Дети, пережившие насилие в детстве, страдают не только в детстве, последствия детских травм тянутся за ними по жизни в виде болезней, психологических расстройств, неудач на работе, проблем в отношениях. Насилие матери особенно разрушительно. Ведь мама, которая дала жизнь, разрушала ее каждый день. Это истории, рассказанные жертвами токсичных матерей, о том, какие проблемы они приобрели в результате насилия.
«Я не могу почувствовать любовь, я не верю, что меня можно любить. Мой старший сын для меня – желанный ребенок, но, когда он родился, я не понимала, как его любить?! Все ли правильно?! Люблю ли я? Он, конечно, получал от меня, жалею об этом жутко… Второй сын уже не очень. Орала?! Конечно, орала и лупила. Но пару шлепков, и все. Останавливалась. Плакала. Сейчас стыдно за себя. Старший мне выговаривает о ситуациях между мной и им в детстве. Я его лупила и ругала. Но я так уставала. Буквально просто душа с телом расставалась… Сейчас я при каждом его упреке прошу у него прощения».
Неудивительно: вас не любили и не научили любить. Дети, пережившие насилие, не умеют любить своих детей, поэтому круг насилия повторяется. Они делают то же самое со своими детьми, что делали с ними.
Но, если вы сами проработаете свои травмы и свою вину перед детьми, вы им поможете. Иногда с детьми и работать не надо, достаточно только поработать с матерью, с ее детскими травмами, и это помогает даже ее взрослым детям. Мать лечится, а жизнь детей улучшается.
Когда вы работаете со своими чувствами страха, вины, обиды на мать, эти облака страданий уходят и из вас, и из вашего ребенка.
«Жизнь я очень люблю. я думала, что зря я родилась, наверное. Но каждый раз, вдыхая чистый воздух, смотря на голубое небо, лаская животных и получая простые жизненные радости… Я балдела от того, что жизнь обожаю!!! Обожаю жить!!! Я стараюсь жить. Если бы я сейчас встретила себя маленькую, то взяла бы себя на ручки. Сказала бы много ласковых слов и целовала. Зацеловывала бы…»
У героини очень сильные ресурсы, несмотря на насилие, у нее есть желание жить, есть смысл жизни. И это самое главное. Значит, она сможет освободиться от этого багажа и быть счастливой и здоровой. Полюбив себя маленькую, вы сможете научиться любить себя настоящую и любить других людей.
«В 16 лет пошла работать и ушла в барак жить, в жуткие условия. Общалась с матерью, конечно, но не жила, иногда ночевала. Рассказываю о себе потому, что тяжело. Хочется рассказать… рассказываю и становится легче, но не очень. Переполняют эмоции, плачу от жалости к себе. Сейчас уже 10 лет не общаюсь с ними. Не звоню, не вижу, не знаю. Сколько раз начинала разговор матерью о детских обидах, мягко сказано… но она как под гипнозом: “такого не было, ты брешешь”. У меня проблемы с желудком и кишечником с раннего детства. Тошнота и рвота были даже в школе и детском саду. В переходном возрасте лежала в больнице».
Обычно дети, жертвы насилия, часто болеют, страдают проблемами с ЖКТ. Это то место, где хранится страх. Но могут быть и другие нарушения: кожные, сердечные, простудные, проблемы с горлом, щитовидкой, ушами и многие другие. Это реакция организма на постоянный стресс, в котором живет ребенок.
Очень важно поверить себе и все вспомнить. Когда вы говорите и рассказываете другим, вы начинаете больше доверять себе, своим чувствам, начинаете больше осознавать, что это действительно было. Клиенты, которые вели дневники в детстве, имеют большие преимущества, они больше верят своим воспоминаниям, и это очень помогает терапии.
Даже после насилия и ежедневного избиения восстановиться возможно, для этого надо проработать детскую травму. Лучший способ работать с травмой – это терапия по методу многократного проигрывания. Посмотрите об этом методе на моем канале в плейлисте «Кризисная терапия».
«Лет с 5 испытывала ненависть к бабушке и дедушке, терпеть их не могла. Вроде и скучала, когда их не было дома, но, когда они возвращались, мне хотелось убежать. Потом то же самое случилось с матерью: я перестала любить мать. Она использовала то, что я ей рассказывала, против меня. Иногда поддерживала, но в большинстве случаев просто обесценивала меня и унижала.
Отец тоже сдержанный и эмоционально холодный. Я была очень спокойным ребенком, достаточно закрытым, никогда не могла и не могу защищаться.
Училась на пятерки, потому что всегда боялась мать. я жила в вечном страхе, что она будет кричать. Перед школой вся тряслась, к ее окончанию заработала гастродуоденит.
Сейчас я поступила в мед и уехала в другой город. теперь у меня открылись глаза, что с самого раннего детства я жила в страхе, вечной вине и вечном стыде, потому что меня никогда не принимали такой, какая я есть. В итоге я до сих пор не могу принять своего детства, потому что мне кажется, что все наказания были заслужены, что я действительно была ребенком с “плохим характером”».
Эти закрытость, ожидание обвинения и низкая самооценка могут указывать на тревожно-избегающее расстройство личности, когда человек пребывает в постоянной тревоге сделать все не так. Может быть, этот страх и привел к гастродуодениту. К признакам тревожно-избегающего расстройства относятся избегание профессиональной деятельности, где надо вступать в контакт с людьми; сопротивление новой деятельности, лишь бы избежать позора; нежелание вовлекаться в общение с людьми, если нет твердой уверенности в хорошем к себе отношении; страх критики; страх отвержения в социальных ситуациях; страх быть опозоренным или высмеянным; застенчивое поведение в новых отношениях; чувство неадекватности. У таких людей образ «Я» характеризуется как социально некомпетентной, непривлекательной личности, посредственности, ниже других.
«6 лет хожу по психотерапевтам и чувствую, что живу не своей жизнью. Учиться не могу совершенно, целыми днями сплю, организм бастует против такой жизни. Мед был моим выбором, но такое ощущение, что навязанным. Не мое. А что-то менять – страшно. А жить своей жизнью – страшно. И с такой же силой страшно упустить собственную жизнь и еще столько же лет, но этот страх себя, некое отвержение атрофирует все побуждения уйти от того, что меня убивает».
Этот страх может быть связан со страхом быть обвиненной, верой в свою никчемность: «Что начинать? Все равно ничего хорошего не сделаю». В этом случае поможет терапия детских травм, проработка ситуаций насилия. Именно там, где мать позорила, стыдила, обвиняла, обесценивала, била, появилось чувство неадекватности.
«Я не могу ночевать одна в квартире. А не так давно вообще даже днем не могла находиться, паника начиналась. Меня в детстве так закрывали одну. А один раз в 4 года мама взяла меня на работу к себе и меня заперли одну в комнате в старом здании. Мне тогда казалось, что я там замурована навечно. Кричала тогда, билась об дверь. Когда меня наконец открыли, мама и какой-то мужчина смеялись надо мной с издевкой. Никто не пожалел, не посочувствовал. И до сих пор у меня этот страх оставаться одной именно в квартирах и комнатах.
Когда делала простукивание на этот случай, откуда пошла эта проблема, то плакала очень сильно. А это мучительная проблема, потому что я не могла жить одна. Это клаустрофобия. А потом уже после простукиваний и 9 гамутов я вспомнила, что это не единичный случай. Меня так часто маленькую запирали одну. И это даже была форма наказания моей матери. игнор или вот хлопнуть дверью, запереть и уйти часов на 10.
Однажды у меня был бронхит, лет в 9. она сказала, что это меня бог наказал, наорала на меня, что я ей порчу жизнь, что я плохой ребенок и поэтому болею и раздражаю ее своим кашлем, хлопнула дверью и ушла. Пропала, не сказала куда. И я одна лежала в темноте. казалось, что умираю. И до сих пор я примерно то же самое чувствую, когда надолго остаюсь одна в квартире или доме. И это тоже как ловушка. Ведь куда я от нее денусь, если я не могу одна жить, боюсь замкнутого пространства, темноты, не уверена в себе?»
Страх замкнутого пространства – это клаустрофобия. Ребенок один в комнате, не может выйти, не может убежать. Это сильная травма. Поскольку травма была не единичная, а мать продолжала ее бросать и закрывать и днем и ночью, то сюда присоединился страх темноты, страх быть одной. Все это – последствия жестокого отношения матери.
«Мама была в детстве очень заботливой. Она все делала за меня, и если я что-то делала, то выхватывала и все переделывала, а меня ругала. Когда я перестала что-то делать, она ругала, что я лентяйка и ничего не делаю. Когда я вырвалась от матери, я не умела готовить и решать элементарные бытовые проблемы. Я не знаю, как я от нее ушла, просто чудом вырвалась. Я училась, как готовить, убирать, стирать по видео на YouTube».
Гиперзаботливая мать в действительности заботится о себе, чтобы дочь от нее не ушла. Забота матери делает девушку неспособной позаботиться о себе и жить самостоятельно, но она нашла выход и научилась всему сама.
«Мне 39 лет, я москвичка, замужем, детей нет. Также я дочь нарциссической матери. Вся моя жизнь – это череда каких-то невообразимых испытаний, страданий, депрессий. Очень долгое время я не осознавала, что проблема лежит в моем воспитании и в отношении с матерью. Я считала, что это мне так не повезло, что я вот такая плохая. очень многие годы я жила с большим чувством вины. Год назад на сроке 27 недель мне пришлось прервать беременность по причине нарушения кровотока к ребенку (нарушение маточно-плацентарного кровотока 3-й степени). Это событие послужило началом терапии с психологом. Ровно год я ходила на консультации каждую неделю и на очень многие вопросы стала смотреть под новым углом. Я впервые задумалась над тем, почему я так себя ощущаю, откуда эти депрессии и чувство никчемности. От психолога я услышала слово “нарциссизм” и стала читать много статей на эту тему, смотреть видео. Таким образом, я обнаружила понятие “нарциссическая мать” и узнала о ее влиянии на своих дочерей.
Сейчас я уверена, что до тех пор, пока я не найду себя настоящую, не закрою эти отношения с матерью, я сама не смогу стать мамой. У меня было уже 3 неудачных беременности, вторая – в прошлом году, третья – неделю назад, замершая на сроке 7 недель. Врачи обследовали меня с ног до головы – все показатели в норме, они разводят руками и говорят, что не могут найти причину проблемы. Я очень хочу стать мамой, очень хочу исцелиться от яда, который в меня влила моя собственная мать, хочу быть счастливой, найти призвание в своей жизни, хочу просто дышать полной грудью.
В моем детстве мать вела себя как классический нарцисс. спасибо за видео, они мне наконец дали возможность понять, что же все-таки происходило. Ведь я просто всегда считала, что у матери плохой характер. Сколько я себя помню, она меня всегда критиковала. Причем критиковала все: как я одеваюсь, как я сижу, как я пишу, как я хожу.
Я помню, что в первом классе, когда мы только учились писать буквы в прописи, она говорила мне, что у меня руки-крюки, что я бездарь, что буду работать на помойке, дворником. Я и правда в это верила. Мы жили на первом этаже, и прямо под нашими окнами была мусорка. я смотрела на этого грязного человека в жилете и прямо-таки панически боялась оказаться на его месте.
Еще она меня постоянно со всеми сравнивала, и, конечно, не в мою пользу. Мне нужно было одеваться как Настя, вести себя, как Люба, учить то, что учит Маша и т. д. Меня как личности с самого детства не существовало.
А еще она меня била. Кричала, угрожала, запугивала. Била она меня ремнем и палкой. Когда дело доходило до рукоприкладства, отец пытался меня защитить, но она кричала ему: “Сейчас и тебе врежу, скотина!”»
Еще одна из сторон матери – это постоянные насмешки надо мной, обесценивание в присутствии других людей. Когда мне было уже лет 13, она могла запросто спросить перед моими друзьями, надела ли я подштанники, или сказать с ухмылкой что-то типа “да, в этой шапке ты как чучело”. В такие моменты я испытывала стыд, злилась на нее, но тогда у меня абсолютно не было понимания, что она это делает специально. Я считала, что у нее такой характер.
Из своего детства я не помню ни одного счастливого момента со своей матерью. Я никогда не испытывала к ней любовь, только страх и ненависть. С отцом другая история – у меня много хороших воспоминаний, но, к сожалению, он не смог противостоять матери. она всегда подавляла его, он много пил, потом болел.
Все это не прошло бесследно для моего здоровья – в 13 лет я заболела анорексией, а в 19 у меня диагностировали аутоиммунное заболевание – гипертиреоз».
Проблема бездетности жертв токсичных матерей – это довольно распространенное последствие насилия. Некоторые женщины, жертвы жестоких матерей, осознанно не хотят рожать, а у других не получается. Возможно, причины в глубине подсознания. В терапии мы пытаемся найти эти причины и удалить из них эмоциональный заряд. Причины могут быть такими:
1. «Я буду такая же, как мать, буду мучать ребенка. Мне его жалко, я выбираю быть чайлдфри».
2. «Если я рожу, то мать придет и будет манипулировать мной».
3. «Мать будет издеваться над моим ребенком так же, как и надо мной».
4. «Мать уже настроилась забрать мой материнский капитал».
5. «Я ненавижу маленьких детей, как мать ненавидела меня».
6. «Мать сказала, что я буду плохой матерью. Я не хочу быть плохой матерью».
7. «Мать все время рассказывала, как больно и ужасно рожать и растить ребенка. Я боюсь этого».
Меня часто обвиняют в том, что я говорю о токсичных матерях, тем самым разрушая семьи, семейные ценности и ухудшая демографическую ситуацию в стране.
Понятно, что это пишут сами токсичные матери, от которых сбежали дочери из-за их насилия. И хочется таким патриоткам ответить: женщины не хотят рожать не из-за меня, а из-за вас. Они прошли через ад насилия и не хотят такого же для своих детей. Я лишь показываю им, почему они не хотят или не могут рожать. Когда женщина осознает, что с ней произошло в детстве, и прорабатывает травмы, то ее семья (она, муж, дети) укрепляется, репродуктивные способности усиливаются, методы воспитания улучшаются, а соответственно, улучшается и уверенность в себе как матери. В итоге семья укрепляется и демографическая ситуация в стране тоже улучшается. Так что давайте не путать следствие с причиной и смотреть на себя.
Дети токсичных матерей часто сталкиваются с проблемами на работе, особенно когда продолжают жить вместе с матерью. У них нет сил и нет мотивации, нет энергии, потому что всю энергию у них забирает мать.
«Когда садилась делать заказ, мама просто начинала из кожи вон лезть, лишь бы как-то помотать нервы, хотя мне нужно было сосредоточиться. Зато потом, когда я получала деньги, говорила, что если бы она меня не пинала и не понукала, то я бы ничего не сделала. Хотя она только повышала тревожность, напряжение и стресс, она еще и осмеливалась приписать себе заслуги! После каждого заказа я проходила через выгорание от высокого уровня стресса и долго потом не могла решиться взяться за новый заказ. Даже начала хитрить и не сообщать маме, работаю я или просто для себя рисую – выглядит же одинаково. Вот только теперь страхи проработать надо, потому что ступор перед работой».
Мать всячески мешает в работе, а потом обесценивает те усилия, которые тратились и на работу, и на борьбу со стрессом. Мать приписывает все заслуги себе. В итоге работа не получает позитивного подкрепления: нет радости, нет чувства победы, остается только глубокое истощение. Ступор перед работой – это и есть страх, что все повторится снова.
Это история моей клиентки, девушки с тяжелой формой диссоциации, которая включает в себя деперсонализацию и диссоциативную амнезию. Деперсонализация выражалась в том, что девушка не ощущала себя собой, она видела в зеркале вместо лица кусок мяса, не понимала потребности своего тела, не знала, что чувствует. Она ощущала себя как будто не внутри себя. Частичная диссоциативная амнезия проявлялась в провалах памяти. В момент жестокости матери сознание отключалось и эпизод стирался из памяти. Кроме психологических проблем, у нее есть серьезные проблемы со здоровьем.
«Мать меня все детство лечила. Она часто колола мне антибиотики многоразовыми шприцами. Я орала и рыдала от боли. Она меня била и орала, чтоб я заткнулась. Но помню я мало. Сознание выключалось. Например, упала кастрюля с кипятком, которую она приготовила, чтобы делать ингаляцию. Кастрюля упала сама. Я ее не трогала. Да и сейчас, если логически подумать, как я могла горячую алюминиевую кастрюлю в четырехлетнем возрасте взять и уронить? Мать влетела в зал и орала на меня благим матом. Все. Я дальше ничего не помню. И вообще ничего не помню: ни последовательность событий, ни когда я очнулась и пришла в себя.
Такие провалы постоянно. Потому что она постоянно орала на меня, обвиняла, придиралась, выворачивала все ситуации наоборот.
В детстве это был постоянный разрыв связей. Они с бабкой знали, как я люблю всех животных и забочусь о них. Однажды новорожденных котят утопили в помойном ведре, которое стояло на кухне. Они там дохлые плавали, и я вынуждена была туда ходить в туалет, потому что это единственное место, куда все ходили в доме… был один туалет на улице и далеко. Это жесть. Мне сложно описать чувства, когда очень жалко беспомощных котят, они там испускают пузыри, а потом я должна туда ходить в туалет. Полный бред и жестокость.
Как-то я подобрала собачку и мать не пустила ее в дом в сорокаградусный мороз. она была в заброшенной холодной будке, и я все время металась по дому, сильно просила, чтобы она разрешила взять ее домой. А когда разрешили, было уже поздно. Она умерла на моих руках. я рыдала и до 40 лет чувствовала себя виноватой. Но это я помню…
Я не помню, когда она орала, била меня. Я отключалась. Потом помню, что я рыдала взахлеб без остановки. Тогда мать брала меня на руки типа успокоить. Я этот момент помню. Но тогда у меня возникало непонимание: зачем надо мной издеваться, бить, а потом жалеть? И потом я опять отключалась.
Про пищевое насилие – тоже в основном в отключке. Это все уходило в подсознание. Я до сих пор не могу восстановить питание. Сейчас стараюсь кормить себя нормально. Но в какой-то момент могу сорваться и просто забыть про еду и не есть. А часто просто хочу есть, но тело как парализовано: не могу встать и приготовить себе или сходить в магазин, просто нахожусь в каком-то оцепенении.
В детстве вдруг как-то я очнулась на том моменте, когда мать раздражается, что у меня вши, больно мне выковыривает их, со злобой и раздражением. Потом мое сознание пропадает. Потом помню, что она говорит, что подстрижет меня налысо. Я не хочу. Но мое сознание пропадает, я ничего не помню. Мне плохо от этой идеи, но я ничего не могу поделать. Я не помню, как я ходила лысой. Помню, что бабка и мать смеялись надо мной. Все – у меня полное затмение. Потом очнулась, когда у меня волосы были со стрижкой, как у мальчика. Опять они смеялись, что я похожа на мальчика. Я потом опять в отключке.
Помню больше летних фрагментов, когда у меня была возможность пойти в огород или сесть на крышу дома одной, наедине с природой. Я хорошо чувствовала природу: небо, любила солнце, облака, воздух. Общалась с ними. И это я помню хорошо.
В садике тоже было постоянное затмение. Меня все время переводили из садика в садик и часто оставляли ночевать там, потому что некогда было забирать. Мне так было плохо и одиноко. Потом сознание отключалось. Например, я помню один момент, когда всех детей разобрали, а за мной никто не пришел. Один пустой садик. Сознание отключается. Дальше ничего не помню. Не помню, как я засыпала, спала и просыпалась, и следующий день, и потом ничего не помню. Наверное, от сильной боли выключалось сознание.
Таких ситуаций было много, они были постоянно.
Как-то в терапевтической группе, вспоминая детство, я периодически выключалась.
Этой осенью, в очередной раз задумываясь, почему я легко поддаюсь на манипуляции и не понимаю, как люди манипулируют мной, я решила сама изучить манипуляции. Увлеклась видео с разборами фильмов, где рассматривали манипуляции. Я сейчас точно не помню. Помню, что в какой-то момент разбирали словесные манипуляции и я наконец-то услышала себя и поняла, что я, когда разговариваю с сыном, говорю обесценивающие фразы, хотя я не хочу его обесценивать, а хочу позаботиться о нем, а речевые обороты-то от бабки и матери (((Я помню, что какое-то время я вообще молчала от осознания. Потом училась выражать свои мысли и чувства другими, правильными словами. Правильными, то есть чтобы мой смысл и слова совпадали.
Сейчас я уже в более-менее трезвом восприятии (после терапии) наблюдаю за матерью. Вот, например, вчера мы 2 велосипеда отогнали на подкачку колес. Поставили на парковку на минут 10. А потом я села на свой велосипед и чуть не упала: он не ехал, что-то произошло, я не могу понять. Оказалось, она сбила мне все скорости. Когда она ставила свой велосипед рядом, нажала на все мои ручки со скоростями. Она прекрасно знала, что так делать нельзя, но сделала. Как всегда выражалась бабка, “как «вредитель”».
Когда я вслух сказала: “что с цепью? я не могу ехать?” Она тихо сказала, что трогала мои ручки с тормозами.
Она сейчас слабо себя чувствует и поэтому смогла это сказать. Раньше, когда она была в своей силе, она орала и все отрицала. Например, однажды я купила фотоаппарат. А потом обнаружила, что корпус поврежден. Я спрашиваю: “что с фотоаппаратом?” А она орет: “откуда я знаю!!!” Я говорю: “ты его уронила?” Она агрессивно все отрицала. И так было всегда. А вчера она первый раз тихо сказала, что, возможно, она трогала ручки. НО она не профан в велосипедах: у нее самой хороший современный велик и она прекрасно знает, за что браться нельзя».
Мать этой девушки – психопат и садист. В детстве она залечивала девочку и делала болезненные процедуры и уколы, хотя можно было давать таблетки, топила котят. Ее садизм с возрастом не прошел, а проявляется теперь в таких мелких пакостях, как переключение скоростей на велосипеде. Хотя эти пакости не такие и мелкие – дочка могла упасть с велосипеда.
Для детей, переживающих жестокое насилие, диссоциация – это защитный механизм, чтобы не чувствовать эту невероятную боль. Ребенок не может выйти из ситуации, он заложник матери-садистки, и поэтому он диссоциируется, ментально выходит из ситуации, отключается от своих чувств и все забывает. Эта девушка уже проделала большой путь в преодолении диссоциации и научилась осознавать свое тело, потребности в еде, в отдыхе. Она отслеживает, как ею манипулируют, и уже может защищаться. Понемногу диссоциация превращается в ассоциацию, когда разные части психики, которые когда-то рассыпались на мелкие куски, начинают собираются в одно целое, в одну неделимую и сильную личность.
Когда вы переживаете насилие в детстве, у вас нет никаких прав: ни на пространство, ни на имущество. Мать говорит: «Здесь ничего твоего нет». Нет права выражать эмоции, боль, нет права даже на свое тело. Вот история девушки, которая осознала, что боится даже распоряжаться своим телом.
«Я не принадлежу сама себе. Мать имеет безграничную власть надо мной, никто меня не защитит от нее, я никому не нужна. Я абсолютно одна в этом мире. В детстве у меня был сломан нос. Меня ни к одному специалисту не водили по этому поводу. Хотя, как позже узнала, ситуация была критичная и операция, в том числе и пластическая, была прямым показанием, и сделали бы бесплатно. Мне же внушалось, что это стоит непомерно больших денег, что и квартиру продать не хватит, что, “когда вырастешь, заработаешь сама и сделаешь” (я всю жизнь дышала одной ноздрей, и то на половину, со всеми вытекающим последствиями, такими как гипоксия и прочее).
В 21 год с носом ситуация ухудшилась, я попросила родителей помочь финансово. Родители сделали все на свой манер, чтобы сэкономить. В итоге операция прошла неудачно, нос так и остался кривой, и это бросается в глаза до сих пор, с дыханием тоже не наладилось. После той операции, во время которой я чуть не умерла, мне было сказано, что повторная операция может с большой долей вероятности стоить мне жизни. Боюсь ее делать до сих пор. Однако я поймала себя на мысли, что не столько боюсь за жизнь, сколько распорядиться “маминым” телом. Говорю про свое собственное тело, которое тоже ощущаю не своим. Я как скромный гость живу в собственном левом плече. Остальное не мое – остальное мамино, не сметь распоряжаться».
Такое отношение к здоровью ребенка называется «медицинский неглект». Родители не потрудились даже узнать о том, что есть возможность бесплатной операции. В итоге у девушки серьезные проблемы со здоровьем и ощущение, что ее тело – вовсе не ее. Это тело должно служить маме, поэтому она даже операцию не имеет права сделать.
Токсичная мать своим насилием разрушает психику ребенка, а потом сама обвиняет его в сумасшествии и отправляет лечиться в психбольницу. Вот примеры таких случаев:
«Меня мама объявляла сумасшедшим и действительно отвела в психбольницу. Потому что меня трясло от страха перед ней. Я просто бился в истерике от этих двойных посланий или газлайта, от физического насилия, полного отсутствия сочувствия».
«Меня мама в детстве водила на прием к психиатру и всегда грозила запихать в психушку, а я очень боялась. Сама сделала меня беспомощной, не приспособленной к жизни, а потом сама говорила, что недееспособных держат в психушке. “Ты сумасшедшая, родственники запихают тебя пожизненно в психушку и отберут квартиру”. Я под этим страхом прожила и до сих пор живу с мамой. Раньше боялась от нее уйти, теперь не знаю, как от нее избавиться, но все равно страшно.
Как-то я рассказала маме, что у меня депрессия и бессонница, а также расстройство пищевого поведения и корни этого в детстве, потому что она меня била и орала. Мама сказала: “Ну что ты придумываешь? сколько можно уже сочинять? у тебя было отличное детство, мы все делали для тебя. Ты просто такая родилась чувствительная. Тебе надо к неврологу. Нечего ходить к психологу, он тебя настроит против родителей, а родителей надо прощать, и тогда ты станешь здоровой. Сходи попей таблеточек, будешь менее чувствительная и простишь родителей. Иди в церковь, тебе батюшка скажет, что надо почитать родителей”».
Почему дети страдают депрессией, диссоциацией, тревожностными расстройствами, ОКР, расстройствами личности? Это результат детской травмы. Но не все видят связь между детством и своими психологическими проблемами и думают, что они психически больные.
Почему вы этого не видите? Маленькие дети склонны оправдывать родителей, потому что иначе им не выжить. Стокгольмский синдром (теплые чувства к насильнику) есть у всех детей по умолчанию: лучше любить тиранов, так хотя бы будет не так больно.
Другая причина – вы ничего не помните из своего детства, у вас еще с детства включился защитный механизм, частичная диссоциативная амнезия, при которой все плохое стирается. Или вы помните насилие, но считаете это нормой – все же так живут.
Вам говорят, что вы во всем виноваты, и вы начинаете чувствовать свою вину, обвиняя себя в чувствительности и сумасшествии, поэтому так истерите или находитесь в депрессии, поэтому у вас деперсонализация и вы вылетаете из тела… Поэтому у вас протесты и взрывы, и вы принимаете таблетки или соглашаетесь на психиатрическую больницу в надежде, что вас исправят. Но надо идти к психологу и работать с детской травмой.
Нарциссичные родители ведут детей к психиатру или неврологу, потому что они боятся психологов. Ведь тогда правда про них откроется. Они подавляют ребенка, говорят, что этого не было, или обесценивают: «Ничего страшного я с тобой не делала. Ты знаешь, как меня били? Меня били каждый день, есть не давали, а у тебя хлеб на столе каждый день», «Ты был неуправляемый, ленивый, порочный, я из тебя лень выколачивала», «Если бы я тебя не держала в ежовых рукавицах, ты бы стала гулящей девкой. А так ты медалистка».
Если мать знала, что ее дочку насиловал отец, она не хочет, чтобы та вспоминала и упрекала в том, что мать не защитила ее. Потому что тогда придется разводиться с кормильцем. Ей лучше сказать, что ничего не было, и надо дать ребенку таблетку, и пусть вся память сотрется. А отец тем более не хочет, чтобы дочь вспоминала, это же опорочит его, и он готов даже применить электрошок или сделать своей дочке лоботомию, лишь бы «отключить мозги».
Они совершали насилие в детстве, а теперь продолжают совершать медицинское насилие, чтобы вы не опозорили их и не догадались, что это они виноваты.
Если вы живете с такими абьюзерами, не берите на себя вину, не отрицайте и не обесценивайте то, что было в вашем детстве, назовите это правильно – это было насилие. Это ненормально. Против вас было совершено преступление.
Когда вы примите эту правду, вы начнете «ассоциироваться», соединяться с собой, возвращаться в себя.
Хотя в этот момент вы можете почувствовать сильную боль. Но через боль вы станете более здоровым.