Матросская революция

Глава пятнадцатая ФЛОТСКИЕ МИФЫ ОКТЯБРЯ

До сих пор на страницах отечественной печати не утихают споры о роли и месте революционных матросов в дни Октября 1917 года. Одни их возносят, другие, наоборот, поносят. При этом и те и другие зачастую руководствуются не фактами, а слухами и легендами, переписывая один у другого. Прежде всего часто обсуждается вопрос, насколько революционно (т.е. леворадикально) были настроены балтийские матросы и являлись ли они той решающей силой, которая по существу, и привела большевиков к вершинам государственной власти.

Историк М.А. Елизаров по этому поводу пишет: «Радикальность флота в данной ситуации не очень беспокоила большевистские верхи, поскольку она вписывалось в назревавшее вооруженное столкновение. Например, в статье “Советы постороннего”, написанной 8 октября, В.И. Ленин (его слова мы уже цитировали выше. —В.Ш.) выделял матросов в число “самых решительных элементов” и намечал их для “занятия ими всех важнейших пунктов и для участия их везде, во всех важных операциях...”. Но “левизна” матросов в виде анархичности, вероятность ненужных жертв, самосудов, исходящих от них, все-таки волновала В.И. Ленина. Об этом писали В.Д. Бонч-Бруевич, И.И. Вахрамеев и некоторые другие его соратники. Большевистские верхи видели, что матросы идут к революции самостоятельно, мало зависят и от них, и от других политических партий. Основная задача сторонников второй революции состояла в том, чтобы направлять революционную решимость матросских масс по возможности в свою сторону, что большевикам вполне удалось. С началом восстания в ночь с 24 на 25 октября, по мнению Л.Д. Троцкого, силы, непосредственно участвовавшие в захвате столицы, составляли “несколько тысяч красногвардейцев, две-три тысячи моряков — завтра с прибытием кронштадтцев и гельсинг-форсцев их число возрастет примерно втрое,—десятка два рот и команд пехоты”. В отношении кронштадтцев эти планы оправдались. Гельсингфорсцы к восстанию опоздали, но зато потом с удвоенной энергией стали закреплять его победу. Участие моряков в Октябрьском восстании расписано едва ли не по минутам. Удивительная согласованность действий, организация расположения кораблей на Неве в центре города, отсутствие самосудов при большом количестве оружия и накале эмоций и т.п. оставляли впечатление, что матросы действовали по какому-то четкому плану. Но такую организацию создали не планы В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого или ВРК с Центробалтом. Революционная толпа, поддавшаяся революционным высоким чувствам, обусловленным эпохальностью исторического события, самоорганизовалась. Эта самоорганизованность ощущалась всеми его участниками. Она, наряду с революционным возбуждением толп, целиком соответствовала представлениям матросов о характере происходящего, всему их предыдущему жизненному опыту и их менталитету. Это предопределило их масштабное участие в восстании, поэтому символом его стал революционный матрос.

Матросов в период восстания, прежде всего, отличали наполненность революционной энергией и инициативностью. Они в равной степени могли выплескиваться как на подталкивание событий, поскольку в восстании на полдороге останавливаться нельзя, так и на самоорганизацию восставших. В состоянии возбуждения революционной толпы ведущая роль в ней матросов все-таки больше не провоцировала, а гасила левый экстремизм. Как отмечал Л.Д. Троцкий, днем 25 октября матросы, натыкаясь на противника на улицах, или вытесняя юнкеров при занятии телефонной станции и других объектов, не хотели драться “от сознания силы” и оружие для них служило “пока только внешним признаком силы”, а разоружить врага стремились особенно рабочие. В частности, опыт матросов в вопросе самосудов позволял им безошибочно угадывать предпосылки для расправ и принимать меры, чтобы их не допускать. Например, такой опыт явно проявился при аресте членов Временного правительства и конвоировании их матросами в Петропавловку. Все это повлияло на то, что Октябрьское восстание, как известно, обошлось почти без жертв, а среди тех нескольких человек (по разным данным — до десяти), которые оказались убитыми, как сообщал ряд источников, большинство были матросами. Есть основания полагать, что некоторые из них были убиты именно при стремлении не допустить проявлений левого экстремизма».

Бескровный характер Октябрьского восстания, как показала последующая история, не устроил как его противников, так и его сторонников. Подобно тому, как после Февральской революции новая власть не была склонна замалчивать ее «цену» в виде жертв революции, так и пришедшая на смену Временному правительству советская власть была заинтересована в представлениях о повышенной цене своей победы. Правда, первое время, когда Октябрь в глазах самих победителей был еще «переворотом» и существовали опасения по поводу возможности повторить Июль, новая власть заботилась об обратном, тем более, что цену победы большевиков всячески раздували их противники, не сомневаясь во временном характере этой победы. Однако по мере того как «Октябрьский переворот» становился «Великой революцией» победители стали «разукрашивать» его боями и жертвами, что, например, особенно наглядно проявилось в известном кинофильме С.М. Эйзенштейна к 10-летию Октябрьской революции. В дальнейшем это стало способствовать созданию впечатления о насильственном происхождении и левоэкстремистском характере Октября, что позднее и сыграло важную роль в гибели рожденного им строя.

Не менее важной темой обсуждения о роли Балтийского флота в событиях Октября 1917 года является отношение к символу Октября — выстрелу «Авроры». Несмотря на то что по причине принципиальности вопроса, выявившейся буквально в первые часы после выстрела, и нападок правых экипаж крейсера опубликовал в «Правде» уже через день после восстания заявление о холостом характере выстрела, объяснив его сигналом для судов на Неве, призывающим «к бдительности и готовности», споры об этом, время от времени разгорались на протяжении всего советского периода. Причиной их были взгляды не противников Октября, а его сторонников. В ходе дискуссий в советской печати с ссылками на заявление авроровцев невозможность боевого выстрела подтверждалась разного рода военно-техническими факторами: недопустимо острым углом траектории обстрела Зимнего дворца, отсутствием боезапаса у кораблей в ремонте и др. Однако силу этим аргументам придавали не столько военно-технические детали, сколько то, как «холостой выстрел» работал на концепцию «руководящей роли партии» восстанием. С одной стороны, он лучше, чем «боевой выстрел», соответствовал версии «сигнала» «ленинского плана вооруженного восстания», особенно если версия о «сигнале» подкреплялась какими-нибудь аргументами, вроде нежелания большевиков разрушать выдающийся историко-архитектурный памятник России. С другой стороны, он все-таки размывал концепцию руководства большевиками вооруженным штурмом Зимнего дворца. В других выявленных достоверных фактах выстрелов боевыми снарядами по дворцу, необходимых для концепции «штурма» (со стороны Петропавловской крепости, где стрельбу тоже начали матросы), еще менее просматривалась руководящая роль большевиков, и они были не известны массам. Тем не менее массовое сознание, во многом благодаря заинтересованности ветеранов революции, в том числе и во властных структурах, упорно не хотело признавать холостой выстрел «Авроры» таковым. Выстрел «Авроры» из носового орудия в советской литературе, особенно в художественной, стал именоваться «залпом» (хотя «залп» возможен как минимум из двух орудий). Особенно заметная дискуссия по этому поводу в советской печати имела место в первой половине 60-х годов. Возможно, на ее окончание тогда повлияло недовольство, высказанное Л.И. Брежневым на заседании Политбюро ЦК КПСС 10 ноября 1966 года, трактовкой историками залпа «Авроры», как холостого выстрела. Вождь пожелал, чтобы «Аврора» стреляла боевым, и историки взяли под козырек. Вопрос с выстрелом легендарного крейсера на несколько десятилетий был закрыт.

В постсоветское время дискуссии по поводу выстрела «Авроры» вновь стали появляться на страницах печати. Одна из последних заметных таких дискуссий была в связи с мнением о выстреле, высказанным историком С.Н. Полтораком, считающим его военным сигналом, который подавался регулярно для сверки времени. Оно было подвергнуто обоснованной критике представителями флотской общественности. Но данная критика, будучи решительно направленной против нового мифотворчества, явно недооценивала старое. Так, другой военно-морской историк, В.Д. Доценко, за основу развенчивания мифов о боевом выстреле взял мемуары такого компетентного и смелого автора, как Н.А. Ховрин, который еще в сталинские годы высмеивал сочинителей «залпа» и приобщавшихся к нему «героев». Но даже Н.А. Ховрин и другие ветераны-матросы, прекрасно знавшие действительные события и недовольные происходившей вокруг них фальсификацией истории, недооценивали причины мифов, порождавшихся исторической значимостью революционных событий, участниками которых они были сами.

Военно-морской историк М.А. Елизаров по этому поводу пишет: «Холостой выстрел “Авроры” является одним из тех исторических фактов, который даже если будет доказан с вероятностью 99 %, в силу значимости его последствий для массового сознания, которое в любой трактовке “приспосабливается” под выводы, вызванные текущей обстановкой, требует не столько доказательств его характера, сколько выявления условий, при которых он стал значимым. Экипаж “Авроры” проявил себя еще в Февральскую революцию. 28 февраля команда крейсера убила командира М.И. Никольского и тяжело ранила старшего офицера П.П. Ограновича, препятствовавших участию команды в революционных событиях. Причины такой особой революционности “Авроры”, согласно текстам многих советских книг об Октябрьской революции, заключались в связях “Авроры” с рабочим движением, поскольку крейсер в 1916—1917 гг. ремонтировался на Франко-Русском заводе в Петрограде. Некоторые авторы видят еще и стремление экипажа “Авроры” реабилитироваться за хорошо известное на флоте участие крейсера в аресте мятежной команды “Гангута” в 1915 г. Ход событий на крейсере от февраля до октября 1917г. свидетельствует о том, что подобно кронштадтцам его команда прочувствовала последствия февральских самосудов и прошла хорошую политическую школу, чтобы какие-либо действия ее в решающий момент носили случайный характер. В этот период команду крейсера “качало” и вправо, и влево, однако—вместе с петроградскими массами, как часть их авангарда. Это хорошо видели не только большевики, но и правосоциалистические лидеры, которые не “обижались” на крейсер за самосуды, а стремились подчинить его своему влиянию. На крейсере выступали с речами И.Г. Церетели, В.М. Чернов и др. А в дни “корниловщины” А.Ф. Керенский поручил охрану Зимнего дворца команде крейсера. Факт охраны дворца незадолго до выстрела по нему работал как на сдерживающее начало команды от боевых выстрелов, так и на стремление ее всеми способами отмежеваться от А.Ф. Керенского накануне его падения. Как писал Л.Д. Троцкий, команда горела желанием “расквитаться с Керенским”. Но в любом случае участие в охране дворца сильно снижало случайность действий авроровцев. Примечательно поведение офицеров и матросов крейсера в самом Октябрьском восстании. У них была политическая почва для единства действий. Только как об адвокатишке и болтуне говорили об А.Ф. Керенском в октябре офицеры в кают-компании “Авроры”. Их взгляды не подстраивались под команду, а отражали настроение офицеров в Петрограде. Накануне Октябрьского восстания командующий войсками Петроградского гарнизона Т.П. Полковников и многие офицеры считали (конечно, не представляя последствий), что неплохо проучить адвокатишку Керенского руками большевиков. Члены экипажа крейсера довольно решительно отстаивали свои интересы, но в определенных рамках, без экстремистских перегибов. Командир не побоялся отказаться выводить корабль на позицию на основании невмешательства в политику, но потом, на основании интересов сохранности корабля (матросы в Неве могли посадить его на мель), согласился. Команда не шлепнула сразу командира за «контрреволюцию», а арестовала его в каюте. В результате историческую славу выстрела можно считать общей заслугой. Таким образом, “Аврора” закономерно оказалась на Неве (хотя здесь тоже существует своя мифология о «приказах» Смольного, Центробалта, о пробе машин после ремонта и др.) и она играла роль ружья на сцене грандиозного спектакля, развернувшегося в Петрограде 25 октября 1917 года которое неизбежно должно было выстрелить. Однако, говоря об исторической оправданности и значимости холостого выстрела “Авроры”, следует отметить его и левые отрицательные стороны в историческом плане. Революционная история “Авроры” дает возможность изображать и трактовать ее не только экстремистским, но даже пиратским кораблем и вызывать соответствующие попытки подражания. Холостой выстрел “Авроры” имел серьезные последствия для проявлений левого экстремизма и непосредственно в период октябрьских событий. Помимо его вдохновляющей роли для экстремистских действий колеблющихся элементов, он, например, дал основание морскому министру Д.Н. Вердеревскому считать (вероятно, искренне, поскольку он, как видный участник общего спектакля, тоже ждал выстрела ружья) найденный в Зимнем дворце осколок снаряда, выпущенного пушкой Петропавловской крепости, авроровским. Д.Н. Вердеревский пугал им других министров Временного правительства. Это усиливало их убежденность в заговоре большевиков и нежелание пойти на компромиссы со II съездом Советов. Еще более отрицательным было то, что в значительной степени под влиянием известий о стрельбе “Авроры” в решающий момент работы II съезда меньшевики и эсеры (кроме левых эсеров) приняли роковое для себя решение уйти со съезда, оставив тем самым уже фактически победившую советскую власть на большевиков».

Еще одна черная легенда Октября — это бесчинства, творимые восставшими, и в первую очередь матросами, во время октябрьских событий, написано много их противниками в правой печати сразу после восстания и особенно позже в белоэмигрантской литературе. В ней говорится об «ужасных расправах», творимых в первую очередь над защищавшими Зимний дворец юнкерами и ударницами, о полном разграблении дворца и т.п. Эти «свидетельства», основанные на полуфантастических слухах, но действительно широко распространившихся среди петроградских обывателей во время восстания, почти не проясняют обстановки. Непосредственно во время восстания в условиях общего возбуждения неизбежных левых эксцессов действительно было немало. Но большинство описаний насилий, основанных на данных слухах, относятся, собственно, не к периоду восстания, а к первым дням после него, связанных с выступлением юнкеров в связи с «мятежом Керенского — Краснова» и другими послеоктябрьскими событиями. Поскольку матросы были авангардом восставших, то слухи о революционных бесчинствах не могли не касаться их. Например, значительная часть жителей, получая неопределенные сообщения газет о перевороте, с часу на час ждала погромов и передавала слухи, вроде того, что «матросы ходят по квартирам и реквизируют шубы и сапоги». Матросов в Октябрьском восстании отличала, прежде всего, революционная инициатива. Они готовы были бороться с «революционными бесчинствами», но одновременно и сами были не против при случае нажиться за счет буржуев.

Основным объектом левоэкстремистских действий матросов объективно являлись юнкера, так как если матросы являлись главной ударной силой Октябрьского восстания, то юнкера были наиболее верными защитниками Временного правительства. Это не могло не вызвать противостояния между ними в октябре 1917 года. Однако здесь следует иметь в виду, что как матросы, так и юнкера в политическом отношении были «детьми», не имевшими сколь-нибудь серьезного опыта политической борьбы.

Еще раз обратимся к мнению историка М.А. Елизарова: «При этом глубинные идеалы и предпочтения, как матросов, так и юнкеров отличались от целей основных противоборствовавших в Октябрьском восстании политических сил — большевиков и Временного правительства. Для юнкеров главными были офицерские традиции, для матросов — морские, тесно переплетенные в то время с революционно-демократическими. Однако офицеры, как было отмечено, отличались неприязнью к А.Ф. Керенскому, в свою очередь матросы имели тесные союзнические отношения с большевиками именно на момент Октябрьского восстания, но они, как и раньше, могли в любой момент пойти на конфликт с ними в случае несовпадения интересов. Таким образом, борьба матросов с юнкерами была выражением общей политической ситуации, а не проявлением непримиримых противоречий между этими конкретными социальными группами. Данное положение во многом повлияло на сравнительно мирный характер революции, на отмечавшееся рядом мемуаристов специфически “детское” и благодушное поведение восставших при взятии Зимнего дворца. Но Октябрьская революция была проявлением очень глубоких объективных противоречий, столкновением глубинных идеалов, и юнкера и матросы, оказавшиеся на острие событий, были едва ли не первыми, кто с этим столкнулся во взаимной борьбе, тем более что “детство” в политике предполагает значительную персонификацию противоречий в ближайшем противнике. Поэтому каждый из противников во многом искренне недоумевал, наткнувшись на готовности другой стороны к крайним мерам для отстаивания своих идеалов. Это наряду с “детским” характером борьбы за власть юнкеров и матросов вызывало и ожесточенность друг к другу».

Руководствуясь слухами об избиениях матросами арестованных юнкеров, и в связи с другими бесчинствами во время восстания антибольшевистская городская дума командировала специальные депутации в Петропавловку. По их результатам она на своем заседании 27 октября выслушала свидетельство одного из юнкеров, защищавших Зимний дворец. Юнкер заявил, что насилия со стороны матросов он не испытал, а ему и его группе юнкеров из 10 человек, отступавших в зал заседаний Временного правительства, матросы просто предложили «сдать оружие и уйти». Подобные факты, отражавшие благодушие победителей, тогда были не единичны. Однако были факты и прямо противоположные. Другие матросы прилагали энергичные усилия, чтобы доставлять юнкеров «для проверки» не только в Петропавловку, но и в Кронштадт, Гвардейский и 2-й Балтийский флотские экипажи. Там юнкеров, удрученных быстрым поражением, матросы, как правило, также отпускали, взяв «честное слово» никогда не выступать против советской власти. Но при этом имели место и эксцессы, вызванные в том числе ревностью матросов к поползновениям на их ведущую роль в восстании. Так, узнав, что в казармах Преображенского полка, где также содержались арестованные юнкера, их начали отпускать, они ворвались в казармы и избили члена полкового комитета. Причем солдаты-преображенцы, признавая роль матросов, в их действия не вмешались. По свидетельству И.К. Сазонова, направленного Военно-революционным комитетом комиссаром в Зимний дворец, ему с большим трудом удалось отстоять там двух раненых юнкеров. Их стремилась расстрелять толпа матросов, несмотря на ранения. Подобные случаи гораздо острее действовали на сознание юнкеров, чем сомнения в связи с неожиданно быстрым падением Временного правительства, тем более, что в длительность власти большевиков повсюду не верили. Поэтому они уже через два дня пошли на выступление против новой власти в связи с начавшимся «мятежом Керенского — Краснова». В свою очередь и со стороны матросов по отношению к юнкерам в дни мятежа «было гораздо больше левых перегибов».

Наглядным примером «левизны» со стороны матросов по отношению к юнкерам и «левизны» в других вопросах являлась деятельность делегированного Центробалтом на II съезд Советов матроса с крейсера «Диана» П.Д. Малькова, описанная им самим. Прибыв в Петроград и сообщив Я.М. Свердлову 22 октября просьбу товарищей, «что выступать пора, не то сами начнем», П.Д. Мальков в основном по собственному почину творил революцию. Я уже писал выше, как с помощью матроса из 2-го Балтийского экипажа и кольта, предъявленного шоферу, матрос Мальков (согласно его собственным мемуарам) завладел машиной начальника порта. А затем почти весь день 24 октября и в последующую ночь отлавливал (вдвоем/ — В.Ш.) группы юнкеров на Невском и отвозил их в Петропавловскую крепость. Под утро напарник устал и пошел спать, а П.Д. Мальков продолжил свою деятельность в том же духе. Вот попались ему на глаза мальчишки — разносчики утренних газет, и тут же Мальков с группой матросов 2-го Балтийского экипажа между делом закрыл редакцию газеты «Биржевые ведомости», а также оказавшуюся рядом редакцию журнала «Огонек». После этого революционный матрос проголодался и зашел в первую попавшуюся булочную. Ни денег, ни продуктовых карточек у матроса Малькова, разумеется, не было, но П.Д. Малькова это не смутило. Вначале он организовал в очереди митинг, после чего, продемонстрировав все тот же кольт, получил и хлеб. Дальше Мальков действовал уже в тесном контакте со Смольным. Вместе с В.Д. Антоновым-Овсеенко и П.Е. Лазимиром он участвует (опять же согласно мемуарам самого П.Д. Малькова) в составлении плана штурма Зимнего дворца, предусматривавшего три холостых выстрела «Авроры» (неужели грамотнее в военном деле матроса Малькова в Смольном тогда не нашлось!). Военно-морской историк М.А. Елизаров считает, что на данном этапе деятельность матроса Малькова (как типичного представителя революционных матросов) из наступательного характера становится «более сдерживающей». Он пишет: «Очевидно, и в ней (в сдерживающей направленности. — В. Ш.) проявлялась традиционная матросская “левизна”. Так, видимо не без применения крайних методов, ему с группой матросов удалось, как он пишет, впоследствии быстро очистить взятый Зимний дворец от посторонних».

Происходили тогда и куца более острые проявления матросского левого экстремизма. Так, матросы спасали арестованных министров от расправы толпы при конвоировании их в Петропавловскую крепость, но наибольшие шансы на успех в этой толпе имела другая часть матросов, находившаяся в первой и проявлявшая наибольшую активность в попытках расправы. Вооруженного столкновения между двумя группами матросов тогда едва удалось избежать. При этом все матросы были настроены непримиримо к бежавшему за войсками на фронт А.Ф. Керенскому и призывали всех к беспощадной расправе над ним. Имел место и отмеченный многими источниками факт убийства матросами в ночь на 26 октября помощника военного министра генерала Г.Н. Туманова, изуродованный труп которого был обнаружен утром в реке Мойке рядом со 2-м Балтийским экипажем. Г.Н. Туманов был один из двух генералов, назначенных 25 октября руководить Петроградским военным округом вместо «не справившегося» Г.П. Полковникова, и задержанных ночью матросами 2-го Балтийского экипажа. Второго генерала—Я.Г. Багратуни—с большим трудом спасли руководители ВРК Н.И. Подвойский и К.С. Еремеев, которые сразу после взятия Зимнего дворца, прибыли по своим делам во 2-й Балтийский экипаж.

В целом же левый экстремизм, проявленный матросами по отношению к юнкерам и офицерам в период Октябрьского восстания, многочисленные угрозы «разобраться» с ними после того, как будет арестован А.Ф. Керенский, ясно показали главное направление дальнейшей ультралевой активности матросов, явившееся прологом будущей широкомасштабной Гражданской войны. Что касается большевиков, то пока они были в оппозиции власти и за эту самую власть боролись, матросский демократизм, с матросской склонностью к митинговой демократии их вполне устраивал. Но вот Временное правительство арестовано и российская власть «де-факто» перешла в руки РСДРП(б) и их союзников революционных матросов Балтийского флота.