгом вооруженного восстания. В.И. Ленин достаточно высокопарно отмечал, что восстание Корнилова открыло массам народа глаза на ту истину, которая прикрывалась соглашательской фразой эсеров и меньшевиков, что буржуазия предаст родину и пойдет на все преступления, лишь бы отстоять свою власть над народом и свои доходы.
Помимо большевиков наибольшие политические дивиденды получили в результате разгрома Корниловского мятежа и балтийские матросы. Именно они были в первых рядах переговорщиков с корниловцами, именно они в основном и распропагандировали их. При этом общая борьба с контрреволюционерами еще больше сблизила матросов с большевиками. Данный союз обещал России скорые социальные потрясения.
А 31 августа произошло новое противостояние на заседании Центробалта. Да какое! Скандал был вызван желание большевистской фракции установить контроль над оперативной деятельностью штаба флота. Эсеры С. Магницкий, И. Байшев, К. Гржибовский и В. Дебельман, меньшевики И. Ершов, В. Иконников, М. Носов и К. Рожков, анархисты П. Скальберг, М. Талапин и Т. Щука выступили единым фронтом против своих идейных противников. Дело дошло до рукопашной.
В ходе корниловщины произошел новый сильный всплеск левацких проявлений на флоте. Они выразились в основном в самосудах и попытках их осуществления над офицерами, подозреваемыми в связях с корниловцами.
Центробалт, притихший после июля, с началом мятежа Корнилова весьма своеобразно напомнил о себе, постановив собрать с офицеров «расписки об их верности Временному правительству и об их готовности бороться с генералом Корниловым». После этого А.В. Развозов дает категорическую телеграмму Керенскому: «Считаю отобрание подобных бумаг с офицеров... недопустимым. Флоту этим выражается недоверие накануне нового германского похода». Комиссар Временного правительства делает на телеграмме приписку: «Полностью согласен». Министр-председатель дает в тот же вечер ответ А.В. Развозову: «Расписки... это недоверие, я же офицерам флота доверяю». Но это уже не помогло — судовые комитеты уже окунулись в привычные для себя разборки.
Поняв распоряжение Центробалта как руководство к действию, на кораблях братва решила еще разок пустить кровь офицерам, причем без всякого на то повода, а просто так, для профилактики. Началось с того, что команда линкора «Петропавловск» приняла на митинге резолюцию с осуждением действий Л.Г. Корнилова. Однако четыре офицера линейного корабля отказались подписаться под этой резолюцией, мотивируя свой отказ, что они не в курсе всех деталей происходящего. Отказ офицеров был расценен матросами как открытая контрреволюция. При этом среди неподписантов были совсем молодые офицеры, не занимавшие сколько-нибудь значительных должностей, — лейтенант Тизенко и три выпускника Морского корпуса 1917 года — 19-летние мальчики-мичманы Кандыба, Кондратьев и Михайлов, только несколько дней назад прибывшие на корабль.
Вначале судовой комитет решил четырех молодых офицеров арестовать и во избежание самосуда отправить на берег, в Центробалт. Когда для зачтения протокола собралась вся команда, среди нее стали раздаваться голоса, требовавшие немедленного самосуда. Председательствовавший матрос Дючков предложил голосовать. Более умеренные матросы стали возражать, но Дючков, не обращая на них внимания, все-таки поставил на голосование вопрос — «отправлять ли их в революционный комитет или немедленно убить». За второе предложение было всего 30 человек, а присутствовало — 800.
В это время на корабль приехали два представителя Центробалта, до которого дошел слух о готовящемся самосуде. Они потребовали, чтобы им были выданы офицеры, но судовой комитет отказал, говоря, что нет никакого основания, опасаться самосуда и что вечером арестованных офицеров отправят в распоряжение революционного комитета.
Вечером, перед отправкой офицеров на берег, состоялся митинг, но не на верхней палубе, как обыкновенно, а в нижнем помещении. На нем было постановлено расстрелять арестованных офицеров. О постановлении команды судовой комитет ничего не сказал офицерам и даже скрыл факт самого митинга.
После этого был подан катер и туда посажены арестованные под конвоем шестнадцати матросов, выбранных комитетом. Часть из них была вооружена винтовками, а другая — револьверами. Председатель матрос Дючков заявил для успокоения, что, кроме того, поедут члены комитета—гальванер Климентьев и комендор Кокин. В конвой входили гальванер Мамонов (бывший сельский учитель) и матрос Гилев. Арестованных следовало доставить на Эспланадную пристань, что напротив Мариинского дворца, где их должны были ждать представители Центробалта. Однако вместо того, чтобы идти туда, катер направился на Елизаветинскую пристань, в сторону от центра города. Увидев это, офицеры стали требовать, чтобы их везли именно на Эспланадную пристань, но конвой объявил офицерам, что они приговорены к смерти и сейчас будут расстреляны.
На подходе к пристани мичман Кондратьев, обладавший большой физической силой, прыгнул с чемоданчиком через головы матросов в воду и стал кричать о помощи, в надежде обратить внимание рядом стоящих частных судов. Действительно, его крик был услышан, но, боясь вооруженных матросов, никто не решился оказать помощи. Матросы на катере стали ловить Кондратьева. Он был отличный пловец, и им было очень трудно его поймать; тогда они ударили его веслом или прикладом и сломали левую руку, между локтем и плечом. Затем Кондратьев был вытащен на катер, где матросы принялись бить его прикладами и ногами.
Когда офицеры были высажены, их выстроили спиной к морю, в двадцати шагах от углового дома; один из матросов отправился за автомобилем.
Им предложили проститься. Они только молча пожали друг другу руки. Раздался залп, и мичманы Кандыба и Кондратьев упали, а лейтенант Тизенко и мичман Михайлов остались еще стоять. Они были все в крови.
Лейтенант Тизенко вскрикнул: «Что вы, негодяи, делаете?!», а у Михайлова вырвался возглас: «Добивайте, мерзавцы, меня до конца...»
После этого матросы бросились на офицеров, стали их расстреливать в упор из револьверов, колоть штыками и бить прикладами. В результате вся грудь у них была изрешечена пулями, каждый имел не менее шестнадцати ран. Удары наносились в головы, от чего оказались пробиты черепа и выбиты зубы. Лейтенант Тизенко долго не умирал и просил его скорее добить. Несколько матросов прикладами выбили ему зубы, сломали нос и исковеркали все лицо. Членам Центробалта матрос Дючков лаконично заявил, что офицеров убил конвой по приговору команды.
3 сентября при огромном стечении народа состоялись их похороны. Это убийство глубоко возмутило в Гельсингфорсе не только русских, но и финнов. Отдать последний долг погибшим явилось много совершенно посторонних флоту лиц.
За отказ дать требуемую подписку был также расстрелян начальник воздушной станции в Або. В тыловой морской базе Выборге солдаты 42-го армейского корпуса убили не менее 11 своих офицеров, отказавшихся признать прибывшего комиссара ревкома кораблей и частей Гельсингфорса, созданных матросами для борьбы с корниловщиной. Убитые в основном были затоплены в заливе. Когда семьи погибших обратились с просьбой позволить им достать тела погибших, то солдаты, по словам корреспондентов кадетской газеты «Речь», в ответ глумились: «пускай теперь плавают», «теперь они командуют флотом».
Центробалт заносил доклады «с мест» в особый журнал: «При приведении отбирания расписок с офицеров на линкоре “Петропавловск” на требование суд. комитета 4 офицера отказались дать таковые расписки, за что по постановлению общего собрания команды были расстреляны... На этой же почве на Абосской авиационной части убит один офицер...»
Жуткая и бессмысленная казнь товарищей вызвала понятное возмущение офицеров Гельсингфорса. Центробалту пришлось начать расследование. На «Петропавловск» была направлена делегация под началом матроса-большевика Н.А. Ховрина. Казалось бы, дело было совершенно ясным — на борту «Петропавловска» совершено уголовное преступление, виновные в котором должны быть наказаны как уголовные преступники. Но не тут-то было! Из воспоминаний члена Центробалта Н.Ф. Измайлова: «Расследование показало, что самосуд на “Петропавловске” явление не случайное, а следствие обострения классовой борьбы на флоте, результат безрассудной политики Временного правительства во главе с Керенским, обрушившего репрессии на революционно настроенные команды флота, в том числе на команду «Петропавловска».
Ряд попыток самосудов представителям демократических организаций флота удалось предотвратить. Так, в Ревеле 30 августа комиссар ЦКБФ В.Л. Машкевич предотвратил самосуд над одним из видных участников корниловского заговора генералом Долгоруковым. Самосуд над ним мог серьезно нарушить достигнутую высокую организованность демократических сил в Ревеле для отпора Л.Г. Корнилову. Направленный Центробалтом на линейный корабль «Полтава» Н.А. Ховрин предотвратил самосуд над офицером, подозреваемым в симпатиях к Л.Г. Корнилову. В дни корниловщины Центробалту и Гельсингфорсскому Совету на нескольких заседаниях пришлось обсуждать вопрос о предотвращении самосуда над группой из 10 бывших царских приближенных (А.А. Вырубовой, И.Ф. Манусевичем-Мануйловым, П.А. Бадмаевым и др.), отпущенных А.Ф. Керенским за границу и задержанных по требованию матросов. Пока задержанные в течение 7—10 дней находились под арестом в Гельсингфорсе, в адрес центральных флотских демократических организаций постоянно поступали сообщения об угрозах расправиться с контрреволюционерами. Призывы повесить без суда, утопить, приговорить к смертной казни произносились и самими членами Центробалта и Гельсингфорсского Совета. В конце концов, эта группа во избежание эксцессов была отправлена в Петроград.
Итог работы большевика Н.А. Ховрина был следующий: матросы в совершенном убийстве совершенно невиновны, так как они расстреливали офицеров не по личным мотивам, а исключительно из-за своей повышенный революционности и классовой ненависти к господствующим классам. Что касается революционности, и классовой ненависти, то они поселились в матросских сердцах из-за преступных деяний Временного правительства и мятежных генералов. А потому в расстреле офицеров виноваты исключительно Керенский и Корнилов.
В целях расследования убийства офицеров на «Петропавловске» Временное правительство направило на линкор комиссию для ареста убийц. Но комиссию на дредноут даже не пустили. Матросы заявили, что среди них никаких убийц нет, и комиссия уехала ни с чем. Вслед за этой комиссией в Гельсингфорс прибыла новая комиссия во главе с членом исполкома Петроградского Совета юристом меньшевиком Н. Соколовым. Задача перед Соколовым стояла почти неразрешимая, помимо ареста убийц добиться от Центробалта и Гельсингфорского Совета резолюции о доверии Временному правительству.
В Центробалте Соколова встретили насмешками. Ему предложили расследовать дело в течение пяти минут, а потом покинуть «Петропавловск». Иначе как издевательством назвать такое отношение к реальной уголовщине назвать сложно. Впоследствии в своих мемуарах Н.Ф. Измайлов, участник этих событий, напишет об этом не без циничного ехидства: «Комиссия направилась в Гельсингфорсский Совет искать у него поддержки. Однако все ее попытки разбились о неприступную твердыню не только матросов, но и гельсингфорских солдат и рабочих... Боевые настроения охватывали все более широкие массы моряков Балтики». Напомним, что речь в данном случае идет о зверском убийстве четырех безвинных русских офицеров, трем из которых было всего по девятнадцать лет.
Вслед убывшей комиссии Соколова полетела резолюция с новым выражением недоверия Временному правительству. В данном случае пребывавших «в боевом настроении» матросов взбесило желание законного правительства провести законное расследование относительно совершенного ими преступления. Здесь, как говорится, ехать больше некуда...
Петроградский Центрофлот все же вынес резолюцию, осуждавшую самосуд на «Петропавловске», и потребовал привлечения виновников к самому строгому наказанию. Эта резолюция стала предметом долгих дебатов в Центробалте. Эсеры и меньшевики настаивали на наказании виновных, большевики с анархистами во всем обвиняли только государственную власть. После этого меньшевики обвинили большевиков в заигрывании с преступным элементом среди матросов. Дело опять едва не дошло до драки, после чего председатель Центробалта меньшевик С. Магницкий заявил о сложении с себя обязанностей председателя. Для большевиков демарш противников стал настоящим подарком, т.к. теперь у них появилась реальная возможность протолкнуть в председательское кресло своего представителя.
Военно-морской историк М.А. Елизаров пишет: «Демократические организации флота приложили большие усилия для гласного обсуждения проблемы, чреватой срывом достигнутых завоеваний. Гельсингфорсский ревком в начале сентября издал специальное постановление, категорически запрещавшее какие-либо самосуды. 31 августа и 3 сентября Центробалт в результате бурных обсуждений также осудил самосуды. Петроградский Совет в связи с самосудами 11 сентября по предложению большевистской фракции принял специальную резолюцию. В ней говорилось, что самосуды “омрачали картину беспримерной революционной бдительности матросов и солдат в дни корниловского восстания”. Но главная тяжесть ответственности за трагические случаи самосудов падает на то правительство, которое корниловскими средствами пыталось ввести в революционной армии корниловские порядки».
31 августа и 3 сентября Центробалт в результате бурных обсуждений также осудил самосуды. Петроградский Совет в связи с самосудами 11 сентября по предложению большевистской фракции принял специальную резолюцию. В ней говорилось, что самосуды «омрачали картину беспримерной революционной бдительности матросов и солдат в дни корниловского восстания». Но «главная тяжесть ответственности за трагические случаи самосудов падает на то правительство, которое корниловскими средствами пыталось ввести в революционной армии корниловские порядки».
Большевики и левые эсеры в августе — сентябре 1917 года действительно боролись с матросскими самосудами, но боролись лишь в той степени, в которой это было выгодно для назревавшего свержения Временного правительства. Дальше этого рубежа деятельность их не простиралась. Почувствовав, что критика самосудов начинает затрагивать интересы матросов, которые могли обидеться и отшатнуться от РСДРП(б), большевики стали усиливать акцент на разоблачения буржуазной клеветы по этому поводу. Тем более что правая печать в этом плане действительно не стеснялась. Буржуазнолиберальная пресса руководствовалась также сугубо политическими целями, не учитывая, в частности, того, что в силу бессилия властей самосуды, как форма борьбы с уголовниками, стали распространяться в стране еще с мая 1917 года.
Поэтому центральный орган большевиков, газета «Рабочий путь», опубликовав указанную резолюцию Петроградского Совета от 11 сентября, поместила сразу после нее заметку с разоблачением «оголтелой клеветы» буржуазной газеты «День» на матросов линейного корабля «Петропавловск», обвинявшихся в полном разложении, пьянстве, воровстве, невыполнении боевых приказаний и т.п. 24 сентября газета «Рабочий путь» вновь опубликовала заметку на ту же тему. Большевистская газета «Солдат» в связи с опубликованием «Новой жизнью» статьи «Убийство или суд?», выражавшей «негодование» по поводу «зверства» и «дикости» матросов «Петропавловска», раскритиковала попытки взять под защиту корниловцев, маскируясь мещанской моралью. Газета доказывала, что не нравоучениями нужно бороться с самосудами, а выявлением перед массами их ошибок, чтобы указать им верный путь борьбы с контрреволюцией. Флотские советские и большевистские газеты Гельсингфорса, Кронштадта, Ревеля также опубликовали ряд статей, которые, осуждая самосуды, в то же время разоблачали попытки контрреволюции фальсифицировать «истинные причины» стихийных эксцессов. Одновременно большевики и флотские демократические организации принимали на кораблях и в частях меры, чтобы не допускать самосудов впредь. Однако «истинные причины» самосудов не называли и большевики. А в основе их было то, что не были найдены и не искались виновники февральско-мартовских самосудов. Эти самосуды продолжали замалчивать. Большевики не поднимали этот вопрос не потому, что чувствовали себя в какой-то степени виновными, а потому, что в условиях жесткого политического противоборства не видели какой-либо возможности объективного разбирательства, подобно известному случаю «явки В.И. Ленина на суд» по итогам июльских событий. Малейшие попытки в этом направлении обернулись бы обвинениями матросской массы в целом. Тем более на повестке дня уже стоял вопрос не просто политического, а вооруженного столкновения с Временным правительством. Собственно, это и обостряло оставшиеся прежними причины. На самосуды на флоте влияло и общее усиление анархических настроений в стране. Здесь происходило взаимовлияние.
В это время начались выборы во Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов. И здесь не обошлось без матросов. От Балтийского флота были избраны большевики матросы Н. Флеровский и И. Рыбаков, меньшевик И. Куканов, эсер А. Руднев, беспартийные П. Вербитский и Н. Веселков. На этом, собственно говоря, борьба балтийцев против Корнилова и закончилась.
Ликвидация мятежа Корнилова оживила пропагандистскую работу и на флотилии Северного Ледовитого океана. Местные большевики во главе с матросами В.Ф. Полухиным в Мурманске и с К.И. Пронским в Архангельске начали открытую агитацию за поражение в войне и за завоевание большинства в Советах. На флотилиях Дальнего Востока, Амурской и Сибирской влияние большевиков также выросло.
Активность большевиков в противостоянии попытке захвата власти Корниловым, способствовала резкому росту их популярности не только в Петрограде, но и на Балтийском флоте.
По настоянию большевиков — членов Центрофлота и Гельсингфорсского матросского депутатского собрания П.Е. Дыбенко и остальные делегаты были 5 сентября освобождены из «Крестов» с запретом выезжать в Гельсингфорс. Но через несколько дней все они уже вернулись туда и включились в работу Центробалта и подготовку созыва 2-го съезда Балтийского флота.
С середины сентября 1917 года большевики могли уже контролировать работу Гельсингфорсского Совета, хотя не полностью. При перевыборах руководящего состава Центробалта тайным голосованием новым председателем был избран Ф. Аверичкин, замами А. Баранов и А. Романдин, секретарями — Н. Бурмистров, Ф. Пе-трушев и А. Солонский. Теперь в составе президиума преобладали большевики и переметнувшиеся к ним беспартийные.
После освобождения П.Е. Дыбенко доизбрали, как «страдальца за дело революции» в новый состав Центробалта, хотя уже и не его председателем. Однако тот факт, что через А. Коллонтай Дыбенко имел прямой выход на первых лиц партии большевиков, сделал его весьма влиятельной фигурой как в Центробалте, так и в среде матросов-большевиков в целом. Поэтому неофициально вся фракция большевиков в Центробалте замыкалась не на Ф. Аверочкина, а на П. Дыбенко.
Вообще, создается впечатление, что любое распоряжение правительства вызывало недовольство матросов. Наверное, если бы даже Временное правительство было самым революционным, то оно все равно бы раздражало балтийских матросов просто самим фактом своего существования. Поэтому неудивительно, что когда в начале сентября правительство опубликовало новый декрет о создании «Российской республики», это сразу же вызвало бурю негодования среди революционных матросов. Они заявили, что это «поход против выборных революционно-демократических организаций на флоте». Честно говоря, читая декрет, трудно понять, в чем его контрреволюционность. Матросы считали, что в том, что в названии нового государственного устройства отсутствует слово «демократичная». Но это не всё: матросы требовали, чтобы полное наименование будущего российского государства было следующее — Российская Федеративная Демократическая Республика. Таким образом, матросская братва требовала пересмотра основополагающего принципа создания и построения Российского государства — перехода от унитарного устройства к федеративному, когда регионы получали политическую самостоятельность. Чем это грозило при отсутствии сильной и авторитетной центральной власти, говорить не приходится. Требуя федеративности России, матросы фактически требовали ее расчленения, а в перспективе и неизбежного распада и самоуничтожения. Было ли это проявление собственной глупости и упрямства, исполнением чьей-то чужой злой воли, нам неизвестно. Однако жесткость и своевременность постановки вопроса навевает мысль о неслучайности такого демарша.
Разумеется, что эсеры и меньшевики были против федеративное™, тогда как большевики приветствовали демарш, стараясь хоть мытьем, хоть катаньем, но загнать Временное правительство в угол. Что касается анархистов, то, будучи вообще убежденными противниками всякого государства, они конечно же были и за расчленение и за самоуничтожение России, видя в этом высшую революционность.
В знак протеста судкомы кораблей, базирующихся в Гельсингфорсе, решили поднять красные боевые флаги и не спускать их до тех пор, пока правительство не утвердит вместо Российской республики Российскую демократическую республику. Как всегда в последнее время, первым поднял красные стеньговые флаги «Петропавловск». Это был очевидный шантаж, понятный даже членам Центробалта. Поэтому на очередном заседании комитета там разгорелись горячие дебаты.
От «Петропавловска» выступал матрос Хайминов: «Мы являемся инициаторами подъема флагов... Мы подняли флаги с тем, чтобы ни один контрреволюционер не посмел поднять восстание во флоте. Они будут висеть, пока не будут удовлетворены наши требования об установлении настоящей, демократической республики. Не имеет смысла давать доверие Временному правительству, так как нам до сих пор не дали земли и ничего другого. Мы по первому зову пойдем за вами. Смелее действуйте!»
В результате долгих споров тридцатью голосами против десяти Центробалт принял резолюцию, в которой предлагал в 8 утра 8 сентября «поднять на стеньгах всех судов Балтийского флота, а также и береговых частях красные флаги и не спускать таковые до установления Федеративной демократической республики».
В ответ Временное правительство отреагировало не лучшим образом. В Гельсингфорс был отправлен карательный отряд в составе резервного Преображенского полка и бронедивизиона. Но отряд до Гельсингфорса так и не дошел, так как его командир генерал Полковников просто не представлял, как ему штурмовать дредноуты. После столь беспомощной попытки навести порядок на флоте, матросы еще больше уверились в своей всесиль-ности.
Спустя некоторое время красные флаги все же спустили. Эсеры и меньшевики дали бой большевикам в Центробалте и добились своего. Сохраняя лицо, центробалтовцы объявили, что «поднятие красных флагов было всего лишь смотром революционных сил флота, продемонстрировавшее его революционное единение».
Временное правительство, обеспокоенное настроением на Балтийском флоте, устроенным там демаршем, который произвел большое впечатление на всю Россию, решилось на проведение Демократического совещания, в ходе которого представители всех партий и общественных организаций, профсоюзов, земств, представителей воинских частей России обсудили бы будущее устройство государства.
Казалось, что мера эта правильная и действительно весьма демократичная. В.И. Ленин, однако, увидел в самой идее совещания серьезную опасность для своей партии, так как в случае выработки принципиального решения о будущем устройстве России и поддержки такого решения всеми слоями общества идея вооруженного переворота становилась нереальной. Поэтому вождь РСДРП(б) объявил намечаемое совещание «ловушкой со стороны эсеров и меньшевиков». Одновременно большевики отказались в нем участвовать.
Разумеется, вопрос о том, «как нам обустроить Россию», обсуждался и на Центробалте. Как всегда, споры были жаркими с переходом на личности. После долгих дебатов матросы большинством голосов решили, что власть в стране должна быть передана Советам солдатских, рабочих и крестьянских депутатов. О демократичности и федерализации России в пылу споров как-то позабыли.
Между тем недавний авторитет большевиков в Центробалте снова стал падать. Это признает член Центробалта матрос-большевик Н.Ф. Измайлов, впоследствии вспоминавший о сентябрьских днях 1917 года: «При каждой своей неудаче эсеро-меньшевистская часть Центробалта обвиняла большевистскую часть его, создавая у масс впечатление о неурядицах в этом революционно-демократическом учреждении флота. Это, конечно, не могло не сказаться на авторитете Центробалта».
Между тем матросская масса требовала все новых и новых шагов в сторону углубления и расширения революции в стране. Воистину в те дни девизом балтийских матросов могли бы стать строки «Есть у революции начало, нет у революции конца...»
Понятно, что по-настоящему политизированной была лишь небольшая часть матросов. Остальные исходили из того, что гораздо лучше митинговать на площадях и ходить с транспарантами по улицам, чем воевать с немцами, подвергая свои драгоценные жизни смертельной опасности.
14 сентября В.И. Ленин решил, что пора начинать новую схватку за власть. В опубликованной 14 сентября его статье «Большевики должны взять власть» он писал: «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки».
Новая атака на правительство было хорошо спланирована. Уже на следующий день матросы Кронштадта на 15-тысячном митинге на Якорной площади вынесли пробольшевистскую резолюцию с требованием немедленного созыва II Всероссийского съезда Советов. В телеграмме правительству было и требование освободить из тюрем всех большевиков. Тогда же кронштадтцы вынесли и резолюцию о недоверии Центробалту с требованием немедленного созыва съезда моряков Балтийского флота. В резолюциях Якорной площади легко угадывается попытка большевиков не только спровоцировать правительство на ответные действия, но и произвести кардинальную перетряску Центробалта, без которой нельзя было рассчитывать на под держку матросов в готовящемся вооруженном перевороте.
19 сентября объединенное заседание Центробалта, судовых комитетов и матросской секции Гельсингфорсского Совета РСД под председательством П.Е. Дыбенко приняло резолюцию, в которой заявляло, что Центробалт не признает власти Временного правительства.
Таким образом, «мосты были сожжены». Назад дороги Центробалту не было. Подобные решения принимали и другие демократические организации флота. С этого момента Балтийский флот полностью вышел из подчинения Временному правительству, и в управление им фактически вступил Центробалт.