Матросская революция

Глава двенадцатая БИТВА ЗА МООНЗУНД

В конце сентября — начале октября Балтийский флот был вынужден на некоторое время отвлечься от революционной горячки. Первая мировая война снова напомнила о себе, и как! Впервые за все годы войны, на подступах к Финскому заливу появились линейные силы германского флота. До этого германские линкоры не покидали просторов Северного моря, где не слишком успешно противостояли англичанам.

В сентябре же 1917 года германское командование решило воспользоваться революционным беспределом на Балтике и нанести решающий удар в районе Моонзундских островов, который привел бы к разгрому ослабленного Балтийского флота, а если повезет, то и к последующему падению Петрограда, а значит, и выводу из войны всей России.

Председателем Предпарламента был избран правый эсер Н.Д. Авксентьев; подготавливая общественное мнение к возможному падению столицы, в газете «Утро России» он написал: «Со взятием Петрограда, флот все равно погибнет, но жалеть не приходится: там есть суда совершенно развращенные».

Ставки в предстоящем сражении действительно были очень высоки, и немцы поэтому готовились к нему основательно.

Для этого в Балтийском море было сосредоточено 10 линкоров-дредноутов, 10 крейсеров, еще почти 300 кораблей и вспомогательных судов других классов, 100 аэропланов и 25-тысячный десантный корпус. Этой армаде Балтийский флот мог противопоставить только два старых линкора додредноутного типа, три таких же старых крейсера, около 100 кораблей и судов других классов, 30 аэропланов, 16 береговых батарей и 12-тысячный гарнизон Моонзундских островов. Положение усугублялось германским шпионажем, принявшим широкие размеры, а также царившими среди определенной части матросов революционно-пораженческими настроениями.

Русские войска на суше были представлены несколькими по-луразложившимися пехотными полками, охваченными волнениями, а так же морскими командами береговых артиллерийских батарей. На батареях матросы-артиллеристы не горели особым желанием идти в бой. Флотское прикрытие островов было также весьма слабым, так как даже после углубления дна на фарватере в восточной части архипелага в Рижский залив могли войти только легкие силы, подлодки и устаревшие броненосцы. Единственным преимуществом оборонявшихся были минные заграждения в заливе, прикрывавшие проливы между островами и основные фарватеры, где было выставлено около одиннадцати тысяч мин.

Битва за Моонзунд в октябре 1917 года в военно-морской истории России стоит особняком. Дело в том, что это последнее морское сражение, которым командовали царские адмиралы, и первое сражение, в котором командовали матросские комиссары и судовые комитеты кораблей и воинских частей. Разумеется, что такое разделение власти предопределило как ход самого сражения, так и его исход.

Своеобразным прологом к будущему сражению стал, казалось бы, заурядный по своим масштабам эпизод. 13 сентября 1917 года в Ирбенском проливе подорвался на мине посланный на разведку эскадренный миноносец «Охотник». Командир, офицеры, унтер-офицеры и матросы георгиевские кавалеры не пожелали оставить эсминец и вместе с кораблем пошли ко дну, предоставив свои места в шлюпках молодым матросам. Вместе с офицерами погибли матросы-большевики, матросы-эсеры и матросы-анархисты. Погибли так, как погибали их деды и прадеды, смело глядя смерти в глаза. Геройская гибель команды «Охотника» произвела большое впечатление на офицеров и матросов Балтийского флота. Казалось, что не было этих страшных последних революционных месяцев и моряки Балтики снова вместе сражаются против общего врага....

Однако революция все же давала себя знать. Практически одновременно с подвигом «Охотника» матросы новейшей подводной лодки «Кугуар» отказались выходить на боевые позиции, сославшись на неисправности. Команда готовящейся к боевому походу канонерской лодки «Хивинец» фактически бойкотировала судовые работы. По этой причине небольшой ремонт, который раньше проводился силами команды, пришлось передавать мастерским.

Если матросы почти откровенно своевольничали, невзирая на боевую обстановку, и могли не выполнить приказов своих офицеров, у командиров кораблей была другая проблема — судкомы то и дело вмешивались в вопросы командования кораблями. Что касается адмиральского звена, то в их оперативные распоряжения вмешивались уже представители Центробалта.

Кроме этого, к осени 1917 года резко упал уровень профессиональной подготовки всех категорий личного состава. Командиры кораблей единодушно отмечали, что к осени 1917 года на кораблях Балтийского флота были практически уничтожены высокопрофессиональные кадры кондукторов и сверхсрочнослужащих, а заменившая их молодежь имела недостаточную подготовку. А офицеры и адмиралы отдавали приказы с оглядкой на судкомы и Центробалт — события февраля 1917 года были еще слишком свежи в их памяти.

В советской литературе, даже в энциклопедиях, утверждалось, будто Балтийским флотом в Моонзундском сражении командовал некий мифический «большевистский комитет». Это, разумеется, глупость и неправда. Даже дюжина матросов не сможет командовать в бою крейсером, не имея соответствующего образования и опыта. В ряде случаев члены комитетов в чем-то помогали офицерам, в других случаях, наоборот, только мешали. В конечном счете это во многом определялось личностными качествами конкретных членов судовых комитетов. Если там оказывались нормальные, адекватные матросы, то они стремились сделать все возможное для общей победы. Если же в судком входили левацки настроенные люмпены, ждать от них помощи не приходилось. Председатель Центробалта П.Е. Дыбенко в те дни писал о деятельности судовых комитетов кораблей на Моонзундской позиции так: «В комитетах собрался народ хороший, стойкий, но ведь утопят корабли». Как здесь не вспомнить августовскую телеграмму Центробалта: «Ссылки офицеров на скорые бои с немцами считаются попытками уйти от ответственности за события вокруг Петрограда». Тогда центробалтовцам казалось, что петух их не клюнет, но он клюнул!

Корабли, все время находившиеся на передовых позициях в районе Моонзунда, считались не слишком надежными в революционном отношении, а потому для приведения их в должный вид туда была послана известная левая эсерка Мария Спиридонова. Настроена М.А. Спиридонова была решительно. Выступая на кораблях, она вещала: «Товарищи, не верьте вашим офицерам, следите за ними и если заметите что-нибудь, уничтожайте их».

Свою «ложку дегтя» в ход событий внес и председатель Центробалта П.Е. Дыбенко. В «Записках последнего морского министра» контр-адмирал Д.Н. Вердеревский пишет: «О подготовке операции по захвату островов знали заранее. Получили необходимые данные и от британского Адмиралтейства. Несколько раз встречался с Развозовым, приезжал ко мне и Черемисов (генерал-лейтенант В.А. Черемисов — главнокомандующий армиями Северного фронта. — В.Ш.\ но они уже не обладали всей властью, хотя некоторые действия по защите островов провели. Две дивизии, расквартированные на Эзеле и Даго, не спеша возводили новые укрепления, а флот даже не успел выставить минные заграждения на угрожаемых участках. Балтийский комитет, где опять заправлял Дыбенко, запретил выпускать любые суда без приказа комитета». Разумеется, что когда всерьез запахло порохом, Дыбенко предпочел уйти в тень и о своем идиотском запрете уже помалкивал, но дело свое он сделал и судкомы уже вовсю в боевой обстановке «качали права» перед командирами кораблей.

В реальности всей Моонзундской операцией от начала и до конца руководил штаб Балтийского флота, во главе с командующим флотом контр-адмиралом А.А. Развозовым и командующим морскими силами Рижского залива вице-адмиралом М.К. Бахиревым. На своих местах находились и все офицеры.

В Комитете морских сил Рижского залива большевики решающего влияния вообще не имели. Наибольшим влиянием в комитете пользовались левые эсеры, за ними шли анархисты. Большевики занимали лишь третью позицию, наиболее популярным из них был член Центробалта А. Тупиков. Сам комитет располагался на линейном корабле «Слава».

Вообще, в расстановке политических сил в матросских комитетах Балтийского флота в тот период наблюдалась весьма любопытная тенденция. В боевых, реально воюющих соединениях кораблей и в боевых береговых частях большевики, как правило, никакого влияния не имели. Зато их влияние резко возрастало по мере отдаленности от линии фронта. Это объясняется, прежде всего, пораженческой позицией РСДРП(б). Для реально воюющих матросов такая позиция была неприемлема, как откровенно трусливая, но для их собратьев в тылу она, наоборот, была удобна, т.к. оправдывала их нежелание воевать. Такая расстановка политических приоритетов сохранится на Балтике до самой Октябрьской революции.

В контексте нашей темы необходимо еще раз вернуться ко 2-му съезду Балтийского флота, начавшему работу 25 сентября в Гельсингфорсе на яхте «Полярная звезда». На четвертый день съезда, когда проголосовали почти все резолюции, в президиум передали записку о наступлении немцев на Моонзунд. Заседание прервали «ввиду уяснения угрозы», а П.Е. Дыбенко «пожелал видеть на съезде» командующего Развозова.

Из воспоминаний А.В. Развозова: «Мне донесли, что среди делегатов прошел слух: Гутье пойдет после островов на Петроград. И первый вопрос, услышанный на съезде, — о том, прорвутся ли немцы в Финский залив. Толпа, которая еще вчера могла разорвать, притихла. Я спокойно ответил: главные силы готовы к развертыванию у передовой позиции (минные заграждения между Даго и финским берегом. — В.Ш.), чтобы остановить неприятеля, которого пока сдерживают суда Рижского залива, но нужно выполнить все мои приказы без обсуждений и резолюций... Требование мое, как ни странно, приняли. Но тут зачитали телеграмму главковерха, что флот в бою должен искупить свое предательство перед революцией. Я впервые о ней слышал. Кажется, ее доставили со штабного «Кречета» на «Полярную звезду», даже не известив штаб. Поднялся шум, затопали ногами. В довольно грубой форме задавались вопросы... Не перейдут ли офицеры на сторону германских империалистов? У меня ответ тот же: нужно выполнять приказы, никаких толкований их. Выручил Дыбенко, твердо заявив, что вопрос решенный, он согласен, только есть сомнение, не предаст ли Бахирев — фигура сомнительная... Но он в бою ничем себя не запятнал».

Для Центробалта М.К. Бахирев действительно являлся фигурой сомнительной, т.к. в августе под держал выступление генерала Корнилова. Поэтому согласились с половинчатым решением: послать делегатов в Моонзунд в качестве комиссаров и уполномоченных. Призывая к отпору врагу, 2-й съезд Балтийского флота заявил: «Мы обязались твердо держать фронт и оберегать подступы к Петрограду. Мы выполняем свое обязательство. Мы выполняем его не по приказу... Мы исполняем верховные веления нашего революционного сознания». Команды линкора «Андрей Первозванный», крейсеров «Рюрик», «Богатырь», «Олег» заверили Центробалт короткой телеграммой: «Умрем, но не уступим врагу, посягнувшему на революцию».

В воспоминаниях Н.Ф. Измайлова есть любопытный момент, относящийся к работе 2-го съезда: «...При закрытых дверях съезд заслушивал представителя штаба флота старшего лейтенанта В.Н. Демчинского о военных операциях на море. Многие делегаты вносили весьма ценные предложения о более эффективном использовании боевых сил и просили Центробалт следить за претворением их в жизнь. Большое внимание съезд уделил вопросу о контроле за деятельностью командного состава».

А буквально перед самым сражением разразился конфликт между командой эскадренного миноносца «Победитель» и командующим морскими силами Рижского залива вице-адмиралом М.К. Ба-хиревым. Суть конфликта состояла в том, что матросы «Победителя» посчитали, что вице-адмирал не ответил должным образом на приветствие команды, когда эсминец проходил мимо флагмана. На самом деле Бахирев в это время сидел в каюте за картами предстоящего сражения, а стоявшие на вахте такие же матросы, что и на «Победителе», не посчитали нужным ответить на приветствие своих сотоварищей. «Оскорбленные» матросы «Победителя» оповестили сигналом весь Балтийский флот, что «начальник минной обороны страдает от качки». Взбешенный вице-адмирал М.К. Бахирев и контр-адмирал Г.К. Старк немедленно подали в отставку. Тут уж и Центробалт понял, что матросы «перегнули палку». Остаться без профессионального руководства перед самым вторжением германской эскадры в Рижский залив было равносильно самоубийству. На этот раз представителям Центробалта пришлось отчитать матросов за неуважение к адмиральским сединам, а перед Бахиревым и Старком извиниться. Посчитав себя удовлетворенными, оба адмирала забрали рапорты об отставке. Впрочем, история с «Победителем» имела и положительную сторону. После нее центробалтовцы сделали правильные выводы и в период всего Моонзундского сражения активно занимались защитой адмиралов и офицеров от наиболее радикальных сотоварищей.

Сосредоточив серьезные военно-морские силы, германский флот начал наступление на Моонзундские острова: Эзель (Сааремаа), Моон (Муху), Даго (Хиума) и Вормс. Чтобы прорваться в Рижский залив, немцам следовало расчистить проход через Ирбенский пролив. Тральщики начали работу 11 октября. Первая попытка вступить в артиллерийский бой с береговыми батареями на полуострове Сырве для немцев была плачевной. В результате артиллерийского боя немцы опасались береговых батарей, в особенности 305-мм батареи № 43 на мысе Церель, поэтому 12 октября направили для их обстрела линкоры «Кениг Альберт» и «Фридрих дер Гроссе». Часть матросов-артиллеристов во время боя бежала, бросив орудия, зато на батарее появилась пьяная толпа с соседней батареи № 44, которая в бою с германскими линкорами вообще не участвовала.

14 октября на помощь прибыл адмирал В. Сушон на своем флагмане «Фридрих дер Гроссе». Начался обстрел батареи. Кроме этого, батарея была атакована аэропланами. В результате одного из налетов произошел взрыв в пороховом погребе, в результате чего погибли 121 человек. Командир батареи был ранен. Это окончательно деморализовало оставшихся в живых матросов-артиллеристов. Утром

15 октября на помощь батарее был направлен линкор «Цесаревич», в сопровождении трех эсминцев. Однако батарея к этому времени была брошена революционными солдатами и на огонь немецких линкоров уже не отвечала. Вечером того же дня, после недолгих переговоров, остававшиеся еще в расположении батареи матросы сдались. Капитуляция произошла по требованию комитета матросских депутатов.

12 октября 1917 года германский флот подошел к острову Эзель (Сааремаа) и начал высадку десанта. При этом на подходе к берегу подорвались на минах линкоры «Байерн» и «Гроссер Курфюрст». После этого немцы попытались прорваться легкими силами на Кас-сарский плес, но в результате морского боя были отогнаны.

14 октября при попытке атаковать силы Балтийского флота немцы потеряли 4 эсминца, один из которых сел на мель, а три других вышли из строя, коснувшись винтами грунта. Эсминец «Победитель» артиллерийским огнем вывел из строя германский эсминец G-103. В ходе боя с превосходящими силами немцев геройски погиб эсминец «Гром».

С гибелью «Грома» связана самая популярная легенда Моон-зундского сражения. Когда «Храбрый» отходил от борта эсминца, на палубу «Грома», согласно легенде, перепрыгнул старшина Федор Самончук. Смелый моряк решил торпедировать подходящий миноносец противника, а затем взорвать свой корабль, чтобы тот не достался врагу. Увидев приближающийся германский миноносец, он дождался, пока тот подойдет вплотную, и торпедировал его с небольшой дистанции. После этого, чтобы корабль не достался врагу, Самончук бросил в артиллерийский погреб «Грома» горящий факел. Раздался взрыв, и «Гром» медленно погрузился в воду. Взрывной волной Самончука сбросило за борт, и долгое время его считали погибшим, тогда как он попал в плен, из которого он дважды бежал, и вернулся на родину лишь спустя несколько лет. В 1955 году пионеры разыскали старика Ф.Е. Самончука, который был награжден орденом Красного Знамени. В 1957 году режиссером Я. Фридом был снят фильм «Балтийская слава», включая эпизоды Моонзунд-ского сражения. Прототипом главного героя фильма Федора Лютова стал Федор Самончук, правда, по сюжету, взорвав эсминец «Гром» вместе с собой, он погибает. Подвиг Ф.Е. Самончука описан в художественном романе В.С. Пикуля «Моонзунд». В романе Ф.Е. Самончук представлен старшиной Трофимом Семенчуком. Но вот что странно: никто, нигде и никогда не приводил названия потопленного германского эсминца. Увы, как это ни грустно, но никто никакого германского миноносца геройски не топил, да и «Гром» факелом не взрывал. В реальности все было совершенно иначе. 14 октября 1917 года «Гром», находящийся в составе дозора на Кассарском плесе, попал под залп германского линкора-дредноута «Кайзер», открывшиего огонь по кораблям дозора. Снаряд попал в машинное отделение эсминца, но не взорвался. Из строя были выведены две турбины, «Гром» получил крен на левый борт. Когда в пролив Соэло-зунд вошли германские корабли, «Гром» получил еще несколько попаданий, и на нем начался пожар. Команда и офицеры в панике покинули корабль, перебравшись на подошедшую канонерскую лодку «Храбрый», бросив на борту секретные документы, в том числе шифрокоды и карты минных заграждений. Подошедший к брошенному командой «Грому», германский эсминец В-98 высадил на него офицера и пятерых матросов. Над «Громом» был поднят германский флаг. Немцы попытались буксировать захваченный «Гром». Однако эсминец уже тонул. Убедившись, что увести «Гром» не получится, немцы покинули захваченный эсминец. Вскоре «Гром» затонул.

В Ирбенском проливе 305-мм береговая батарея на мысе Це-рель отогнала огнем германские крейсера и тральщики. Подтянув линкоры, немцы начали бомбардировку береговой батареи. Вицеадмирал М.К. Бахирев, решив заблокировать для прохода германских кораблей проход Соэлозунд, в ночь с 12 на 13 октября направил туда пароход «Латвия» и минный заградитель «Припять». Эта ночь была отмечена настолько позорными событиями, что им нет аналога в истории российского флота. Транспорт «Латвия» был посажен своей командой на мель, и снять его не удалось.

Еще более гнусным было поведение команды «Припяти». Ее судовой комитет отказался выходить на операцию, так как мины ставить пришлось бы в пределах дальности действия корабельной артиллерии противника. Отказ экипажа минного заградителя «Припять» выставить заграждение у входа в Малый Зунд привел к прорыву легких сил немецкого флота на тыловую позицию балтийского флота и сделал оборону острова Моон практически невозможной. В ночь с 14 на 15 октября команда заградителя «Припять», после долгих уговоров и нескольких митингов, все же согласилась-таки принять участие в бою и поставила заграждение, но было уже поздно.

Раздосадованный ситуацией с «Припятью» А.В. Развозов при первой же встрече с Дыбенко заявил, что центробалтовцы продолжают огульно упрекать офицеров в мнимой контрреволюции, а тем временем судовые комитеты, несмотря на боевую обстановку, не выполняют распоряжения командования. Случай «представился вопиющий». Команда заградителя «Припять» отказалась ставить мины в Соэлозунде, ссылаясь на... дождь. Дыбенко, как вспоминал А.В. Развозов, пришел в ярость: «Разогнать губителей революции!» Анархистски настроенную команду «Припяти», как бы сейчас сказали, укрепили моряками с других миноносцев, а судовой комитет сразу, как только прибыл комиссар из Гельсингфорса, переизбрали.

15 октября немцы потеряли на минах и в результате навигационных аварий еще три эсминца. Высадившись на острове Эзель, немцы обошли батарею на мысе Церель с тыла. Большинство личного состава батареи бросили орудия, подорвать их не удалось. В пехотных полках, расположенных на острове, началась паника, и они вышли из подчинения. Единственной боеспособной частью оказался Ревельский матросский батальон смерти под командованием капитана 2-го ранга П.О. Шишко и комиссара матроса-большевика с минзага «Амур» Е.И. Вишневского. Матросы Ревельского ударного батальона, численностью более 600 человек, обороняли Ориссарскую дамбу между островами Эзель и Моон, прибыв из Ревеля на позицию уже в ходе боев. Причем оборона дамбы держалась только на ударниках, так как пехота при первых же выстрелах противника бросила свои позиции. Бой за дамбу стал самым напряженным эпизодом Моонзундской операции для германского десанта. При этом матросы Ревельского ударного батальона, не ограничиваясь пассивной обороной, невзирая на сильный артиллерийский огонь немцев, неоднократно контратаковали. В одной из таких отчаянных контратак матросы-ревельцы даже успешно форсировали дамбу и отбили небольшой плац дарм на Эзеле. Но, не поддержанные пехотой и попав под огонь германских эсминцев, были вынуждены вновь отойти на Моон. Что же касается германских миноносцев, обстреливавших Ревельский батальон, то они вышли на позицию обстрела исключительно благодаря предательству команды минного заградителя «Припять»...

Так как на ревельцев легла главная тяжесть этих боев, они понесли большие потери. Для спасения Ревельского батальона была проведена эвакуационная операция. Причем, даже окруженный многократно превосходящими силами противника, батальон из последних сил продолжал удерживать позицию у моонской пристани. При эвакуации офицеры и матросы уступали друг другу место в шлюпках, стремились в первую очередь эвакуировать раненых. Командир батальона капитан 2-го ранга П.О. Шишко, решив оставить остров последним, отказался сесть в присланную за ним шлюпку. В итоге после пяти ранений он попал в плен. Что касается комиссара Е.И. Вишневского, то он был ранен, но продолжал руководить обороной и лишь в последний момент на шлюпке переправился на материк.

16 октября произошел морской бой в проливе Моонзунд. Германские тральщики завершили расчистку фарватера в Рижском заливе, куда вошла германская эскадра в составе двух линкоров-дредноутов, трех крейсеров, большого количества эсминцев и тральщиков.

17 октября на рейде Куйвасту произошел морской бой. Русские корабли открыли интенсивную стрельбу по тральщикам. Чтобы укрыться от огня русской корабельной артиллерии, немецкие корабли ставили дымовые завесы. Германские дредноуты, следуя за тральщиками, перешли на восточный фарватер. После этого дредноут «Кениг» открыл огонь по линкору «Слава», а дредноут «Кронпринц Вильгельм» — по линкору «Гражданин» (бывший «Цесаревич»). В ходе боя у «Славы» вышли из строя орудия носовой башни главного калибра, и командир корабля, капитан 1-го ранга В.Г. Антонов, принял решение развернуть корабль кормой вперед, чтобы ввести в бой орудия кормовой башни главного калибра. В ходе дальнейшего боя броненосец «Слава» получил три попадания ниже ватерлинии и принял в себя 1130 тонн воды. Из-за серьезных повреждений «Слава» приобрела большую осадку, исключающую ее проход фарватером пролива Моонзунд. Начальник Морских сил Рижского залива, принимая решение отступить на север, приказал взорвать «Славу», затопив ее на фарватере в качестве заграждения, и направил эсминцы для снятия экипажа. Однако судовой комитет заявил, что оставаться на корабле опасно и необходимо его срочно покинуть. Члены комитета, вопреки приказу командира корабля, приказали машинистам и кочегарам покинуть машинное отделение из-за угрозы затопления; вскоре корабль лег на подводные камни к юго-востоку от входа в пролив, так его и не перекрыв. При оставлении корабля возникла паника среди молодых матросов, которые в беспорядке бросились на подошедшие для эвакуации суда.

Вот как это описывает вице-адмирал М.К. Бахирев: «Матросы бросались в беспорядке на миноносцы. Командир пытался хотя бы задержать машинную команду, чтобы поставить судно точно в канал, но все, кроме офицеров, покинули свои посты, комитет не смог или не пытался собрать машинистов. Поэтому линкор сел на мель раньше, чем вошел в канал... Раненых из операционных мест выносили только врачи и офицеры».

Есть об этом и строки у тогдашнего морского министра Д.Н. Вердеревского: «Да, поднялась паника. Поэтому Керенский просил не оглашать фактов, особенно для газет, о последствиях в душах людей после объявления эвакуации со “Славы”, чтобы не портить отношений с Балтийским советом».

Наряду с паникой большинства команды, офицеры и старослужащие матросы, наоборот, проявили хладнокровие и выдержку. Для того, чтобы немцы не смогли поднять и восстановить затопленный на мелководье линкор, «Слава» была добита торпедами с подошедших эсминцев. При этом из шести торпед, выпущенных в упор по предназначенному к взрыву и лишенному хода линейному кораблю, взорвалась... лишь одна. Причина—небрежное хранение революционными матросами торпед и отсутствие должного ухода за ними. Впоследствии стала широко известна история о котенке с линкора «Слава», которого в спешке при эвакуации бросили на корабле. Когда же о котенке вспомнили, матросы настояли, чтобы за ним выслали катер, и любимца команды забрали. Впоследствии этот факт использовал в своем стихотворении «Ода революции» В.В. Маяковский:

«СЛАВА»

В стихотворении В.В. Маяковского все перевернуто с ног на голову, т.к. «пьяная толпа гнала прикладами седых адмиралов вниз головой с моста» в марте, а спасали котенка со «Славы» лишь в октябре того же 1917 года. Но поэзия есть поэзия, и поэт оперирует возникшими в его голове образами, а не конкретными фактами.

Решением Центробалта каждый из матросов «Славы» получил годовой оклад жалованья, трехмесячный отпуск и полный комплект нового обмундирования. Из протокола Центробалта: «...считаясь с заслугой товарищей со “Славы” перед родиной и революцией». Об офицерах, разумеется, никто не вспомнил...

После затопления на фарватере пролива Моонзунд «Славы» и нескольких старых транспортов, русская эскадра ушла на север. Немецкий флот не смог ее преследовать. На минах подорвался немецкий эсминец.

В ночь на 18 октября на Кассарском плесе русскими были выставлены новые минные заграждения, на которых немцы потеряли еще один эсминец погибшим и один сильно поврежденным. Попытка контратаковать легкими кораблями по приказу вице-адмирала Бахирева сорвалась из-за отказов экипажей идти в бой. 18 октября немцы овладели островом Моон (Муху), а 20 октября — островом Даго (Хииумаа).

В те дни В.И. Ленин, прочитав обычную газетную «утку» о... бегстве двух адмиралов с боевых позиций, патетически написал: «Воюют геройские матросы, но это не помешало двум адмиралам скрыться перед взятием Эзеля! Это факт. Факты — упрямая вещь. Факты доказывают, что адмиралы способны предавать не хуже Корнилова». Увы, на самом деле все было, разумеется, не так! Никуда и ни от кого русские адмиралы не убегали. Чтобы не быть голословным, послушаем непосредственного участника Моонзундского сражения контр-адмирала В.А. Белли, который впоследствии писал в своих мемуарах: «... Ленин в одной из своих работ написал о побеге двух адмиралов, имелось в виду начальника Моонзундской позиции контр-адмирала Свешникова и начальника дивизии подводных лодок контр-адмирала П.П. Владиславлева. Очевидно, Ленин был кем-то неправильно информирован, вследствие чего и произошла эта ошибка. На самом деле контр-адмирал Д.А. Свешников получил разрешение начальника Морских сил Рижского залива перебраться со Штабом из Аренсбурга в Гапсаль ввиду остроты положения на острове Эзель. Что же касается контрадмирала Владиславлева, то он на штабном корабле “Тосно” находился в Гангэ и никакого отношения к Моонзундской операции не имел. Вопрос же об его исчезновении появился потому, что его действительно не видели в это время в Штабе, а позднее нашли его труп в воде. Свалился ли он с пирса в воду в темноте или его столкнули, осталось, конечно, неизвестно. Я счел своим долгом об этом написать потому, что хотел восстановить истину. Естественно, что современные авторы не могли об этом писать в печати, ибо это пошло бы вразрез с написанным Лениным, а это, понятно, было бы невозможно...» Сегодня большинство историков склоняется к тому, что контр-адмирал П.П. Владиславлев был подло убит матросами-анархистами.

В целом немцам удалось выполнить первоначальную задачу по захвату Моонзундского архипелага и прорваться в Рижский залив, упрочив положение своих сухопутных сил против русского Северного фронта. Однако их флот понес ощутимые потери, зачастую даже не боевые. Главным источником германских потерь стали грамотно поставленные в предыдущие годы минные заграждения. Немцы лишились 4 эсминцев, 2 тральщиков, 4 патрульных судов. Повреждения различной степени тяжести, вплоть до длительного ремонта, получили 5 линкоров, крейсер, 6 эсминцев и несколько транспортов. В боях за острова погибло 386 немецких солдат, было сбито 5 самолетов.

Не удалось немцам также уничтожить те малые силы русского флота, что действовали в проливах между островами, хотя ядро составляли устаревшие корабли.

Русская сторона потеряла имевшие важное стратегическое значение Моонзундские острова. Падение морального духа из-за продолжавшейся войны и перед лицом сильного противника оказалось столь значительным, что в плен сдалось более 20 тысяч солдат и матросов (практически весь гарнизон острова Эзель), были потеряны 141 орудие, 130 пулеметов и 40 аэропланов. Флот потерял линкор «Слава», эсминец «Гром» и несколько транспортов. Еще несколько кораблей получили различной тяжести повреждения. Не слишком сильные позиции Временного правительства после проигранной битвы за Моонзунд ослабли до предела.

Петроград и Гельсингфорс охватила паника скорого немецкого вторжения, что лишь усилило предреволюционную ситуацию. Это окончательно убедило Центробалт, что единственный выход в сложившейся военно-политической обстановке — свержение Временного правительства.

В целом Моонзундское сражение, с одной стороны, было первым революционно-патриотическим актом военной защиты революции в 1917 году, и потому сопровождалось энтузиазмом, героизмом и готовностью к самопожертвованию значительной части как офицеров-контрреволюционеров, так и матросов-революционеров.

Любопытно, что сразу же после окончания битвы за Моонзунд П.Е. Дыбенко, от имени Центробалта, прислал на имя вице-адмирала М.К. Бахирева следующую радиограмму: «Благодарю вас и всех офицеров за стойкость духа, за готовность защитить революцию. Дыбенко». В послереволюционных исследованиях эта телеграмма ни разу не упоминалась. Впрочем, в них и сам М.К. Бахирев получил псевдоним — просто «начальник сил Рижского залива». Дело в том, что в 1919 году М.К. Бахирева расстреляют чекисты за участие «в монархическом заговоре».

Наряду с героизмом офицеров и части матросов анархические настроения, бегство с позиций и дезертирство также были массовыми. При этом следует отметить, что это относилось в большей мере не к командам и частям Балтийского флота, а к армейским подразделениям. Из резюме совета флагманов Балтийского флота: «Обстоятельства взятия немцами Моонзундской позиции показывают, что сухопутные части потеряли всякую сопротивляемость воле противника. От начала до конца эта операция полна примеров полного упадка духа наших войск и чрезвычайной восприимчивости к панике и бунту обезумевших от страха людей».

На итогах Моонзундского сражения в полной мере сказались все левацкие издержки революционной демократии, к которым можно отнести, с одной стороны, «шапкозакидательство» — стремление с помощью одного революционного энтузиазма решить не только тактические, но и оперативные вопросы, с другой — анархическую недисциплинированность, прикрываемую левацкой фразеологией, с обвинениями в контрреволюционной направленности всех получаемых свыше приказов, а также в распространении слухов о поголовной измене революции офицерства.

При этом если в начале битвы за Моонзунд левые радикалы проявляли запредельный революционный патриотизм, рвя на груди тельняшки и клянясь, что они как один готовы умереть за революцию, то по мере ухудшения ситуации и нарастания ожесточенности боевых действий левый энтузиазм быстро выветрился, сменившись анархическими действиями и паникой. В определенной мере паническим настроениям способствовали и очевидные промахи высшего командования, которых во время сражения за Моонзунд тоже хватало.

Невзирая на случаи неповиновения и паники, в целом моряки Балтики с честью исполнили свой долг. Да, немцы захватили Моонзундский архипелаг, но, понеся понесли тяжелые потери, не рискнули прорываться далее, через минные поля и береговые батареи Финского залива к Петрограду.

Любопытно, что одной из немаловажных причин, почему германское командование затеяло атаку на Моонзунд, были причины, связанные с внутренними проблемами германского флота. Согласно воспоминаниям начальника Германского генерального штаба Э. Людендорфа, к осени 1917 года на германском флоте из-за «длительного бездействия» и «постоянного соприкосновения с родиной» начались волнения среди матросов. Фактически у немцев повторялось то, что происходило на российском Балтийском флоте, но с опозданием на девять месяцев. Испуганное революционным запалом российских матросов, германское командование хотело боевым столкновением флотов предотвратить распространение российской «заразы» на своих матросов. Моонзундская операция этой цели действительно поспособствовала, т.к., если братание в окопах -— дело весьма реальное, то братание в море просто невозможно. Однако, несмотря на определенный оперативный успех, в конечном итоге, пребывание на Балтике и если не личное, но опосредованное знакомство с тем, что сотворили русские матросы, произвело на их немецких коллег большое впечатление. После этого революционизация германского флота пошла с утроенной силой, и в ноябре 1918 года именно они явились детонатором, а затем и авангардной силой революции в Германии.

Все повторилось почти до деталей!

Итак, Моонзундское сражение стало достоянием истории. Избитые волнами и изрешеченные вражескими снарядами корабли Балтийского флота вернулись в свои базы. И сразу же все вернулось на круги своя. Матросы снова кинулись в революцию, и офицеры снова стали дня них не боевыми соратниками, а ретроградами-контрреволюционерами. Словно не было их единения перед внешним врагам. Словно они еще несколько дней назад не стояли вместе на продуваемых ветрами палубах под вражеским огнем. Увы, революционная ненависть оказалась матросам ближе, чем боевое братство.