Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Глава 28: Кости в глубинах (5)

— С каким запахом? — услышав сказанное, Лу Няньци задержал дыхание, а открыв рот, чтобы сказать пару слов, как будто вспомнил что-то и зажал его рукой, похоже, опасаясь, что через него может проникнуть нечто странное.

Только после вскрика Цзян Шинина Сюэ Сянь, чьи пять чувств были острее, чем у обычных людей, в том числе и у Сюаньминя, смутно уловил совсем-совсем слабый…

— Запах растений, — сказал вдруг Сюэ Сянь.

Этот запах растений походил на тот, какой бывает от выступившего сока, когда разотрёшь в руках листву или стебли какой-нибудь травы, он не был приятным, но и неприятным его тоже было не назвать; однако ощутить такого рода аромат в гробнице, куда не проникает и капля дневного света, было крайне странно.

Рождённый в семье лекарей, Цзян Шинин сызмала возился с разного рода целебными травами и рос среди них, и пусть даже он признавал, что значительно уступает родителям, однако на самом деле всё-таки тоже изучил немало. Он почти наверняка был гораздо чувствительнее обычных людей, когда дело касалось запахов трав и деревьев, и отлично умел различить их. Когда он выпалил внезапно ту фразу, всё стало ещё более странно.

— Зажимать нос и закрывать рот, в общем-то, нет нужды, — сподвигнутый Сюэ Сянем, Цзян Шинин мужественно вылез из потайного мешочка Сюаньминя, вытянул голову и, тут же заметив Лу Няньци, махнул ему, показывая, что руку можно убрать, затем сказал: — Вам, скорее всего, незнаком этот запах, по правде говоря, я тоже сталкивался с ним нечасто, но дважды видел людей, которые умерли из-за него, и это оставило глубокое впечатление. Не знаю, слышали ли вы о яде, о котором есть поговорка: «Семь вверх, восемь вниз, девятый — не пережить»; смысл в том, что поражённый этим ядом может подняться на гору на семь шагов или спуститься с горы на восемь, но самое большее на девятом он распрощается с жизнью.

— Это не анчар[66]? — заговорил Сюэ Сянь. — На самом деле я немного слышал о нём.

— А, — произнёс Цзян Шинин, — и правда, ты прибыл с юга, это дерево может расти в южных краях, но, оказавшись в этих местах, долго не проживёт. В целом, если он нужен для надлежащего использования в лекарстве, следует переждать лето с осенью и купить немного про запас у бродячего торговца целительными средствами с юга.

Стоило этому человеку сказать две-три фразы, и он никогда не мог удержаться, чтобы не привести разговор к врачам да лекарствам.

— Не мог бы ты перейти к сути раньше, чем через год? — спросил Сюэ Сянь прохладно.

Цзян Шинин смущённо приостановился и сказал сухо:

— Не трогайте ничего вокруг, подозреваю, что стены прохода к гробнице, даже камень под ногами и над головой покрыты этим древесным соком. У нас у всех немало ран, достаточно мазнуть по ним пару раз, чтобы спустя несколько шагов вверх задеревенеть.

Чем дальше он говорил, тем тише становился его голос, а вместе с тем ослабевало и рвение. Исключительно потому, что, пока он рассказывал, Лу Шицзю обернулся и посмотрел на него чёрными как смоль слепыми глазами, вслед на ним медленно оглянулся и старик Лю, совершенно неподвижно уставившись на него парой мутных старческих глаз, в конце концов, к ним присоединился даже Сюаньминь, обративший на него взгляд сверху вниз.

— Вы все… — Цзян Шинин выдавил два слова и в итоге всё же сухо кашлянул и спрятался обратно за край мешочка. — Не смотрите на меня так, я просто пойду на дно мешочка, а вы будьте как можно осторожнее.

Сюаньминь поднял глаза, скользнул взглядом по Шицзю и старику Лю и вновь остановился на фигуре Няньци.

С тех пор как они вышли из водоёма через железную дверь и стали подниматься, порядок их претерпел некоторые изменения. Прежде Лу Шицзю и старик Лю шагали впереди, Сюаньминь размеренно следовал за ними, а Цзян Шинин и Лу Няньци держались позади него. Находясь посередине, Сюаньминь как будто неописуемым образом становился барьером.

Теперь же, однако, было иначе: Лу Шицзю и старик Лю по-прежнему без опаски шли самыми первыми, только размеренно следовавшим за ними был уже Лу Няньци, Сюаньминь больше не выступал в роли «барьера» и вместо того сам шёл последним, помогая остальным избежать опасности со спины.

Лу Няньци, до этого закрывавший рот и нос ладонью, сейчас уже опустил руку. Дослушав Цзян Шинина до половины, он снова обернулся, становясь спиной к Сюаньминю, а лицом к Шицзю, и, не отводя взгляда, внимательно присмотрелся к своему слепому старшему брату.

Шицзю, однако, не посмотрел на него.

После того как Цзян Шинин предостерёг всех, он спокойно развернулся и продолжил идти к другому концу лестницы.

Языки пламени в пальцах Сюаньминя от случая к случаю подпрыгивали, и тусклый жёлтый огонёк метался то назад, то вперёд, последние отсветы падали аккурат на подошвы Шицзю. Перед ним была стена непроглядного мрака, позади него — теплый жёлтый свет, и каждый его шаг приходился на самую границу света и тьмы.

Задняя часть его воротника была довольно сильно повреждена, но беспорядочно рассыпающиеся волосы наполовину скрывали бледную шею, отбрасывая большую тень, так что в тусклом свете огня, не присматриваясь внимательно, было не разглядеть, что там что-то не в порядке.

К тому же ростом Лу Няньци был меньше обычного человека и шёл на несколько ступеней ниже, потому никак не мог взглянуть выше спины и плеч и увидеть тот участок.

Как и предупреждал Цзян Шинин, этот путь к гробнице, видимо, изнутри весь был покрыт соком дерева анчар, и чем сильнее они приближались к выходу наружу, тем отчётливее становился запах.

— Пришли. — Будучи впереди всех, Лу Шицзю остановился на верхней ступени и сказал спиной к остальным: — Это такой же проход к гробнице, как и предыдущий, и это последний отрезок пути. Хотя я так и не прошёл его до конца, но полагаю, что если открыть каменную дверь и здесь, то можно будет выбраться.

«Хотя я так и не прошёл его до конца…»

На первый взгляд в этих словах, пожалуй, нет ничего особенного, однако, если как следует поразмыслить, можно понять, что что-то не так: раз он уже дошёл сюда и увидел каменную дверь, так почему просто не отправился в самый конец и не вышел сразу?

Старик Лю последовал за Лу Шицзю и тоже встал на вершине ступеней; с места Сюаньминя можно было увидеть половину его лица и заметить, что он, будто закаменев, пристально смотрит в некую точку, расположенную на пути к гробнице дальше, а сам выглядит крайне отстранённым и рассеянным.

Лу Шицзю не сделал нового шага вперёд, а обернулся и спокойно посмотрел на Няньци позади.

— Зачем уставился на меня? Всё равно только ци и видишь, а лица рассмотреть не можешь, — Лу Няньци прекратил идти, голос его был сиплым и по неизвестной причине невыразимым образом несколько… дрожал, словно от горестных переживаний, что невозможно подавить, и ужаса. — Не смотри. Почему не идёшь, зачем встал здесь? Если есть что сказать, так скажешь, когда выйдем, я не хочу слушать твою болтовню сейчас.

Шицзю произнёс безразлично:

— Я могу рассмотреть твоё лицо, просто не очень чётко.

Он попросту опустил вторую половину сказанного Няньци, склонил голову и вынул из-за пазухи ветки, которые всегда использовал сам; красный шнур, что связывал их вместе, уже несколько выцвел, и хоть неизвестно, как много лет ими пользовались, на них не было и следа изношенности, так что они определённо были хорошей вещью.

— Возьми эту штуку для фуцзи[67], — сказал Шицзю и передал ветки Няньци.

Няньци нахмурился и немного отступился, снова опустил взгляд, уставившись под ноги, а когда заговорил, в интонации его слышалось невысказанное волнение:

— Не хочу я, сам неси! С чего вдруг я буду нести твои вещи… Ты слишком много говоришь, хватит, только путь преграждаешь. Сейчас же ступай вперёд, чего ради стоять без толку?!

Шицзю вдруг приподнял уголки рта и слабо улыбнулся:

— Я не пойду.

За годы, что двое братьев жили, поддерживая друг друга, это, вероятно, был один из очень редких случаев, когда Лу Шицзю улыбался, однако же Лу Няньци не увидел этого. Опустив взгляд, хмуря брови и не смотря на Шицзю, он выпалил слово за словом на одном дыхании:

— Что значит — ты не пойдёшь? Не будь таким безрассудным…

Когда он снова поднял взгляд, кожа вокруг его глаз уже покраснела, и пока говорил, он в то же время не удержался и вытянул руку, с силой толкая Шицзю:

— Почему ты… идём!

Свет от огня в руках Сюаньминя как раз удачно отражался от лица Лу Шицзю, и теперь стало видно, что в его изначально предельно бледном лице произошло несколько незначительных перемен: в верхней зоне[68] прибавились блёклые отметины, как будто вырастали ещё смутно различимые новые родинки, что рассыпались аккурат по мингуну[69], точно такие же, как были на лбу Лу Няньци.

— Я определённо могу коснуться тебя, так почему же ты не пойдёшь? — глаза Лу Няньци были красными, он вытягивал шею, чтобы смотреть на Шицзю, и говорил сквозь сжимавшие горло всхлипы, которых уже не мог сдержать. Он мысленно повторил эти слова ещё несколько раз и, похоже, убедил себя: — Вот видишь, я могу схватить тебя за руку, очевидно, что ты нисколько не отличаешься от обычных людей. Разве не… разве не говорят, что до призраков нельзя дотронуться…

Упрямый по характеру, он непреклонно всмотрелся в Лу Шицзю, однако обнаружил, что перед глазами у него всё плывёт, даже облик Лу Шицзю размыт. Он шмыгнул носом, потёр глаза рукой — так, что она вся в итоге оказалась мокрой. И тем не менее, когда снова поднял голову, он всё ещё видел нечётко.

— Не надо тереть, — Лу Шицзю едва слышно вздохнул, попросту запихнул ветки, что держал, Няньци за пазуху и потянул его за руку, вынуждая сделать ещё несколько шагов вверх.

Чем больше он говорил не тереть, тем ожесточённее тёр Лу Няньци; в итоге он закрыл глаза тыльной стороной рук и встал там, не двигаясь с места.

Рядом отреагировал старик Лю: он медленно прошёл немного вперёд и наклонился у стены. Вскоре он вернулся обратно к лестнице с некой вещью в руках и так же настойчиво отдал её Лу Няньци.

— Это кошель дядюшки Лю, внутри деньги, что он получил за последние дни на лодке, и ещё немного лекарственных семян, собранных на острове, возьми это и отдай тётушке Лю, с ними её головные боли станут не такими невыносимыми, — объяснил Лу Шицзю вместо старика Лю, помолчал недолго и снова заговорил: — Мне нечего тебе дать…

Он поднял руку и накрыл макушку Няньци:

— Я собираюсь отыскать папу, с этих пор не забывай в Цинмин и Чжунъюань[70] сжигать для нас обоих немного бумаги, только если будешь жечь, получишь благословение на долголетие в радости и полный дом детей и внуков.

Договорив, он трижды легонько похлопал его по голове и убрал руку.

Только лишь Лу Няньци ощутил, как чувство прохлады на его макушке рассеялось, и на душе у него тут же стало вдруг совершенно пусто. Он торопливо вытер слёзы, поднял взгляд, чтобы найти, но обнаружил, что перед глазами у него по-прежнему плывёт.

На миг он смог смутно, словно сквозь туманную дымку, различить, что происходит в темноте, и обнаружил, что прежде стоявшие прямо у него перед глазами Лу Шицзю и старик Лю в момент безмолвия исчезли без единого следа. Он снова вытер лившиеся ручьём слёзы и только после этого заметил в двух чжанах[71] силуэт на земле.

Сюаньминь прошёл дальше, и как только огонёк осветил пространство, стало видно, что в проходе к гробнице у стены лежат два человека.

Запах растительного сока на каменных стенах ощущался ещё отчётливее, чем прежде, и по мере приближения становился всё явственнее. Скользнув взглядом по стене, он увидел размазанные кровавые пятна и понял: вероятно, сзади — на загривке или где-нибудь ещё — у них были раны, и когда они опёрлись о стену, покрывавший её яд просочился внутрь.

Упав, Лу Шицзю на земле рядом с пальцами даже нарисовал кровью круг, а вокруг него — сложные заклинания, что в первый миг поражали взгляд и потрясали сердце.

Зрение Няньци было размытым, и он видел не слишком ясно. Он хотел подтащить лежавшего Лу Шицзю и случайно наступил на этот круг.

Сюаньминь увидел, как уже покоричневевший кровавый круг внезапно налился цветом, а вместе с тем у Няньци в верхней зоне на мингуне и на поцарапанной ладони проступил кровавый блеск, но в мгновение ока всё снова потускнело.

Изо рта Лу Шицзю, чьё тело давно окоченело и замёрзло, появилась смутная дорожка тумана, она трижды обогнула Няньци по кругу, словно завершив наконец некий ритуал, и слегка поклонилась в сторону Сюаньминя. Последнее дело сделано, и можно считать, что всё разрешилось.

Если бы не его отец Лу с сыном, он, пожалуй, умер бы тринадцать лет назад в том заброшенном храме. Сейчас он обменял судьбу на судьбу, в полной мере подтвердив свои предыдущие слова и исполнив своё желание.

Вот только позднее, когда в ночь на Чжунъюань на реке Няньци должен будет подносить на одну лампу больше, кто знает, сможет ли он плакать…

Туман рассеялся, и в миг, когда обмен судьбами был завершён, проход к гробнице внезапно погрузился в сумрак.

Возможно, то, что при обмене судьбами инь и ян повернули вспять, затронуло три сотни душ покойных в этой гробнице — тут же послышалось, как позади резко взревел сильный ветер, донёсся дробный шуршащий звук движения — быстрое и стремительное, оно сопровождалось ударами и треском каменных статуй и неслось прямиком на них.

Только Сюаньминь хлопнул Няньци по плечу, собираясь сказать «Идём скорее», как сзади что-то уже бросилось к ним, движение подняло волну ветра, что принёс неописуемую гнилостную вонь, заставившую почти задохнуться.

При жизни люди, заключённые в каменных статуях, вероятно, были неловки в ходьбе, а после смерти несколько лет подавлялись в этой гробнице, однако внезапно они стали стремительны, словно ветер. Едва хватило бы времени моргнуть, как целая тьма людей непрерывным потоком полилась из прохода на лестницу. Один — терпимо, двое — тоже ничего, нескольким десяткам же или сотням таких иньских мертвецов, несущихся прямо на них, сопротивляться было крайне трудно.

Что говорить о двух руках — даже восемь не смогли бы справиться!

Сейчас этот путь к гробнице показался тесным — некуда отступить, негде спрятаться.

Сюаньминь схватил связку медных монет на поясе, его плотно сведённые брови выдавали тень вынужденности. Было не понять, не хочет ли он использовать их, или это неудобно, или же… он не может.

Иньских мертвецов собиралось всё больше и больше, они плотной массой заполняли до краёв весь проход к гробнице, загоняя людей в ловушку.

Ловушка понемногу сузилась, иньские мертвецы медленно склонились, накапливая энергию в пояснице, оттолкнулись ступнями — и хлынули на Сюаньминя подобно необъятной волне.

— Святоша?! — у Сюэ Сяня в потайном мешочке голова от тряски закружилась и потяжелела, он лишь ощущал, что вокруг распространяется запах крови и в сыром сладковатом привкусе ржавчины есть ещё лекарственная нотка, которую и не опишешь так, чтобы было понятно. Одна из жёстких костей в области пояса Сюаньминя вдруг задрожала, и вмиг стало обжигающе горячо, даже несколько горячее, чем когда прежде Сюэ Сянь варился.

Неизвестно, потому ли, что его обожгло, или по какой-то иной причине, в сердце у Сюэ Сяня стукнуло — и стало вдруг совершенно пусто.

А сразу вслед за этим он ощутил, что запах крови стал чуть тяжелее.

Нет, нет, нет, если так и продолжится, как уйти живыми?

В действительности, что касалось самого Сюэ Сяня, то он являлся не более чем золотой жемчужиной и разговоры о жизни и смерти для него решительно не имели смысла. В крайнем случае, если уж речь заходит о жизни и смерти, его век — век истинного дракона — почти бесконечен, и он всегда сможет поймать удобный случай выбраться.

Таким образом, сказанное про «не уйти живыми» по отношению лично к нему было полной чепухой, точно так же, как и по отношению к давно уже умершему Цзян Шинину.

По-настоящему здесь необходимо было выжить только двоим.

Лу Няньци… и этому Святоше.

Первый не имел к нему ни малейшего отношения, второй… со вторым у них была только лишь некая необъяснимая путаница. Сюэ Сянь так сразу и сам не мог вполне понять, отчего ситуация кажется ему критической.

Но если говорить коротко, он был в самом деле обеспокоен. Так что, перебрав в уме все возможные варианты, он остановился на том, что заставил Цзян Шинина подтолкнуть его и, воспользовавшись случаем, выскользнул из потайного мешочка Сюаньминя. Когда он выбрался, тело его сохранило избыток жара от талии Сюаньминя, что вызывало в нём чувство, которое он не смог бы выразить, и было не понять, в том ли причина, что вещь, которую он поглотил прежде, наконец почти переварилась…

«Цзинь!..» Когда золотая жемчужина падала на землю, Сюэ Сянь как раз поднял лицо вверх.

Он увидел, что подобные снежному облаку монашеские одежды Сюаньминя с одной стороны пропитаны кровью, а пламя в пальцах, продолжая гореть, бьётся ожесточённо, будто зверь, что изо всех сил пытается освободиться от железной цепи. Иньские мертвецы плотно — едва ли не сверху донизу — обступили его, и было неясно, рвут они или кусают. Выражение лица Сюаньминя, однако, было по-прежнему безучастным, словно не только посторонние в его глазах совсем ничего не значили, но даже в собственной жизни он не видел большой ценности.

Сюэ Сянь не знал, услышал ли Сюаньминь, когда он упал на землю, и тем не менее тот несколько раз пошевелил пальцами, что держали пламя.

Золотая жемчужина торопливо каталась по земле подобно мухе без головы и в то же время как будто замышляя что-то. Только что она кружила между путающихся ног иньских мертвецов, как вдруг уже налетела на стену прохода к гробнице.

Бум!..

Каменное захоронение резко содрогнулось, точно подверглось удару тяжестью в тысячу цзюней[72].

Сюэ Сянь застыл как деревянный петух. «Я сумел выбить такой результат?!»

Хотя золотая жемчужина действительно могла оказать столь значительное воздействие, однако когда, катаясь туда-обратно изломанными кругами, налетела на стену, она никак не могла высвободить такую мощь. Изначально Сюэ Сянь намеревался ударить несколько раз подряд, прикладывая лишь немного силы. Если бы он в самом деле применил всю свою мощь, что говорить об одной этой гробнице — он мог взорвать десяток склепов.

Однако если так ударил не он, тогда кто?

Сюэ Сянь не стал заострять на этом внимание и налетел ещё дважды.

Бум!..

Каменную гробницу снова сотрясло, и со свода посыпались бесчисленные каменные осколки, укрыв всё лицо Сюэ Сяня пылью.

Пусть даже сейчас у него не было настоящего рта, он всё равно бессознательно выплюнул несколько «Тьфу!», а затем прокатился по кругу и повернулся посмотреть на Сюаньминя: если дело не в его толчках, тогда внутри этой гробницы добиться ударом такого эффекта мог, по всей вероятности, только лишь этот Святоша.

И действительно — сквозь лес острых когтей иньских мертвецов Сюэ Сянь увидел, как Сюаньминь окровавленным пальцем обвёл по кругу медные монеты в связке и все пять медяков в один миг оказались окаймлены кровью.

Не разобрать, не было ли это обманом зрения Сюэ Сяня, но в этом чрезвычайно сумрачном месте пять медных монет Сюаньминя, что обычно выглядели запылёнными, внезапно испустили каплю маслянисто-жёлтого блеска, словно кровь разом отполировала их.

Затем большой палец Сюаньминя неожиданно прижался к одной из монет, вмиг полилась тёмно-красная кровь, и вся медная монета оказалась омыта ею снова.

Бум!..

В этот раз неистово задрожала вся гробница целиком, совсем как от землетрясения, колебания были такими сильными, что Сюэ Сянь безостановочно катался туда и обратно, ещё немного — и его укачало бы настолько, что он выблевал бы воду из жемчужины.

Одну руку Сюаньминь прижимал к медной монете, другую, с пламенем, держал перед грудью, как будто творил в кровавом блеске буддийский ритуал. Глаза его были полузакрыты, а губы беззвучно двигались.

Всю гробницу внезапно пронзил громкий гул, сверху, застилая всё, полетели каменные осколки, встала пыль, небо рухнуло и земля провалилась.

Следом меж обломков камня полилась ледяная вода, и все они вмиг оказались погребены.

Хотя эта вода была такой же тёмной и холодной, она, однако, очень отличалась от стоячей воды в водоёме прежде — несла с собой нечто вроде свежего морозного воздуха, подобного первому дуновению северного ветра зимой.

Это действительно была живая речная вода!

В миг погружения в воду Сюэ Сянь подумал с каменным лицом: «Этот Святоша отнял мою работу и — кто бы мог подумать! — по правде взорвал гробницу…»

Однако же не успел он закончить свои восклицания, как обнаружил, что Сюаньминь тогда не только взорвал гробницу — весь остров Фэньтоу был целиком разрушен им…

Булыжники смешивались с глиной и деревьями и тонули массой, а вместе с ними — и грандиозное войско иньских мертвецов, могущественное и необъятное.

Сюэ Сянь буквально лишился слов, только ощутил, как воды реки внезапно заклубились под ним.

Очевидно, когда гробница была взорвана, даже построение «Сотня мужей направляет поток» оказалось разрушено, из-за чего вся великая река[73] пришла в беспокойство и образовалась громадная пучина. Вдобавок к этому со всех сторон сюда приближались и бесчисленные скрытые водовороты.

Люди смешались с раздробленными камнями и иньскими мертвецами, и взбунтовавшаяся пучина бросала их всех вместе из стороны в сторону, отчего люди лишились сознания.

Мучимый яростным головокружением, Сюэ Сянь был весьма раздражён. После того как вещь, поглощённая прежде золотой жемчужиной, переварилась, наконец возникло некоторое движение: в момент негодования обжигающая энергия, что он впитал у Сюаньминя за поясом, вдруг стремительно разошлась по золотой жемчужине, отчего его целиком охватил приступ распирающей боли, как будто спадали все оковы, лопалась кожа и обнажалось мясо.

В одно мгновение на необъятном небосводе над рекой собрались чёрные тучи, небесная высь низвергла расколотое таинственное мертвенно-белое сияние, так, будто мчались десять тысяч коней, прогрохотал гром, что прокатился вниз с самого Девятого Неба[74] и разбился о реку.

В мгновение обрушился проливной дождь, над водой вдруг поднялся туман, так плотно укрыв поверхность реки, что было почти не различить силуэты людей.

Вслед затем со дна донёсся слабый, но чистый свист, и среди густого тумана над водой возникла, смутно виднеясь, громадная длинная тень.

Один росчерк её вытянутого тела — и пучина тут же ушла на дно, забрав с собой бесчисленных иньских мертвецов и грязь с камнями, совсем как если бы водяной дракон вдруг нырнул в устилающий речное дно ил.

Шесть чи[75] желтозёма — и человек похоронен, но неизвестно, возможно ли навсегда похоронить на дне реки глубиной шестьдесят чжанов три сотни душ из Жёлтого источника[76].

На косом речном берегу, на ограждающей чей-то дом стене лежал грудью малыш, не успевший укрыться от дождя. Удерживая в поднятых руках веточку цветущей мэйхуа, он остолбенело указал на небо вдали над рекой и сказал родителям, что торопились подхватить его на руки:

— Дракон…

Супруги бессознательно повернули головы взглянуть — посреди густого тумана смутно виднелась длинная тень, она поднялась сквозь грозовые тучи прямо ввысь и, развернувшись, вновь устремилась в необъятные речные воды.

— Небеса, действительно дракон…