Май без императора

Глава 10. Дом с привидениями

Роман воспринял весть о начале трудовой вахты с энтузиазмом комсомольца времен первых пятилеток.

— Отлично, — провозгласил он, довольно потирая руки. — А то пообносились мы с тобой — аж пиво купить не на что. Когда приступаем?

— Хоть сегодня, — ответил Егор.

— Отлично, отлично, — Роман шумным смерчем пронесся по комнате, швыряя что-то в раскрытый зев старенькой спортивной сумки. — Машину за нами, надеюсь, пришлют?

— Раскатил губенки, — беззлобно отозвался Егор. — Не баре, на общественном транспорте велено добраться.

— Крохобор твой Юлий, — проворчал Роман без особого огорчения. — Ладно, манатки соберу — и двинем.

От трассы до поселка добирались пешком. А потом еще довольно продолжительное время стояли у запертых ворот, словно парочка опаленных солнцем пилигримов. И настроение Романа резко изменилось. По дороге он успел натереть пятку, и теперь тихо матерился, всуе поминая зажравшихся буржуев и свои кроссовки с надписью «Адидас», пошитые в кустарной мастерской на улице Малая Маньчжурская. Он уже всерьез начал подбивать Егора на то, чтобы развернуться и уйти («Художники мы или кто? Где наша гордость, мать вашу, то есть нашу? Где самосознание, в конце концов!»), когда ворота отворились, и на пороге появился Дамир. Роман мигом замолк, с интересом оглядел Юлиева телохранителя с головы до ног и обратно и с невыразимым подобострастием произнес:

— Здравствуйте, наш узкоглазый господин. Тучны ли ваши стада, метко ли бьет охотничий лук? Не болеют ли чумкой ваши ездовые собаки?

— Прибыли? — спросил Дамир, не дрогнув ни единой лицевой мышцей. — Заходите. Сейчас вас устроят, а потом я покажу фронт работ.

На мраморной голове льва, украшавшего собой парадную лестницу, по-простецки свернувшись клубочком, дремал кот. Почувствовав приближение процессии, он открыл глаза и широко зевнул, обнажив розовую пасть. Егор почесал зверю шейку — тот выгнулся грациозной дугой и благодарно заурчал.

— Здорово, Маркиз, — Ромка тоже протянул руку, однако кот надменно фыркнул, спрыгнул с львиной головы и сгинул куда-то: посчитал, видимо, что чужак должен сперва заслужить право касаться его голубой шкурки.

— Почему Маркиз? — поинтересовался Егор.

Роман слегка растерялся.

— Почему?.. Не знаю. Всех котов зовут Маркизами.

— Этого зовут Кессон.

— Правда? — Роман хмыкнул. — Кессон — это производное от «кессонной болезни»?

Подумал и с некоторой завистью добавил:

— Я гляжу, ты тут совсем стал своим. Даже домашняя скотина признает. Чуть руки не лижет.

Егор с сомнением покачал головой. Черта с два в этом особняке можно стать своим: легче добиться, чтобы тебя приняли как равного в Британском Королевском охотничьем клубе или на Большом Курултае азиатских кочевых племен.

Дурные мысли, в отличие от всех прочих, в голове не мелькают — они останавливаются там надолго, как поезд на конечной станции. Иные успевают заржаветь, прорасти травой и стать неотъемлемой частью пейзажа. И потихоньку, незаметно для своего владельца, разъедают мозг — такое с Егором уже случалось когда-то, в первое время по возвращении из госпиталя. Поначалу вроде бы спасала водка — точнее, не спасала, но выполняла функцию местной анестезии.

Теперь была работа. Впрочем, тоже не лечившая, а лишь отвлекавшая. Егора с Романом поселили в том же домике для гостей, в котором они оформляли интерьер. Одна комната на первом этаже оказалась отремонтированной и вполне пригодной для проживания. Это было очень удобно: встали, позавтракали (кухарка бальзаковского возраста, запавшая на Ромкину бороду и угольно-черные ресницы, доставляла приятелям вкуснейшую жареную картошечку с салом прямо «на дом»), оделись в джинсовые комбинезоны, вышли в коридор — и оказались прямиком на рабочем месте. Егор напряг фантазию, подчитал кое-какие журналы и выдал на-гора дизайн-проект внутренней отделки гостевого домика в стиле «гламур»: драпировка бархатом бордовых тонов, массивные кресла из каталогов одной западноевропейской фирмы, и, в противовес некоторой тяжеловесности — маленькие серебряные статуэтки на каминной полочке. Роман, как и положено «шустрому мальчику», исправно смешивал краски, двигал стремянку, размывал следы старой побелки, резал ткань и бегал за пивом в местный супермаркет.

Юлий поинтересовался ходом работ лишь дважды: когда Егор принес на подпись эскизы (Цезарь глянул на них мельком, оторвавшись от прочих бумаг, и прикрыв ладонью телефонную трубку, кивнул и поставил снизу витиеватую подпись) и когда попросил разрешение заказать мебель.

— Заказывай, — на ходу распорядился Юлий. — Чек потом отдашь Дамиру.

Кроме Машеньки, самого хозяина и прислуги, в поле зрения Егора мелькали и иные персонажи, симпатичные и не очень, но в общем и целом любопытные. Чаще других к Юлию приезжал на крутом «Вольвешнике» худой и слегка сутулый тип с обширной плешью, старательно прикрытой семитскими черными волосами. Семитского типа звали Рудик Изельман. Всегда отутюженный, накрахмаленный, в черном костюме за полторы «штуки» баксов, он напоминал хорошо раскрученного гробовщика. С Егором он поздоровался единственный раз, при первой встрече, после чего навсегда потерял к нему интерес.

О том, что господин Изельман до недавнего времени был импресарио одного знаменитого на весь мир скрипача, Егор узнал от охранника Всеволода Ерофеича. Тот, прослышав о Егоровом подвиге по спасению хозяйки из лап террористов, проникся к нему неподдельным уважением и по вечерам, освободившись от дежурства, стал зазывать на кухню, где хозяйничали две милые женщины: Элеонора Львовна — высокая, полногрудая, усердно молодящаяся дама в возрасте «слегка за пятьдесят», и тихая, как мышка-полевка, Екатерина Николаевна.

В один из таких вечеров у них зашел разговор о Рудике Изельмане. Необязательный, ленивый, когда все иные темы (политика, шансы нашей сборной на чемпионате мира по футболу и цены на любимый Ерофеичем портвейн) были исчерпаны.

— Скользкий тип, — прокомментировал Ерофеич, отправив в рот ломтик сыра. — Этакая рыба-прилипала — явление распространенное, тут и говорить не о чем. Но вот история с его скрипачом… Владислав Виндзоров — не приходилось слышать? Бешеный талант, лауреат международных конкурсов и прочая…

— И что с ним случилось? — поинтересовался Егор.

— Прошлым летом — кажется, в июне, Рудик повез его во Францию, на гастроли. А когда ехали обратно — уже после Москвы (они сначала летели самолетом из Парижа в Москву, а уж оттуда — поездом до родных осин…), скрипач исчез. Вышел в вагон-ресторан и не вернулся. Милиция весь состав обшарила сверху донизу и местность вдоль железнодорожного полотна…

— Ничего не нашли?

— Футляр от скрипки. В лесочке, в полукилометре от станции «Солнечная» — там поезд стоит три минуты. Мне Володька, приятель мой, рассказывал, будто на футляре были следы крови… Мы с ним, с приятелем то есть, вместе когда-то служили в линейном отделе.

— А дорогая была скрипка? — спросил Егор.

— Да уж не за тридцатник купленная в универмаге.

— Так, может, из-за нее…

— Может, и из-за нее, — не стал спорить Ерофеич. — К остальному багажу грабители не притронулись, взяли только скрипку… Скрипку забрали, а футляр выбросили, вот что странно.

— Значит, розыск ничего не дал?

Ерофеич развел руками.

— Нет трупа — нет преступления. Хозяин, помнится, даже деньги ментам совал (немалые, кстати), чтобы искали получше.

— И что?

Ерофеич хмыкнул.

— Взяли, не подавились. Да что толку.

Солнце медленно опускалось за кромку леса — тускло-оранжевое и надменное, точно шар Монгольфье. Егор встал правым боком к «крепостной стене», огораживающей особняк — так, чтобы в «кадр» попал закат над озером и некое незавершенное строительство на противоположном берегу, и раскрыл привезенный с собой этюдник.

Строительство выглядело живописно: этакие серовато-желтые каменные зубцы (туф, определил Егор), которые при известном воображении можно было принять за старинную крепость.

Сзади хрупнула ветка. Егор обернулся, подумав вначале, что это Ромка Заялов вернулся в неурочный час (тот познакомился на днях с учительницей-разведенкой из поселковой школы и возвращался от нее лишь под утро, играя блудливой улыбкой на лице и аккуратными синячками в вырезе пиратской тельняшки). Однако это оказалась Мария. На ней были черные джинсы и голубой джемпер — этот простенький наряд ей удивительно шел. Она посмотрела на этюдник, перевела взгляд на Егорову клетчатую ковбойку и спросила:

— Тебе не холодно?

— Я привык, — буркнул Егор. И глупо спросил: — Почему ты одна?

— Юлий в городе по делам… Еще не вернулся.

— А Дамир… Разве он тебя отпускает?

— Он тоже в городе. И потом — что значит «отпускает»? Я не пленница.

— Знаю, ты хозяйка, — усмехнулся Егор, отчего-то досадуя на себя.

Она помолчала, глядя на озеро, потом, почувствовав, видимо, Егорово настроение, тихо произнесла:

— Юлий, в сущности, хороший человек. Только очень несчастный… Можно иметь красивый дом, собственную торговую компанию, летать на Канары в выходные — и быть таким вот… Несчастным и одиноким. Жутко одиноким, не по-человечески.

— Значит, ты его пожалела? — резко спросил он. — Я думал, ты его любишь.

Машенька зябко повела плечом.

— Любовь бывает разная, — медленно проговорила она. — Бывает любовь-восхищение… Или любовь-благодарность — если человек сделал для тебя что-то очень большое и важное. Бывает любовь-жалость — если мужчина слабый и несчастный. Это не самое плохое чувство.

— А… просто любовь? — спросил Егор внезапно севшим голосом.

— Просто любовь… — Машенька сделала паузу. — Это если любишь человека, который для тебя даже не самый лучший — просто единственный.

Ажурная беседка на том берегу утратила буйство предзакатных красок и стала целиком фиолетовой — цвета сосновых крон в вышине, цвета ракиты у кромки воды, цвета самой воды…

Цвета Машенькиных волос, струящихся вдоль спины — Егор, не удержав искушения, протянул руку, чтобы дотронуться до них, и вдруг Маша испуганно вскрикнула. Чуть справа, возле каменного забора, под чьей-то ногой хрустнула ветка, и нечто темное, стремительное, бесформенное (так показалось) в мгновение ока пронеслось меж деревьев.

— Птица, наверное, — успокаивающе сказал Егор. — Не знал, что здесь такая глушь.

— Птица? — Мария в страхе прижалась к Егору. — Это человек!

Егор дернулся наперерез, ориентируясь по топоту ног впереди, метрах в пятнадцати… Выскочил на асфальт, сделал оборот вокруг оси, на всякий случай изготовившись к бою…

Незнакомец исчез — ни шороха вокруг, ни движения. Или тот, за кем Егор гнался, гораздо лучше его знал окрестности, или…

— Егор!

Он обернулся. Машенька выбежала на дорогу — волосы растрепаны, тревога в широко раскрытых глазах… Егор подскочил к ней, обнял, прижал к себе, ощутив, как приступ мучительной нежности буквально скручивает его в бараний рог, достает до печенки, разрывает изнутри прутья грудной клетки… Черт, да приди сюда хоть целое вражеское войско — Егор только рассмеялся бы, шагнув навстречу копьям и стрелам. И вряд ли нашелся бы человек, который позавидовал тому войску…

— Егорушка…

— Все хорошо, родная, — неверными губами произнес он. — Все хорошо, никто тебя не тронет.

— А… тот, в лесу?

Егор успокаивающе улыбнулся.

— Пусть попробует.

…Его руки искали ее руки. Ее губы искали его губы — и нашли, конечно, куда им было деться даже в чернильной темноте, пришедшей на смену закату. Темнота была наполнена невнятным шелестом ветвей, стрекотанием цикад и оглушительным биением сердца. Точнее, двух сердец, бившихся в унисон, от которого когда-то рухнул какой-то там мост — что ж, ничего удивительного в том, что он рухнул…

Идиллия, однако, оказалась недолговечной. В сумрак беспардонно врезались автомобильные фары, Мария отстранилась от Егора, оба обернулись и зажмурились, точно два неосторожных оленя — за секунду перед тем, как впечататься пятнистыми телами в бампер припозднившегося рефрижератора.

У шофера, однако, была хорошая реакция. Тормоза коротко взвизгнули, хлопнули дверцы, и из «Мерседеса» вышел господин Милушевич в сопровождении азиата-телохранителя. Мать твою…

— Гуляем? — светски улыбнулся Юлий.

— Здесь был человек, — быстро сказал Егор. — Я не уверен, но, по-моему, он спрыгнул со стены.

Улыбка с лица бизнесмена не исчезла — просто трансформировалась из светской в недоверчивую. Дамир вынул из кармана мобильник и потыкал в кнопки.

— Ерофеич, это я… У вас все спокойно?.. А ты проверь. Я буду на связи.

— А что вы здесь делали, разрешите полюбопытствовать? — вдруг спросил Юлий.

— Рисовал, — нехотя ответил Егор, чувствуя себя полным идиотом. — Я оставил этюдник у озера. Послушайте, я понимаю, это звучит не слишком убедительно, но…

— Машенька, садись в машину, — ровным голосом произнес Юлий.

Она подчинилась: опустив голову, прошла мимо Егора, и уже возле дверцы быстро посмотрела на него — с мольбой и надеждой.

Егор с Юлием стояли друг напротив друга — оба приблизительно одного роста и комплекции.

— Что у тебя было с Машей? — глухо спросил бизнесмен. — Говори, не трону. Все-таки я твой должник.

— Ничего, — ответил Егор без надежды, что ему поверят.

Ему и не поверили. Юлий покачался с пятки на носок, поразмыслил и вынес приговор:

— Вот что, маляр-штукатур. Чтобы к утру духу твоего здесь не было. Насчет оплаты не беспокойся, чек я пришлю.

Чтобы собрать вещи, оставшиеся в гостевом домике, понадобилось минут десять. Егор критически осмотрел свой рюкзак, попинал его ногой, придавая форму, лег на кровать и закинул руки за голову. Внезапно навалилась усталость. Веки сами собой смежились, некоторое время Егор еще зачем-то боролся со сном, потом махнул рукой. Все равно до утра с места не сдвинусь, решил он, пусть хоть НЛО приземлится на лужайку перед фонтаном…

Он пребывал в дремотном состоянии не больше получаса. Открыл глаза (ночь и луна за окном), повернул голову и увидел Юлия, сидящего на стуле возле кровати. Должно быть, в лице Егора что-то отразилось: некая готовность к активным действиям, потому что компьютерный магнат отодвинулся вместе со стулом на безопасное расстояние и усмехнулся:

— Что, прикидываешь, с какой руки двинуть мне в челюсть?

— С чего вы взяли? — хмуро поинтересовался Егор.

— Так у тебя на роже написана вся твоя пролетарская ненависть. Крупным шрифтом. Я угадал?

— Нет.

Юлий взглянул с любопытством.

— Вот как? О чем же ты размышляешь?

— Думаю, зачем вы пришли. На дверь вы мне уже указали, вещи я собрал. Утром уеду.

Юлий встал, покачнулся, как гироскоп, и Егор вдруг заметил то, чего не понял раньше: компьютерный магнат был здорово «подшофе».

— Как он выглядел? — вдруг спросил Цезарь и уточнил: — Тот, кого ты видел в лесу.

Егор подумал.

— В общем-то, я мало что разглядел… Возможно, высокий, возможно, худой… Я вначале принял его за крупную птицу.

— Продолжай.

— Собственно, все… Единственная деталь: он очень неплохо бегает. И ни разу не споткнулся, а в лесу, в сумерках, споткнуться — раз плюнуть. Я бы сказал, что этот тип бывал здесь — и не однажды. Я бы на вашем месте поискал в собственном окружении…

— Ну, ты пока не на моем месте, — заметил Юлий. И спросил — неожиданно, в любимой манере резко менять направление, не включая поворотника: — Выпить хочешь? Тогда пошли. Барахло свое оставь, никто не украдет. Приличный дом все-таки…

Они прошли в кабинет. Юлий подошел к стеллажу, вытащил несколько книг, ткнул пальцем куда-то в заднюю стенку, и — Егор присвистнул от удивления, — стеллаж вместе с частью стены бесшумно повернулся вокруг оси. Егор осторожно приблизился, заглянул в проем и увидел уходящие вниз ступеньки.

— Пещера Али-Бабы, — Юлий сделал приглашающий жест. — Заходи, не бойся.

— А «Амонтильядо!» мне кричать не придется? — на всякий случай осведомился Егор.

— Если бы я всех своих недругов замуровывал в стены, — ответил компьютерный магнат, обнаружив похвальное знание классической литературы, — мне скоро жить стало бы негде.

Щиколотки коснулось что-то мягкое. Егор опустил взгляд. Кессон (вот кто чувствовал себя хозяином!) испытующе посмотрел в глаза и важно прошествовал вперед. Что ж, хмыкнул Егор, пещера так пещера.

Комната, куда они попали, и впрямь напоминала пещеру. У Егора в детстве тоже была своя сокровищница: она находилась в чреве старого тополя недалеко от их дачного участка. Корни дерева с одного бока выползли из-под земли, образовывая настоящий шатер: взрослому нипочем не втиснуться, а девятилетнему мальчишке — в самый раз. Там, в вырытой ямке, под цветным стеклышком, и хранились собственно сокровища: спичечная коробка с засушенным жуком-оленем, жестянка с обертками от американской жвачки, настоящий патрон от ружья, оловянный мотоциклист и перочинный ножик с гербом города Твери на рукоятке. Юлий Милушевич был человеком иного масштаба, и сокровища были ему под стать. Роль фантиков от жвачки здесь играли старинные гравюры, оловянный мотоциклист был с успехом заменен коллекцией часов — карманных, настольных, настенных и двух напольных, повторяющих Биг-Бен в миниатюре, а ножик с гербом на пластмассовой рукоятке трансформировался в собрание холодного оружия, развешанного на двух стенах, не занятых гравюрами: пара дуэльных «лепажей», австрийский багинет, короткоствольный драгунский карабин, две кавалерийские сабли, повешенные на стену крест-накрест…

Сабли понравились Егору больше всего: от их голубовато-серых изогнутых клинков, черных от времени рукоятей (то ли искусственно состаренных, то ли чудом сохранившихся), полукруглых эфесов в тусклой позолоте веяло силой. Настоящей, не показной, старинной: подержишь такую саблю в руках и поймешь, что далекий твой предок прожил жизнь, не посрамив чести. Богатыри, не мы…

— Эта сабля принадлежала генералу Ермолову, — сказал Юлий, неслышно подойдя сзади. — В битве под Вереей на него напал вражеский гренадер. Ермолов отбил штык и ударил сам. Гренадер подставил ружье, чтобы защититься, и сабля перерубила ружье пополам. С тех пор на клинке — вот здесь, видишь? — появилась зарубка. Ермолову предлагали выправить ее, уверяли, что следа не останется, но генерал не позволил.

Юлий, медленно прошелся по комнате, остановился у небольшого сейфа, скромно притулившегося в углу, и любовно погладил дверцу.

— А здесь хранится самый ценный мой экспонат. Вещь, которую Наполеон Бонапарт считал своим талисманом. И которая, если верить всем этим мистическим сплетням, его и погубила… Хочешь посмотреть? — Юлий хохотнул. — Впрочем, нет, тебе достаточно того, что ты уже видел.

— Откуда у вас все это? — спросил Егор.

— Кое-что приобрел я сам, но основное — от отца. Это был его пунктик — наполеоновские войны, — компьютерный магнат обозрел свою сокровищницу и проговорил: — Эти вещи принадлежали когда-то сильным мира сего. И любая из них стоит гораздо дороже, чем мой особняк. Но я храню их не из-за этого… Знаешь, они, эти вещи, действительно хранят ауру своих прежних хозяев. Стоит только взять в руки, чтобы почувствовать…

Он подошел к бару, встроенному в стену, протянул руку к едва заметной кнопке и добавил:

— Да, насчет домика для гостей. Насколько я помню договор, все должно быть готово к следующему понедельнику. Надеюсь, успеешь? Вот и отлично. Работаешь ты неплохо, можно даже подумать о прибавке к гонорару.

— Я не просил прибавки.

— А зря. Хороший ты парень, Егор. Слегка наивный, но в общем и целом…

Юлий нажал кнопку. Дверца бара открылась, обнажив зеркальное нутро, Юлий извлек на свет Божий бутылку «Каберне» и два бокала.

Кессон тем временем неспешно, по-хозяйски, продефилировал по комнате, прыгнул на подоконник и потянулся носом к цветку в маленьком керамическом горшочке — видно, понравился запах.

— Красивый у вас зверь, — сказал Егор, приготовившись услышать в ответ тираду в духе «Смотри не стибри, в асфальт закатаю».

Однако Юлий молчал. Егор перевел взгляд на собеседника — и вздрогнул.

Потому что лицо Юлия вдруг перестало быть лицом. Оно как-то странно застыло, превратившись в жутковатую маску — не карнавальную, а, скорее, посмертную, гипсовый слепок, покрытый трещинами.

— Что с вами? — негромко спросил Егор.

Юлий явно хотел что-то сказать, но не мог. Он закашлялся, рванул ворот рубашки — так, что две верхних пуговицы застучали по полу… Егор подошел к окну, выглянул наружу: ничего подозрительного. Тишина, посеребренная луной лужайка с каменными дельфинами, фрагмент парка на заднем плане и фонарь на витиеватой подставке. Ни души.

— Там никого нет, — успокаивающе проговорил Егор. — Вам почудилось.

И хотел добавить сакраментальное «Пить надо меньше», но не добавил. Юлий стремительно подскочил к окну и резко, едва не взвизгнув, швырнул на пол горшочек с геранью.

— Это ты… — прошипел он, с трезвой ненавистью глядя на Егора. — Ты приволок сюда эту дрянь?!

Егор на всякий случай отступил на шаг.

— Успокойтесь. При чем здесь я?

— А кто? — компьютерного магната трясло крупной дрожью. — Кто, кто, кто, мать твою?!

В дверь аккуратно постучали.

— Хозяин! Юлий Валентинович, с вами все в порядке?

— Зайди! — рявкнул Юлий.

Дамир вошел, увидел на полу черепки, и кожа на его скулах опасно натянулась.

— Откуда это здесь?

Магнат с сожалением оторвался от бутылки.

— Я тоже хотел бы знать. И я выясню это, черт побери…

…Результаты опроса персонала оказались нулевыми. Все трое — кухарка, горничная и охранник — явились без промедления, словно солдаты, поднятые по тревоге. У Егора создалось впечатление, что в эту ночь вообще никто не смыкал глаз.

После подробной разборки с челядью Юлий заперся в кабинете. Челядь нерешительно потопталась в коридоре и разбрелась по комнатам. Егор сошел в крыльца на лужайку, намереваясь вернуться к себе в гостевой домик, и тут кто-то тронул его за плечо.

Егор выругался про себя. Чертов азиат подобрался совершенно неслышно — он вообще, казалось, способен был не издавать шума при передвижении, будь под ногами крупная галька или листовое железо.

— Не возражаете, Егор, если мы немного прогуляемся?

Тот пожал плечами: совершенно не понимаю, почему бы двум благородным донам не прогуляться в пятом часу утра…

В полном молчании они пересекли центральную лужайку, обогнули фонтан с тремя каменными дельфинами и подошли к дверям гостевого домика. Дамир несильно толкнул дверь и присвистнул:

— Не заперто… Воров не боитесь?

— Меня заверили, что здесь не воруют.

Они вошли. Егор включил свет, и — безумие заразительно — инстинктивно огляделся: не появилось ли само собой в его обители какое-нибудь домашнее или дикое растение. Финиковая пальма, к примеру. Глупости, конечно. Дамир мыслил более масштабно: он шагнул к шкафу, бесцеремонно распахнул обе створки и заглянул внутрь.

— А как насчет санкции прокурора? — вежливо поинтересовался Егор.

Дамир раздвинул губы, дав понять, что оценил шутку. Через пару минут он добрался до Егоровой джинсовой куртки — неизменной спутницы хозяина на протяжении последних пяти лет — сунул руку в карман и вытащил некий серый комочек.

— Ваше хозяйство?

— Без понятия, — честно ответил Егор.

— А вы посмотрите внимательно.

Егор подошел, взял в руки комочек и осторожно развернул.

Это был товарный чек с названием магазина («Ольвия», «цветы, домашние растения и букеты на все случаи жизни»), датой и временем покупки (сегодняшний… нет, уже вчерашний день, время 16.00) и наименованием товара («пеларгония розовая в горшочке № 4»).

— Откуда это взялось? — глупо спросил Егор.

Глупее не придумаешь — однако азиат не улыбнулся. Только проворно сунул руку под пиджак, когда хлопнула входная дверь. На пороге возник Ромка Заялов. Он с легким удивлением взглянул на следы шмона, поцокал языком и выдал фразу из классики:

— Что, Рольф, готовитесь к эвакуации?