Матросская революция

Глава четырнадцатая ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

С началом восстания в ночь с 24 на 25 октября, по мнению Л.Д. Троцкого, силы, непосредственно участвовавшие в захвате столицы, составляли «несколько тысяч красногвардейцев, две-три тысячи моряков — завтра с прибытием кронштадтцев и гельсинг-форсцев их число возрастет примерно втрое, — десятка два рот и команд пехоты».

Военно-морской историк М.А. Елизаров пишет: «Участие моряков в Октябрьском восстании расписано едва ли не по минутам. Удивительная согласованность действий, организация расположения кораблей на Неве в центре города, отсутствие самосудов при большом количестве оружия и накале эмоций и т.п. оставляли впечатление, что матросы действовали по хорошо отработанному и четкому плану. Но такую организацию создали не планы В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого или ВРК с Центробалтом. Революционная толпа, поддавшаяся революционным высоким чувствам, обусловленным эпохальностью исторического события, самоорганизовалась. Само-организованность ощущалась всеми его участниками. Она наряду с революционным возбуждением толп целиком соответствовала представлениям матросов о характере происходящего, всему их предыдущему жизненному опыту и их менталитету. Это предопределило их масштабное участие в восстании, поэтому символом его стал революционный матрос.

Матросов в период восстания, прежде всего, отличала наполненность революционной энергией и инициативностью. Они в равной степени могли выплескиваться как на подталкивание событий, поскольку в восстании на полдороге останавливаться нельзя, так и на самоорганизацию восставших. В состоянии возбуждения революционной толпы ведущая роль в ней матросов все-таки больше не провоцировала, а гасила левый экстремизм. Как отмечал Л.Д. Троцкий, днем 25 октября матросы, натыкаясь на противника на улицах, или вытесняя юнкеров при занятии телефонной станции и других объектов, не хотели драться “от сознания силы” и оружие для них служило “пока только внешним признаком силы”, а разоружить врага стремились особенно рабочие. В частности, опыт матросов в вопросе самосудов позволял им безошибочно угадывать предпосылки для расправ и принимать меры, чтобы их не допускать. Например, такой опыт явно проявился при аресте членов Временного правительства и конвоировании их матросами в Петропавловку. Все это повлияло на то, что Октябрьское восстание, как известно, обошлось почти без жертв, а среди тех нескольких человек (по разным данным — до десяти), которые оказались убитыми, как сообщал ряд источников, большинство были матросами. Есть основания полагать, что некоторые из них были убиты именно при стремлении не допустить проявлений левого экстремизма».

В ночь на 25 октября из Гельсингфорса были отправлены один за другим три эшелона балтийских моряков общей численностью около четырех с половиной тысяч человек. Рано утром 25 октября в Петроград вышли эскадренные миноносцы «Забияка», «Самсон», «Меткий» и «Деятельный».

Тогда же матросы 2-го Балтийского флотского экипажа атаковали Главный почтамт. Первая атака была отбита юнкерами и казаками. Тогда возглавлявший отряд матрос М.Д. Горчаев разделил силы на две группы и возобновил атаку. Первая группа отвлекла на себя внимание противника, а вторая обошла здание и атаковала с другой стороны. Почтамт был захвачен. Одновременно отряд под командованием матроса П.Д. Малькова снял юнкерские посты на Невском проспекте. Матросы гвардейского экипажа захватили Государственный банк. Затем солдаты, красногвардейцы и матросы заняли Центральную телефонную станцию. Отряд под командованием матроса-анархиста А.В. Мокроусова захватил Телеграфное агентство. Член ЦИК матрос-большевик Н.Г. Маркин с группой матросов занял Министерство иностранных дел. Другие матросские отряды подавили сопротивление офицеров, засевших в гостинице «Астория», заняли Балтийский, Варшавский и Финляндский вокзалы, закрыли проправительственную газету «Биржевые ведомости».

Утром 25 октября к причалам Гельсингфорса из Свеаборга начали подходить катера с вооруженными матросами, которые, высадившись на берег, направились к вокзалу. Вскоре в Петроград отправился первый эшелон. Однако в пути железнодорожники сделали все возможное, чтобы задержать его движение. Из-за этого матросы из Гельсингфорса прибыли в Петроград с большим опозданием и в штурме Зимнего дворца не участвовали.

В решающий день октябрьского переворота главной силой были матросы Кронштадта и Петрограда.

Получив через связных указания ВРК, Кронштадтский Совет призвал матросов к выступлению. Всю ночь на 25 октября матросы приводили в порядок оружие, снаряжение и форму. Утром на Якорной площади Кронштадта состоялся многотысячный митинг. Перед отъезжающими выступил матрос-большевик И. Флеровский, призвавший уничтожить проклятых министров-капиталистов. В составе отправляемого в столицу отряда были матросы флотских экипажей, минной и машинной школ, корабельных команд учебных кораблей «Азия», «Океан», «Народоволец», а также члены команды недавно погибшего у Моонзунда линкора «Слава».

Матросов в Петроград переправляли на войсковых транспортах, пассажирских колесных катерах и баржах. На переходе их сопровождал минный заградитель «Амур» и яхта «Зарница» под флагом Красного Креста для раненых. Короче, было использовано все, что могло передвигаться по воде. Недаром потом в Петрограде ходила частушка:

Одновременно утром 25 октября отряд комиссара Б.А. Бреслава вышел на катерах из Кронштадта и высадился в Ораниенбауме, где занял вокзал и железнодорожную линию, разоружил школу прапорщиков, захватил склад с пулеметами и боеприпасами.

Из Гельсингфорса в Петроград выехал второй отряд революционных моряков. Команда линкора «Петропавловск» заявила о готовности выступить против правительства: «Все как один человек должны громко и грозно крикнуть в стан наших врагов: “Вам вреден и страшен съезд Советов, но мы не допустим вас посягнуть на наши права, на права наших организаций; прочь от них свои кровавые щупальцы, иначе гнев революционного народа сметет с лица земли вас и ваши дьявольски хитросплетенные сети кабалы и рабства”».

Из воспоминаний матроса с линкора «Гангут» Д.И. Иванова: «В три часа ночи эшелон отходит. Гремит музыка, из вагонов доносятся крики “ура”. Дыбенко бороду вскинул, машет рукой. Думали, что он с нами поедет, но нет. Значит, еще много дел у него. Не знали мы, что утром он отправит еще два эшелона и протелеграфирует об этом в Военно-революционный комитет.

От Гельсингфорса до Петрограда часов восемнадцать езды. Это обычных, а наша поездка необыкновенная, пройдем с ускорением. Может, успеем к работе съезда. Поначалу действительно эшелон взял подходящую скорость, но потом начались задержки—остановка за остановкой. Оказывается, преграды возводит финская контрреволюция. На некоторых станциях не оказалось железнодорожной администрации. Приходилось действовать силой, а на это уходило время. Матросы негодовали: в Петрограде великое дело должно свершиться, а эти гады палки в колеса вставляют. К стенке таких!

Весь день 25-го промучились, нередко наганами прокладывая путь. Думали, ночью машинист нагонит — ничего подобного. В темноте еще сложнее стало с прокладкой пути, сплошные стоянки. Дежурным взводам доставалось работы. Матросы тревожились за Петроград: каково ему? Открылся ли съезд или контрреволюционеры помешали? Мучительно тянулся и второй день. На частых остановках мы выглядывали из вагонов, стараясь определить, как скоро восстановится движение. Под стук колес пытались представить, чем и как встретит нас Петроград. Наряду с оптимистическими рассуждениями (“Пока тянемся, там наши победят”) выражались и сомнения (“А вдруг буржуи на съезд набросятся?”). И приходили к общему выводу: если что, мы вольемся в ряды бойцов».

Забегая вперед, скажем, что эшелоны с матросами из Гельсингфорса опаздали и поспели, как говорится, к «шапочному разбору». Но послылали их все же не зря. Кто знает, как могло повернуться дело, и пара тысяч лишних штыков в таком случае очень даже могла пригодиться.

В тот же день 25 октября Военно-революционный комитет обнародовал написанное В.И. Лениным воззвание «К гражданам России!». В эфир оно было передано радиостанцией «Аврора». Воззвание извещало о низвержении Временного правительства и переходе власти в руки народа в лице ВРК Петроградского Совета. Вслед за «Авророй» к ретрансляции воззвания подключились радиостанции Кронштадтской крепости и кораблей Балтийского флота. Это было очень важный момент, так как радио было тогда единственным каналом информации о событиях в Петрограде.

Днем матросы заняли Мариинский дворец и разогнали заседавший там предпарламент. Отряд матросов под командованием матроса И.Д. Сладкова занял военный порт и располагавшуюся на его территории мощную радиостанцию «Новая Голландия».

Вообще, при решении революционных вопросов матросы не слишком церемонились. Главными их аргументами выяснения отношений с петербургскими обывателями были наган и винтовка.

Из воспоминаний матроса П.Д. Малькова: «Дали мне и еще одно поручение: забрать царскую яхту “Штандарт”, стоявшую на Неве, и отправить ее в Кронштадт, откуда она должна была быть доставлена в Гельсингфорс. Нужна нам была радиостанция, имевшаяся на яхте, да и сама яхта могла пригодиться для нужд Центробалта. Дело это оказалось не легким... Отправился я во 2-й Балтийский экипаж. Разыщу, думаю, двух-трех ребят, что-нибудь сообразим. Только пришел, навстречу наш балтиец Анатолий Железняков, тоже делегат съезда Советов, парень смелый, решительный. Я к нему.

— Пойдешь, — говорю, — Анатолий, со мной царскую яхту забирать? Есть распоряжение Центробалта, надо выполнять.

— Ну что ж, — сразу согласился Железняков. — Пошли!

Отправились мы с ним сначала на “Штандарт” посмотреть, кто там из команды остался, что за народ. Ребята оказались ничего, против отправки яхты в Гельсингфорс никто не возражал. Только, говорят, своим ходом идти не может, буксир нужен, да не один, а несколько. Один не потянет.

— Ладно, — отвечаю, — мне ваше согласие нужно, а насчет буксира сам позабочусь. Будет буксир.

Сошли мы с Железняковым с яхты и двинулись вдоль берега. На мне матросский бушлат, а под бушлатом — здоровый американский пистолет системы “Кольт”. Смотрим, буксир вроде подходящий стоит возле берега. Переглянулись мы с Анатолием — и на буксир. Подходим к капитану. Я командую:

— Швартуй “Штандарт”. В Кронштадт поведешь.

— Не могу, — отвечает капитан, — у меня приказ командующего портом с места не трогаться.

Я вынимаю кольт:

— Вот тебе приказ!

Капитан сразу согласился...

...Позвал одного товарища, и отправились мы с ним в порт. Видим, стоит машина начальника порта. Подходим к шоферу.

— Поехали! — говорю.

Он и слушать не хочет: “Кто ты таков?” Я за кольт — шофер сразу переменил тон и стал вводить мотор...»

Во второй половине дня 25 октября на «Аврору» прибыл В.А. Антонов-Овсеенко. Ознакомив матросов с положением дел, он приказал им быть готовыми по сигналу с Петропавловской крепости дать холостой выстрел по Зимнему дворцу, а в случае необходимости по первому требованию открыть и стрельбу боевыми снарядами.

На открывшемся экстренном заседании Петроградского Совета В.И. Ленин провозгласил: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась». Вечером 25 октября отряд матросов под командованием комиссара В.М. Зайцева занял здание Главного адмиралтейства и арестовал офицеров Морского Генерального штаба и Морского министерства. Отряд из 40 матросов Гвардейского флотского экипажа захватил Государственный банк, не встретив сопротивления. Начальник охраны банка эсер Булхов в момент появления матросов спал. В Адмиралтейском районе в течение дня матросами задержано до 40 офицеров, не имевших при себе надлежащих документов. Теперь в Петрограде в руках Временного правительства оставался лишь Зимний дворец. К нему постепенно начали подтягиваться основные силы восставших, занимая исходные позиции для штурма. Отряды матросов были сосредоточенны на набережной, у Главного адмиралтейства, у Дворцового моста, вдоль фасада Адмиралтейства, обращенного к Зимнему, в Александровском саду против дворца, в проезде между Александровским садом и Главным штабом, на Миллионной улице, на набережной Петра Великого и у Троицкого моста. Со стороны Троицкого моста по набережной Петра Великого продвигался Ревельский ударный батальон моряков. У Адмиралтейства располагались кронштадтские матросы из Машинной школы и с учебного судна «Океан». Со стороны Александровского сада вместе с красногвардейцами наступали моряки Кронштадтского учебно-минного отряда, 2-го Балтийского и Гвардейского экипажей.

Во избежание кровопролития в 20 часов Временному правительству был предъявлен ультиматум о капитуляции. Ответа не последовало. Вечером от дворца ушли юнкера Михайловского училища, затем шесть бронемашин из автобронедивизиона и три сотни казаков.

По истечении срока ультиматума первой должна была открыть огонь Петропавловская крепость, державшая под прицелом мосты, Невский фарватер, Зимний дворец.

В 21 час 40 минут над Петропавловской крепостью загорелся красный огонь. По этому сигналу с «Авроры» комендором Е.П. Огневым был произведен холостой выстрел с бакового орудия.

Главные силы революционных матросов устремились к Зимнему дворцу со стороны Адмиралтейской набережной и Александровского сада. Это были кронштадтские отряды В.И. Алешина, Н.К. Антипова, Ф.С. Кузнецова-Ломакина, В.С. Мясникова, П.И. Смирнова, И.Д. Сладкова, Ф.Д. Степанова. Один отряд авроровцев, возглавляемый А.С. Неволиным, высадился на набережной и присоединился к кронштадтцам в Александровском саду, второй отряд авроровцев под командованием К.И. Душенова штурмовал Зимний со стороны Адмиралтейской набережной. По Дворцовой площади со стороны арки Главного штаба вместе с солдатами и красногвардейцами бросились к Зимнему дворцу матросы эсминцев «Изяслав» и «Константин» под командованием В.С. Трофимова и матросы 2-го Балтийского флотского экипажа под командованием С.Д. Павлова. Со стороны Миллионной улицы в первых рядах бежали матросы Морского полигона и судна «Народоволец». Вскоре отдельные отряды матросов, красногвардейцев и солдат начали проникать через Комендантский подъезд, боковые входы и окна в Зимний дворец. Спустя два часа, практически без какого-либо серьезного сопротивления, Зимний дворец был занят восставшими. Согласно легендам советского времени, первым в Зимний дворец ворвался боевой матрос, балтиец А. Дрогов. Это в его уста поэт революции В.В. Маяковский вложит потом слова: «Которые тут временные, слазь! Кончилось ваше время».

Из воспоминаний участника штурма Зимнего анархиста Федора Другова: «...В конце Невского двигались одинокие прохожие, некоторые с винтовками и пулеметами. На площади у Исаакиевского собора расположился бивак матросов 2-го Балтийского экипажа. Такая мирная обстановка меня поразила. В Смольном известно, что Временное правительство решило защищать свою власть, и там уверены, что без штурма Зимнего не обойтись, — а здесь не только нет достаточной осады, кругом дыры, но и те незначительные части, что кое-где стоят, благодушно настроены и не чувствуют боевой обстановки. Я пересек Дворцовую площадь и подошел к группе штатских, среди которых находилось несколько матросов... Захватив на Невском первую попавшуюся машину, я приехал в Смольный. Обрисовал печальную картину, сложившуюся вокруг Зимнего, Антонову. Антонов, тряся длинной шевелюрой, удивился моему рассказу: “Как? А мне только что сообщили, что Временное правительство сдалось и Зимний плотно оцеплен нашими войсками. Я сейчас же приму меры. Спасибо, товарищ!”

...Когда я вернулся к Зимнему, вокруг него царило уже большое оживление. Разношерстные группы гнездились за каждым прикрытием. Это не были организованные отряды, это была обычная революционная толпа, которой никто не руководил, но которая собралась сюда поодиночке со всех концов города, как только раздались первые выстрелы — признак революции. Тут были матросы, рабочие, солдаты и просто неопределенные лица. Это была стихия... Время от времени они оглашали площадь выстрелами...»

В 8 часов вечера комиссар ВРК Г.И. Чудновский прибыл в Зимний дворец парламентером с ультиматумом о сдаче, который был отвергнут. Красная гвардия, революционные части гарнизона и матросы были готовы начать штурм. В 9 часов 40 минут вечера по сигнальному выстрелу из пушки Петропавловской крепости был произведен холостой выстрел носового орудия «Авроры», оказавший психологическое воздействие на защитников Зимнего дворца. После этого вновь вспыхнула перестрелка между осаждавшими Зимний и его защитниками.

Матрос Н.Ф. Измайлов в своей книге воспоминаний «Центробалт в дни восстания» пишет: «Вся ночь с 24 на 25 октября 1917 года прошла в самой напряженной боевой работе rto сбору и организации всех ранее созданных и вооруженных матросских отрядов и боевых взводов от кораблей и частей Балтийского флота. Одновременно спешно формировались специальные эшелоны для отправки моряков из Гельсингфорса в Петроград. До сих пор помню текст посланного 24 октября телеграфного распоряжения Центробалта кораблям и частям, расположенным в Петрограде: «Крейсеру “Аврора”, заградителю “Амур”, 2-му Балтийскому и Гвардейскому экипажам и команде острова Эзель (имеются в виду уцелевшие и сведенные в единую команду матросы с береговых батарей острова Эзель. — В.Ш.) всецело подчиняться распоряжениям Революционного комитета Петроградского Совета.

В ночь на 25 октября из Гельсингфорса были отправлены один за другим три эшелона балтийских моряков общей численностью около четырех с половиной тысяч человек. Рано утром 25 октября в Петроград вышли эскадренные миноносцы “Забияка”, “Самсон”, “Меткий” и “Деятельный”. Всего Центробалтом из Гельсингфорса, Ревеля и Кронштадта было послано в Петроград для участия в вооруженном восстании пролетариата и свержении Временного правительства 15 боевых кораблей с вооруженными матросами».

К 10 часам вечера корабли из Гельсингфорса наконец-то прибыли в Петроград. Сошедшие на берег матросы сразу же присоединились к восставшим. Теперь можно было начинать и захват Зимнего дворца. Около 11 часов ночи из Петропавловской крепости был начат обстрел Зимнего боевыми снарядами, хотя большинство из них и не попадало непосредственно в здание. 26 октября в первом часу ночи во дворец проникли первые крупные отряды осаждавших. К часу ночи уже половина дворца находилась в руках восставших.

Из воспоминаний матроса-комендора эскадренного миноносца «Самсон» В. Купревича: «Лишь к 11 часам вечера вместе с группой матросов мы подошли к Зимнему, сторона которого, обращенная к Адмиралтейству, освещалась прожекторами крейсера “Аврора” и эскадренного миноносца “Самсон”. К этому времени большая часть дворца была занята атакующими. Из его окон выбросили несколько ручных гранат; находившиеся вблизи матросы и солдаты получили ранения. Матрос Сосновский с нашего корабля и я с группой рабочих и солдат вошли во дворец. Вскоре мы узнали об аресте членов правительства...»

Из воспоминаний участника штурма Зимнего анархиста Ф.П. Другова: «Стоило мне только предложить матросам штурмовать баррикаду, как тотчас же вокруг собралась целая рота добровольцев. Они только и жаждали инициатора, который бы что-нибудь такое затеял. Я взял на себя командование. Объяснил боевую задачу, как нужно себя вести при наступлении, и мы широкой цепью двинулись вперед... После неудачной попытки атаковать баррикаду я решился приблизиться к дворцу со стороны Миллионной улицы. Перебежками вдоль стены штаба мы добрались до угла и присоединились к солдатам Павловского полка, укрывавшимся за гранитными статуями Эрмитажа. Взяв с собой группу матросов, я направился для разведки к боковым воротам Зимнего. Подкравшись к воротам, мы увидели ударниц женского батальона и вступили с ними в переговоры... Ударницы начали выходить с полным вооружением, складывая винтовки в кучу. Проходя через строй рабочих и красногвардейцев, молодые ударницы бросали задорные, кокетливые взгляды своим бывшим “врагам”. Беспечный вид смазливых девчонок, плотно натянутые шаровары которых выдавали соблазнительные формы женского тела, развеселил нашу публику. Посыпались остроты и комплименты. Матросские лапы потянулись к шароварам пошарить, не спрятано ли там оружие. Ударницы не догадывались, в чем дело, и покорно позволяли гладить свои ноги. Другие же догадывались, но нарочно щеголяли своим телом, насмешливо наблюдая за движением матросских рук, и, как только эти руки переходили границы возможного, так моментально получали шлепок, и пленница со смехом убегала. Растроганный матрос безнадежно вздыхал: “Эх, хороша Маша, да не наша”... Воспользовавшись путем, которым вышли из Зимнего юнкера, матросня ворвалась во дворец и рассеялась по бесчисленным коридорам и залам дворца. Поднявшись по лестнице наверх, я с группой матросов стал пробираться по залам внутрь. Вперед мы выслали разведку, которая тщательно осматривала все помещения по пути. Двигаться было очень опасно. За каждой дверью, за каждой портьерой мог встретить притаившийся враг. Наконец, нас просто могли атаковать с тыла, отрезать выход. Нас была небольшая группа, остальные разбрелись неизвестно куда. Та часть дворца, куда мы попали, оказалась пустой. После сдачи юнкеров и ударниц у временного правительства не нашлось сил заполнить этот прорыв. Наша цель была — проникнуть изнутри к главным воротам и атаковать баррикаду с тыла. Вдруг на площади поднялась страшная стрельба. Откуда-то распространился слух, что прибыли казаки Керенского. Матросня бросилась назад к выходу. Как я ни успокаивал — не помогло, и мне пришлось самому удирать. Не зная расположения дворца, я побежал за двумя последними матросами, чтоб не остаться совсем одному. Вбежали в какой-то чулан или кухню, а дальше бежать некуда. Неизвестно куда ведущая дверь оказалась запертой. Пробили прикладами дыру и вылезли на лестницу. Дверь во двор тоже оказалась на замке. Попробовали бить прикладами — не поддается — прочная. Мы попались в западню, как мыши. Нужно искать путь, которым мы пришли во дворец. Бежим наверх. Взломали еще одну дверь и какими-то помещениями пришли к выходу. Выскочив за ворота, мы сейчас же должны были залечь в нише Зимнего дворца, так как нас обдало потоком пуль. На площади стоял сплошной гул от стрельбы. Мы лежали друг на друге в три этажа. И нижний едва переводил дух под нашей тяжестью, но зато он был в самом безопасном положении. Когда поток пуль несколько ослаб, мы перебежали к Эрмитажу. Укрывшиеся там матросы и красногвардейцы стреляли по баррикаде. Выяснилось, что никаких казаков нет, а просто стихийно поднялась стрельба. Я предложил прекратить бесполезную стрельбу и вновь двигаться во дворец. Матросы рассказали, как один из них, забравшись на какой-то чердак и сбросив оттуда бомбу на собрание юнкеров, убежал. Нескольких матросов будто бы юнкера захватили в плен и расстреляли. Публика рассвирепела: “Как, расстреляли наших товарищей! Даешь Зимний, братва!” И вся эта орда бросилась во дворец... Бомба, брошенная в самой середине здания, навела на юнкеров такой панический страх перед наглостью матросов, что они, завидев в дверях пару матросов, наводящих на них винтовки, моментально поднимали руки вверх и сдавались... По открытому нами пути во дворец вошел народ, рассеиваясь в бездонном лабиринте его помещений. Чувствуя безопасность, во дворец устремились толпы любопытных, к которым примазались темные личности, почувствовавшие удобный случай поживиться. Мне сообщили, что во дворце обнаружено громадное количество пулеметов, боеприпасов и вина и что в подвале начинается пьянство...»

Как только сопротивление прекратили последние юнкера в 2 часа 10 минут ночи Зимний дворец был взят. В Малую столовую рядом с Малахитовым залом, в которой находились члены Временного правительства, вскоре прибыл Антонов-Овсеенко с отрядом матросов.

Из воспоминаний участника штурма Зимнего анархиста Ф.П. Другова: «...Я с группой кронштадтцев пробирался по огромным залам дворца, увешанным картинами... Прибегает матрос и заплетающимся языком сообщает, что стены в погреб опять сломаны и народ растаскивает вино. Я приказал ему опять заложить отверстие, закрыть дверь и охранять погреб. Матрос, пошатываясь, ушел. Пробираясь дальше в глубь здания, я заглянул в одну из боковых зал и вижу, как двое штатских, отворив крышку громадного ящика, роются в нем. На полу валяются различные серебряные предметы. Я вхожу и, направив на них маузер, командую: “Ни с места!” В ответ они моментально выхватывают наганы и открывают по мне стрельбу. Я успел укрыться за дверью и крикнул своих матросиков, несколько поотставших от меня. Учуяв неладное, мародеры хотели улизнуть через другую дверь и скрыться с награбленными ценностями, но матросы нагнали их. Отобрав у них ценности, я приказал кронштадтцам вывести мародеров на улицу и расстрелять, что и было сделано. Наконец, стрельба прекратилась и кто-то сообщил, что главные ворота взяты. Вскоре мы встретились с солдатами, которые проникли во дворец уже через ворота. Здесь мне сообщили, что Временное правительство сдалось...»

Из воспоминаний матроса П.Д. Малькова: «Время было 8 часов утра 25 октября 1917 года. Мы с Антоновым-Овсеенко тут же вышли из Смольного, сели на стоявший невдалеке на Неве буксир и поехали в Петропавловскую крепость. Рассказали комиссару Петропавловки Благонравову о решении Военно-революционного комитета, велели тащить орудие на стенку и готовить ракеты. Благонравов принялся за дело, а мы поехали на “Аврору”.

Там все в нетерпении. Судовой комитет ждет приказа Военнореволюционного комитета. Ребята так и горят, похаживают возле орудий. Сказали мы им, что по сигналу Петропавловской крепости нужно дать три холостых выстрела, и поехали на минный заградитель “Амур”. “Амур” около полудня доставил из Кронштадта человек пятьсот моряков, народ отборный, одеты прекрасно, все с оружием. Над палубой “Амура” была натянута сетка. Мы с Антоновым-Овсеенко забрались на сетку, произнесли короткие речи и разъяснили матросам задачу, сказав, что в 9 часов вечера начинается штурм Зимнего, если Временное правительство до этого не капитулирует. Тут такое поднялось, что и сказать трудно. “Ура!” кричат, нас было качать вздумали. Еле мы вырвались и скорее обратно, в Смольный. Антонов-Овсеенко куда-то ушел, а мне Подвойский дал новое задание:

— Из Гельсингфорса подошли миноносцы “Самсон” и “Забияка”. Поезжай сейчас на «Самсон» и жди команды, надо будет — откроете огонь по Зимнему!

Я отправился. Добрался до “Самсона”, а он стоит на Неве так, что Зимнего не видно. Другие здания загораживают. Пошли мы с матросами на берег, развели мост и подогнали миноносец, куда было нужно, поближе к дворцу.

В 9 часов вечера вахтенный матрос доложил, что с Петропавловской крепости дана ракета. Вслед за ней грянули выстрелы с “Авроры”. Штурм Зимнего начался. Время идет, а ружейная и пулеметная перестрелка все не кончается: то вроде стихнет, то опять усилится. Пора, думаю, и нам огонь открывать, время уже к 11 часам вечеря подходит, только приказа все нет. Дал на всякий случай команду приготовиться к стрельбе. Подходит ко мне офицер и говорит, что стрелять нельзя. Орудия крупные, откроем пальбу прямой наводкой, все на куски разнесем.

Решил я сам пройти к Зимнему, проверить, как там дело обстоит. Неужели, думаю, о нас забыли, а нам давно пора огонь открыть. Спустился на набережную, иду, только — что это? Как будто стрельба вдруг прекратилась. С Дворцовой площади крики какие-то доносятся, шум, свист. Кинулся я бежать, выскочил на площадь, гляжу — юнкера, ударницы из женского батальона. Все разоружены. Поодаль кучка штатских жмется, зажатая в плотном кольце матросов... — министры Временного правительства. Вокруг народ шумит. Взят Зимний! Всё!»

Министров Временного правительства арестовали и отправили в Петропавловскую крепость. На флагштоке крепости был поднят красный флаг. На улицы Петрограда были высланы усиленные вооруженные патрули матросов.

Среди прочих министров Временного правительства в Петропавловскую крепость попал и последний морской министр контр-адмирал Д.Н. Вердеревский. Следующим утром после взятия Зимнего дворца товарищ морского министра (т.е. заместитель) капитан 1-го ранга С.А. Кукель 1-й попытался взять власть в ведомстве в свои руки и даже издал приказ о своем вступлении в управление министерством. С.А. Кукель пытался организовать сопротивление новой власти в центральном аппарате морского ведомства, но дальше приказа дело не пошло. История Кукеля просто не заметила...

Из воспоминаний матроса-большевика Н.А. Ховрина: «Одним из первых получил задание... Анатолий Железняков. Ему поручено было обеспечить порядок в районе Невского проспекта и Дворцовой площади. В то время на Невском и возле Зимнего дворца группами собирались недовольные революцией обыватели, чиновники разных ведомств, гимназисты. Они устраивали жидкие митинги протеста, шумели и витийствовали друг перед другом. Там же появилось много уголовников и всякого рода анархиствующих личностей, рассчитывающих половить рыбку в мутной воде. Железнякову выделили матросов из 1-го Балтийского экипажа. В помощь себе он взял также Эйжена Берга. Тот с удовольствием согласился разгонять буржуев и жуликов. Один вид Берга с неизменными револьверами за поясом действовал на слабонервных интеллигентов устрашающе. Достаточно было ему подойти к кучке митингующих против советской власти, как она сама собой тихо и незаметно таяла. Бергу иногда даже не приходилось прибегать к словам и уговорам». В данном случае Н.А. Ховрин несколько лукавит. Что-что, а уговорами буржуев матросы себя никогда не утруждали. Когда у тебя есть винтовка и штык, зачем кого-то уговаривать!

Так произошел Октябрьский переворот партии большевиков, позднее названный Октябрьским восстанием, а еще позднее — Великой Октябрьской Социалистической революцией. Количество жертв вооруженного противостояния было незначительным — с обеих сторон было всего 6 убитых и полсотни раненых — для события такого масштаба почти ничто!

Безусловно, ночь переворота стала звездным часом для всех революционных матросов. При этом, глядя объективно, никто из вождей большевиков не сделал в те дни для победы новой революции столько, сколько сделал Центробалт. Именно «матросская армия» стала авангардом мятежа, своеобразной временной «преторианской гвардией» большевиков. Исчерпывающую оценку решающей роли матросов-балтийцев в Октябрьском восстании дал впоследствии И.В. Сталин: «Выдающуюся роль в Октябрьском восстании сыграли балтийские матросы... При необычайной смелости этих людей роль петроградского гарнизона свелась главным образом к моральной и отчасти военной поддержке передовых бойцов». Ну а мы знаем, что И.В. Сталин слов на ветер не бросал!

Известие о взятии Зимнего дворца было встречено аплодисментами делегатов открывшегося в Смольном II Всероссийского съезда Советов. Все получилось как по нотам, съезд еще только начал работу. А тут в его руки и государственная власть упала. Только бери! Съезд объявил о победе революции, о переходе власти к Советам и о создании первого советского правительства, принял декреты о мире и земле. В составе правительства был создан комитет по военным и морским делам, в который вошли В.А. Антонов-Овсеенко, П.Е. Дыбенко и Н.В. Крыленко.

В момент штурма Зимнего дворца в Гельсингфорсе собрался объединенный пленум городского Совета, областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии и Центробалта совместно с судовыми и армейскими комитетами. Председатель Центробалта П.Е. Дыбенко в ответ на полученное сообщение о свержении Временного правительства и переходе власти в руки Военно-революционного комитета под аплодисменты присутствующих заявил, что революционные матросы Балтийского флота будут беспрекословно выполнять все приказы и распоряжения советской власти. Был ли тогда П.Е. Дыбенко искренен в своих словах, мы не знаем...

Ну а в Петрограде победители уже начали праздновать победу. Из воспоминаний участника штурма Зимнего анархиста Федора Другова: «Военно-революционному комитету сообщили, что матросы, охранявшие Зимний, перепились вином, переполнявшим подвалы дворца. При этом в подвалы Зимнего допускаются только матросы и некоторые солдаты, остальных отгоняли штыками. При этом у матросов начались разборки с солдатами Павловского полка. Так как Павловский полк был ближе всех расквартирован к Зимнему, его солдаты считали, что все вино в Зимнем принадлежит им, и регулярно присылали своих каптенармусов за вином. Если же матросы не пускали их к вину, павловцы высылали на помощь вооруженный отряд. Тогда караул павловцев к вину пропускал, и они напивались все вместе. Некоторые члены Комитета предлагали разогнать пьяниц во дворе Зимнего броневиками и пулеметами. Об осуществлении этого дикого проекта не могло быть и речи, это могло привести к немедленному восстанию матросов. Был проект под предлогом перевозки вина в Кронштадт отправить его в Швецию, которая предлагала несколько миллионов рублей золотом. Но кронштадтцы и слышать об этом не хотели. Последнее решение — разлить вино в подвале и выкачать в Неву — тоже потерпело фиаско».

Член комитета ВРК Галкин предложил объявить, что вино из царских подвалов в ознаменование победы отдается матросам и солдатам гарнизона и будет ежедневно отпускаться представителям частей из расчета две бутылки на человека в день. Таким образом, пьянство было узаконено и введено в рамки. Потом матросы вспомнили, что помимо царского вина есть еще вино в других подвалах города. Так как на матросов никакой надежды не было, большевикам пришлось обратиться к латышским стрелкам, которые до той поры сохраняли нейтралитет. Среди латышей имелись коммунисты, но большая часть симпатизировала анархистам. Но прекратить погромы винных складов было непросто, матросы и солдаты были при полном вооружении, а иногда даже с пулеметами. На улицы, где кутили матросы, нельзя было высунуть носа, кругом носились пули, это матросы отпугивали штатских от вина. Случайно подвернувшихся солдат матросы силой затаскивали в погреб и накачивали вином. Погромная волна продолжалась несколько месяцев и кончилась только после того, как все винные склады были уничтожены.

Что касается того, как отозвалось известие о произошедшем в Петрограде социалистическом перевороте на Черноморском флоте, то едва вечером 26 октября в Севастополь пришло известие о свержении большевиками Временного правительства в Петрограде, ряды РСДРП(б) на Черноморском флоте начали расти с огромной быстротой. Уже на следующий день, по инициативе большевиков, в Севастопольском военном порту был проведен большой митинг. Из порта участники митинга пошли к зданию Севастопольского Совета. В это время эсеры и меньшевики, руководившие Советом, создавали местную власть из представителей всех «социалистических» партий. Они расширили состав исполкома Совета за счет представителей Совета крестьянских депутатов, Центрофлота, Севастопольского филиала Центральной рады и других организаций. Новый исполком Совета вынес постановление взять власть в Севастополе в свои руки. Эсеро-меньшевистские лидеры Совета вышли к матросам, пришедшим приветствовать победивших большевиков. Публичным признанием победы вооруженного восстания в Петрограде и сообщением о переходе власти в Севастополе в руки местного Совета эсерам и меньшевикам удалось убедить участников демонстрации, что в Севастополе, как и в Петрограде, власть перешла в руки Советов рабочих и крестьянских депутатов.

На момент Октябрьского переворота большевики и другие крайне левые силы (левые эсеры, анархисты), хотя и не преобладали в составе Севастопольского Совета, однако симпатии матросских масс были определенно на их стороне. Севастополь стал единственным крымским городом, поддержавшим вооруженный захват власти в столице. ЦК ЧФ даже направил в Петроград приветственную телеграмму, а командующий флотом контр-адмирал А.В. Немитц, верный своему принципу непротивления, отдал приказ о признании власти Советов. В течение последующих полутора месяцев в городе и на флоте практически ежедневно проходят многолюдные митинги и демонстрации, на которых выдвигаются лозунги и принимаются резолюции в поддержку РСДРП(б). А из Петрограда в Севастополь между тем прибывают все новые группы агитаторов, преимущественно балтийских матросов.

Вчерашние эсеры и меньшевики в матросских форменках бросились записываться в большевики наперегонки. Да кому же не хочется стать членом партии, взявшей власть в стране! Как знать, может и им от этой власти кое-что обломится! Работы у Н.И. Островской, Ю.П. Гавена и Н.А. Пожарова сразу прибавилось. Они едва успевали создавать все новые и новые большевистские ячейки на кораблях, в береговых частях и на предприятиях Севастополя. В начале ноября 1917 года таврический губернский партийный организатор Ж. Миллер в письме в ЦК большевистской партии сообщал: «У нас... растет революционное настроение. Оборонческие Советы совершенно растерялись... Между тем, широкие массы рабочих, солдат и крестьян решительно отхлынули от них к нам. Идет всюду лихорадочная работа перевыборов в Советы, проходят наши и сочувствующие».

В Одессе известие о большевистском перевороте в Петрограде было получено одновременно с Севастополем. Если в городе и на судах транспортной флотилии это известие было воспринято довольно спокойно и даже с испугом, то на старых линкорах «Синоп» и «Ростислав» и на вспомогательном крейсере «Алмаз» известие о большевистском перевороте восприняли, наоборот, с большим воодушевлением.

На митинге экипажа «Ростислава», при участии более чем 400 матросов, была принята резолюция, в которой говорилось: «Переход власти в руки Советов от души приветствуем».

«Мы, матросы линкора “Синоп”, — писали синопцы, — приветствуем восставший петроградский гарнизон и пролетариат... Мы требуем от революционного комитета города Одессы и от исполнительных комитетов Одесских Советов решительных действий и осуществления власти Советов и спокойно и твердо заявляем: “Мы готовы”. За резолюцию голосовало 365 членов экипажа, против — 12.

Любопытно, что команда линкора «Синоп» пригласила к себе на борт членов городского Совета, чтобы те разъяснили происшедшее. Но меньшевистско-эсеровское руководство Одесского Совета не пожелало «пожаловать» на корабль, ибо знало о революционном настроении команды. Неслучайно соглашательский Румчерод сообщал из Одессы Севастопольскому Совету матросских депутатов, во главе которого также находились меньшевики и эсеры: «Настроение матросов ярко большевистское. Сегодня утром прибыло большое военное судно, очевидно по вызову моряков. “Синоп” распространяет маловероятные радиотелеграммы о победе большевиков».

Узнав о перевороте большевиков в Петрограде, оживились украинские националисты. 1 ноября была создана в Киеве Морская Генеральная рада, и по согласованию Петрограда и Киева 16 ноября приказом командующего флотом была создана комиссия по передаче крейсера «Память Меркурия» комиссару Украинской центральной рады. Надо отметить, что командующий флотом контрадмирал А.В. Немитц вел через своего представителя, лейтенанта Спаде, переговоры с Центральной радой. Он предлагал организовать Черноморское правительство автономных областей, прилегающих к Черному морю, организовать Коммерческий украинский флот, реформировать Черноморский флот, уволив матросов старших возрастов. Адмирал предложил встретиться в Одессе с представителем Центральной рады. Этот вопрос был положительно рассмотрен 27 ноября на заседании генерального секретариата Центральной рады, однако дальнейшие события, по всей видимости, помешали этой встрече.

29 октября, якобы для ликвидации погромов, организованных контрреволюционным офицерством, в Мелитополь неожиданно отправился отряд матросов. Отметим, что отряд был отправлен без ведома ЦК ЧФ и командующего флотом. Матросы просто собрались на митинг, кто-то им сказал, что в Мелитополе офицеры обижают население. Матросы взволновались, взяли винтовки, захватили состав и поехали наводить порядок в Мелитополе. А.В. Немитц, как обычно, отделался невразумительным примиренческим приказом: «...В результате “Свободная Россия” входила в док и в настоящее время производит срочные доковые работы с уменьшенным числом команды, это затянет ее готовность и задержит док для других судов, что отразится в сильной степени на боеспособности флота. Из минной и машинной школы уехали в Мелитополь ученики, в числе около 130 человек, конечно занятиям в школах нанесен большой удар, что целиком отразится на пополнении флота так необходимыми нам специалистами. Между тем, если бы требование о наряде прошло через штаб, то все эти обстоятельства были бы приняты во внимание, и посылка команд прошла бы для флота безболезненно. Кроме того, имели место требование высылки патрулей не через штаб, а непосредственно на корабли, благодаря этому нарушалась очередь и правильное распределение нарядов». Кстати, докладывая об экспедиции в Мелитополь на заседании Исполкома Севастопольского Совета, матрос-большевик Н.А. Пожаров признал, что «там никаких начинаний к погромам не было, и наш отряд был не карательный, а чисто осведомительно-убедительный». Короче, просто надоело «братве» учиться военному делу, и она отправилась попить самогона, поесть сала и подебоширить в тыл. А кто им теперь может это запретить? Теперь настоящим революционным матросам никто не указ!

На следующий день вышел приказ по флоту за подписью командующего и председателя ЦК ЧФ с предписанием «флагманам на судах и частях сдать все огнестрельное оружие в арсеналы под охрану часовых и под ответственность судовых комитетов». Так, с подачи командующего флотом, разоружили офицеров. Теперь матросы были уже морально готовы к стихийные погромам и расправами над неугодными.

15 ноября в Севастополь прибыла делегация Балтийского флота для «обмена передовым опытом». Делегация имела в своем составе 20 большевиков и 5 сочувствующих. С этого времени начиналась интенсивная большевизация Черноморского флота. Профессиональных революционеров в делегации не было. Они были уже не нужны. Время длительной пропаганды и кропотливой работы закончилось — наступило время действий. Ну а для этого больше всего подходили кронштадцы, уже вкусившие офицерской крови, вдохнувшие воздуха матросской демократии и вседозволенности.

Только они могли быстро наэлектризовать черноморскую «братву» и спровоцировать ее на самые радикальные действия. Любопытно, что до сих пор толком не выяснено, кто же именно послал в ноябре 1917 года балтийскую делегацию в Севастополь. По одним источникам, это сделал Центробалт, по другим — ЦК РСДРП(б). Скорее всего, посылка делегации стала плодом их совместного решения — одни подсказали, вторые исполнили.

Делегацию сопровождали два севастопольских большевика — А.И. Калич и А. Рыжих — находившихся в Петрограде в дни Октябрьского вооруженного восстания и получивших инструкции для возвращения в Севастополь лично от Я.М. Свердлова. Прибыв в Севастополь, кронштадцы немедленно приступили к возбуждению черноморцев, требуя немедленного и безжалостного «революционного» уничтожения офицеров.

По Черноморскому флоту прокатилась, во многом инспирированная большевиками, волна недовольства политикой эсеров, меньшевиков и Севастопольского Совета, где те имели подавляющее большинство, и были, соответственно, против перехода власти к Советам. На митингах принимались резолюции с требованием изгнать «соглашателей» и «объединенцев» из состава Севастопольского Совета. Выступая на собрании линкора «Воля», один из лидеров анархистов Мокроусов грозил «штыками разобрать Совет, если таковой не примет анархистскую резолюцию», на что команда линкора выразила протест. Сразу же после Октябрьского переворота в Петрограде был отстранен от должности главного комиссара флота и правый эсер И.И. Бунаков-Фундаминский.

Находившийся на более левых позициях Черноморский Центрофлот, выражая волю большинства матросов, выступил с воззванием в поддержку советской власти.

Последней каплей, которая привела к падению в городе власти эсеро-меньшевистского Совета, было отношение его большинства к желанию матросов выступить с оружием в руках против контрреволюционного мятежа генерала А.М. Каледина.