Николай Буянов Май без императора

Финал

Поселок, куда по донельзя разбитой колее медленно пробирался оперативный «УАЗ», назывался Верхняя Труба. Чем руководствовались люди, давшие поселку имя, было неизвестно. Тем более, что населенного пункта Нижняя Труба в окрестностях не существовало. Единственную улицу, холмистую, как слаломная трасса, с двух сторон подпирали разнокалиберные дачные постройки. Участки были огорожены штакетником, ржавой колючкой и поставленными на попа матрасными сетками. Лениво брехали собаки, на паре-тройке огородиков еще копошились дачники, готовя хозяйство к завершению сезона.

Нужный дом был последним в ряду. Он стоял сразу за поворотом, в том месте, где дорога огибала холм с тремя пожелтевшими березками. Шофер «УАЗика» наверняка проскочил бы его, кабы не притулившаяся у забора замызганная машина «Скорой помощи». Возле калитки стояли двое: участковый и высокая женщина лет пятидесяти, в платке и рабочем комбинезоне.

Сергеев вылез из машины, сразу погрузившись по щиколотку в разбухшее после дождей месиво, и досадливо чертыхнулся.

— Осторожнее, товарищ капитан, — запоздало проговорил участковый.

Сергеев досадливо отмахнулся:

— Кто обнаружил труп?

— Хозяйка дачи, — участковый указал на женщину.

Та кивнула и пояснила:

— Он четыре дня назад приехал. Деньги вперед заплатил за месяц…

— За целый месяц? — переспросил Сергеев. — А вас не удивило, что он решил снять дачу осенью? Сезон-то вроде закончился.

Женщина пожала плечами:

— Ну так что ж. Мало ли какие у человека обстоятельства. Вон в прошлом году Семка Дубак со своей мегерой поцапался, так тоже у меня на даче жил, пока не помирились… — она жалостливо вздохнула. — Может, и этого жена выгнала. Или сам ушел… Мне что? Пусть живет, коли охота.

Сергеев шагнул через порог и огляделся.

Интерьер дома соответствовал экстерьеру: грубоватая простота и благородная непритязательность, стиль «Крестьянская изба» в своем апофеозе. Истертый до дыр половичок, рассохшийся кухонный стол у окошка, тарелка с остатками вареной картошки. Хлеб в целлофане, ополовиненная бутылка хорошего коньяка, несколько упаковок сыра, масло, консервы… Словом, приличный набор продуктов, приготовленный с тем расчетом, чтобы длительное время не показываться людям на глаза.

Труп мужчины на кровати — поверх куцего одеяла: чуть полноватое лицо с легкой небритостью на подбородке, аккуратный свитер, джинсы, шерстяные носки домашней вязки… Так мог бы выглядеть обычный среднерусский доцентик из какого-нибудь дышащего на ладан НИИ. Или разведчик, вынужденный на некоторое время уйти в нелегалы. Или глава финансовой пирамиды, скрывающийся от обманутых вкладчиков.

Однако все это капитан увидел позже, спустя несколько минут. Потому что сначала, буквально с порога, его взгляд с налета врезался в картину, висевшую на стене.

Картина была вышита на ткани. Капитан Сергеев в ускоренном темпе прошерстил свой внутренний толковый словарь и нашел определение: гобелен. Старинный, но сохранившийся, пожалуй, получше, чем дом, давший ему последний приют.

Сергеев обернулся к хозяйке дачи.

— Вам знакома эта вещь?

Женщина истово перекрестилась:

— Упаси боже. Она ж, поди, бешеных денег стоит. Разве я стала бы такое на даче хранить?

На гобелене была изображена сцена охоты на тигра. Тигр был полосат, огромен и исполнен приглушенной ярости. Приглушенной до поры до времени: тщедушным охотникам с их смешными кремниевыми ружьями ловить здесь было нечего, это было ясно с первого взгляда. Тигр слишком превосходил их размерами, силой и мощной аурой смерти, которая его окружала.

Врач цинично ухмыльнулся:

— Да, покойничек, похоже, был большим оригиналом. Снял дачу на отшибе, врезал новый замок, устроил картинную галерею — и склеил ласты.

— Какова причина смерти? — поморщившись, спросил капитан.

— Почти наверняка отравление. Пена в уголках губ, небольшой отек горла, синюшный носогубный треугольник… Я, пожалуй, возьму остатки еды на анализ. Завтра пришлю заключение.

— Товарищ капитан, — окликнули Сергеева из сеней. — По-моему, вам стоит на это взглянуть…

«Это» оказалось люком в погреб. На вопрос, почему люк расположен не в комнате, а в сенях, словоохотливая хозяйка пояснила: «Муженек так устроил, царство ему небесное. Чтобы, значит, картошку удобнее было таскать. Мы там сроду ничего, кроме картошки да лопат, и не хранили».

— Сумки, стало быть, тоже не ваши? — спросил Сергеев, указывая на два объемистых баула, извлеченных из погреба.

Баулы были самые обычные, без затей сварганенные из клетчатой клеенки — такие во множестве таскают по поездам «челноки». Когда сумки перенесли на стол, внутри одной из них отчетливо брякнуло.

— Оружие, что ли? — тихо спросил эксперт.

— Господи, — перекрестилась хозяйка. — Он что же, постоялец-то мой, из энтих… из чеченцев? На лицо-то вроде русский…

— Давай сюда понятых, — распорядился Сергеев.

Молодой оперативник проворно шмыгнул за дверь и вскоре вернулся со старухами-соседками. Старухи со смесью ужаса и любопытства кивнули хозяйке и уставились на баулы. Эксперт натянул перчатки и осторожно расстегнул «молнию»…

Сверху, прямо под «молнией» лежало оружие — но совсем не то, которое ожидал увидеть капитан. Не хрестоматийный автомат Калашникова, не изящный израильский «Узи», и даже не разобранный на части пулемет «Максим».

Сабля.

Явно старинная, сопоставимая по возрасту с гобеленом. В сафьяновых ножнах серебристо-серого цвета, с массивным золотым эфесом и драгоценным камнем в навершии рукояти.

— Занятная вещица, — промурлыкал эксперт, водя кисточкой по поверхности. — И чистая, как хирургический скальпель. Ни одного отпечатка.

Сергеев взял клинок в руки, борясь с желанием вытянуть его из ножен и махнуть над головой. Подержал, осторожно положил на стол по соседству с большими квадратными часами. За часами расположились предметы помельче: серебряные и золотые портсигары с монограммами, пара табакерок с серебряной инкрустацией, медальоны, драгоценная посуда, кое-что из церковной утвари… Их было множество, этих предметов, и на каждый, как подозревал капитан, можно было приобрести этот дом вместе с огородом и теплицами. На самом дне сумки лежала книга. Большого формата, в тисненом кожаном переплете, снабженная маленькой серебряной застежкой. Капитан вопросительно посмотрел на эксперта.

— Чисто до тошноты, — отозвался тот. — Беритесь смело.

Сергеев задумчиво повертел ее в руках, открыл посередине — там, где, судя по цвету страниц, прежний хозяин открывал ее чаще всего.

«Снежная королева», — прочел Сергеев, продираясь сквозь непривычную старинную орфографию.

— В детство впадаем, Сан Саныч? — участливо поинтересовался эксперт, заметив, что капитан с неподдельным интересом углубился в текст.

— Твое дело — отпечатки искать, — буркнул капитан, не отрываясь от страницы.

На странице располагалась красочная иллюстрация, изображавшая город — тот самый, откуда Кай и Герда начали свое путешествие. Точнее, вид города сверху — такой, каким его видят лишь ласточки и трубочисты: это было царство облаков, остроконечных крыш и ветряных флюгеров. Каждая уважающая крыша имела флюгер, их тут было множество, самых разнообразных форм и размеров. Самую высокую крышу венчал флюгер-герольд: юноша с изогнутой трубой у губ, в коротком плаще-тунике и шляпе с длинным роскошным пером. Чья-то рука (скорее всего, детская) нарисовала поверх шляпы с пером краснозвездную буденовку. Капитан Сергеев, разглядывая картинку, усмехнулся: в буденовке герольд смотрелся лучше: она придавала ему мужественности…

«В большом городе, — прочитал он, — где столько домов и людей, что не каждому удавалось отгородить хоть маленькое местечко для собственного садика и где поэтому большинству жителей приходилось довольствоваться комнатными цветами в горшочках, жили двое детей…»

Загрузка...