Мечи и темная магия

ГЛЕН КУК Стремнина Эльба Из летописей Черного Отряда (перевод В. Пузия)

Мы играли в тонк. Одноглазый был не в духе — он проигрывал. Обычное дело, если не считать того, что никто не пытался нас убить.

Ильмо раскидал карты. Одноглазый взвизгнул. Я глянул на свои:

— Еще одна раздача настолько никакая, что даже неудачной ее не назовешь.

Масло сказал:

— Ну и брехло же ты, Каркун. Ты выиграл шесть из последних десяти.

— И каждый раз жаловался на раздачу, — добавил Ильмо.

— Так ведь есть на что.

На этот раз тоже. У меня не было парных. У меня не было младших козырей и только одна фигура. Две общей масти: семерка да валет бубей. И у меня не было в запасе нескольких лет для того, чтобы собрать этот стрит.

Так или иначе, все мы знали, что у Одноглазого одна из его редких удачных партий.

— Стало быть, надо нам назначить тебя бессменным банкометом.

Я сделал ставку. Прикупил, снес и, мельком глянув, сразу же сбросил карты.

Одноглазый раскрылся с десятью. Самой крупной была тройка. Его складчатое старое черное лицо расколола усмешка, лишенная изрядного количества зубов. Он сорвал куш.

Ильмо вопросил:

— А не мухлеж?

Зрителей было человек шесть. Сегодня «Темная лошадь» осталась в нашем распоряжении. Это был питейный зал Черного Отряда в Алоэ. Владелец Маркеб Зураб пребывал в смешанных чувствах. Мы не те парни, которых он очень уж хотел бы видеть в своей таверне, но, благодаря тому что мы ошивались здесь, его бизнес процветал.

Обвинять Одноглазого никто не стал. Гоблин, восседавший на соседнем столе, напомнил Ильмо:

— Ты сдавал.

— Угу.

Одноглазый был известным жуликом. Сложно смухлевать в игре столь безыскусной, как тонк, но… Это же Одноглазый.

— Везет в картах, не везет в любви, — сказал он то, что, учитывая обстоятельства, не имело никакого смысла.

Гоблин крякнул:

— Лучше найми себе телохранителей. Женщины будут сносить двери с петель, пытаясь тебя заполучить.

Гоблиновы шпильки обычно Одноглазого заводят. У него вообще самообладание висит на волоске, задень — пойдет вразнос. Мы ждали. Одноглазый только ухмыльнулся и сказал Маслу:

— Сдавай, неудачник. И сообрази партию наподобие той, которую только что устроил мне Ильмо.

Гоблин сказал кое-что о Миссис Рукс, единственной госпоже удаче в жизни Одноглазого.

Одноглазый продолжал игнорировать подколки.

Я начал беспокоиться.

Маслова раздача не помогла.

Одноглазый сказал:

— Вы не в курсе, как это мы, куда бы ни явились, ухитряемся наткнуться на какие-нибудь странные обычаи?

Ильмо уставился в свои карты так, словно готов был их продырявить. Он хрюкнул. Масло разложил и переложил свои пять — это означало сдачу настолько скверную, что он не знал, как с ней играть. Одноглазый не визжал, но оскалился. Мы были на пороге новой эры, когда он мог выиграть два круга подряд.

Все посмотрели на Гоблина. Гоблин сказал:

— Сдавал Масло.

Кто-то из зрителей предположил:

— Может, он заколдовал карты.

Одноглазый все это пропустил мимо ушей:

— У здешних самый странный обычай вот какой: когда девушка теряет девственность, она удаляет волосы со всего тела.

Масло воскликнул:

— Это самая второсортная хрень, которую я когда-либо слышал. Мы здесь около трех месяцев, и я еще не видел ни одной лысой женщины.

Все замерли, в том числе и сгребавший свой выигрыш Одноглазый.

— Чего? — спросил Масло.

Насчет Масла всегда были сомнения.

Остальные время от времени тратили монетку-другую, чтобы поразвлечься с дамами, профессионально трудившимися в сфере «обслуживания». Хотя тема никогда прежде не всплывала, мне еще ни разу не доводилось видеть «бородку» ниже декольте.

— Ага, рассказывай, — хмыкнул Ильмо. — А я-то считал, мне подфартило, раз я не видел того, что там должно быть.

Я заметил:

— Думаю, это у них такой способ предохраняться от мандавошек.

— Нет. Все связано с их странной религией.

Гоблин пробормотал:

— Каков оксюморон.

Одноглазый запнулся.

Лягушачье лицо Гоблина растянулось в широченной улыбке.

— Я не имел в виду тебя, сморчок. Ты просто нормальный идиот. Я говорил о попытке скрестить слова «странная» и «религия».

— Э, да вы, ребята, пытаетесь сглазить мою удачу!

— Конечно, — сказал Ильмо. — Болтовня о кисках всегда срабатывает. Расскажи мне об этих лысых губках.

Одноглазый подвинул к себе выигрыш. Он был сбит с толку таким пренебрежением к его успеху. Он выиграл такую кучу денег, что это стало бы для парней поводом убить пару недель, обсуждая, как ему такое удалось, — а никого это, похоже, не волнует.

Я перетасовал, кой-чего подправил и сдал. Одноглазый становился мрачнее с каждой принятой картой.

Последняя добила его.

— Проклятие, Каркун! Ну ты и жопа! Ублюдок!

Ильмо и Масло хранили невозмутимое выражение на лицах, поскольку не знали, что случилось. Гоблин чирикал возбужденной синицей.

Одноглазый раскрылся. У него была тройка треф. У него была шестерка бубей. Девятка червей и туз пик. И наконец, пиковый же валет.

Я сказал:

— Сколько раз ты жаловался, что у тебя нет и двух карт одной масти! В кои-то веки не придется лгать.

До Ильмо и Масла наконец дошло. Они ухмылялись сильнее, чем я или Гоблин. Зрители тоже хохотали.

В дверном проеме нарисовалась голова Лейтенанта.

— Кто-нибудь видел Шишку? — Голос его звучал невесело, как голос офицера при исполнении, которому приходится работать в свой законный выходной.

— Опять свалил? — спросил Ильмо.

— Ага. Сегодня его очередь выливать помои. Не нашли. Повара хотят порубить его на фарш.

— Я сообщу ему, сэр.

Хотя Шишка не из его людей. Шишка прячется во взводе Краглера.

— Спасибо, Сержант.

Ильмо умеет найти общий язык с беспутной пехотой.

— Народ, а почему вы вообще здесь, в этой темноте и вонище, когда можете наслаждаться свежим воздухом и солнечным светом?

Я сказал:

— Это наша естественная среда обитания, сэр.

Но правда заключалась в том, что никому просто в голову не пришло играть снаружи.

Мы собрали наши карты и пиво и побрели за уличные столы. Одноглазый сдал. Трепотня перекинулась на прически, а точнее, их отсутствие, бывшее у здешних дам в фаворе.

Это был чудесный денек, безоблачный, прохладный, с ветерком, но не настолько сильным, чтобы мешать игре. Зрители расселись вокруг. Некоторым просто нравилось смотреть. Некоторые надеялись, что освободится место. Они присоединились ко все более грубому трепу, который перекинулся на тему «Как поискуснее обставить противника».

Я бросил между делом:

— А как долго мы играем этой колодой?

Некоторые карты были так измочалены, что вы уже могли, не переворачивая, сказать, что на них. Но память подводила меня. «Лица» всегда оказывались не теми, что я предполагал.

Все посмотрели на меня, забавляясь.

— О, сейчас мы услышим кое-что крышесносное, — предрек Одноглазый. — Рожай уже, Каркун, и мы вернемся к действительно важным вещам.

— Я удивлюсь, если окажется, что эта колода прошла недостаточно кругов, чтобы вроде как ожить.

Одноглазый открыл было рот, собираясь поглумиться надо мной, потом его взгляд замер, словно колдун размышлял над озвученной мною версией. Как и Гоблин. Бледный, уродливый человечек сказал:

— Круто, чтоб меня! Каркун, ты и вполовину не настолько глуп, как выглядишь. Карты обзавелись собственным разумом. Это многое объясняет.

Вся команда, дружно кивая, уставилась на Одноглазого. Сколько мы помнили, Одноглазый всегда утверждал, что карты его ненавидят.

Он снова выиграл.

Три победы за один раз должны были меня насторожить. Пекло выбралось за добычей. Но моему языку было не до того.

— Знаете что? Прошло восемьдесят семь дней с тех пор, как кто-нибудь пытался меня прикончить.

Ильмо сказал:

— Не теряй надежды.

— Правда. Прикиньте сами. Вот они мы на чертовой улице, где любой может запросто в нас пальнуть. Но никто даже глазами не стреляет. Никто из нас даже не косится через плечо и не скулит о своих язвах.

Игра остановилась. Семнадцать глаз уставились на меня.

Масло сказал:

— Каркун, ох докаркаешься. Я лично подержу тебя, пока кто-нибудь отчекрыжит твою любимую игрушку.

Гоблин сказал:

— Он прав. Мы тут три месяца. Единственная проблема, с которой мы сталкивались, — надравшиеся и избивающие друг дружку парни.

В Отряде из шестисот сорока людей было несколько набитых дерьмом голов, считавших, что нет лучше способа убить время, чем нажраться в хлам, а потом дискутировать, обмениваясь поджопниками.

Одноглазый высказался:

— Все дело в том, что у Госпожи на Каркуна стояк. Ну и пристраивает любимчика, где побезопаснее. Прочие из нас всего лишь живут в его тени. Поглядывайте на небо. В одну из ночей над нами нарисуется ковер, Еешность явится самолично, чтобы любимчик хорошенько отдраил ей… хэх… сапожки.

— На что похожа ее прическа, Каркун?

Особое отношение? Конечно. Мы целый год гонялись за Шепот, попадая из одной лихой передряги в другую, почти ежедневно сражаясь как черти.

Особое отношение? О да. Ежели вы — спец, вы его удостаиваетесь. Какой бы работой вы ни занимались, если делаете ее хорошо, начальство всегда найдет, чем еще вас нагрузить…

— Масло, ты будешь первым, кто узнает, когда я наконец-то как следует рассмотрю.

Я не стал опускаться до грубостей, которые остальные считают забавными. И каковые они принимают за подтверждение моего неослабевающего интереса к самой роковой женщине в мире.

Парень по имени Кори сказал:

— К слову о прическах, вот одна, которой мне не забыть.

Все обернулись полюбоваться девушкой, идущей по противоположной стороне улицы. Ростовщик поздравил Кори с отменным вкусом.

Девушке было около двадцати. У нее были тусклые рыжие волосы, обрезанные короче, чем я когда-либо здесь, в Алоэ, видел. Сзади они доставали лишь до воротника, а с боков были еще короче. Спереди у нее была челка.

Я не обратил внимания, во что была одета девушка. Ничего особенного. Она излучала такое мощное сладострастие, что все остальное уже не имело значения.

Наше неожиданное внимание, головы, повернувшиеся разом, словно у кружившей птичьей стаи, напугали ее. Она бросила на нас ответный взгляд, стараясь выглядеть заносчивой. Ей не удалось. Она поспешила прочь.

Одноглазый поднял свои карты:

— К слову, эта лишена волос.

Кори спросил:

— Ты ее знаешь?

Похоже, он обрел новый смысл жизни. У него появилась надежда. Миссия.

— Не конкретно ее. Она храмовая девушка.

Культ Оккупоа связан со священной проституцией. Я слышал, у Оккупоа есть несколько посвященных и одаренных дочерей.

Гоблин желал знать, с чего вдруг Одноглазый так уверен?

— Это их традиционная прическа, коротышка. — (Прозвучало от парня меньшего, чем Гоблин.)

— И ты об этом знаешь, потому что?…

— Потому что я решил вкусить за последние пару месяцев все возможные удовольствия.

Мы все так и вытаращилсь на него. Одноглазый — баснословный скупердяй. Да и в любом случае всегда сидит без гроша, поскольку никчемушнейший из игроков в тонк. И это несмотря на то, что он существо почти бессмертное, состоящее в Отряде больше века.

— А чего? — вопросил он. — Ну может, я на словах беднее, чем на деле. Это преступление?

Нет. Все мы так поступали. Обычная мера предосторожности против рубаха-парней, которые сидят на мели и хотят жить на халяву, вместо того чтобы иметь дело с Ростом.

Кто-то заметил:

— Многие ребята были при деньгах, когда мы явились сюда. Нам никогда еще не выпадала возможность избавиться от лишних монет.

Правда. Черный Отряд оказался полезным для экономики Алоэ. Может, поэтому никто не пытался убить нас.

Ильмо сказал:

— Пригоню-ка я Шишку, пока Лейтенант не внес и мое имя в черный список. Молчун? Хочешь на мое место? Дьявольщина! В какую преисподнюю он провалился?

Я не обратил внимания, когда ушел наш третий, младший волшебник. В эти дни Молчун выглядел хуже, чем обычно. Буквально как призрак.

Когда вы находитесь в Отряде достаточно долго, у вас развивается сверхчутье. Каким-то образом вы бессознательно считываете предзнаменования, и чуть что — вы начеку. Мы называем это «чуять опасность». Так вот, на интуитивном уровне появляется предчувствие. Оно предупреждает вас, что ваша задница вот-вот плюхнется в самое дерьмо.

Четырнадцать искрящих секунд — и более шести сотен человек почувствовали: что-то назревает. Почувствовали, что жизнь скоро изменится. Что не смогу я прожить сотню дней без того, чтобы кто-то не попытался меня убить.

Мы уже отложили карты, когда со стороны лагеря размашистым шагом притопал Ведьмак:

— Ильмо. Каркун. Гоблин. Одноглазый. Старикан зовет вас.

Одноглазый проворчал:

— Вот надо было Гоблину разевать свою треклятую варежку.

За две минуты до того Гоблин пробормотал:

— Начинается. Что-то такое в воздухе.

Я вмешался:

— Н-да. Это все из-за него. Предлагаю надрать ему задницу, если нам опять придется где-то усмирять повстанцев.

— Увянь, Каркун. — Ильмо отодвинулся от стола. — Но я согласен. Я почти забыл, как это здорово — служить в гарнизоне.

Его понесло: чистые мундиры, вдоволь пива, постоянная жрачка плюс почти неограниченный доступ к излюбленному солдатскому способу сорить деньгами и убивать время.

Мы двинули на улицу, предоставив карты другим — уже делавшим ставки. Я сказал:

— В этом и суть дежурства в гарнизоне. Самая сложная работа, которую мне поручили, было уломать Одноглазого, чтобы он исцелил парней, подхвативших трепак.

Одноглазый сказал:

— За что люблю гарнизон — за финансовые возможности.

Еще бы. Отправьте его куда угодно, дайте неделю, и он уже ввяжется в какие-нибудь аферы на черном рынке.

Ведьмак пристроился поближе, шепнул:

— Надо переговорить с глазу на глаз.

Он незаметно сунул мне измятый клочок пергамента, квадрат со сторонами в три с половиной дюйма. Грязный и скверно пахнущий. С треугольной дыркой там, где его на что-то вешали. Когда я развернул, Ведьмак выглядел так, будто вот-вот запаникует.

Я остановился. Другие тоже, интересуясь, в чем дело.

Я прошептал:

— Где ты это взял?

Когда Шепот явилась вести переговоры. Отряд встал лагерем за городом, на пустынном, продуваемом ветрами бесплодном гребне. Благодаря переговорам от сотрудничества с империей Госпожи Алоэ получал целый ряд привилегий. Первой из них было то, что город и его окрестности продолжат свое существование.

Лагерь был — ничего из ряда вон. Снабженная куртинами стена из сухого глиняного кирпича. Все внутри тоже из адобы[2], слишком небрежно оштукатуренного, чтобы спасти от дождя.

Лагерь был коричневым. Человек с наметанным глазом мог бы различить оттенки, но наши варварские видели только этот цвет. Даже сейчас мне пришлось напрячь зрение, чтобы распознать новую коричневую заплату, прежде чем Ведьмак на нее указал.

Летающий ковер лежал, спрятанный в тени восточной стены нашей штаб-квартиры. У моих спутников были столь же зоркие глаза, но менее чуткие к неприятностям сердца.

Мы были только частью общего потока. Вызвали всех офицеров и взводных сержантов. Иногда Капитан начинает заморачиваться по пустякам и обрушивается на окружающих с импровизированной воодушевляющей речью. Но на сей раз была одна существенная разница.

Летающий ковер в тени возле штаба.

Существует не более шести таких — и лишь шестеро могут их использовать.

Нас осчастливил своим присутствием один из Взятых.

Закончились славные деньки. Преисподняя слегка вздремнула, но теперь пробудилась и била копытом.

Никто не присматривал за ковром. Никто не горбатился на посту.

Я сказал:

— Идите-ка вперед, парни. Догоню вас через минуту. Ведьмак, покажи мне.

Он повел к тени. К ковру.

— Я заметил его здесь. Никогда не видел ковер настолько близко, так что решил сперва убедиться.

Я проделал то же, что и он. Единственный взгляд на ковер — и теперь я был уверен в том, о чем уже знал. Эта неопрятная, разваливающаяся груда нитей и палок принадлежала Хромому.

— Смятый листок я нашел здесь.

«Здесь» — это там, где Хромой сидел во время полета. В этом месте ковер особенно истрепался, был растянутый и провисающий.

Палец Ведьмака указал на лоскут ткани, оторвавшийся от деревянного каркаса, который поддерживал всю конструкцию снизу.

— Он был почти скрыт. Зацепился за острие.

Маленький гвоздь проколол отверстие в три шестнадцатых дюйма.

Клочок пергамента остался пришпиленным к нему. Я поддел его скальпелем, следя за тем, чтобы не коснуться рукой.

— Я взял его. Прежде чем мне удалось на него взглянуть, Капитан вышел и велел идти за вами.

— Все правильно. Не отсвечивай пока. Переговорим позже. Если не потороплюсь, войду последним.

— Плохо дело?

— Может быть, плохо. Двигай-ка в город. Об этом — никому ни слова.

Из всего, что было в нашем распоряжении, для зала собраний лучше всего подходила столовая. Поваров выгнали. Смердело несчастьем. Сейчас половина ребят жила в городе, в том числе и я. Некоторые — с женщинами. У нескольких были и приемные дети, которых те содержали.

Такие парни будут молиться на то, что ковер означает, будто Госпожа прислала кого-нибудь с жалованьем. В Алоэ наша плата поступала от людей, которых мы защищали. Никакой нужды везти ее по воздуху за тысячу миль отсюда.

Капитан привычной своей косолапой походкой прошествовал на кое-как сварганенное возвышение. За ним последовал наводящий жуть коричневый узел тряпья. Оно подволакивало ногу. В зале воцарилась мрачная тишина.

Хромой. Самый абсурдный засранец из Взятых. Истовый враг Черного Отряда. Мы хорошенько вздрючили его, когда он попытался пойти против Госпожи.

Теперь он снова был в фаворе. Но и мы тоже. Пока что он не мог отыграться. Но он был терпеливым.

Капитан провозгласил:

— Скуке конец, джентльмены. Теперь мы знаем, почему Госпожа отправила нас сюда. Нам следует захватить капитана повстанцев по имени Стремнина Эльба.

Позже я уточнил, как пишется. Мы не знали этого имени. Он произнес: «Стреймнина Эльба».

Капитан сказал, что Стремнина Эльба одержала несколько побед к западу от нас, но ни одна не была настолько значительной, чтобы привлечь наше внимание.

Занятная хрень, кое-что из нее может оказаться правдой.

Хромой вскарабкался вместе с Капитаном. Это потребовало усилий. У него были эта искалеченная нога и карликовый рост. В злобе и колдовском даре он был худшим из худших. Его окружал смрад ужаса. Вонища из вонищ. В свои лучшие дни он смердел так, словно долгое время провалялся в могиле. Он обвел нас оценивающим взглядом из-под коричневой кожаной маски.

Те, у кого были желудки послабее, протолкались в задние ряды.

Хромой ничего не сказал. Только хотел, чтобы мы знали: он рядом. Об этом непременно следовало помнить. И это явно предвещало нескучные деньки.

Капитан велел командирам и взводным, чтобы сообщили своим людям: скоро мы можем сняться с места. Предстоит следственная работа здесь, в Алоэ. Им необходимо разобраться со своими долгами и личными вопросами. В идеале — порвать с городской жизнью и вернуться в лагерь.

Возможно, будут дезертиры.

Ильмо пихнул меня под ребра:

— Не зевай.

Старикан отпустил всех, кроме меня и владеющих магией. Обратился непосредственно ко мне:

— Каркун, останься со мной.

Колдунам он велел следовать за Хромым.

Капитан загнал меня в штабную комнату. Теоретически у меня был свой угол, где, как предполагалось, я трудился над этими вот Анналами. Чем я, впрочем, не злоупотреблял.

— Садись.

Не приглашение, команда. Я сел на один из двух обшарпанных стульев, повернутых к грубо сколоченному столу, который он использовал как бастион против всего мира.

— Хромой здесь. Он не сказал, но нам-то ясно: это значит, что мы по уши в дерьме. На самом деле он больше ничего не сказал. Может, сам еще ничего не знает. Тоже лишь подчиняется приказам.

Я кивнул.

— Плохи дела, Каркун. Это Хромой. То, что тут затевается, — явно с двойным дном.

Да уж наверняка. Я постарался как можно убедительнее изобразить милое дитя, ожидающее неизбежной мудрости от почтенного старца.

— Я бы сказал, что ты полон дерьма, но тебе не нужны особые напоминания. Тебе знаком этот привкус во рту.

Он собирается за что-то устроить мне разнос?

— Прикидываешься, что от тебя нет толку, как от прочих болванов. Но когда ты вроде бы ходишь к шлюхам или закидываешься в каком-нибудь притоне, на самом-то деле ты суешь нос в здешнюю историю.

— У мужчины не должно быть лишь одно увлечение.

— Какое ж это увлечение, если от него нет толку.

— Я темный человек. Мне нужно понимать прошлое. Это проясняет настоящее.

Капитан кивнул. Он сложил пальцы домиком перед квадратным, волевым, рябым подбородком.

— У меня для тебя вопрос, который действительно надо бы прояснить.

Он кое-что знал о намечавшемся.

— Может, если ты с этим разберешься, Отряд не угодит, как обычно, на помойку.

— Вы мне льстите.

— Заткни пасть. Госпоже нужна Стремнина Эльба до того, как та превратится в Белую Розу. А может, она уже — Роза. Не знаю. Хромой хочет, чтобы все было сделано идеально, — так он выслужится перед Госпожой. Если повезет, по ходу дела еще и угробит всех нас.

— Вы теряете меня, босс.

— Сомневаюсь. Помни, у Хромого на тебя особо острый зуб.

Да уж.

— Ладно. И?…

— Хромой думает, что крушить все без разбору — это здорово. Я не хочу, чтобы обо мне вспоминали в связи с уничтожением Алоэ.

— Сэр, намекните мне. Вы хотите, чтобы я сделал — что?… Я не настолько сообразительный, как вы думаете.

— Да и я тоже.

Капитан, подволакивая ногу, вышел из-за стола. Пошагал туда-сюда. Потом:

— Госпоже известно, что Стремнина Эльба родилась здесь, что у нее тут семья. Она часто наведывается к родным. И не родилась под именем Стремнина Эльба. В семье, видимо, даже не знают, кто она на самом деле.

Конечно, эта повстанка не родилась под именем Стремнина Эльба. Если Госпожа завладела бы ее настоящим именем, та еще до заката была бы покойницей.

— Ты уже занимался вынюхиванием. Знаешь, где искать. Помоги нам заполучить ее до того, как Хромому удастся загнать нас в капкан.

— Могу пошуршать. Но сразу говорю: все, что найду, — дыры и пустоты.

— Дыры и пустоты тоже могут кое о чем поведать.

Так и есть.

— Вместо того чтобы переживать об этой женщине, как насчет того, что мы в одной связке с нашим всегдашним…

Он рубанул рукой воздух. Лучше мне было заткнуться.

— Посмотри на себя. Ты такой умный, что нам следовало бы поручить тебе всю восточную кампанию. Проваливай. Делай что должен. И держись подальше от этих идиотских карт.

Я поразмыслил как следует. Выводы пугали. Не было такого места для сговора, где Хромой, если бы ему приспичило, не мог нас подслушать. Так что я выкрал особую колоду, еще более старую, чем та, которой обычно играли, и направился в «Темную лошадь». По дороге рядом со мной нарисовался Ведьмак:

— Пора?

— Пора. Если все здесь.

«Всеми» были несколько избранных: Ильмо и колдуны.

— Что там за большое сборище? Мы двигаем отсюда?

— Они не знают, что именно придется делать. Просто хотят быть готовыми к этому.

— Все то же старое дерьмо.

— Более чем.

Вся честная компания была в сборе: сидели на улице, не играли — дожидались меня. Только Молчуна не было. Я вопросительно взглянул на Гоблина. Он пожал плечами.

Парни потихоньку начали подтягиваться, решив, что у нас тут намечается занятная партия. Я вручил Кори свою колоду:

— Вы, ребята, поиграйте-ка внутри.

— Смекалистые. — Ильмо проследил, как они убирались прочь.

Он подвинулся, чтобы Ведьмаку было где поставить стул. Мы сделали вид, что соображаем партию на пятерых.

Я спросил:

— Все уверены, что хотят в это ввязываться? Мы тут собираемся выкатить яйца на стол и молиться, чтобы никто не шарахнул по ним кувалдой.

Никто не ушел.

Я показал найденный Ведьмаком пергамент. В сложенном виде — квадрат. Если развернуть — в длину раза в три больше, чем в ширину. Я развернул:

— Пустите-ка по кругу. И не делайте вид, что на кону большая ставка.

— Яйца курицу не учат, — проворчал Одноглазый. — Из этого не могу ничего выжать. Похоже на цыплячьи следы.

— Эти следы — Телле-Курре.

Язык Владычества. В живых остались только два носителя, знавшие его с рождения.

— Это имперское предписание Хромому от Госпожи. О чем нам и сообщает идеограмма в верхнем левом углу. Но это копия. О чем нам сообщает идеограмма вверху, по центру, а также что это второй экземпляр из двух существующих. Идеограмма в верхнем правом углу — штамп копировальщика.

— Подотчетность, — сказал Ильмо.

— Именно. После Битвы под Чарами она строго за этим следит.

— Гм. И что же нам сообщает эта копия?

— Не слишком много, честно говоря. Но очень официально. Госпожа велит Хромому отправляться на восток, чтобы найти и взять в плен женщину по имени Стремнина Эльба. Ни почему, ни советов, как сделать это, — просто сделай, после чего доставь живой и невредимой.

— И там ни слова о том, что она новый выдающийся капитан повстанцев?

— Ни намека.

— Хромой солгал.

— Хромой солгал. И не только нам. Он не заинтересован в успехе порученной ему миссии.

Ильмо спросил:

— С чего ты взял?

— Подтверждая, что понял задание, Хромой должен был подписать обе копии. На своей, вот здесь, он накорябал: «Отымей сама себя, сука».

— Оп-па! — прохрипел Ведьмак, скорее напуганный, нежели удивленный.

Ильмо спросил:

— А может это быть западней?

— Имеешь в виду, оставил ли он записку, чтобы мы нашли?

— Угу. Чтобы мы сами себя обдурили.

— Я размышлял об этом. Не думаю. Есть тысяча причин, по которым это не сработало бы. Он ведь не контролировал происходящее. Да мы могли просто не заметить записку. Важнее то, что он нацарапал вместо подписи.

Они задумались. Дважды Одноглазый порывался что-то сказать, но останавливался.

Мы ломали головы над хитрыми ловушками, которые мог устроить Хромой. Искали скрытые стратегии и дьявольские маневры. В итоге самый безыскусный из нас, обычный рядовой, подметил самое важное.

Ведьмак спросил:

— Если он так подписал копию, не струхнет ли, обнаружив, что она пропала?

Мы призадумались над этим, вытаращив глаза, с пустившимися в галоп сердцами.

Ильмо прорычал:

— Если маленький говнюк слетит с катушек, будем наверняка знать, что это правда!

— Не было бы счастья, — оскалился Гоблин, но на лбу у него выступил пот.

Я подвинул пергамент Одноглазому:

— Погляди-ка. Если он помечен, Хромой сможет вычислить. Так что прикинь, есть ли способы, благодаря которым он узнает, кто касался записки.

— Хочешь вернуть ее на место?

— Адово пламя, нет! Хочу где-нибудь припрятать. Когда-то может пригодиться. Если пергамент попадет к Госпоже, он ее не обрадует. Да, к слову, о забвении. Обсудим, как обрубить концы. Гоблин, позаботься, чтобы у Ведьмака не осталось воспоминаний о записке. Капитан видел его слоняющимся вокруг ковра Хромого. Могут возникнуть вопросы.

— И тобой мне тоже придется заняться. Тебя тоже видели слоняющимся вокруг ковра.

Я рассчитывал, что немало парней воспользовались случаем поглазеть. Но страх скользнул по моему хребту, добрался до кончиков пальцев на ногах, свел их судорогой.

— Уж постарайся.

Оба колдуна оторвали свои задницы от стульев, чтобы заняться делом.

Гоблин сказал:

— Нужно вытравить эти воспоминания из нашей памяти так, чтобы лишь Око Госпожи смогло отыскать их.

У меня появилась идея:

— Постой-ка. Подожди минутку. Ведьмак, сходи за Зурабом.

До того как стать владельцем таверны, Маркеб Зураб повидал жизнь. Уже одно его лицо свидетельствовало о нескольких отчаянных битвах. И он был мужчиной внушительных размеров, его часто принимали за вышибалу. Но прошлое несколько подуменьшило его храбрость.

Он спросил меня:

— Я вам нужен?

— Мне нужно кое-что сделать, не оставив и ниточки, которая вела бы ко мне. Хорошо заплачу.

— Опасно?

— Может быть. Но наверняка нет, если точно выполнишь, что скажу.

— Слушаю.

Я показал ему предписание:

— Мне нужна точная копия, выполненная профессиональным переписчиком, который тебя не знает.

— Что это?

— Объявление о розыске. Но чем меньше знаешь, тем лучше для тебя. Можешь это сделать?

Он мог — как только договорились с ним о деньгах. Я не стал предлагать столько, чтобы он решил, будто я тревожусь. Надеялся, он решит, что я готовлю очередной розыгрыш — из тех, что мы постоянно устраивали друг над другом.

Он спросил:

— Как быстро вам это нужно?

— Лучше всего прямо сейчас.

Зураб принес мне копию. И оригинал.

— Годится, Каркун? Он не смог подобрать точно такой же пергамент.

— Хорошо. Хочу, чтобы было очевидно, что это копия.

Я заплатил оговоренную сумму. Протянул ему копию:

— Припрячь. Гоблин скажет, когда вернуть. За что получишь отдельное вознаграждение.

Ильмо проворчал:

— Если мы когда-нибудь затащим сюда эту самоуверенную жопу с ручками.

Отыгрывал намек на планируемую шутку.

Недоумевающий Зураб сложил копию и ушел, чтобы позаботиться о своих монетах.

Ильмо поинтересовался:

— Думаешь, он сделал больше одной копии?

Я сказал:

— Рассчитываю на это. Чем больше, тем лучше. А теперь займемся-ка забвением.

Я сказал:

— Не знаю. Забыл. Должно быть, это не важно. Слушайте. Мне нужно, чтобы вы, парни, помогли мне нарыть сведений о Стремнине Эльбе.

Ворчание, ворчание. Стулья нехотя отъезжают.

Я сказал:

— Надо сделать.

— Н-да. Н-да.

Я спросил:

— Ведьмак, ты читаешь на местном?

Он потряс головой. Когда мы отошли на пару шагов, Ильмо сказал:

— Не уверен, что он вообще умеет читать.

Я крякнул.

— Ну, по пивку напоследок.

Все, кто был в «Темной лошади», терялись в догадках о том, что затевается. Самая многочисленная фракция не верила, что Стремнина Эльба существует. Те, кто поопытнее, пережившие затяжное отступление от Весла до Чар, думали, что все это подстроил Хромой.

Когда спросили моего мнения, я сказал, что никогда не слышал о Стремнине Эльбе и у нас есть лишь слово Хромого, что она существует.

Алоэ был городом-государством. Республика, обычный уклад для этого края мира. Город процветал. Им хватало времени и денег, чтобы вести гражданские акты, чертовски полезные для взимания пошлин, призыва людей под знамена или облагания оброком.

Алоэ хранил эти записи в маленьком каменном здании. При нашем появлении распространилась паника.

Неожиданный визит не имел смысла. Ничего не надыбали. Там было до черта записей, расположенных в соответствии с системой, для нас неочевидной; чтобы разобраться, потребовались бы дни.

Ильмо сказал:

— Я поищу тех, кто умеет читать этот хлам.

Сам-то он и по складам — едва-едва.

Вошел Молчун. Прежде чем я пристроил его к работе, он жестом остановил меня и медленно огляделся, убеждаясь, что тут нет вонючих людей в коричневом, прячущихся меж стропил. Потом просигналил:

«Я знаю, где ее найти».

Все засыпали его вопросами, игнорируя Молчуновы предостережения. Он просигналил:

«Заткнитесь! Или не терпится получить кулаком по зубам?! Идиоты».

Он сказал, что пламенная рыжулька, которую мы видели пару дней назад, — та, кто нам нужен.

«Как ты узнал?» — вопросил я знаками.

Молчун постучал по голове, указал на свои глаза, на нос. Это значило, он обратил внимание и воспользовался своей башкой, когда учуял, что что-то не так.

Он увидел, что перед ним не просто очередная телка. Поэтому проследил за ней. До храма Оккупоа. И с тех пор не спускал глаз.

«Предсказуемо, — показал я. Во всех краях повстанцы делали схроны под своими культовыми зданиями. — Устроим-ка налет. — Мне было плевать на гнев Оккупоа. Боги редко себя защищают. — Отправим ее в Башню».

Ильмо поддержал:

«Вместе с нашим ненаглядным Взятым».

Мы с Ильмо были единственными, кто рассуждал ответственно и здраво. Нам предложили заткнуться. Гоблин аж запрыгал. Из его жестов каждый пятый был выставленным средним пальцем.

Одноглазый потребовал:

«Наиграем мотивчик, прозвучавший в Розах».

«Зачем?»

«Обдурить Хромого. Может, подставим его как-нибудь».

«Или просто дадим ему девушку, чтобы убрался из города».

Их энтузиазм подуменьшился, когда они вспомнили о той горькой зимней операции в Розах. Об обстоятельствах, направивших Хромого по нынешнему его пути, крайне неудачному для Отряда.[3]

Молчун просигналил:

«Каркун хорошо обрисовал положение. По-слабаковски, однако основательно и веско».

Но Одноглазый не был бы самим собой, если бы не учуял шанс. Вот только Одноглазый — уже сотню с лишним лет Одноглазый.

Поэтому воодушевление быстро прошло.

Я отказался идти с их идиотским планом к Капитану или Хромому. С планом, который всецело строился на том, что почти бессмертный, практически полубог, Хромой будет настолько туп, что не раскусит его.

Я сказал:

— Даже чтобы начать все это, нам нужно что-нибудь принадлежавшее нашей цели. То, что можно использовать для магии. У вас, ребята, есть прядь ее волос? Обрезки ногтей? Грязное белье? Думаю, нет. Так что давайте-ка просто добудем и перевручим ее.

Как уже говорилось, я оставался в живых достаточно долго, для того чтобы не соглашаться на роль человека, которому предстоит впарить кому-нибудь «гениальный план». Эта честь выпала Молчуну.

Молчун — не заика, но сделки не добился. Вердикт Капитана:

— Девушку найти и доставить. Все. Ничего больше.

Никто после возвращения Молчуна и слушать не желал, что я думаю.

Одноглазый заявил:

— Слишком беспокоишься, Каркун. Слишком высокого мнения о мелком засранце. Он не настолько гениален. Он всего лишь жопистый задира, чьи магические способности настолько велики, что ему не приходится шевелить мозгами.

— Почти то же можно сказать и о присутствующих.

Гоблин сказал:

— Посмотри, через что он прошел с тех пор, как его вытащили из-под земли. Ни одна из передряг не сделала его ни на каплю умнее; только стал осторожнее с уликами, которые оставляет.

И почему это заставляло меня так нервничать?

— Он может прихлопнуть нас, как неуклюжих таракашек, и даже не вспотеет.

Одноглазый заявил:

— Хромой ведь тупожоп настолько же, насколько и ты, — и он выжил. Он из тех парней, которых раз пять издевательски дуришь одним и тем же фокусом, а они никак не возьмут в толк, что же случилось.

Идиот.

Хромой мог быть тупым, как набитая камнями бочка, но здесь он имел дело отнюдь не с первоклассными мастерами. И явился сюда уже с готовым планом.

Я настоял, чтобы мы продолжали рыться в архивах. И велел сообщать мне обо всех упомянутых там смертях девочек.

Когда меня вызвали к Капитану с Хромым, я уже давно и по праву отдыхал, но возмущение попытался скрыть.

Старикан сказал:

— Мы слышали, ты кое-что нарыл.

— Да. Только думаю, это фальшивка. — Я честно все изложил.

Капитан сказал:

— Хорошая работа. Продолжай в том же духе. Но ты больше не можешь использовать Гоблина или Одноглазого. Они займутся разведкой в другом месте.

По вежливому взгляду, мельком брошенному на Хромого, я понял: Старикан охотно скормил бы его львам.

— В любом случае проку от них никакого. Не способны сосредоточиться, даже когда не срутся друг с другом.

Капитан сказал:

— Еще кое-что, перед тем как уйдешь.

Мой желудок ухнул в пятки.

— Сэр?

— Видели, как ты околачивался возле ковра господина. Зачем? Что ты там делал?

— Околачивался возле ковра? Нет, сэр. Я разговаривал о нем с Ведьмаком. Тот был впечатлен. Он никогда прежде не видел ковер так близко. Он знал, что я пару раз летал на коврах. Он хотел знать, каково это. Мы просто разговаривали. Ни к чему не прикасались. — Я бормотал, но это было нормально. Хромой привык, что перед ним все трясутся. — А что? Это важно, сэр?

Старикан глянул на своего спутника, предлагая спросить или прокомментировать. Древнее пугало только вылупилось на меня:

— Очевидно, нет. Свободен.

Я поджал хвост и бежал. Как Капитану удается сохранять спокойствие рядом с этим чудовищем?

Чтобы развеять ужас, я отправился в «Темную лошадь», где меня ждали никчемушная парочка и Молчун. Я поделился последними новостями и жестами добавил:

«Мне это не нравится, ребята. Капитан считает, мы что-то задумали. Если Хромой догадается…»

Одноглазый исторг проклятие, сказал что-то о моем долбаном пораженчестве, но потом сдался. Даже он слеп лишь на один глаз.

Гоблин тоже молча согласился. В конце концов оба осознали масштабы авантюры, в которую собирались ввязаться.

Верно подобранные аргументы породили в их сердцах истинный ужас.

Вопреки всему, мы не отправились за девушкой. Гоблин и Одноглазый исчезли с Хромым. Молчуна чаша сия миновала, поскольку найти его было невозможно. Я решил, что он следил за нашей целью.

Без прикрывающей нас полной команды колдунов ни Ильмо с Леденцом, ни Лейтенант не позволили бы идти за девушкой.

Предполагалось, что за нею незаметно приглядывает Молчун.

Брошенный Ильмо клич, дескать, нужны парни, читающие на местном, дал результат: три с половиной человека. Половиной был безнадежный неумеха-подмастерье, которого делили Гоблин с Одноглазым. Называл он себя Третьим. «Третий» — потому что его отец и дед носили то же имя. Я не понимал, как он выживает в грязных склоках между своими учителями.

Третий нашел меня на моей городской квартире. Он выглядел еще в меньшей степени чародеем, чем Одноглазый или Гоблин, и был крупнее, чем они оба, если взять этих двоих, сдавить и перемешать.

После его слов я захотел, чтобы именно это с ними и произошло.

— Сегодня ночью они отправляются в налет на храм Оккупоа. Одноглазому нужна ваша помощь.

Ужас не проник настолько глубоко, чтобы пустить корни. Официально одобренная операция была запланирована на следующее утро.

— Одноглазому нужно проверить свою голову на дееспособность. Некоторые рекомендуют лечение обезглавливанием.

Но я пошел за оружием.

Третий немного напоминал Старикана, хотя был уродливее. Трепался так же много, как и Капитан.

Я спросил:

— Где были Одноглазый с Гоблином последние пару дней?

— Кое-что делали вместе с Хромым. Развивали новые навыки для поимки Стремнины Эльбы.

Я отнесся к этому со скептицизмом.

Мы догнали недоростков и двух солдат из умеющих читать местную писанину, Корнелло Крата и Ладору Энса. Я начал бухтеть:

— Где Молчун? Где Ильмо?

— Не смогли их найти, — проворчал Одноглазый. Он надвинул свою потрепанную шляпу так, чтобы поля скрывали лицо. — Не кипешуй. Пошли.

— Нет.

— Что?

— Не бывать этому. Ты собираешься играть в тонк со Взятым, поскольку думаешь, что можешь сшибить деньжат. Но ты так непроходимо туп, что не понимаешь: в действительности ставка, которую ты бросаешь на кон, — Отряд. Все шестьсот сорок жизней.

Гоблин выглядел огорченным. А вот Одноглазый явно нарывался. Он начал делиться со мной своими соображениями.

— В последний раз, козлина. Слушай! Ты хочешь, чтобы я тебе — с твоей-то удачей, с которой ты бездарно режешься в тонк, — помог играть против Хромого? Не могу поверить, что даже ты настолько туп. Мы сделаем это так, как следует. Завтра. И ты не дашь Хромому долгожданного повода.

Одноглазый ничего не сказал. Его глаз увеличился. Колдун редко видел меня настолько решительным и никогда — так сквернословящим.

Похоже, он готов был обойтись без меня, но Гоблин вдруг затряс головой, как пес, только что побывавший под ливнем.

— Я согласен с Каркуном. По размышлении здравом. Пересиль уже свои жадность и себялюбие, вникни в смысл происходящего.

Одноглазый начал разглагольствовать о случае, который выпадает раз в жизни.

Гоблина снова передернуло; озадаченный, он накинулся на Одноглазого:

— Как, адово пламя, ты сам себя уболтал на это дерьмище?

Победа! Я переубедил Гоблина. Крат и Энс примкнули к нему. Ну и Третий, исчезнув сразу после того, как привел меня, недвусмысленно продемонстрировал свою точку зрения на происходящее.

У меня началась жуткая изжога. Руки била легкая, но непрекращающаяся дрожь. Крат и Энс казались непоколебимыми.

Одноглазый сообразил, что, если хочет провернуть все это, ему придется действовать в одиночку. Это напугало и поразило его.

Под уродливой старой черной шляпой таилось низменное коварство. Он мог пойти на попятную, когда не находилось других, достаточно жадных или глупых, чтобы позволить ему делать ставки за их счет.

— Ты — задница, Каркун. Ты победил. Надеюсь, тебе хватит духу упомянуть в Анналах, каким жалким ссыкуном ты был, когда у нас появился шанс сорвать куш — самый большой из возможных!

— О, непременно упомяну. Можешь на это рассчитывать. Включая тот факт, что Отряд уцелел лишь вопреки тебе.

Я развил мысль, подчеркнув, что срывать для Одноглазого большой куш вовсе не было целью Отряда.

Становилось горячо. Потом явились Молчун с Ильмо. Они, коротко говоря, взяли нашего маленького черного братца под свою опеку. Чтобы защитить его от самого себя.

Я посоветовался с Ильмо. Ильмо посоветовался с Леденцом. Леденец посоветовался с Лейтенантом. Когда даже боги не могли подсмотреть, Лейтенант, наверное, посоветовался с Капитаном.

Слово было сказано, порождая лавину. Делаем свой ход, хотя Молчунова девица была, по всему, не настоящей Стремниной Эльбой.

Ильмо руководил. Гоблин и Молчун обеспечивали колдовскую поддержку. Одноглазому и Третьему была поручена крайне важная миссия: перепись козлищ в Утбанкском округе. Госпоже обязательно нужно это знать.

Капитан на многое смотрит сквозь пальцы. Хороший офицер знает, когда нужно просто отвернуться. Но и такая слепота не безгранична.

Я не был бы собой, если бы не отыскал изъян до того, как все завертелось.

— Мы позаботились о стремлении Одноглазого заполучить безумный выигрыш, но не выбрались из капкана.

Гоблин сказал:

— Ублажим его. Это не займет много времени. Зато не придется выслушивать нытье, начиная с нынешнего момента и до тех пор, покуда не упокоим да не накроем камнем, чтобы обезопасить себя от его возвращения. Вещай же, о мудрец.

Он уже настроился на то, чтобы действовать. Как и остальные. Они могли выслушать меня, но слушаться не собирались.

— Старикан думает, что это не Стремнина Эльба. Ну и как местные отреагируют, когда мы ворвемся в священное место и выволочем храмовую девушку, не виноватую ни в чем, кроме того, что попалась на глаза Молчуну?

Ильмо ответил мне:

— Но приказ Старикана велит нам идти и повязать ее, Каркун. В этом наша проблема. Не в том, что за этим последует. Пусть те, кто платит, беспокоятся о том, что будет после. Ты к ним не относишься. Твоя работа — идти сзади и латать дыры в любом из этих кретинов, если забудут пригнуться.

Он был прав.

— Не знаю, что в последнее время на меня находит.

По правде сказать, так оно и было.

Взвод на марше распугал местных, но потом они последовали за нами на расстоянии, подстегиваемые дурацким любопытством.

Я пристроился возле Гоблина:

— Где ты и Одноглазый были эти два дня с Хромым? Что делали?

Его широкое бледное лицо медленно приобрело чрезвычайно хмурое выражение.

— С Хромым? Мы никуда не ходили с Хромым.

— Нет? Но Старикан сказал мне, что вы занимались разведкой вместе с Пугалом. Которое было рядом, когда Старикан это говорил. Вас не было два дня. После чего вы вернулись, преисполненные решимости заняться тем, что, как мы уже выяснили, было бы чистым самоубийством.

— Два дня? Ты уверен?

— Два. Спроси Ильмо.

Он впал в задумчивость. Ярдов через полсотни спросил:

— Что говорит Капитан?

— Ничего. Он вообще не слишком разговорчив в последние дни. Самый смердячий Взятый поселился у него в правом переднем кармане.

Сто ярдов молчания. Большой уродливый купол храма Оккупоа теперь нависал над окружавшими его жалкими бараками. Он претендовал на звание малого чуда света, поскольку — исполинский, ульеподобный, более восьмидесяти футов высотой — изготовлен был целиком из бетона. Тех, кто интересуется инженерным делом, храм завораживал. Строило его целое поколение.

Жителям Алоэ было начхать.

Гоблин ничего больше не сказал, но выглядел как человек, который только что совершил неожиданное и неприятное открытие.

Там была лестница, ведущая ко входу в храм Оккупоа, два пролета, в нижнем семь ступеней, в верхнем — шесть. Эти числа почти наверняка что-то символизировали. Лестница была из гранита, серого с вкраплениями молочного. Колонны и стены из естественного зеленовато-серого известняка, простого в обработке, но слишком восприимчивого к непогоде. Западный фасад весь в лесах.

День не был праздничным. И было слишком рано для толкотни, связанной со сбором пожертвований для Оккупоа. Царила тишина.

Я поднялся по тринадцати ступеням, по-прежнему удивляясь, почему мы делаем это. Продолжая ломать голову над чертовой путаницей со Стремниной Эльбы. Я опросил всех жителей Алоэ, с которыми был знаком. Они утверждали, что это имя им неизвестно, что нет предводителя повстанцев с таким именем. Я верил им. Вряд ли все эти люди были настолько хорошими актерами, чтобы столь искренне принимать озадаченный вид.

С другой стороны, как они могли быть уверены, что не существует повстанца с именем Стремнина Эльба?

Перед входом в храм мы притормозили. Молчун и Гоблин выколдовали несколько призрачных существ, чтобы те вошли первыми, спровоцировав возможную засаду или грошовые ловушки.

Не понадобилось. Храмовая охрана состояла из древнего сторожа, дрыхнувшего на стуле сразу за входом. Похоже, его работой было пресекать попытки незаконного опустошения коробки для пожертвований, что стояла неподалеку.

Гоблин что-то сделал, дабы усилить его сон.

Одна группа вошла и рассредоточилась. Прочие остались снаружи и окружили храм. Мы ворвались внутрь, и тут-то началось… да ровным счетом ничего и не началось. Вообще. Главное место поклонения было круглым, в центре — алтарь на невысоком помосте. Черный камень без пятнышка крови. У Оккупоа была более просвещенная позиция насчет использования девственниц. Зато в алтаре были вытесаны подставки для обетных свечей, из оных лишь половина была зажжена.

Все вокруг выглядело слегка запущенным.

Я так сильно стиснул зубы, что заболели челюсти. Это не оплот повстанцев. Значит, в конце концов, нас попросту одурачили? И почему, когда все оборачивалось таким образом, в памяти моей звучал злобный смех Хромого?

У меня было сильнейшее желание повернуть назад. Я не поддался ему.

Ильмо спросил:

— Куда, Гоблин? Молчун?

Говорил он встревоженно. Видимо, потому, что мы вошли, не встретив никого, за вычетом того сторожа.

Я нервно усмехнулся, уверенный, что Одноглазый попытался бы выпотрошить тот ящик для пожертвований, будь он с нами, вместо того чтобы заниматься важнейшим для империи делом в Утбанке.

— Прямо вперед. Если бы у тебя не было столько бряцающих и перешептывающихся парней, ты мог бы расслышать, что там есть люди.

Я снова начал беспокоиться об Одноглазом и Гоблине. Что сделали с ними, пока они были вне пределов нашей досягаемости? Может, Хромой промыл им мозги? В случае с Одноглазым это пошло бы только на пользу.

Может, налет — часть хитроумного плана Хромого по дискредитации Отряда?

Ильмо пихнул меня:

— Шевелись. Да что вообще с тобой? Ты превращаешься в чертову сомнамбулу.

Впереди раздались тревожные возгласы.

Возгласы были не из разряда «беги-ка сюда». Они были из категории «что за хрень происходит». Все разворачивалось в месте, являвшемся сразу кухней и трапезной, где шестнадцать женщин самого разного возраста делили поздний завтрак. Старейшая из них задала вопросы. Ильмо ее проигнорировал. Он спросил:

— Молчун? Которая?

Молчун показал.

Та девушка с улицы сидела за столом с пятью другими, которые вполне могли быть ее сестрами. Но попытка сделать их похожими друг на друга не стоила и гроша: наша цель бросалась в глаза, едва лишь вы замечали ее. У девушки была аура, магнетизм, который выделял ее весьма своеобычным образом.

Может, наша нанимательница заглянула в будущее и поняла, в кого способна превратиться эта девушка.

Ильмо сказал:

— Молчун, хватай ее. Туко, Римз, помогите ему. Гоблин, прикрываешь. Никакого оружия.

Все на языке, который в Алоэ не понимали.

Сопротивления не было. Старуха перестала протестовать и требовать, начала вопрошать, почему мы так поступаем.

Молчун заставил девушку встать, связал спереди запястья. Я обратил внимание, что он надел перчатки и следил, чтобы не коснуться своей кожей ее. Она спросила, что происходит, один раз, потом испугалась. Это заставило меня почувствовать такую панику, что я даже хотел помочь ей. Я живо представил себе все те ужасы, которых она ждала от нас.

— Ого! — сказал Ильмо очень медленно.

— Вот именно, — согласился Гоблин, — Мощная. Может, она действительно нечто из ряда вон.

Мы стали возвращаться тем же путем, каким пришли, Гоблин и я — в арьергарде. Ильмо, во главе и в нетерпении, застукал какого-то пацана за опустошением ящика для пожертвований. И круто отреагировал.

Несостоявшийся воришка был без сознания, когда я присел, чтобы заняться его сломанной рукой. Ильмо предпочитал обходиться малой кровью.

Гоблин держался рядом со мной. Ильмо собрал взвод и — с Молчуном, отважно гасившим всякое давление со стороны девушки, — повел к лагерю. Под взорами многочисленных, изрядно озадаченных жителей Алоэ. Некоторые поплелись следом за Ильмо.

Гоблин приглядывался: искал в местных признаки агрессивности. Поглощенный этим, он не услышал, что, по моему мнению, слышал я сам в полумраке храма. Если это не было плодом моего испуганного воображения, улепетывающего впереди меня.

Шарканье, неожиданное цоканье, после снова шарканье. Как будто кто-то с больной ногой пытался тихо пересечь помещение с широким каменным полом.

— С чего ты решил, что мне это примерещилось? — возмутился я.

Мы с Гоблином подходили к «Темной лошади». В лагере мы не были нужны. Ильмо сам мог со всем управиться. И когда будет доказано, что девушка из храма не Стремнина Эльба, он будет тем, кто отправится обратно и всерьез займется вопросом, как же выследить и поймать настоящую.

— Потому что мне было великое знамение с южных небес, — указал он.

Вдалеке от нас над городом медленно плыл ковер, держась не выше чем в пятидесяти футах над плоскими крышами. На той стороне, что была нам видна, можно было заметить двух людей; на одном из них была грязная, вислая черная шляпа.

Итак. Хромой летал в Утбанкский округ, чтобы разнюхать, зачем туда был послан Одноглазый. И решил привезти оттуда его и Третьего, не до конца уверенный в том, что Старик отправил их лишь из-за доставлявшей столько хлопот жадности Одноглазого.

— Ладно. Наверное, это была моя нечистая совесть. Давай вознаградим себя за праведные труды кружечкой-другой изысканного эля от Зураба.

Гоблин сказал:

— Не в моих привычках начинать так рано, но в честь нашего успеха я присоединюсь к вам, сэр.

Мы вошли. Обстановка «Темной лошади» абсолютно точно отображала ее наружный вид. Братьев Отряда, пьющих и играющих в тонк, снаружи не было. Внутри тоже.

И никого за стойкой.

Оглядевшись, Гоблин констатировал:

— Дома никого нет. Давай-ка зайдем туда и сами…

Материализовался Маркеб Зураб. Гоблин сказал:

— Привет, чудо-человек. Мы выполнили тяжелую работенку. Имеем право пропустить по кружечке.

Зураб нацедил две порции, ни на миг не сводя с нас глаз:

— Поймали наконец кого хотели? — Взвинчен был до предела.

— Да. Почему тебя это так волнует?

Зураб воздел палец, мол, «погодите-ка». Вытащил спрятанный ящик с выручкой, который, по мнению Зураба, был тайной, но не являлся таковой для любого наблюдательного наемника. Он то и дело оглядывался, пока неуклюже вскрывал его. Вытащил замусоленную колоду.

— Мои карты. — В последний раз виденные мною в руках Кори и его приятелей. — Откуда они у тебя?

— Гоблин велел припрятать их, пока будете задерживать особу, за которой сюда явился Взятый.

Мы с маленьким колдуном обменялись растерянными взглядами.

— Ох, да ведь не о картах речь.

Он раскинул колоду вдоль стойки, рука дрожала. Смотрел на дверь так, словно ожидал, что вот-вот по нему шарахнет молнией.

Гоблин спросил:

— Ты никому не сдал нас, а?

— Что? О нет! Никогда!

— Тогда почему здесь так пусто? И с чего ты такой дерганый?

Я сказал:

— Все вернулись в лагерь, поэтому здесь так пусто. Привет.

Я выдернул клочок пергамента из разбросанных карт.

Развернул его.

Вгляделся.

Задрожал. Воспоминания, похороненные чертовски глубоко, всплыли на поверхность.

— Гоблин, проверь-ка это.

Гоблин тоже задрожал.

Зураб спросил:

— Я все правильно сделал?

Я толкнул к нему серебряный:

— Именно так, как следовало. — Теперь я нашел и нашу копию. — Но пойдем-ка дальше. У тебя есть еще одна, дополнительная копия, сделанная переписчиком. Она нам потребуется.

Зураб хотел было солгать, но поглядел Гоблину в глаза и передумал:

— Займет пару минут.

Я выложил на стойку еще одну монету в дополнение к устрашающему черному ножу. Нож не был особенным, но выглядел, словно являлся таковым.

Зураб сглотнул, кивнул, испарился.

Гоблин заметил:

— Он согласился слишком уж легко.

— Может, у него не одна копия.

— Тебе нужны все?

— Если несколько копий будут ходить по рукам — пусть. Может, когда-нибудь попадут в Башню.

— Твоей милой снова придется заняться перевоспитанием нашего смердящего приятеля.

Я вздрогнул. У меня была собственная проверка Оком. Стоило Госпоже взглянуть, и весь я, до самого нутра, оказывался перед ней как на ладони. Это был ее способ изучить меня. То, что придется выдержать Хромому, будет в сотни раз хуже, но не смертельно. Он слишком полезен, когда ограничивается тем, что становится покорным орудием в руках Госпожи.

Вернулся Зураб. Дал мне другой свернутый пергамент. Я вложил кинжал в ножны:

— Нам пора. Приготовься к тому, что чуть позже тут станет людно.

На полпути к лагерю мы наткнулись на Ведьмака.

— Вот вы где. Капитан отправил меня за вами, парни. Он желает, чтобы Гоблин связал его с Башней: сообщить Госпоже, что девушка у нас, в идеальном состоянии, — перед тем как Хромой возьмет и увезет ее.

— Дерьмо! — Гоблин оглянулся, прикидывая, не дать ли деру.

С тех пор как он в последний раз связывался с Госпожой, прошло немало времени. Гоблин не хотел снова переживать такое. Не по собственной воле.

Я сказал:

— Должно быть, что-то чертовски важное, если Старик хочет, чтобы ты снова через это прошел.

Ведьмак сказал:

— Он действительно желает убедиться, что она знает. Он не доверяет Хромому.

— А кто доверяет? — И: — Храмовая девица на самом деле Стремнина Эльба?

— Угу. Даже не отрицает этого. Она заявляет, что не принадлежит к повстанцам или воскресителям. Но обладает кое-какой девичьей магией.

Гоблин спросил:

— Каркун, это всегда так: словно все знают больше, чем ты сам?

— Каждый чертов день с тех пор, как я присоединился к этой цыплячье-дерьмовой компании. Ведьмак, возьми-ка. При первой же возможности спрячь там, где нашел.

Ведьмак взял сложенный пергамент:

— Это не тот, что я тебе давал.

Капитан был за своим столом. Стремнина Эльба сидела на одном из его обшарпанных стульев; запястья и лодыжки в легких путах. Она выглядела так, словно оцепенела, миновав ту эмоциональную черту, когда еще не могла поверить, что это с ней действительно случилось. На шее — торквес[4], та разновидность, с помощью которой управляют плененными колдунами. Если девушка попытается воспользоваться чарами, ошейник вызовет ужасную боль.

Госпожа, наверное, заглядывала в очень отдаленное будущее. То, что девушка была очаровательной, сейчас оставалось ее единственными чарами.

Капитан нахмурился:

— Вы пили.

— По кружечке, чтобы отметить отлично выполненную работу, — заявил Гоблин.

— Она еще не выполнена. Свяжись с Госпожой. Пусть узнает. Перед тем как Хромой обнаружит, что девушка у нас.

Гоблин сказал мне:

— Добро пожаловать в клуб «С завязанными глазами таскаем каштаны из огня».

Капитан сказал:

— Ты мне здесь не нужен, Каркун.

— Конечно нужен. Как еще я смогу правильно внести все это в Анналы?

Он пожал плечами:

— Давай, Гоблин. Ты теряешь драгоценное время.

Гоблин мог наладить контакт спонтанно, потому что прежде часто устанавливал связь. Но обыденность не облегчает боли. Он завопил. Он упал, забившись в припадке. Пораженный и встревоженный, Капитан выскочил из-за стола, опустился на колено перед Гоблином, спиной к девушке:

— С ним все будет в порядке?

— Следите, чтобы не подавился языком. По-моему, у него проблемы с тем, чтобы достучаться. — Я воспользовался случаем, чтобы коснуться пышной, упругой груди и опустить клочок пергамента в ложбинку меж сладких юных дынек. Девушка посмотрела мне в глаза, но ничего не сказала.

Госпожа услышала Гоблина, но выбрала другой способ для ответа. Как раз в тот момент, когда к нам ворвался, снеся дверь с петель, Хромой.

Круг из тлеющих угольков два фута диаметром возник над Гоблином, едва не коснувшись волос Капитана. Красивое лицо Госпожи появилось в центре круга. Ее пристальный взгляд встретился с моим. Она улыбнулась. Мои ноги превратились в студень.

Гоблиновы корчи оборвались. Как и нападение Хромого.

Голос, похожий на раздававшийся отовсюду шепот, спросил:

— Она здесь?

Капитан сказал:

— Мы в это верим, м’дам. По всем приметам подходит.

Госпожа подмигнула мне. Мы были старые боевые товарищи. Во время битвы под Чарами мы затравили и убили ее сестру.

Шепот отовсюду:

— Она поражает, не так ли?

Я кивнул. Гоблин и Капитан кивнули. Хромой, распространяя вокруг себя смрадные миазмы, склонил скрытое маской лицо. Стремнина Эльба действительно поражала и давила с каждой минутой сильнее, используя непроизвольные чары, на которые ее торквес не реагировал.

— До мелочей все в точности так, как у моей сестры. Прабабушки уж не знаю в каком колене этой вот, которая так поразительно на нее похожа.

Другой сестры, предположил я. Стремнина Эльба имела лишь мимолетное сходство с той, которую я помог убить. Я начал было задавать вопрос. Не стоило. Наша нанимательница была нынче в настроении пооткровенничать:

— Ее предком по мужской линии был мой супруг. Он трахал все, что двигалось, в том числе моих сестер и всех Взятых женского пола. Но довольно об этом. Она намеревалась сойтись еще с одним из его отпрысков. Их дитя могло стать вместилищем, куда старый ублюдок способен вселить свою душу.

Хромой мог учитывать все это, что бы он там ни планировал. Мы стояли разинув рты. За исключением девушки.

Она не поняла ни слова. Язык, на котором говорила Госпожа, был ей непонятен.

Она, однако, полностью была сосредоточена на том, что висело в воздухе.

Обделалась. Понимала, во что оказалась замешана.

Что-то неуловимое проскользнуло между Госпожой и Хромым. Маленький вонючий колдун склонился еще ниже. Потом он схватил девушку, вцепился ей в руку и рывком заставил подняться. Толкнул ее к двери, которую выбил.

Все мы смотрели, и каждый мужчина хотел бы обладать силой, способной остановить их, каждый мужчина, знавший при этом, что, если Госпожа сказала правду, Стремнина Эльба представляла угрозу для всего мира. Она могла стать вратами, через которые способна вернуться ужасная тень, известная нам как Властелин. Ни капли сомнения в том, что девушку искали и о ней позаботились бы приверженцы любого из культов воскресителей, надеявшихся выпустить древнее зло из его могилы. Ни капли сомнения в том, что она была предреченным помазанником тьмы.[5]

Я оглянулся. Госпожа исчезла. Ну что же, развязка почти банальная. Но это потому, что нас задело лишь самым краем, потому, что мы видели только местный отголосок этой истории. Для Отряда главным фактом будет то, что мы уцелели.

Все мы вышли и следили, как Хромой готовился свалить.

Он выглядел нервным и нерадостным. Толкнул девушку в мешок. Плотно зашил, затем веревками закрепил его на ковре. Стремнине Эльбе не удастся избежать приговора, скатившись с ковра во время полета. Освещенный лучами закатного солнца, отъезд Хромого выглядел диковинно. Заметно покачиваясь, Взятый полетел на запад.

Я нашел Ведьмака в тени неподалеку от того места, где лежал ковер Хромого. Он одарил меня широкой ухмылкой и воздетым кверху большим пальцем:

— Заметил почти сразу. Поднял, осмотрел и подпрыгнул, словно кто-то огрел его лопатой.

— Значит, сообщение он получил.

Гоблин не отрываясь смотрел на запад; сказал только:

— Вот так впустую расходуется прелестная девичья плоть. — И потом: — Пойдем-ка позовем Ильмо и Одноглазого да пропустим по кружечке в «Темной лошади». Ильмо ведь взял карты?