Май без императора

Глава 16. Женская логика

— Месье Егор? — улыбка на лице госпожи Блонтэ выглядела вполне доброжелательной (впрочем, кто их поймет, этих буржуев) и чуточку удивленной — так удивляются пусть и не слишком неприятному, но все же завалившемуся без приглашения гостю.

Егор смущенно кашлянул, переступая порог гостиничного номера.

— Госпожа Блонтэ, мне показалось, что в прошлую нашу встречу, в прокуратуре, вы солгали. То есть не солгали сознательно, — заторопился он, — скорее, не сказали всей правды. Вы ведь были знакомы с Юлием Милушевичем? Человеком, организовавшим похищение вашего медальона…

Она не возмутилась и не высказала удивления — даже не попыталась высказать. Жестом пригласила Егора в комнату, села в кресло напротив, отгородившись стеклянным сервировочным столиком, как ничейной полосой, закинула ногу на ногу и с олимпийским спокойствием ответила:

— Допустим. Хотя я не предполагала, что он окажется вором. Мы познакомились в Лейпциге на аукционе, два года назад.

— Он предложил вам продать медальон императора?

— Медальон императора, — медленно и внятно произнесла мадам Блонтэ, — полтора века хранился в нашей семье. После моей смерти он перейдет в собственность Национального музея Франции. Я не продала бы эту вещь ни при каких обстоятельствах.

— Однако когда медальон был украден, вы заподозрили в первую очередь Юлия…

— Откуда вы это взяли?

— Аника, есть свидетель, который видел вас у него в особняке.

— Ваш свидетель ошибается. Или лжет. Я никогда раньше не была в вашем городе, — она обворожительно улыбнулась. — Жуткая дыра. Простите, если задела ваши патриотические чувства.

— Потерплю, — буркнул Егор. — Меня интересует другое: почему Юлий не попал в поле зрения вашей полиции? Ведь у вас наверняка спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь вашей ценностью, не хотел ли ее приобрести… Неужели вы не всплеснули руками: ах да, я припоминаю, в Лейпциге ко мне подошел некий господин из России… Почему вы этого не сделали, Аника? Вы же наверняка знали, что Юлий причастен к ограблению, — Егор помолчал. — Знаете, что я думаю? Вы позволили Юлию украсть медальон, потому что вас с ним связывает какая-то тайна. И вы настолько боялись ее разглашения, что позволили…

— Тайна? — мадам Блонтэ высокомерно рассмеялась. — Вы думаете, господин Милушевич узнал обо мне нечто ужасное? Может быть, вам лучше спросить об этом у него самого?

— Он умер, — ответил Егор. — Его отравили большой дозой мышьяка.

Аника покачала головой.

— Что ж… Наверное, мои слова прозвучат не слишком по-христиански, но… это очень похоже на божий промысел, вы не находите?

— Не знаю, — мрачно сказал Егор. — Не берусь судить. Однако, мне кажется, вряд ли Господь Бог опустился бы до примитивного яда в бокале с вином.

Аника взяла со стола пачку «Вог» и вытащила сигарету.

— Кстати, хочу спросить, месье Егор: господин следователь в курсе ваших… гм… изысканий?

— Господин следователь арестовал мою знакомую, — сухо ответил Егор.

Мадам Блонтэ стала серьезной.

— В самом деле? Против нее есть улики?

— Множество улик, — не стал скрывать Егор. — Самая серьезная из них — отпечатки пальцев на орудии преступления.

Фиалковые глаза женщины слегка затуманились.

— Значит, вот в чем дело… Вы не верите в ее виновность, и чтобы спасти ее от тюрьмы, ищете настоящего убийцу… Похвально. Представьте, я даже немножко завидую ей, вашей знакомой. В мою защиту еще никто не бросался вот так, по-рыцарски… Очень жаль, но я ничем не могу помочь. Знаете, — она усмехнулась. — У меня есть подруга, ее зовут Гортензия, она проводит автобусные экскурсии по Парижу… Она так расстроилась, когда он исчез… Расстроилась едва ли не сильнее меня. И все повторяла: «Запомни, Аника, этот медальон — живое существо. Раз он пропал — значит, теперь будет путешествовать по свету и убивать. Убивать до тех пор, пока его не найдут и не водворят на место…» Бедняжка…

— Может, она не так уж и не права? — мрачно проговорил Егор.

— Все может быть, — мадам Блонтэ встала, дав понять, что разговор окончен. — Рада была познакомиться, месье Егор. Действительно рада. А что касается медальона — документы на его вывоз практически готовы, и скоро он улетит в Париж. И убийства сразу прекратятся, уверяю вас. Все встанет на свои места.

— Вашими бы устами — да мед пить, — пробормотал Егор уже в дверях.

— Простите?..

— Ничего, — он вздохнул. — Просто русская поговорка.

Скромную бежевую «девятку», притулившуюся к бордюру возле киоска с мороженым, Егор засек, едва выйдя из здания. Он поразмыслил пару секунд, потом, плюнув на политес, подошел к машине, по-хозяйски открыл переднюю дверцу и плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Тот никак не отреагировал на столь вопиющее вторжение в свою частную собственность. Глаза его были скрыты темными очками, но Егор поклясться бы мог, что они, эти глаза, ни на йоту не изменили своего выражения, даже ресницы не дрогнули, вот черт…

— Ну, — проговорил он раздраженно. — Что на этот раз?

Собеседник промолчал.

— Послушайте, — сказал Егор, — а вы, часом, не «голубой»? Может, вы испытываете ко мне… гм… влечение? Что вы таскаетесь за мной по пятам?

Дамир дернул уголком рта, обозначив улыбку:

— На востоке говорят: если ты спас человеку жизнь, значит, ты за него в ответе. Мне не хотелось бы, чтобы вам на голову свалился кирпич. Тогда все мои труды пойдут насмарку.

Егор кашлянул:

— Простите. Вы вытащили меня из огня, а я, кажется, забыл поблагодарить… Скажите, Дамир, кто вообще знал о существовании коллекции?

— Многие, — Дамир ничуть не удивился. — Хозяин не для того держал ее в доме, чтобы любоваться по ночам в одиночку. Иногда он даже проводил деловые встречи в «сокровищнице».

— Аника Блонтэ тоже там бывала? Только не прикидывайтесь, будто не знаете, о ком речь.

— Я и не собираюсь. Она действительно приезжала в особняк, разговаривала с хозяином в его кабинете. Насчет «сокровищницы» сказать не могу.

— Когда это было?

Дамир чуточку подумал:

— Летом прошлого года.

— Знаете, — проговорил Егор, поразмыслив, — я никогда, даже в детстве, не мечтал стать сыщиком. Я художник…

— …Который очень ловко умеет избавляться от наручников, — вскользь заметил Дамир.

— Я художник, — с нажимом повторил Егор. — Мое дело — писать картины. Тайну смерти вашего патрона я с удовольствием оставил бы Колчину… Если бы не два обстоятельства: Мария, которая сейчас находится в камере, и мой друг Ромка Заялов, который чуть не свалился с инфарктом, когда погибла его невеста. Между прочим, она, его невеста, вовсю наставляла ему рога с Юлием. Вы ведь знали об этом? Знали, не отпирайтесь. Еще, небось, и в спаленку ее провожали…

— В спальню — нет, а из спальни — да, — с железобетонным спокойствием ответил азиат.

Егор нахмурился:

— Вот как? И в то утро тоже?

Дамир кивнул:

— Я вывел ее через заднюю калитку и проводил до шоссе. Она плохо себя чувствовала.

Егор в задумчивости откинулся на спинку сидения.

— Интересно… Скажите, а сам Юлий в тот момент не показался вам больным? Он выглядел вполне нормально?

— Нормально, — отрезал азиат. — Не задыхался, не бился в конвульсиях, и пены возле рта я не заметил. Я знаю, что вы хотите сказать: что Ляля Верховцева отравила хозяина, а потом нарочно или случайно отравилась сама… Но вы забываете, что хозяин выпил отравленный бокал только через пять часов, и получил он его из рук Марии.

— Да, я помню, — пробормотал Егор. — И это ломает всю картину. Будто отражение в кривом зеркале. В треснувшем зеркале…

— Вы о чем? — Дамир перехватил взгляд собеседника, устремленный в зеркальце заднего вида. — Ах, это… Просто камешек вылетел из-под колеса.

— Я о другом. «Зеркало треснуло», название романа Агаты Кристи, я вспомнил… Женщина, одна из героинь, звонила всем подозреваемым по очереди и говорила: «Я видела, как вы подсыпали яд в какао мисс Роуз»… Дамир, вы знаете адрес Элеоноры Львовны?

Дверь открылась только после шестого или седьмого звонка. Элеонора Львовна — в каком-то запредельно роскошном куске пестрой ткани, причудливо обернутом вокруг тела, с початой бутылкой коньяка в одной руке и рюмкой в другой, возникла на пороге, покачнулась и светски осведомилась:

— Вы ко мне, господа? Вообще-то я не ждала гостей…

— А по-моему, очень даже ждали, — возразил Егор, чувствуя неимоверное облегчение: жива, слава тебе, Господи. — Кто был у вас в гостях?

— А, — мадам Элеонора махнула рукой, снова потеряв равновесие. — Один знакомый… Редкая сволочь, между нами говоря.

— Савелий Ерофеич?

— Ну, — Элеонора Львовна доверчиво прижалась к Егоровой груди и объяснила: — Понимаете, я подумала: я одна, он один… Так почему бы нам… ну, вы понимаете меня? Я пригласила его в гости. Купила коньяк, накрыла стол. Он пришел, я сказала ему… А он… — она досадливо вздохнула. — «Извините, Элечка, но мы с Катей… С Екатериной Николаевной…» Что он, черт побери, нашел в этой лабораторной крысе? Она моложе меня всего на три года, а выглядит, между прочим, на пять лет старше. Послушайте, давайте выпьем. Не могу же я, как алкоголик, в одиночку…

— Давно Ерофеич ушел от вас?

— Откуда я знаю. Где-то полчаса назад.

— Он поехал к Екатерине Николаевне?

Элеонора Львовна гордо выпрямилась.

— Вот это уж мне абсолютно безраз… безразлучно. То есть безразлично. Так ему и передайте, когда встретите.

Егор с Дамиром переглянулись.

— Я к горничной, — проговорил Дамир. — Вы оставайтесь здесь. Пить больше не давайте, и на всякий случай вызовите «скорую»…

— Поздно, — возразил Егор. — Она в одиночку выхлестала полбутылки. Если в коньяке был яд…

— Какой еще яд? — нахмурилась Элеонора Львовна. — Нет, по-моему, вы все-таки пьяны…

На этот раз ни звонить, ни стучать не пришлось: дверь поддалась сразу, стоило лишь слегка толкнуть ладонью. Крошечная полутемная прихожая с аккуратным шкафчиком для одежды, допотопный телефон на тумбочке — черный и вытянутый вверх, словно старинный комод, единственная комнатка-маломерка (гостиная, она же спальня)… Посередине комнаты — празднично накрытый стол под малиновой бархатной скатертью: салат «Оливье», заливная рыба, сыр, зелень, тушеное мясо в горшочке, початая бутылка «Каберне»…

Неподвижная женская фигура в кресле, и перед ней — почему-то коленопреклоненный Савелий Ерофеич, и плечи его сотрясает крупная дрожь, сопровождающая странные звуки: то ли смех, то ли плач… Вот он услышал шаги за спиной, обернулся и страшно прохрипел, отгораживаясь ладонями:

— Это не я… Я ни при чем, клянусь! Она была уже мертва, когда я пришел!!!

— «Каберне» принесли вы?

— Что? — с трудом переспросил Ерофеич. — Нет, я купил «Мукудзани», ее любимое, только не успел вынуть из пакета — мой пакет в прихожей… А «Каберне» уже стояло на столе, это я хорошо помню.

— Когда она умерла? — сухо спросил Колчин, не оборачиваясь.

Тучный врач с белой дедморозовской бородой шумно высморкался в носовой платок.

— Часа два — два с половиной назад.

— А причина?

— Яд, — врач снова высморкался. — Следы пены в уголках губ, отек горла, синюшные веки… Определенно отравление. Вообще, любопытная дамочка.

— В каком смысле?

— А ты обрати внимание на стол, точнее, на сервировку. Я поначалу подумал, что она ждала гостей, но…

Колчин оторвался от протокола.

— Да, ты прав. Сервировка по высшему разряду, как раз для романтического ужина вдвоем. Но при этом — один прибор, один бокал, одна тарелка…

— Я бы сказал, дамочка решила красиво уйти из жизни. Лавры Сары Бернар покоя не давали: та тоже, прежде чем выпить цианид, сделала прическу, маникюр, надела вечернее платье, села в кресло…

— Бред, — Колчин раздраженно встал, подошел к Егору (тот стоял, всеми забытый, в уголке между сервантом и дверным косяком и безучастно наблюдал за происходящим в комнате) и жестом попросил сигарету.

— Вы еще здесь? — нелогично спросил он. И вдруг добавил: — Скажите, у вас нет ощущения, что вся эта чертовщина вертится вокруг вас?

— Не понял, — растерялся Егор.

— Посудите сами. Юлию Милушевичу его коллекция досталась от отца — то есть он владел ею много лет. Медальон императора у госпожи Блонтэ был похищен два года назад — и эти два года мирно лежал в сейфе, в «потайной» комнате, а парижская полиция имела классический «глухарь» (оказывается, на набережной Орфевр работают не одни сплошные комиссары Мегрэ). Понимаете, о чем я? Все было относительно спокойно, но вот на сцене появляетесь вы — и в особняке начинают умирать люди…

Егор вдруг почувствовал беспокойство. Словно тонкая игла проникла в подкорку головного мозга. И источник этого беспокойства находился где-то совсем рядом, только протяни руку. Коридор, коврик под ногами, зеркало, тумбочка, угол серванта…

— Николаич, глянь, — окликнули следователя, — тут кое-что любопытное…

Угол серванта, тумбочка, зеркало, коврик, салфетки с вышитыми краями…

— Пойдемте посмотрим, Егор, — сказал Колчин. — Может быть, сейчас мы найдем ответы на все вопросы.

Худой эксперт, облачившись в хирургические перчатки, выдвинул нижний ящик серванта, вытащил оттуда некий бесформенный сероватый комок и жестом подозвал к себе супружескую чету, примостившуюся на диване — соседей покойной по лестничной клетке.

— Понятые, подойдите поближе.

Миниатюрная бабулька в байковом халате поднялась, помогла встать супругу — седоусому старикану с массивной тростью в руках, и они вдвоем послушно просеменили к столу. Егор привстал на цыпочки и посмотрел поверх их голов.

Сероватый комок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся седым париком (что ж, легче, быстрее и практичнее, чем менять прическу и смывать-наносить краску), очки в тонкой металлической оправе, нарочито нелепая вязаная кофта с такой же нелепой брошью, за которую покойница, надо думать, отвалила неподъемную сумму рублей в двести…

— А очки-то липовые, — заметил эксперт. — Стекла без диоптрий. Кстати, Николаич, я ведь вспомнил эту дамочку. Она работала у нас, в отделе судебно-медицинской экспертизы. Потом она ушла на пенсию — кажется, по инвалидности. Ты-то тогда еще кантовался в райуправлении…

— Полагаете, звонила она? — в полголоса спросил Колчин.

— Нет, — так же тихо отозвался Егор. — Я думаю, звонили ей.

Колчин недоверчиво промолчал.

— Екатерина Николаевна — в прошлом медэксперт, — горячо заговорил Егор. — Она была знакома с ядами, их действием на организм, симптомами отравления и прочим. Кроме того, она могла нанести на баночку с мышьяком Машины отпечатки пальцев — я слышал, есть способ, кажется, с помощью специальной пленки… Проверьте, возможно, у нее сохранился доступ в лабораторию — значит, она могла подменить образцы, подделать отчет, да мало что еще…

— А как она, по-вашему, подмешала мышьяк в бокал Юлия? — поинтересовался Колчин. — Мы по десять раз опрашивали всех, кто в то утро побывал в спальне, о горничной никто и словом не упомянул…

— Так ведь горничная, — пояснил Егор. — На нее никто просто не обратил внимания. Она вошла, незаметно подсыпала яд (к примеру, когда Юлий выяснял отношения с импресарио), оставила отпечатки пальцев Марии на баночке в подсобке, подбросила пузырек под окно — нарочно, чтобы его легко обнаружили… После этого ее дважды вызывали в прокуратуру, она ответила на вопросы — и о ней забыли. И вдруг раздается телефонный звонок. Она снимает трубку — и слышит: «Это вы убили…»

— Извините…

Егор обернулся. Старушка-понятая робко тянула его за рукав, приняв, очевидно, за местного «разводящего».

— Извините, но Катюше никто не мог звонить. И она никогда не звонила. Понимаете, она была глухая. То есть совсем глухая. Она могла только читать по губам.

Она что-то сказала, эта старушка, божий одуванчик, высунувший голову из ворота байкового халата. Что-то странное, совершенно нелогичное, и вместе с тем такое, что впору было треснуть себя по лбу: что же я, дурак, раньше-то…

— Что с вами? — встревоженно спросил Колчин.

— Она сидела в кресле, — заторможенно проговорил Егор. — Обратите внимание: кресло стоит так, чтобы можно было следить за входной дверью. Она увидела, что дверь открылась, вышла в коридор, заметила на тумбочке беспорядок… Убирать некогда, она просто накинула сверху салфетку… — Егор поморщился. — У нее кто-то был. Тот, ради кого она накрыла на стол и купила «Каберне» вместо любимого «Мукудзани». Николай Николаевич, она не покончила с собой. Ее убили.

Показания.

«— Элеонора Львовна, как вам пришла в голову такая, простите, идиотская идея?

— Это глупо, это так глупо с моей стороны… Покойная Катюша однажды подарила мне книгу. Покойная… Господи, как страшно звучит… Понимаете, мой муж, Витольдик… Он был блестящим ученым, а как много он сделал для обороноспособности нашей страны… Но когда он умер, я осталась ни с чем. Нет, нищей он меня не оставил, у него было кое-что накоплено… Но я совершенно не умела экономить. И деньги стали уплывать. Я переехала в другую квартиру, подешевле, кое-что распродала… Потом мне посчастливилось устроиться на работу в дом к Юлию Валентиновичу. Он мне хорошо платил, но, сами понимаете…

— Кажется, начинаю понимать.

— Когда его отравили, я подумала, что если это сделала не Мария, то где-то в доме есть настоящий убийца. Только не представляла, как его вычислить. И тогда стала звонить всем подряд. Сначала я хотела просто посмотреть на его реакцию: он ведь должен был забеспокоиться, верно? А затем я попробовала бы с ним договориться…

— Вы собирались потребовать деньги за молчание?!

— Я бы попросила немного, честное слово. И обещала бы, что никогда не обращусь к нему впредь. И потом, я была осторожна, очень осторожна! Я два дня тренировалась изменять голос, и говорила в трубку через носовой платок… Я даже не пользовалась телефоном-автоматом на углу моего дома — он накрыт только козырьком от дождя, а я боялась, что меня подслушают…»

— Ну, что скажете? — спросил Колчин, когда Егор дочитал протокол.

— Потрясающе, — искренне отозвался тот. — Значит, преступник их перепутал? Элеонора говорила через платок, он не узнал голос и убил не ту…

— Вряд ли… — следователь горестно подпер ладонью щеку. — Он не ошибся: он убил именно того, кого собирался убить.

Егор посмотрел непонимающе.

— Коллекция, — пояснил следователь. — Коллекция Юлия Милушевича когда-то принадлежала Екатерине Николаевне. Точнее, ее деду, академику Добелю. В конце сороковых академик был репрессирован (обвинения для того времени самые банальные: вредительство, подготовка покушения на членов правительства, шпионаж в пользу Англии…). Его дело вел старший лейтенант госбезопасности Валентин Милушевич, отец Юлия, — Колчин помолчал. — Так-то, Егор. Пятьдесят с лишним лет понадобилось, чтобы мина рванула. Между прочим, вы были правы: Екатерина Николаевна вполне могла побывать в бывшей «своей» лаборатории. И подменить баночку с ядом, которая стояла в подсобке, на другую, точно такую же, но с отпечатками пальцев Марии. Правда, «могла» — это вовсе не означает «сделала»…

— А что, это так легко — проникнуть в лабораторию? — вяло поинтересовался Егор.

— Легко, если иметь верного человека, который украдет для тебя ключи.

— Кто? — быстро спросил Егор.

— Патологоанатом. Однажды Екатерина Николаевна оказала ему серьезную услугу: спасла сына от тюрьмы… Впрочем, это к делу не относится, — он помолчал. — Остается очень важный вопрос: где эта самая коллекция? Вряд ли преступник хранит ее у себя в квартире. Где-то существует тайник: подвал под заброшенным домом, или что-то в этом роде.

— Недалеко от поселка, возле озера, есть незавершенное строительство, — вспомнил Егор. — Юлий упоминал: «Хозяин подвал отгрохал, будто собирался ядерную атаку пересидеть. А подвал оказался с дефектом: его затопляет во время дождей — какие-то там грунтовые воды подходят близко к поверхности».

— Ну, коли подвал затапливает, вряд ли преступник будет там что-то хранить, — справедливо заметил Колчин.

Он вышел из такси, взбежал по ступеням, кивнул портье, словно старому знакомому, вознесся на лифте на шестой этаж, постучал в дверь номера…

Дверь открыл секретарь.

— Мне нужно поговорить с мадам Блонтэ, — сказал Егор после долгой паузы. И почувствовал себя полным идиотом: наверняка секретарь не понимает по-русски ни бельмеса. Впрочем, словосочетание «мадам Блонтэ» должен просечь…

— Она занята, — ответил секретарь на чистом русском языке. — Мы сегодня уезжаем.

— Вот как… — отъезд французской парочки выглядел очень уж скоропалительным. — Может, все-таки она отыщет для меня минутку?

Глаза секретаря стали холодными.

— Разве с вами еще не расплатились?

Егор запустил руку во внутренний карман (парень неуловимо напрягся), извлек оттуда чек, полученный здесь же два дня назад, и протянул секретарю.

— Передайте это своей хозяйке. И еще… — он помолчал. — Скажите ей, что ее подруга, которая возит туристов по Парижу, была права: ваш чертов медальон — действительно живое существо. И весьма кровожадное.

Он развернулся, чтобы уйти, и вдруг услышал за спиной голос Аники:

— Кто?

Вопрос мог относиться к чему угодно, но Егор понял.

— Одна пожилая женщина. Имя вам ничего не скажет, но если вы бывали в особняке у Юлия, то могли ее видеть. Она работала там горничной. Ее отравили мышьяком.

Глупо было ожидать, что известие о смерти какой-то там горничной в чужом доме, приставки к пылесосу и моющему средству «Мистер мускул» для гладких поверхностей, всерьез может опечалить погрязшую в собственном величии французскую фифочку. Однако та не просто опечалилась.

Она помертвела. Именно помертвела, точнее слова не подберешь.

— Садитесь, — она указала Егору на другое кресло и закурила — быстро и немного нервно, точно ученица колледжа, опасающаяся, как бы ее не застукала классная дама. — Значит, Гортензия действительно была права. А я посмеивалась над ней, мы даже поссорились однажды по этому поводу… Андрэ, принесите кейс, — попросила она по-русски и пояснила: — На самом деле его зовут Андрей, просто я переиначила на свой лад. Его родители переехали в Париж из Звенигорода в начале девяностых. Андрей учился на курсах при университете и подрабатывал мойщиком окон.

Вошел Андрей, молча положил на стол коричневый «дипломат», щелкнул цифровым замком.

Мадам Блонтэ вынула из кейса маленькую коробочку и открыла ее. Старинный изумруд на крышке медальона коротко блеснул, точно кошачий глаз в темноте: таинственно, тускло и слегка иронично.

— Гортензия советовала сразу отдать его в Национальный музей. Нужно было так и поступить. Или — утопить в реке, как принц Флоризель — алмаз «Око света». Истинно королевский получился бы жест, — мадам Блонтэ невесело усмехнулась. — Вы знаете, что этот медальон тоже имеет собственное имя?

— «Долина гераней»? — предположил Егор, уже ничему не удивляясь.

Мадам Блонтэ кивнула.

— Так называлось кладбище на острове Святой Елены, где первоначально был похоронен Наполеон. Вы когда-нибудь слышали о герцоге Энгиенском?

— Гм… — Егор поджал губы. — Боюсь показаться невежественным… Кажется, его несправедливо обвинили в заговоре против Наполеона и казнили…

Женщина снова кивнула.

— Теперь эту историю предпочитают не вспоминать. У нас во Франции культ Бонапарта, его почитают как божество, а божество по определению не совершает неприглядных поступков.

— Понимаю.

— Рядом с герцогом в ночь ареста находился слуга из обедневших дворян, его звали Анри Тюмирье. Каким-то образом ему удалось выскользнуть из окруженной усадьбы и спасти дочь герцога, маленькую принцессу Жанну-Луизу. Этот медальон герцог успел повесить на шею дочери.

— Откуда вам это известно?

— Из дневников Тюмирье. Я нашла их в семейном архиве. Конечно, чернила сильно выцвели, но кое-что я сумела прочитать…

Мадам Блонтэ осторожно открыла крышку медальона.

— Вот она, Жанна-Луиза де Конде. Ее привез на Святую Елену приемный отец… Видите ли, тот человек, Анри Тюмирье, подчинил свою жизнь двум целям: вырастить Жанну-Луизу как собственную дочь — и отомстить Наполеону за смерть герцога. Он всю жизнь следовал за Бонапартом в надежде его убить: в 1804 году перебрался из Эттенхейма во Францию, затем приехал в Париж, долго выслеживал императорский кортеж на Елисейских полях… Конечно, это было наивно. Наполеона всюду сопровождала сильная охрана, а Тюмирье был один… Нет, у него не было шансов. Потом началась война с Россией, Наполеон отбыл в действующую армию… Анри Тюмирье ничего не оставалось, как снова последовать за ним.

— То есть…

— Он вступил в армию волонтером.

Госпожа Блонтэ снова помолчала.

— Он храбро воевал: переходил Неман в июне 1812 года, наступал на Смоленск и отступал из горящей Москвы… И, знаете, дважды он оказывался совсем рядом с Бонапартом, буквально в десятке шагов. В первый раз это случилось на подступах к Москве, во второй — у понтонного моста через Березину, когда французская армия отступала под ударами генерала Чичагова. Там, на Березине, Анри Тюмирье чуть не погиб. Можно сказать, его спасло чудо — впрочем, как и Наполеона: если верить дневнику, Тюмирье держал его на мушке. И только на какую-то долю секунды опоздал с выстрелом…