Мечи и темная магия

КЭТЛИН Р. КИРНАН Дочь морского тролля (перевод Е. Королевой)

Прошло три дня с тех пор, как чужестранка вернулась в Инверго, сюда, на топкий берег мутного сине-зеленого залива, где ледник встречается с морем. Женщина вышла из студеных волн, покрытая синяками и истекающая кровью. Одежда на ней была изодрана, часть доспехов потерялась, однако при ней все еще были копье и кинжал, и она уверяла, будто уничтожила тролля-демона, который столько лет досаждал обитателям деревни.

Да, она явилась к ним, не имея иных доказательств доблестного подвига, кроме своего честного слова и ран. Многие сейчас же решили, что первое может быть лживым, а второе — приобретенным множеством других способов, не имеющих отношения к убийству тролля и даже, если на то пошло, к убийству вообще. Может, она настолько бесшабашна, что бродила по широко раскинувшемуся глетчеру и расшиблась об лед. Это весьма вероятно. А может, она просто-напросто убила зубра, медведя, дикого вепря или обыкновенного моржа, ошибочно приняв зверя за демона. Некоторые даже высказывали мысль, что ее ошибка простительна, ведь и медведь, и морж, да и кабан с зубром могут нагнать такого страху, если их раздразнить, а если еще натолкнуться на дикого зверя внезапно, среди ночи, то запросто можно спутать его с троллем.

Кое-кто из деревенских, к примеру кузнец со своей одноглазой женой, заявил даже, что чужестранка все раны нанесла себе сама. Она сама побила себя дубиной и наставила синяков, доказывали они, чтобы получить вознаграждение и сбежать из деревни, пока тварь снова не явилась, разоблачая обман. Эта пришлая с юга, говорили они, принимает их за недоумков. Она надеется забрать золото и смыться, сделав их еще беднее и снова оставив один на один с троллем.

Старейшины Инверго поговорили с чужестранкой и сообщили ей обо всех сомнениях еще тогда, когда женщине промывали и перевязывали раны. Они пришли к решению, как уладить дело. И решение показалось справедливым, по крайней мере им самим.

— Принеси нам его тело, — сказали они чужестранке. — Предъяви нам неопровержимые доказательства совершенного тобою подвига, и мы с радостью проследим, чтобы ты получила вознаграждение, обещанное тому, кто уничтожит тролля. И монеты, и лошадей, и мамонтовые шкуры, ибо с нашей стороны это было не пустое обещание. Мы вовсе не хотим, чтобы нас считали лжецами. Однако мы также не хотим, чтобы нас дурачили самозваные герои.

Но ведь, возражала она, тело унесло прочь сильным течением. Она искала в мутных глубинах, однако без толку, и ей пришлось вернуться в деревню с пустыми руками, и только шрамы, полученные в долгом и трудном бою, служат доказательством ее победы над чудовищем.

Старейшины остались при своем убеждении, они повторили требование и оставили чужеземку размышлять над задачей.

И вот она, вся в бинтах, без гроша в кармане, ославленная то ли дурой, то ли мошенницей, сидела в полуразвалившейся, пораженной грибком лачуге, считавшейся в Инверго трактиром, и безнадежно смотрела, как горит торф в очаге. Воительница была пьяна от меда и овсяного пива, которым поили ее любопытные жители деревни в надежде разговорить, поэтому снова и снова пересказывала историю о том, как именно победила демона. Деревенские приходили, слушали, покупали ей выпивку, как будто бы веря рассказу, хотя было ясно, что никто из них не верит.

— Найти злобного демона было нетрудно, — удрученно бормотала чужестранка, переводя взгляд с огня на полупустой стакан, а со стакана — на недоверчивые лица слушателей. — На дне залива есть подводная скала. Там-то тролль и устроил себе жилье, огромный дом из костей китов и других морских животных. Откуда бы иначе я узнала такие подробности? — спросила она, но, поскольку никто не высказывал никаких догадок, она продолжала, еще более удрученно: — Так вот, с наступлением темноты я затаилась на берегу и увидела, как ваш монстр топает, зажав под мышками овцу и ягненка, и я проследила за ним до моря. Он шел не скрываясь, не обращая на меня внимания, и тогда я нырнула вслед за ним и поплыла вниз, все ниже и ниже, пробираясь сквозь заросли водорослей, между стволами затонувших деревьев и мачтами кораблей, которые нашли свой…

— А как это тебе удалось настолько задержать дыхание? — спросил один мужчина, недоверчиво подняв бровь.

— И как ты не закоченела насмерть? — спросила женщина, у которой на коленях сидела жирная гусыня. — Вода ужасно холодная, особенно…

— Может, кто-нибудь из вас знает всю историю лучше меня? — прорычала чужеземка и, когда никто не выказал желания рассказать вместо нее, продолжила: — Так вот, как я уже сказала, тролль живет на дне залива, в доме из костей, именно туда он и направился с овцой и ягненком, которых предварительно зарезал. Я взялась за оружие. — И здесь она, чтобы произвести впечатление, быстро выхватила из ножен кинжал.

Железный клинок тускло заблестел в свете очага. Гусыня принялась испуганно гоготать и хлопать крыльями.

— И все равно я не понимаю, как ты умудрилась настолько задержать дыхание, — сказал мужчина громко, пытаясь перекричать испуганную гусыню. — Не говоря уже о темноте. Как ты сумела хоть что-то разглядеть ночью в нашем илистом заливе?

Чужестранка покачала головой и возмущенно фыркнула. Ее лицо было наполовину скрыто спутанными черными волосами, которые спускались едва ли не до грязного пола таверны. Она убрала кинжал в ножны и заявила публике, что не скажет больше ни слова, если они и дальше будут перебивать ее и засыпать вопросами. Снова она взялась за стакан, и женщина с гусыней кивнула девушке за стойкой, подавая знак повторить заказ.

— Я нашла тролля в его берлоге, — продолжала чужеземка, — он обжирался кишками убитой овцы. Стены его логова светились изнутри, и, надо сказать, светились довольно ярко, отчего все дно заливало призрачным бледным светом.

— Что ж, звучит чертовски убедительно. — Женщина с гусыней нахмурилась, пока трактирщица заново наполняла стакан рассказчицы.

— Иногда фортуна поворачивается к нам лицом, — проговорила чужеземка и сделала слишком большой глоток овсяного пива. Она рыгнула, а затем продолжила: — Я немного понаблюдала за троллем, минуту или две, в надежде разглядеть уязвимое место в его чешуйчатой, бородавчатой шкуре. Но враг заметил меня и сейчас же набросился, позабыв о своем обеде. Он кинулся ко мне, разинув пасть, полную длинных клыков, длиннее даже, чем бивни у моржа-секача.

— Неужели такие длинные? — поинтересовалась хозяйка гусыни, поглаживая птицу по голове.

— Скорее всего, даже длиннее, — заверила ее чужеземка. — В следующий миг он уже наседал на меня, сплошной ураган из зубов и когтей, так что мне сложно вспомнить все подробности. Как я уже сказала, тролль накинулся на меня и прижал к грязному полу своего проклятого логова, навалившись всей тушей. Мне казалось, он расплющит меня в лепешку, раздавит голову и грудь и уже через минуту я окажусь среди выбеленных скелетов, какие валялись повсюду. То, что там было полно человеческих костей, я запомнила. Тролль разрывал когтями доспехи, рвал кожу, и уже скоро моя кровь смешалась с кровью овцы и ягненка. В тот миг я едва не пришла в отчаяние и честно признаюсь в этом, не испытывая ни малейшего стыда.

— То место про свет, — настаивала женщина с гусыней, — все-таки чертовски убедительно.

Чужеземка вздохнула и мрачно уставилась в огонь.

Именно так жители Инверго и чужестранка, которая утверждала, будто оказала им большую услугу, провели последние три дня и три ночи. Любопытные приходили в трактир, чтобы послушать рассказ, и уходили, полные недоверия. Воительница просто засыпала, растянувшись на грязной подстилке у очага, когда выпивка брала над ней верх, — по крайней мере, этого маленького утешения чужестранку никто не собирался лишать.

Однако ближе к полудню четвертого дня изрезанное тело тролля всплыло во время отлива неподалеку от деревни. Сборщик устриц с тремя сыновьями как раз обходил обнажившийся морской берег в том месте, где залив переходит в открытое море, он-то и наткнулся на труп тролля. Еще не наступил полдень, как из деревни вышел отряд, возглавляемый полицейским, — требовалось забрать тело и доставить в Инверго, чтобы все увидели останки своими глазами. Потребовалось семь сильных мужчин, чтобы взвалить тело на носилки (на которых обычно переносили куски китовых туш), а через болото и заросли его волокла упряжка из шести волов! Почти весь день ушел на то, чтобы преодолеть одну-единственную лигу. Грязь была глубокая и проваливалась под ногами, животные путались в упряжи, из ноздрей у них шла пена. Один вол пал от изнеможения незадолго до того, как тяжеленный груз наконец-то был ввезен в деревенские ворота и без лишних церемоний сброшен на плиты главной площади.

До этого дня некоторые из деревенских лишь издали видели морского дьявола. И теперь каждый мужчина, женщина и ребенок, услышав новость о найденном теле, являлись на площадь, чтобы поглазеть, поахать и потыкать тушу. Толпа смотрела с благоговением и недоверием, с изумлением и угрюмым любопытством. К всеобщему удовольствию, громадную голову приподняли, под сломанную челюсть подсунули наковальню, а в мокрую пасть вставили багор, чтобы все могли взглянуть на торчащие клыки, которые и в самом деле превосходили величиной бивни большинства моржей-секачей.

Однако уже совсем смеркалось, когда кто-то догадался разбудить чужеземку, которая до сих пор лежала в бесчувствии на своей подстилке в трактире. Ей снился родной дом, который был далеко на юге, за голыми черными горами и ледниками, за фьордами и снегами. Во сне она сидела на краю широкого зеленоватого водоема, скрытого от палящего солнца сенью ив, и наблюдала за женщиной, которая пришла на берег, чтобы постирать. Потребовалось полведра холодной морской воды, чтобы вырвать ее из грез, после чего чужеземка принялась ругаться, отплевываясь, и проклинать того, кто облил ее (ибо тонкая соломенная подстилка промокла насквозь). Воительница уже была готова схватиться за копье, когда кто-то поспешно объяснил, что сборщик устриц при отливе наткнулся на тело тролля и теперь жители Инверго несколько больше расположены поверить в ее историю.

— Это значит, что я получу обещанную награду и смогу убраться из этой паршивой дыры? — поинтересовалась чужестранка.

Трактирщица объяснила, что решение по-прежнему остается за старейшинами, однако чаша весов явно склоняется в ее пользу.

И вот с помощью трактирщицы и кухарки все еще полупьяная чужестранка выбралась на белый свет, точнее, на сумрачные улочки Инверго. Уже скоро воительница бесцеремонно проталкивалась через гудящую толпу, которая собралась вокруг туши убитого тролля, и, увидев свою жертву — и увидев, что все остальные тоже видят, — широко улыбнулась и плюнула чудовищу прямо в морду.

— Вы все еще не верите мне? — поинтересовалась она, когда сумела забраться на спину твари, поскользнувшись всего один раз, прежде чем нога твердо уперлась в плечи тролля. — Все еще будете выставлять меня лгуньей, когда доказательство моей правоты лежит у вас перед глазами?

— Ну… он ведь мог умереть как-нибудь иначе, — пробормотал резчик торфа, не глядя на чужестранку.

— Может быть, — предположил бондарь, — он проплывал рядом с глетчером и на него упала глыба льда.

Чужеземка яростно сверкнула глазами и развернулась, чтобы поглядеть на старейшин, которые сбились в кучку у перепончатых ног тролля.

— Вы действительно хотите меня надуть и лишить награды? — поинтересовалась она. — Вы, неблагодарные, двуличные овцелюбы… — начала она и опять чуть не соскользнула с трупа.

— Что ты, что ты, — проговорил один из старейшин, вскидывая руку, как будто желая успокоить воительницу. — Но, разумеется, надо провести расследование. Однако будь уверена, моя прекрасная леди, это обычная формальность, не больше. Я уверен, никто из собравшихся здесь ни на миг не сомневается, что именно твой клинок сразил это низменное, презренное существо, отправив его в бездну, откуда оно явилось.

Несколько напряженных мгновений чужестранка устало смотрела в лицо старейшине. Она никогда не любила мужчин, и в особенности тех мужчин, которые произносят несколько слов, когда довольно и одного. После чего она обвела взглядом взволнованную толпу, молча предлагая желающим поспорить со словами старейшины. И когда никто не рискнул, она снова окинула взглядом тело, распростертое у нее под ногами.

— Я перерезала ему горло от уха до уха, — объявила чужестранка, хотя уже несколько сомневалась, есть ли у тролля уши. — Выколола ему левый глаз, и, полагаю, вы найдете острие моего кинжала, засевшее где-то в его потрохах. Я Малмури, дочь лорда Гартерна Непобедимого, и перед лицом богов я заявляю, что это моя добыча, и я знаю об этом, пусть даже они осмеливаются оспаривать очевидное!

С этими словами чужестранка, которую, как все наконец узнали, зовут Малмури, неловко соскочила со спины чудовища, испачкав штаны и сапоги кровью и прочими выделениями, сочившимися из тела тролля. После чего воительница немедленно вернулась в трактир, потому что от соленого вечернего воздуха ее уже терзала жажда. Когда она ушла, все мужчины, женщины и дети Инверго снова подошли к телу, хотя теперь ими овладели беспокойство и сосредоточенность, вызванные угрызениями совести, и переговаривались они в основном шепотом. Над их головами перекликались чайки и вороны, жадно кружа над растерзанным телом тролля.

— Малмури, — пробормотал бочар, обращаясь к сборщику устриц, который нашел труп (и, следовательно, сам переживал небольшой триумф). — А ничего себе имя. Да еще и дочка лорда. Я ни капельки и не сомневался в ее словах. Нет, только не я.

— И я не сомневался, — прошептал резчик торфа, подаваясь вперед, чтобы лучше рассмотреть бородавчатую шкуру монстра. — Даже не понимаю, с чего она вдруг решила, будто мы ей не верим.

Зажгли факелы и воткнули в землю вокруг тела. Большая часть толпы растворилась в темноте, а несколько человек направились к трактиру — в третий, четвертый раз выслушать рассказ Малмури, потому что теперь, когда история оказалась правдой, она представлялась им гораздо интереснее. Местный алхимик и астролог, который редко показывался на глаза прочим обитателям Инверго, тоже пришел, и ему позволили взять образцы плоти и слюны чудовища. Это он в итоге и наткнулся на обломок кинжала чужестранки, крепко засевший в грудной кости тролля, после чего доказательство было аккуратно извлечено и передано в полицейский участок. Парнишка, который прислуживал алхимику, сделал множество подробных зарисовок тела с разных точек и подписал все органы, как велел ему старик. К полуночи пришлось поставить часового, чтобы рыбаки и местные хулиганы не изрезали тушу на сувениры. Но уже спустя полчаса одну рыбачку поймали с вырезанной из скулы тролля свистулькой, которую тетка прятала под юбками, и пришлось поставить второго часового.

А в трактире Малмури, дочь лорда Гартерна, развлекала публику все более красочными описаниями своего поединка с демоном. Однако никого, кажется, уже не смущали сказочные подробности, даже когда на десятом примерно пересказе за ночь оказалось, что тролль вызвал из ила, выстилающего дно залива, громадного огнедышащего червя, с которым Малмури тоже расправилась одним махом.

— Правду говорю, — сказала она, утирая губы подолом трактирщицы. — Так что рано или поздно ваш сборщик устриц найдет кое-что еще.

К рассвету вонь над площадью сделалась нестерпимой, и чудовищная стая собак и кошек собралась вокруг, привлеченная смрадом. Крики чаек и ворон превратились в какофонию, — казалось, весь небосвод покрылся перьями и ощетинился клювами и вот теперь надвигался на деревню.

Начальник причала, два доктора и несколько младших гражданских чинов начали выражать обеспокоенность по поводу разнообразных вредоносных жидкостей, сочащихся из стремительно разлагающегося тела. Эти ядовитые вещества растекались между булыжниками и уже начали наполнять сточные канавы, бурным потоком устремляясь с холма — и в море, и к деревенским колодцам. Хотя кое-кто и предлагал вынести источник заразы за пределы деревни, в итоге решили, что лучше соорудить невысокий вал или обложить тело сухими торфяными брикетами.

И точно, проблема разрешилась, во всяком случае до поры, поскольку сухой торф не только впитал в себя жидкости, но еще и поглотил изрядную часть вони. Правда, он не помог прогнать собак и кошек, собравшихся вокруг площади, или рассеять тучу птиц, которые принялись падать сверху и отрывать куски плоти. Часовые, оравшие и махавшие на птиц метлами и длинными шестами, тоже не могли отогнать их.

В дымных недрах трактира — который, кстати, назывался «Почившая треска», хотя на нем не было никакой вывески, — Малмури даже не подозревала о тех бедах, какие обрушились на ее трофей, лежавший на площади, и не слышала разговоров о том, что надо бы оттащить тушу обратно в болото. Однако и воительница, несмотря на опьянение, лишилась недавней беззаботности. Когда солнце еще только поднималось над деревней и под тело тролля подкладывали торфяные брикеты, в «Почившую треску» явилась скрюченная, беззубая старая карга. Все, кто упивался новым поворотом сюжета с появлением огнедышащего червя, взглянули на старуху. И многие забормотали молитвы и крепко сжали амулеты, оберегающие от сглаза и прочих воздействий магии и злонамеренных духов. Старая карга остановилась у двери и нацелила на Малмури длинный скрюченный палец.

— Это она… — проговорила старуха зловеще, и ее голос походил на низкий рокот волн, бьющихся о скалы, — она та незнакомка? Та самая, которая убила тролля, так много лет называвшего залив своим домом?

Последовало молчание, все взоры устремились со старухи на Малмури, которая моргала и вглядывалась сквозь завесу дыма и алкогольных испарений, пытаясь получше рассмотреть ветхую, сгорбленную женщину.

— Да, это я, — произнесла наконец Малмури, смущенная появлением новой посетительницы и тем, что жители Инверго, кажется, испугались ее.

Малмури попыталась встать, но передумала и осталась сидеть у очага, ибо так было меньше шансов упасть.

— Значит, я пришла к ней, — сказала старуха, которая походила не столько на живую, настоящую женщину, сколько на вязанку хвороста с обрывками кожи, небрежно стянутую жилами и пенькой. Она опиралась на кривую клюку, хотя было трудно определить, из дерева эта клюка, из кости или же из мастерского соединения того и другого. — К незваной гостье, которая обрекла на гибель деревню и всех ее обитателей.

Малмури, смущенная и уже начинающая злиться, потерла глаза, в надежде что все происходящее окажется просто неприятным сном, который породили обильная выпивка и капустная похлебка с бараниной, съеденная за обедом.

— Какого черта ты притащилась сюда и разговариваешь со мной в таком тоне? — прорычала воительница, стараясь как можно отчетливее проговаривать слова. — Разве не я всего каких-то пять дней назад избавила ваше поселение от набегов злобного демона? Разве не я рисковала жизнью в ледяных волнах залива, чтобы спасти этих людей?

— Ого, какого высокого она о себе мнения! — захихикала старуха, медленно покачивая головой, словно в такт никому не слышной музыке. — Да, она считает себя благородной, храброй и любимой богами своей земли. И как знать? Может быть, так и есть. Однако же она должна помнить, что это не ее земля и здесь имеются собственные боги. А она убила потомка одного из этих богов!

Малмури села как можно прямее, хотя это вовсе не было прямо, и взмахнула кубком, указывая на старую каргу. Овсяное пиво выплеснулось и пролилось на носки сапог Малмури и утрамбованный грязный пол.

— Старуха, — оскалилась она, — как ты смеешь разговаривать со мной так, словно меня здесь нет? Если ищешь со мной ссоры, так скажи прямо. Если нет, убирайся и не тревожь больше этот добрый дом.

— Добрый дом? — переспросила старуха, с наигранным омерзением вглядываясь в полумрак. Ее сгорбленная фигура отчетливо вырисовывалась в утреннем свете, падающем в дверной проем. — Прошу прощения. Я-то думала, что забрела в много воображающий о себе нужник, который облюбовали свиньи.

Малмури выронила кубок и выхватила обломанный кинжал, многозначительно нацелив его на старуху:

— Ты уйдешь сейчас же, и больше ни одно оскорбление не слетит с твоих морщинистых губ, иначе эти свиньи приготовят тебя на завтрак.

В этот момент трактирщица, добрая девушка со светлыми волосами, наклонилась к Малмури и прошептала ей на ухо:

— Эта старуха еще хуже того проклятого тролля. Будь осторожна, моя госпожа.

Малмури отвернулась от старой карги и долгий миг пристально глядела на трактирщицу. У Малмури было такое ощущение, будто она явно пропустила что-то жизненно важное, какую-то историю, которая помогла бы ей понять, зачем явилась старуха и почему деревенские так ее боятся. Не сводя взгляда с трактирщицы, Малмури нахмурила брови и снова указала кинжалом на старуху.

— Эта-то развалина? — переспросила она едва ли не со смехом. — Эта старая хрычовка, о которую не станет марать руки даже самый жалкий негодяй? Мне бояться ее?

— Нет, — проговорила старуха, подходя ближе. Толпа расступилась, чтобы дать ей дорогу, несколько человек даже споткнулись, спеша разминуться с ведьмой. — Тебе нет нужды бояться меня, Малмури, Погубительница Троллей. Не сегодня. Однако ты поступишь умно, если немного протрезвеешь и осознаешь, к каким последствиям приведет твой поступок.

— Она ненормальная! — фыркнула Малмури и плюнула на сырой пол под ноги старухи. — Может, кто-нибудь сжалится и посадит ее под замок в какой-нибудь подпол?

Старуха замерла и поглядела на плевок, затем подняла голову, раздула ноздри и уставилась на Малмури испепеляющим взглядом.

— У нас было справедливое соглашение, Погубительница Троллей, — равновесие, достигнутое еще в те времена, когда мои прабабки были младенцами в колыбели. Долг выплачивался за величайшую несправедливость, порожденную людской наглостью. Можно сказать, оброк, и, если время от времени соглашение требовало смерти какого-нибудь человека, если время от времени сокращало поголовье блеющего стада, оно также оберегало нас от куда большей опасности, постоянно грозящей из Моря на Вершине Мира. И вот теперь ты нарушила равновесие, а эти глупцы величают тебя героиней за этот поступок. За то, что ты обрекла их на неминуемую гибель.

Малмури выругалась и снова сплюнула, затем попыталась подняться со стула, но ее удержали винные пары и крепкая рука трактирщицы, лежавшая на плече. Старуха закашлялась и добавила свой желтый плевок к грязи на полу таверны.

— Пусть они расскажут тебе, Погубительница Троллей, хотя легенда почти стерлась из памяти этого жалкого стада трусов и глупцов. Спроси их, и они расскажут то, о чем еще не было сказано, то, о чем они старались молчать, опасаясь, что ни один герой не захочет принять их политые кровью деньги. И не верь, когда они болтают, будто все зло идет от меня.

— Лучше убирайся, ведьма, — ответила Малмури, голос ее звучал низко и глухо, словно стон волнорезов в шторм или ворчанье цепного пса. — Они, может, и боятся тебя, но я не боюсь, и я не в настроении выслушивать твои угрозы и намеки.

— Ладно, — проговорила старуха, она кивнула Малмури, хотя всем было ясно, что в этом жесте нет и намека на почтительность. — Будь по-твоему. Но расспроси их, Погубительница Троллей. Спроси, почему в деревню явился тролль, и еще спроси о его дочери.

С этими словами старуха взмахнула клюкой, и дымный воздух вокруг нее как будто засветился и свернулся. Послышался сильный запах дымящейся серы и еще какой-то звук. Позже Малмури не могла решить, то ли он больше походил на далекий раскат грома, то ли на треск горящих поленьев. После чего старуха исчезла, а оставленный ею плевок зашипел на полу.

— Так, значит, она чародейка, — сказала Малмури, засовывая кинжал обратно в ножны.

— До некоторой степени, — ответила трактирщица, медленно убирая руку с плеча Малмури. — Она последняя из Старых Жрецов и до сих пор поклоняется тем существам, которые были раньше богов. Я слышала, ее зовут Гримхильдрой и еще Гунной, хотя никто из нас не помнит ее настоящего имени. Она могущественная и опасная, но я знаю, что она сделала много доброго и для жителей Инверго, и для других жителей побережья. Когда разразилась чума, она прогнала болезнь своими заклинаниями…

— А что там она говорила о том, как пришел тролль, и о его дочери?

— На эти вопросы я не могу ответить, — сказала трактирщица и вдруг отвернулась. — Задай их старейшинам. Они расскажут тебе.

Малмури кивнула и отхлебнула из кубка, обводя взглядом трактир, публика из которого, как она заметила, спешно вываливала на залитую солнцем улицу. После слов старухи никому уже не хотелось выслушивать истории о чудовищах, у жителей пропал интерес к бесконечному хвастовству чужестранки. Ну и пусть, решила Малмури. Они все равно вернутся к вечеру, кроме того, она устала и хочет спать. Ее ждет кровать наверху, на чердаке над кухней, настоящая кровать с периной и подушкой, набитыми гусиным пухом, и даже с одеялом из шкуры белого медведя, которое защищает от морозного воздуха, лезущего сквозь щели в стенах. Она подумала, не пойти ли к совету старейшин после того, как отдохнет и справится с похмельем, и не добиться ли от них ответов на вопросы старухи. Но у Малмури разболелась голова, и она недодумала мысль до конца. Появление старой карги и ее слова уже казались какими-то ненастоящими, и Малмури смутно подумала: неужели она разучилась понимать, где кончается просто правда и начинается ее собственная правда, щедро приукрашенная? Наверное, она сама выдумала старуху, чувствуя, что ее истории необходим достойный эпилог, но затем позабыла о своей выдумке из-за алкоголя.

Вскоре трактирщица — ее звали Дота — вернулась, чтобы отвести Малмури по узкой, скрипучей лестнице наверх, в маленькую комнатку, и уложить в постель. И Малмури забыла о морских троллях, ведьмах и даже том золоте, за которым пришла. Потому что Дота была симпатичной девушкой, свободной от предрассудков, и пол чужестранки не имел для нее никакого значения.

Дочь морского тролля жила среди зазубренных, продуваемых всеми ветрами вершин, которые поднимались над мутным сине-зеленым заливом и деревушкой Инверго. Она жила здесь на протяжении трех поколений (так люди измеряют ход времени) и думала, что будет жить, пока долгая вереница отпущенных ей дней в итоге не подойдет к концу.

Ее жилище было устроено глубоко под землей, там, где некогда залегал один лишь прочный базальт. Однако за бесчисленные века ледник, сползая с гор, дюйм за дюймом вклинивался между высокими вулканическими утесами, прорезая широкий путь к морю, и в итоге проложил себе дорогу в каменистой плоти голой земли. Бесконечно сочащаяся талая вода уносила скальную породу в залив, одну вулканическую крошку за другой, пока непрестанно сменяющие друг друга морозы и оттепели раскалывали и дробили камень. Со временем (а тогда, как и теперь, в мире не было ничего, кроме времени) тонкие трещинки превратились в трещины, трещины — в разломы, и в итоге паутина разломов рухнула, образовав пещеру. Так получилось, что борьба между скалой и льдом обеспечила дочь тролля домом, и она жила здесь в полном одиночестве, почти забытая обитателями деревни, которых презирала, опасалась и избегала всеми возможными способами.

Но только она не всегда жила в пещере сама по себе. Ее мать, обычная женщина, умерла, производя на свет дочку тролля, после чего ее взяла к себе овдовевшая чародейка, которая спустя много лет отыскала и бросила вызов чужеземке по имени Малмури, явившейся из южных земель. Когда жители Инверго увидели девочку, они заметили бесспорные доказательства ее родства с троллем. Они, несомненно, приговорили бы ее мать к смерти за сношения с врагом, если бы несчастная уже не умерла. И они обязательно убили бы и младенца, если бы в дело не вмешалась старая ведьма. Деревенские всегда побаивались старуху, но все равно обращались к ней в годину трудностей и бедствий. Поэтому они несколько умерили пыл, как только она дала понять, что ребенок находится на ее попечении, — рука, занесенная для удара, на время замерла.

Старуха поселилась с девочкой в развалинах каменного дома на краю болота и заботилась о ней, пока та не подросла и не научилась заботиться о себе сама и пока жители деревни, пусть и опасаясь нажить в лице старухи врага и навсегда лишиться ее расположения, не начали настаивать на изгнании дочери морского тролля. Пусть внешне она и походит на человека, в ее венах все равно течет кровь чудовища. И некоторые находили ее даже более отвратительной, чем ее папаша.

Наконец поползли слухи, что девчонка опасна для людей, и после одной особенно суровой зимы многие поверили, будто она умеет превращаться в океанский туман и запросто проникать сквозь оконные рамы. Это для того, уверяли они, чтобы кормиться кровью мужчин и женщин, пока те спят. Вскоре после того одна корова, дававшая много молока, пришла домой с разорванным выменем, и хозяину пришлось зарезать ее, чтобы избавить от мучений. На следующий день старейшины Инверго прислали старухе ультиматум, заявляя, что больше не потерпят присутствия в деревне полукровки. Однако старуха давно уже предвидела, что этот день настанет. Она подыскала пещеру высоко над заливом, научила дочку тролля собирать гагачьи яйца и грибы, охотиться на коз и других животных, обитавших в горах и ущельях на границе ледника. Девочка была сметливая, она научилась шить платье и обувь из шкур, разбираться в целебных травах и усвоила еще много необходимого, чтобы выжить в одиночку в этом суровом пустынном месте.

И вот, летней ночью, в год своего четырнадцатилетия, девочка сбежала из Инверго и добралась до пещеры. Всего один человек оказался настолько глуп, что бросился преследовать ее, и его тело нашли пригвожденным к айсбергу, заплывшему в залив. Его меч был загнан ему в грудь по самую рукоять. После этого дочь тролля оставили в покое, и вскоре она превратилась в легенду, сказку, которой пугают детей. Она начала верить и надеяться, что ей больше никогда не придется спускаться в деревню. Но пока чужестранка Малмури, напившаяся до бесчувствия, спала в объятиях трактирщицы, старая ведьма явилась дочери тролля во сне, как уже делала много раз.

— Твой отец убит, — сказала она, не стараясь скрыть гнев. — Его тело лежит без погребения, гниет на деревенской площади, чтобы любой мог прийти и поглумиться над ним или восхититься бесчинством той, которая убила его.

Дочери морского тролля, которую старуха назвала Сехильдрой, в честь океана, снилось, как она загоняет лося и кудлатое стадо мамонтов на лугу. Но голос старухи распугал всю ее дичь, и животные во сне убежали в тундру.

Дочь морского тролля перевернулась на спину, всмотрелась в морщинистое лицо старухи и спросила:

— И что, я должна переживать? Должна плакать, услышав такую весть? Если да, то, сказать честно, мне не хочется плакать, и я не стану. Ни разу за всю жизнь я не видела своего отца, ни во сне, ни наяву, ни разу он не говорил со мной, не искал меня. Я была для него просто курьезным последствием проявленной неосторожности.

— Ты всегда жила в двух разных мирах, — возразила старуха, однако та, которую она назвала Сехильдрой, снова перевернулась на живот и с тоской посмотрела туда, где еще недавно паслись лось и мамонты.

— Меня это не касается, — вздохнула дочь морского тролля, думая о том, что надо проснуться, и тогда старуха исчезнет из ее мыслей.

Кроме того, она голодна, хотя только позавчера убила медведя.

— Сехильдра, — сказала старуха, — я вовсе не жду, что ты станешь горевать, я слишком хорошо тебя знаю. Я пришла, чтобы предостеречь, потому что та, которая убила твоего отца, может явиться и за тобой.

Дочь морского тролля улыбнулась, обнажив зубы, которыми с легкостью разгрызала кости, добираясь до мозга. Двумя пальцами с кривыми когтями она сорвала цветок желтого арктического мака и поднесла к широким ноздрям.

— Бабушка, если ты знаешь меня, то знаешь и то, что я не боюсь людей, — прошептала она, после чего уронила цветок на землю.

— Но твоего отца убил не воин-мужчина, а женщина, равной которой я еще не встречала, — пояснила старуха. — Она воительница благородного рода, из краев, что лежат к югу. Она пришла, чтобы получить награду за голову тролля. Сехильдра, она так сильна, что я боюсь за тебя.

По небу во сне плыли стальные облака, пухлые от заключенного внутри снега, а дочь морского тролля лежала среди цветов на лугу и размышляла об отце, которого никогда не видела. Она поводила из стороны в сторону коротким хвостом, словно ленивая сытая кошка, а потом обезглавила еще один мак.

— Так ты думаешь, эта воительница теперь будет охотиться за мной? — спросила она у старухи.

— Я думаю, Сехильдра, что жители Инверго не собираются держать данное слово и отдавать этой женщине обещанную награду. Полагаю даже, что они станут соблазнять ее еще более щедрыми дарами, если она выследит и убьет дочь, незаконно прижитую их уничтоженным врагом. Эта женщина жадна и заносчива, и я уверена, что она придет за тобой.

— Так пусть приходит, бабушка, — сказала дочь морского тролля. — Мне тут совсем не удается поразмяться. Пусть придет в горы и бросит мне вызов.

Старуха вздохнула и начала таять в воздухе, словно морская пена на гребне волны.

— Она не глупа, — сказала старуха. — Хвастлива, да, и любит прилгнуть, однако она своей рукой и своим умом уничтожила твоего отца. Я не хочу, чтобы тебя постигла та же участь, Сехильдра. Она подготовит тебе ловушку…

— О, в ловушках я разбираюсь, — заверила дочь морского тролля, но тут сон оборвался.

Сехильдра открыла черные глаза и немного полежала в своей промерзшей берлоге. Рядом с ее ложем из шкур стоял светильник, сделанный из моржовой кости и заправленный моржовым жиром, неровный огонек мерцал, отбрасывая на базальтовые стены длинные спутанные тени. Дочь морского тролля лежала неподвижно, наблюдая за пламенем, и молилась всем существам, которые были раньше человеческих богов, чтобы сражение с убийцей ее отца завершилось не слишком быстро.

Однако так получилось, что старейшины Инверго были слишком заняты другими делами, им было некогда разрабатывать планы, способные лишить Малмури ее награды. С каждым новым часом жуткий трофей сборщика устриц разлагался все быстрее, и решение не вывозить труп из деревни потянуло за собой целую цепь событий, причинивших Инверго куда больше неприятностей, чем причинял когда-либо живой тролль.

Более того, внимание Малмури было полностью поглощено похмельем и тем счастьем, какое обрушилось на нее в лице трактирщицы Доты, поэтому воительница даже не вспоминала о ждущей ее награде. И хотя нет никаких сомнений, что ведунья, живущая на краю болота, мудра и предусмотрительна, в данный момент ей не было нужды переживать за благополучие Сехильдры.

Тело тролля, торжественно вывезенное из моря по заболоченному берегу, начало раздуваться под полуденным солнцем, жутко распухая от газов, бушующих в кишках. Между тем к стае ворон и озерных чаек присоединились бесчисленные стаи рыбных воронов и полярных чаек. Птицы образовали вечно движущееся орущее облако, и оба часовых, обязанных оберегать тело от вандалов, не выдержали натиска и бежали. Больше не сдерживаемые людьми с длинными палками, кошки и собаки, которые всю ночь проторчали рядом с площадью, осмелели и присоединились к пиршеству (хотя кошек больше интересовали терявшие бдительность птицы, чем тухлое мясо тролля). Спустя короткое время появился чудовищный рой жалящих насекомых, вслед за ними пришли муравьи и прожорливые жуки размером с большой палец взрослого мужчины. Крабы и куда менее привлекательные твари приползли с побережья. Был оглашен приказ ко всем жителям Инверго не выходить из дому, запереть окна и двери до тех пор, пока бедствие не минует.

Сейчас же кто-то предложил оттащить тело назад, в залив, откуда оно явилось. Однако это предложение тут же отклонили как непрактичное и небезопасное. Даже если бы отряд решительно настроенных мужчин с носилками или повозкой, вооруженный необходимыми крюками и тросами, рычагами и сетями, сумел бы пробиться через кишащую массу пирующих птиц, котов, собак, насекомых и ракообразных, очень сомнительно, что тело сохранило былую прочность и его удастся переместить целиком. А мысль о том, что труп может развалиться на куски и явить миру гниющие потроха, заставила старейшин искать иной способ избавить поселение от источника заразы и сопутствующего ей хаоса. И словно чтобы усугубить положение, торфяные брикеты, которые спешно подсовывали под тело накануне, не выдержали и начали испускать маслянистую жидкость, успевшую скопиться в них. Пошли разговоры об эпидемии, после чего был издан второй приказ, сообщающий, что вода в колодцах опасна для питья и даже залив, похоже, заражен. Рыбный рынок закрылся, приходящим лодкам не позволили выгрузить дневной улов.

А затем, когда старейшинам казалось, что хуже быть уже не может, явился юный ученик алхимика с толстой кипой расчетов и выводов, основанных на образцах тканей тролля. Старейшины довольно долго перекладывали исписанные листы и так и сяк, и никто не хотел признаться первым, что на самом деле не понимает ни слова из прочитанного. Наконец ученик алхимика кашлянул, заставив старцев обратить на себя внимание.

— Вообще-то, все просто, — сказал парнишка. — Дело в том, что некоторые телесные жидкости любопытно устроенного организма тролля проявили тенденцию к предсказуемым отклонениям в ходе процесса разложения.

Старцы вытаращились на него, кажется не менее озадаченные словами юноши, чем теми страницами, исписанными кудрявым почерком, которые лежали перед ними.

— Если совсем в двух словах, — продолжал ученик алхимика, — то кровь этой твари горючая. Пожароопасная. А при значительных концентрациях, что наверняка имеет место в данный момент, даже взрывоопасная.

Лица старейшин Инверго почти разом побелели. Один из них немедленно вскочил с места и потребовал, чтобы мальчишка сейчас же привел своего наставника, но услышал в ответ, что алхимик уже бежал из селения. Тот нагрузил мула и ушел по извилистой узкой тропке, ведущей через болота на запад, в пустынные земли. «Он надеется, — сказал ученик, — наблюдать во всей красе грандиозное явление неизбежного воспламенения, однако с безопасного расстояния».

И сейчас же был издан третий приказ, чтобы все огни в домах были потушены, все очаги, топки, плиты и даже все свечи и фонари Инверго. Даже дымящийся трут или трубка были объявлены вне закона, настолько серьезной была угроза жизни и собственности. Однако многие мужчины лично позаботились о том, чтобы приказ дошел до жителей, опасаясь, как бы листок с ним не унесло на болота, в холмы или на другой берег мутного сине-зеленого залива, который был признан достаточно удаленным и потому безопасным. И на улицах деревни зазвучали выкрики, но не просто «Притушить огни!» или «Не оставляйте без присмотра очаги», а «Бегите спасайтесь, тролль скоро взорвется!».

Малмури с Дотой дремали на своей постели в крохотной, но уютной комнатке над «Почившей треской». Однако волнение снаружи, буйство пирующих падальщиков и паника, стремительно распространившаяся по деревне, разбудили их. Малмури выругалась и потянулась к стоявшему на полу кувшину с яблочным бренди, который Дота стащила из кладовки. Дота лежала, прислушиваясь к шуму, и поскольку она была трезвее, то начала догадываться, что где-то что-то пошло наперекосяк и, возможно, им сейчас угрожает опасность. Дота передала Малмури бренди, та как следует приложилась к кувшину и покосилась на трактирщицу.

— Они не собираются платить тебе, — ровно проговорила Дота, застегивая блузку. — Мы с самого начала это знали. Все знали, все жители Инверго.

Малмури заморгала и протерла глаза, не вполне улавливая смысл только что услышанных слов. Она снова приложилась к кувшину, в надежде что крепкое пойло прочистит уши.

— Мы совершили ужасный поступок, — призналась Дота. — Теперь-то я понимаю. Ты такая храбрая, так сильно рисковала и…

— Я выбью из них награду, — пробурчала Малмури.

— Наверное, у тебя получилось бы, — негромко проговорила Дота, кивая. — Если бы награда у них была. У старейшин то есть. Но только во всех сундуках Инверго не наберется и четверти того, что они обещали.

За стенами таверны раздавался ужасный шум, который время от времени прорезали женские крики.

— Малмури, слушай меня. Ты останешься здесь и допьешь пока бренди. Я скоро вернусь.

— Я выбью из них награду, — снова пообещала Малмури, хотя на этот раз и с меньшей уверенностью.

— Хорошо, — сказала Дота. — Я нисколько в тебе не сомневаюсь. Но пока что посиди здесь. Я вернусь, как только смогу.

— Негодяи! — засопела Малмури. — Неблагодарные скоты!

— Допивай бренди, — сказала Дота, указывая на кувшин, который Малмури стискивала в руках. — Это отличное бренди, очень дорогое. Может, не дороже золота, но все-таки… — И трактирщица замолкла, убедившись, что Малмури снова провалилась в сон.

Дота оделась и поспешила вниз, оставив чужестранку, которая не казалась такой уж чужой и странной, когда лежала голая на постели и звучно похрапывала.

На улице у «Почившей трески» трактирщицу ждало настоящее столпотворение. Вонь гниющего тролля, едва ощущавшаяся в трактире, здесь пробирала до костей, и девушка закрыла рот руками, удерживаясь от рвоты. Мужчины, женщины и дети метались из стороны в сторону, многие волокли с собой тюки с ценностями и припасами, одни ехали верхом, другие пытались прогнать через толпу стадо свиней или овец. И над всем этим поднимался оглушительный ор птичьих стай, кошек и собак, пытающихся урвать себе кусок тролля. На причале бил медный набатный колокол, которым пользовались только в случае самых серьезных бедствий. Дота прижалась к стене трактира, вспомнив предостережения старой ведьмы. Девушка уже была готова увидеть воочию, как титан из числа тех существ, что были раньше человеческих богов, поднимается над крышами домов и шагает прямо к ней через деревню.

В этот момент рядом остановился лудильщик, который частенько проводил в трактире вечера, просаживая заработанные денежки. Он схватил трактирщицу за плечи обеими руками и поглядел прямо в глаза.

— Надо бежать! — прокричал он. — Прямо сейчас, сию минуту, надо убираться отсюда!

— Но почему? — спросила Дота, пытаясь сделать вид, что она ни капельки не испугана, пытаясь вести себя так, как могла бы вести себя Малмури. — Что стряслось?

— Горит! — сказал лудильщик, и, прежде чем она успела спросить, кто и что горит, тот выпустил ее и исчез в толпе.

Зато, словно в ответ на ее вопрос, послышался глухой треск, а затем удар, от которого содрогнулась даже мостовая у нее под ногами. Клубящееся облако угольно-черного дыма над языками яркого красно-оранжевого пламени с ревом взметнулось со стороны общественных конюшен, и Дота развернулась и бросилась обратно в «Почившую треску».

Раздался еще один взрыв и еще, и к тому моменту, когда девушка добралась до кровати наверху, пыль уже вовсю летела с потолка и стропила начали тревожно потрескивать. Малмури по-прежнему спала, не подозревая о катастрофе, обрушившейся на Инверго. Дота сдернула одеяло из белого медведя с Малмури, после чего влепила ей несколько звонких пощечин, отчего глаза Малмури слегка приоткрылись.

— Перестань, — проворчала та, похожая больше на разозленную девчонку, чем на воительницу, которая ныряла на дно морское, чтобы уничтожить тролля.

— Надо уходить, — сказала Дота, почти прокричала, чтобы перекрыть грохот. — Оставаться здесь опасно, Малмури! Надо уходить из Инверго!

— Но я же убила несчастного жалкого негодяя, — пробормотала Малмури, дрожа и пытаясь снова завернуться в медвежью шкуру. — Или что, вы нашли еще одного?

— Честно говоря, — отозвалась Дота, — я не знаю, что именно происходит, но оставаться здесь нельзя. Там пожар и все грохочет.

— Я спала, — недовольно пробурчала Малмури. — Мне снилось…

Трактирщица снова залепила ей пощечину, но на этот раз Малмури перехватила ее руку и сердито уставилась на Доту:

— Я же сказала, чтобы ты не делала так.

— Ага, а я сказала, чтобы ты поднимала свою толстую задницу и пошевеливалась!

В этот момент раздался новый взрыв, на этот раз гораздо ближе, и обе женщины упали на пол, который заходил под ними ходуном. Малмури кивнула, смутное понимание пробило дорожку сквозь бренди и пиво к ее разуму.

— У меня в конюшне лошадь, — сказала Малмури. — Я не могу уйти без нее. Лошадь подарил мне отец.

Дота покачала головой, силясь поднять Малмури на ноги.

— Мне жаль, — сказала она. — Но слишком поздно. Конюшни уже горят.

Больше никто из них не сказал ни слова, и Дота повела чужестранку вниз по шатающейся лестнице в охваченную пожаром деревню.

С острого утеса высоко над Инверго дочь морского тролля наблюдала, как горит деревня. Даже с такого расстояния и высоты ощущалось, как содрогается от каждого нового взрыва земля. Одиночные камни вырывало из почвы, и они скатывались по крутому склону. Небо почернело от гари, а ниже дымовой завесы все было залито свечением адского пламени.

Дочь морского тролля наблюдала за передвижениями тех, кому удалось спастись из пожара. Большинство людей направилось через болота на запад, но многие грузились на рыболовецкие лодки и плоскодонки и уходили в залив. Сехильдра видела, как одна лодка накренилась на правый борт и перевернулась, и ее поразило, как много народу из тех, что оказались в ледяной воде, сумели добраться до противоположного берега. Однако из всех беглецов только двое направились на юг, в горы, избрав опасную тропу, которая вела к леднику. Дочь морского тролля следила за продвижением этих двоих с особенным интересом.

Один человек был, похоже, без сознания, он мешком свисал со спины мула, а второй — женщина с волосами цвета солнца, она крепко держала поводья и понукала мула. С каждым новым взрывом животное кричало, взбрыкивало и пыталось бежать, пару раз они едва не срывались с тропы, все трое. К тому времени, когда они добрались до расселины, в которой пряталась Сехильдра, солнце уже село и от Инверго почти ничего не осталось, ничего, что было бы не тронуто прожорливым огнем.

Девушка с золотистыми волосами крепко обмотала поводья вокруг валуна. Она вся дрожала, и было ясно, что она не успела одеться, чтобы защитить себя от холодного дыхания гор. Она была перепоясана тяжелым ремнем, с которого свисал кинжал в ножнах. Дочь морского тролля отметила про себя наличие оружия, а затем сосредоточилась на муле и его поклаже. Теперь она видела, что человек, переброшенный через спину животного, тоже женщина, без сознания, наполовину прикрытая поеденной молью медвежьей шкурой. Длинные черные волосы женщины свисали почти до самой земли.

Невидимая в своем укрытии за осыпью Сехильдра спросила:

— Она мертва, твоя подруга?

Не поднимая головы, девушка с волосами цвета солнца ответила:

— Чего ради я тащила бы с собой мертвое тело?

— Может, она тебе дорога, — предположила дочь морского тролля. — Может, тебе не хотелось, чтобы ее тело обратилось в пепел вместе со всем остальным.

— Нет, она жива, — сказала светловолосая. — По крайней мере, пока.

И, словно желая подтвердить ее слова, тело, переброшенное через спину мула, громко испустило газы, после чего пробормотало несколько невнятных слов.

— Твоя сестра? — поинтересовалась дочь морского тролля, и, когда девушка с золотистыми волосами ответила отрицательно, Сехильдра пояснила: — Она с виду слишком молода, чтобы быть твоей матерью.

— Она мне не мать. Она… друг. Более того, она героиня.

Дочь морского тролля облизнула губы, затем еще раз взглянула на адское пекло, бушующее на берегу.

— Героиня, — произнесла она едва слышно.

— С нее-то все и началось, — пояснила светловолосая, зубы у которой так сильно клацали от холода, что ей было трудно говорить. — Она пришла сюда из королевства за горами и одна, своими руками, уничтожила демона, который постоянно приходил на берег. Но…

— Потом начался пожар, — закончила Сехильдра и с этими словами поднялась. — Пожар, вызванный моим отцом, гнев Древних, выпущенный на волю тем клинком, который висит у тебя на поясе.

Девушка смотрела на дочь тролля, в ее глазах отражались изумление, страх, смятение и паника. Она раскрыла рот, как будто хотела что-то сказать или закричать, однако не издала ни звука. Ее рука потянулась к ножнам кинжала.

— А вот это, моя госпожа, очень плохая идея, — спокойно проговорила Сехильдра. На голову выше самого высокого мужчины, она стояла, нависая над дрожавшей девушкой, и ее кожа странно поблескивала в вечернем свете. — Да и с чего ты взяла, что я хочу тебя обидеть?

— Ты… ты… Ты же тролличий ублюдок! Я слышала легенды. Старая ведунья твоя мать.

Сехильдра издала неприятный глумливый смешок, который мало походил на смех.

— Так вот как эту историю рассказывают теперь! Значит, Гунна моя мать?

Светловолосая только кивнула разок и уставилась на скалу.

— Моя мать умерла, — пояснила дочь морского тролля, придвигаясь ближе, отчего мул закричал и натянул поводья. — И теперь, судя по всему, отец присоединился к ней.

— Я не позволю тебе обидеть ее, — сказала девушка, отважившись искоса посмотреть на Сехильдру.

Дочь морского тролля снова засмеялась и опустила голову, словно кланяясь. Далекий отсвет пожара позолотил чешую на скулах и бровях и заиграл на маленьких изогнутых рожках по бокам головы, которые больше походили на шишки и были почти скрыты густыми волосами.

— Ты хотела сказать, что попытаешься помешать мне обидеть ее.

— Да, — ответила девушка с золотистыми волосами, на этот раз бросив испуганный взгляд на мула и свою бесчувственную компаньонку.

— Если, конечно, я собираюсь ее обидеть.

— А ты хочешь сказать, что нет? — изумилась девушка. — Разве ты не жаждешь отомстить за смерть своего отца?

Сехильдра снова облизнула губы, затем подошла к мулу. Животное закатило глаза, жутко вскрикнуло и взбрыкнуло, едва не сбросив свою ношу. Но в следующий миг дочь морского тролля нежно похлопала его по крупу, и мул сейчас же успокоился и затих.

Сехильдра подалась вперед и взяла бесчувственную женщину за подбородок, развернув к себе лицом, чтобы увидеть ту, которая сразила негодяя, обесчестившего ее мать и сотворившего ее, уродину и изгоя.

— Она же пьяна, — сказала Сехильдра, принюхавшись.

— И еще как, — ответила девушка с золотистыми волосами.

— И эта пьянчужка убила тролля?

— В тот день она была трезвая. Кажется.

Сехильдра засопела и сказала:

— Что ж, знай, с моим отцом меня связывает только общая кровь. Так с чего бы мне желать зла его убийце? Хотя, если честно, я надеялась, что мы с этой героиней побегаем по горам. Однако в ее нынешнем состоянии это невозможно. — Сехильдра выпустила подбородок спящей Малмури, голова которой стукнулась о спину мула, и распрямилась. — Нет, можешь не опасаться за жизнь своей любовницы. Кстати, как по-твоему, полное уничтожение деревни не сойдет за справедливое возмездие?

Девушка с золотистыми волосами заморгала и проговорила:

— Почему ты решила, что она моя любовница?

— От нее пахнет не только алкоголем, — ответила дочь морского тролля. — И только попробуй сказать, что это неправда, моя госпожа, и я сильно рассержусь.

Девушка из погибшего Инверго не ответила, она только вздохнула, по-прежнему рассматривая камни под ногами.

— Она почти голая, — заметила Сехильдра. — Да и ты одета не лучше. Вы обе к утру замерзнете насмерть.

— Не было времени искать одежду, — пояснила девушка, и в этот момент порыв ветра принес с собой горькую вонь горящей деревни.

— Чуть дальше по этой тропе будет небольшая пещера, — сказала дочь морского тролля. — Я приду туда к вечеру, принесу шкуры и еду, которыми могу поделиться. Вероятно, этого вам хватит, чтобы попытать счастья и переправиться через горы.

— Ничего не понимаю, — сказала Дота устало, едва не плача, и когда не дождалась ответа, то поняла, что они одни рядом с осыпью — только она, Малмури и мул.

Она не услышала, как демоническое создание уходило, так что, может, легенды не врут, может, дочь тролля умеет обращаться в туман и перемещаться куда пожелает. Дота посидела еще немного, наблюдая, как далеко под ними огонь разгорается все ярче. А затем она поднялась на ноги, взялась за поводья и отправилась искать пристанище, которое обещала ей дочь тролля. Дота не думала о жителях Инверго, о своей давно потерянной семье, не думала даже о доброй пожилой женщине, хозяйке «Почившей трески», которая забрала ее с улицы, когда она была еще ребенком. Все эти люди остались в прошлом, и в прошлом не было места для них живых.

Дота дважды сбивалась с тропы между валунами, и к тому времени, когда она добралась до пещеры, повалил снег, крупные мокрые хлопья, кружась, сыпались из темноты. Но в пещере было тепло, воющий ветер остался за каменными стенами. Более того, здесь лежала кипа медвежьих и волчьих шкур, моржовые кожи и даже шкуры мамонта, некоторые из которых были сшиты в грубое подобие одежды. И еще было соленое мясо, а только что освежеванный заяц жарился на маленьком костерке. Больше Дота ни разу не видела дочь морского тролля, однако на протяжении долгих дней, пока Дота и чужестранка по имени Малмури преодолевали бураны и ледяные поля, ей часто казалось, что она чувствует рядом чье-то присутствие, как будто кто-то присматривает за ними. Или просто смотрит.