Тем временем дорогой на окраинах округа Учан под стук лошадиных копыт мчался длинный отряд. Каждый в нём был с головы до ног в белом, передние борта были расшиты по-старинному простыми звериными узорами, лица закрывали свирепые, но вместе с тем торжественные маски; когда они ехали, подстёгивая лошадей, развевающиеся полы белоснежных одежд уподоблялись облакам и туману.
Это были не кто-нибудь, а возглавляемый тайбу и тайчжу отряд для ритуалов, изгоняющих демонов поветрия.
Когда прежде шли в обход через округ Учан, они узнали от встречных, что округом уже проходило два конных отряда приказа Тайчан, отчего простой народ в окрестностях и любопытствовал, и пребывал в страхе. В конце концов, выступление стольких людей приказа Тайчан никогда не было чем-то хорошим; это предзнаменовало если не великое бедствие где-то, то страшную беду, так или иначе затрагивающую благоденствие двора.
Эти два года уже были несчастливыми: зима и лето были непостоянными, случались то засухи, то наводнения, разгар зимы наступал раньше, чем в прошлом, и длился долго, почти пряча всю весну и осень в рукав, сильные снегопады просыпались с севера Великой пустыни и к самому югу от хребтов[249], стояли жуткие холода, и всё это время к тому же то и дело примешивались дожди, подавляя народ так, что и не вздохнуть свободно, словно зима эта была почти бесконечной…
Поначалу по улицам лишь гуляли ничем не обоснованные выдумки, например, что причина всему — падение истинного дракона в море и несправедливости мира; кто-то верил, кто-то — не придавал значения. Сейчас же снова и снова и возникали люди из приказа Тайчан, путешествующие в спешке, и все, кто изначально не верил, поневоле забеспокоились следом, словно над головами у них навис меч тяжестью в тысячу цзинь, что мог пронзить в любой миг — и не уберечься, не получить даже знака.
Тайбу и остальные сперва лишь гнались по прежнему следу истинного дракона — без какого-либо определённого места назначения. С тех пор как услышали о других из приказа Тайчан, они утвердились в том, чтобы отправиться прямо на запад.
В итоге, проехав лишь немного, они получили голубя от шаоцина. В письме говорилось, в эти два дня случится большое бедствие, они получили распоряжения от гоши и как раз спешат к Дунтин, другой конный отряд — к горе Ваньши у реки в Ланчжоу; шаоцин велел тайбу и тайчжу как можно скорее исполнить, что должно, и ждать поручений от гоши.
И действительно, когда они подъезжали к округу Юэчжоу, пальцы тайбу на поводьях вдруг слегка обдало жаром. Она чуть нахмурила красивые тонкие брови, скрытые маской, осадила коня и разжала руку.
В тот же миг, как она отпустила, между пальцев вдруг поднялся жёлтый огонёк — не обжигающий по-настоящему, но всё же чуть жгущий.
Из сердцевины жёлтого огонька показался лист тонкой бумаги, что становился всё отчётливее по мере того, как пламя угасало.
Тайбу подняла руку в жесте «Стоять», тут же остановив весь конный отряд сразу. Длинный строй задержался перед разветвлением дороги, тайчжу повернулся лицом и спросил:
— Что сказал гоши?
— Велел нам отправляться в храм Дацзэ на горе Цзянсун, — тайбу передала лист тайчжу.
— Храм Дацзэ? Разве это не храм с призраками? Там нет никого из монахов, зачем посылать нас туда? — непонимающе спросил тайчжу.
Тем не менее гоши чёрным по белому приказывал совершенно чётко…
На тонкой бумаге было коротко и ясно записано несколько слов: «К часу вэй[250] прибудьте в храм Дацзэ, держите построение».
— Держать построение? — остолбенел тайчжу.
Выражение лица тайбу под маской слегка переменилось, поколебавшись мгновение, она прошептала:
— Дунтин, гора Ваньши, храм Дацзэ — все три на расстоянии сотен ли, мы идём держать построение, а шаоцин и остальные? Тоже?
— Должно быть, нет, если так, то насколько же большое это построение? Попросту невиданно, — ответил тайчжу.
— Но мне кажется… — тон тайбу был нерешительным, она прервалась надолго и тогда лишь произнесла: — Оставим, сначала поспешим к храму Дацзэ, после обсудим.
Чтобы успеть добраться до храма Дацзэ от места, где они были сейчас, к часу вэй, по-прежнему требовалось поторопиться, поэтому они не мешкали больше и не имели времени разбираться, а могли только подать знак и, ведя за собой большой отряд чжэньцзы, подстегнуть лошадей плетью и направиться прямо к горе Цзянсун.
Одновременно с тем, как они двигались коротким путём, минуя Юэчжоу, Сюэ Сянь и Сюаньминь, в чёрных водах пруда окутанные пузырём, наконец покинули неизвестной глубины дно, проследовали вдоль течения и вынырнули среди родникового озерка.
В миг, когда двое выплыли наружу, пузырь звучно разбился — полностью и окончательно, и горная река, занавесом ниспадающая вдоль крутой скалы, тут же промочила их насквозь, обрушившись на голову и прямо в лицо.
Они поднялись на берег, Сюаньминь без лишних слов начертил себе и Сюэ Сяню на руке по заклинанию чистых одежд, и всего в мгновение ока вся вода на них испарилась до капли, платье стало лёгким и пышным, без малейшего ощущения липкости, даже лёгкой испарины, выступившей прежде от того, как прожаривал огненный дракон, не осталось вовсе.
Сюэ Сянь весьма удовлетворённо тряхнул полами чёрных одежд, сбрасывая последнюю приставшую капельку, и оценивающе огляделся вокруг.
Место, где они находились, оказалось крайне глубокой горной впадиной, что разительно отличалась от впадины горы Боцзи, где располагался бамбуковый дом Сюаньминя; здесь поднимешь глаза — и только и видно, что высокие-превысокие крутые скальные пики, выстроившиеся один за другим, совсем как смыкающиеся пальцы, что удерживают их внутри.
Даже небесный свод оказался расчерчен и отрезан так, что оставался лишь клочок над головами; будто природный колодец.
— Всего три пика, — Сюэ Сянь поднял руку и указал на ближайший: скальная вершина устремлялась в облака, бок её был невероятно крут, оставался лишь смотревший вперёд крюк, подобный орлиному клюву, ниже крюка тонкой зелёной занавесью, извиваясь и путаясь, свисало множество лиан глицинии. — Знакомо, не так ли?
Пусть задавал вопрос, конечный звук тем не менее был утвердительным: всё как раз совпадало с образом входа в Пещеру сотни насекомых, каким его описал старик Цюй.
Хотя этот легендарный вход уже обернулся для Сюэ Сяня с Сюаньминем выходом, однако он всё ещё мог помочь им утвердиться в примерном местоположении: они точно уже достигли окрестностей Сяшань в Ланчжоу.
С тех самых пор, как выбрались из озера, Сюэ Сянь чувствовал, что в этом подобном просвету в крыше ущелье чрезвычайно тяжела энергия инь; пусть его не заливало зловоние, как тот постоялый двор мертвецов, однако всё равно проступал дух многолетнего разложения — словно с деревянного ящика, что десятки лет был плотно закрыт, внезапно сняли крышку: сырость мешалась с запахом пыли, отчего обязательно возникло ощущение застарелости и обильной энергии инь.
Чутьё говорило ему: здесь умирали люди.
И горсткой не обошлось.
Глядя исподлобья на траву у ног, Сюэ Сянь чуть раздвинул её носком и, как и ожидалось, обнаружил следы капнувшей на корни трав крови, что почти слились с влажной грязью.
— Нашёл, — он похлопал Сюаньминя.
Но никакого ответа, однако, сразу не последовало.
Сюэ Сянь, подняв голову, взглянул на Сюаньминя и увидел, как тот, будто только пришёл в себя, резко отвёл взгляд от безбрежных трав, опустил глаза на место, куда указывал носок Сюэ Сяня, и сказал понимающе:
— Кровь ещё не свернулась.
— Что с тобой? — Сюэ Сянь убрал ногу и спросил Сюаньминя шёпотом, прислушиваясь звукам в горной долине.
Сюаньминь молчал мгновение, затем заговорил неуверенно:
— Кажется, я бывал здесь.
Услышав, Сюэ Сянь стремительно скользнул по нему взглядом и отвёл глаза, одновременно следуя за каплями крови вперёд и отшучиваясь с видом, словно не придаёт значения:
— Как получается, что ты что ни увидишь — всё тебе знакомо?
Сказать по правде, весь этот путь Сюэ Сяню было чуть не по себе; если разобраться, это было ощущение, точно он упустил нечто важное, всегда казалось, что где-то что-то не вполне правильно, но он постоянно или забывал обдумать тщательно, или не мог так сразу отыскать ключ.
Он прошёл всю дорогу, гадая над этим редким ощущением, и только теперь вдруг всё же понял: то, как ему не по себе, — это в действительности своего рода невыразимое чувство опасности, как будто он сам — намеренно ли или нечаянно — задвинул серьёзную скрытую угрозу на дальнюю полку.
Услышав его слова, Сюаньминь не отозвался сразу, только опустил глаза.
Пусть в лице его не проступило никакого выражения, однако на миг необъяснимым образом можно было увидеть, что в душе он угнетён, словно на него давит что-то запредельно тяжёлое.
Мгновение спустя Сюаньминь закрыл глаза, открыл вновь и качнул головой:
— Ещё…
Сюэ Сянь чуть моргнул и, едва ли не торопясь успеть раньше, чем Сюаньминь продвинется сколько-нибудь, сказал:
— Сначала давай найдём его, ты в любом случае потерял память, где уж тут так запросто взять и суметь вспомнить, может, разобьёшь ещё одну печать на медных монетах, тогда и станет ясно.
Сюаньминь взглянул на него как будто с пониманием и, широким шагом направившись вперёд, отозвался глубоко:
— М.
На самом деле, эти кровавые следы практически обнажили перед ними местопребывание противника, двое почти и не приложили усилий — и уже остановились у каменного леса. Каменный лес этот в целом не охватывал и десяти чжанов, его определённо нельзя было назвать большим, однако в нём можно было расставить превосходное построение «Восемь внутренних врат»[251].
Если кто-то скрывался в них, это и впрямь могло бы задержать на несколько кэ[252] — если бы тем, с кем он столкнулся, не был Сюэ Сянь…
— Прячешься внутри — и какой прок? — Сюэ Сянь остановился и лениво сказал в том направлении. — Если бы ты прятался среди уличных прилавков, мне, может, ещё и приходилось бы немного сдерживаться из-за посторонних, но ты прячешься в глухих горах, так что мне в самом деле решительно нечего опасаться. Всего-то лишь жалкие дрянные камни, могут ли они всерьёз помешать мне?
Один взмах драконьего хвоста — и не останется ничего.
Причина же, почему Сюэ Сянь вылил на него эту пустую фразу и ещё не взялся прямиком за дело, заключалась в том, что он хотел прощупать, что за трюк тот припас, и позаботиться обо всём сразу, чтобы и покончить быстрее.
И действительно, он договорил, и на мгновение в каменном лесу повисла немая тишина, а затем раздался взрыв смутного скрипучего смеха, казавшегося прерывистым, похоже, из-за тяжёлых ран. Смех замер, и сразу поднялся пронзительный свист.
— Если уж угнались до двери, то я, безусловно, обязан озаботиться гостеприимством, — произнёс тот скрипучий голос.
Сопровождая же его речь, раздались — что нахлынули заслонившей Небеса и укрывшей землю волной — крики и плач; когда разнеслись рыдания, клочок небосвода над головами резко переменил цвет, вскипели тёмные тучи, свет плотно заволокло в мгновение ока, и вся горная долина обернулась сумрачной и неотчётливой.
Сюэ Сянь неожиданно вспомнил, что сотню лет назад в горах Ланчжоу возникал большой пожар, вызванный Небесным громом; говорили, пожар тот полыхал меж гор ровно три дня и три ночи и дочиста выжег обитавший в ущелье простой народ; передавали, что в тот год постоянно кто-то да слышал горный плач.
В действительности же вовсе не горы рыдали, но стенало хором множество и множество погибших в пламени душ, плач их был надрывен, подобен барабанному бою — громогласному и беспрестанному.
Сюэ Сянь ощутил лишь, как вместе с рыданиями вся земля задрожала, а по прежде пустынной долине внезапно разнеслись бесчисленные звуки разбиваемой земли: давно уже захороненные вековые трупы, стряхивая месиво из плоти, выбрались из-под земли — и ринулись прямо в наступление.