Мерикратор

Часть 2 Глава 1

Часть 2

Глава 1

Дома я включил три новостных канала каждый на своем экране, одновременно просматривал графики, прогнозы в сфере экономики, политики, старался ощутить страхи и желания оставшихся масс, надо же составить какое-то мнение, что на самом деле ожидается не только в России, хотя это приоритет, но и в ближайших странах, что могут повлиять в ту или иную сторону на Россию, где громаднейшие территории остались такими же громаднейшими, а население сократилось на четверть.

Вообще-то изменения в мире произошли за последние полвека колоссальнейшие, и вовсе не в том, что раньше смартфонов не было даже у королей, а сейчас у каждого.

Изменившие мир события прошли для простого человека ну совершенно незаметненько. Кто вспомнит «зеленую революцию» Нормана Борлоуга, если простой человечек о ней и не слыхал, хотя она спасла от голодной смерти сотни миллионов человек, это не преувеличение! Возможно, спасла и его тоже.

Потому, как ни странно, больше всех от снаппера пострадали страны, которые мы привыкли воспринимать, как вечно голодающие. Индия, Африка, вся территория Индокитая, Пакистан, Бангладеш. Совсем недавно голод опустошал территории, унося десятки миллионов жертв за сезон, пока фонд Рокфеллера не взялся за так называемую зеленую революцию, начав с соседней Мексики, откуда постоянно перебирались в Штаты голодающие. Глава мексиканского отделения Норман Борлоуг вывел множество высокоэффективных сортов пшеницы, в том числе с коротким стеблем, устойчивую к полеганию. Мексика полностью обеспечила себя зерном и начала его экспорт. Разработки Борлоуга спасли население Колумбии, Индии, Филиппин, Пакистана, за что Борлоуг получил Нобелевскую премию мира.

На моей памяти Индия постоянно страдала от голода, вымирали целые провинции, пока и для них Борлоуг не вывел особый сорт пшеницы, что не боялась ни жаркого влажного климата, ни местных вредителей и сорняков, после чего урожаи возросли на порядок, Индия была не только спасена от голодной смерти, но даже начала экспортировать выращенное в ней зерно в другие страны!

В мир резко и внезапно пришло изобилие в том, чего недоставало человечеству все тысячи и тысячи лет – в еде. Новые сорта, удобрения, пестициды резко взметнули урожайность, и страны, ранее страдавшие от недорода и голода, получили обилие здоровой и недорогой пищи. Обилие.

Благодаря Борлоугу новые сорта пшеницы, кукурузы, подсолнечников позволили снимать такие урожаи, что впервые даже самые бедные страны Африки ощутили, что такое изобилие, даже сверхизобилие.

За десять лет «зеленой революции» Африка стала получать продуктов питания столько же, сколько и Франция или Бельгия на душу населения. Впервые в Нигерии и Сомали появились на улицах толпы прогуливающихся толстяков, что не работали, предпочитая жить на очень скромный в финансовом отношении БОД.

В Европе, России и Штатах, частично в Китае, к тому времени уже голод утолили, множество людей разожрались, и возникло движение за Здоровый Образ Жизни, сокращенный до ЗОЖ. Это новое движение охватило в Европе где-то почти треть населения, в Центральной Азии лишь доли процента, а до Африки мода на здоровый образ жизни ещё не докатилась, слишком много столетий континент голодал, сейчас усердно наверстывает, и тот, кто заговорит о каких-то ограничениях в еде, покажется преступником.

Африка ещё некоторое время жила импортом пшеницы и кукурузы, но голода больше не было и там, а потом удалось поднять урожайность местных сортов, и в мире не осталось мест, где бы не хватало продовольствия.

Я вздохнул. А дальше получилось то, что должно было получиться. В Штатах, Европе и России не разъелись так уж слишком, потому что нужно было много работать и воевать, а в Африке, где заводов и фабрик пока ещё не настроили, но народ начали кормить до отвала, как бы извиняясь за прошедшие столетия голода, пошла эпидемия ожирения, что намного раньше появилась в Европе и Штатах, но там не приняла такие масштабы.

Европа и Штаты пострадали сравнительно слабо, хотя снаппер унес почти четверть населения, но всё-таки сильнее всего ударил по так называемым развивающимся странам. Развивались они, в основном, в плане высокой рождаемости, производство там росло очень слабо, население на вынужденном БОДе, что и позволило снапперу с жадностью наброситься на лакомых жертв.

От полуторамиллиардного населения Африки осталось меньше восьми миллионов, это учитывая расположенные на её территории базы Штатов, Франции, Китая, Италии и даже Японии. Дипломаты всех стран сошлись в дискуссиях на ножах, в который раз начиная делить Африку заново. Понятно, некоторые границы придется убрать, другие передвинуть, и, самое главное, срочно ввести на опустевшие территории войска, стараясь опередить остальных.

Моя квартира – уголок уюта и стабильности, вот уже тридцать лет в ней ничего не меняется, только комп стал мощнее, да ручную кофемолку сменил комбайн, а так даже мебель не позволяю сдвигать всяким женщинам, хотя жена и дочь не раз покушались.

Потому ко мне и тянутся дружбаны, которые живут неподалеку. В мире творится чёрт-те что, а у меня уютно жужжит кофемолка, Алиса мило рассказывает, как всех людей сделают рабами и заставят строить пирамиды, а кухонный агрегат по нашему заказу готовит вкусно пахнущие пирожки из сдобного теста.

Бабурнин не отрывает жадного взгляда от бегущей сводки новостей, для гостей я включаю телевизор, экран на полстены, Черноклюв уютно устроился на диване с большой чашкой ароматного кофе.

– Ух ты, какие страсти…

Бабурнин прям подпрыгнул.

– А что мы?.. Чего сидим? Вон везде что творится!

Оба повернулись ко мне, я сказал с неохотой:

– Россия сосредотачивается, слыхали?.. Понимаю, хочется халявы, раз такой случай, но средств у нас поменьше, чем у Штатов и Китая, нам нужно сосредоточиться на высоких технологиях, а не рисковать в авантюрах, хотя руки у всех чешутся….

Бабурнин сказал жадно:

– Снаппер разгрузил экономику, кобыле стало легше, но куда вбросить?

Черноклюв сказал задумчиво:

– Штаты, Китай и Европа тоже вбросят в высокие. У них денег больше.

Я промолчал, снаппер сохранил огромные суммы, что потратили бы на БОД, но он же сохранил и все армии. А в такой турбуленции лучше бы всех в погонах уничтожил, хотя это тоже чревато, даже чревато боком, как говорят в Думе. Дураки могут воевать и без армий, а дураков и после снаппера осталось ой-ой-ой.

Бабурнин наконец ухватил свою чашку, рухнул в кресло рядом с диваном, где вольготно расположил Черноклюв.

– Стремно, – сказал он со вздохом. – Распахнулась дорога в светлое будущее!.. Но с такими ямами и колдобинами, что зазевайся – враз на обочину, а там кто знает, что на этой обочине, и что вообще за обочина…

– Но мир всё равно ускоряется, – сказал Черноклюв задумчиво, – куда там Чичикову на русской тройке, ветер в ухах свистит и прыщет. А по сторонам мелькает, а то и мельтешит. Не сбиться бы…

– Наш паровоз вперед лети, – возразил Бабурнин. – А паровоз только по рельсам, так что не собьемся. Другого нет у нас пути…

– В руках у нас винтовка, – договорил Черноклюв задумчиво. – Шеф, винтовки вообще-то у всех тероборон, даже у местных шейхов, что называются районными руководителями?

Бабурнин нервно хохотнул.

– Уже снова шейхи!.. Ещё беки, улемы, ещё что-то… На окраинах не забывают о своих корнях, им бы снова взад в милое сладкое средневековье!

Черноклюв осушил чашку, поставил на стол. Диван с удовольствием выдохнул, когда Черноклюв поднялся на ноги.

– Работы много, – буркнул он невесело, – Через час начнут собираться в наш офис, а мы ещё не решили, какую политику поведем.

– Наступательную, – сказал Бабурнин добро.

– Но кунтаторскую, – уточнил Черноклюв, – или марш-бросок?.. Вот-вот, не знаем. А ведь Господь сделал ставку на людёв, а не пингвиней.

Я тоже поднялся, пробормотал:

– Лишь бы не прогадал.

– Господь игрок ещё тот, – сказал Черноклюв с надеждой. – Я в него верю. Хотя Эйнштейн и уверял, что Бог не играет в кости.

– Ах, – вскрикнул Бабурнин довольно, – так ты ещё и верующий?

Черноклюв взял со свободного стула шляпу, сегодня он в шляпе чеховского интеллигента, только трости недостаёт, буркнул:

– Снаппер многих сделал верующими. Церкви и мечети забиты, не заметил?

Наш офис, обычно пустующий, сейчас заполнен, будто многие вообще не уходили и на ночь. Хотя, кто знает, молодые и горячие, может и не уходили, снаппер подбросил как проблем, так и возможностей.

Уже подходя к подъезду, обнаружили группки трансгуманистов, что жарко обсуждают резкие сдвиги в обществе, в том числе изменился вес и влияние политических партий, наша из мышонка вдруг стала чуть ли не слоном, зато прежние слоны уменьшились до размеров кроликов.

Бабурнин пробормотал:

– Больницы уже не справляются. Задействованы все крематории, но что с обществом? Ни митингов, ни забастовок… Дивно как-то.

Черноклюв напомнил:

– На каждом перекрёстке бронетранспортер в качестве… не знаю, в каком он качестве, но остужает лучше любого кондиционера.

Мы поднялись на крыльцо, меня приветствуют так, словно я уже президент, но свой президент. Я доктор наук не какой-нибудь социологии, это дают всякому, кто захочет, а квантовой физики, преподаю студентам фейнмановское квантование, так что да, свой, хоть уже и считаюсь политиком.

На ходу прислушался к бурным дискуссиям, на крыльце и в зале. Сейчас, в преддверии ожидаемого переезда в Кремль, споры идут самые жаркие, идеи возникают самые дикие, проекты взлетают фейерверками, у нас немало молодежи, но каждый из наших даже самых молодых на две головы выше среднего по стране избирателя, у нас же ни одного среднего, те в больших партиях, выражающих потребности простых и очень простых человечков, верх мечтаний которых шашлычки каждую субботу и победа любимой футбольной команды.

Я помахал рукой и вошел в зал. На той стороне стол уже под красной скатертью, члены комитета чуть головами не стукаются, выясняя какие-то сегодняшние вопросы, голоса звучат резко и взволнованно.

Вслед за нами в зал ломанулись те, кто предпочитал спорить на свежем воздухе.

Я прошел к столу, повернулся к залу.

– Всем сесть, слушайте сюда. Мы победили на выборах!.. Теперь Кремль наш. И мы останемся трансгуманистами, хотя со всех сторон твердят, что теперь мы политики, у нас всё должно быть на компромиссах. Но время сейчас весьма бескомпромиссное.

Я улыбнулся всем, ещё раз помахал рукой и сел. Фауст, что уже сидел ближе к середине стола, сказал с сомнением:

– Политика, как сказал Бисмарк, искусство возможного. А все те, кто замахивался на невозможное… надо ли перечислять, потерпели крах.

Я сказал тихо:

– Но разве с тех времен ничего не изменилось? Сейчас снаппер расчистил дорогу и самым что ни есть экстремистам.

Он заметил осторожно:

– Биология так быстро не меняется.

– А что в социологии?

– Изменения есть, – признал он. – За последние сто лет резко увеличилось количество работников высокой и высшей квалификации. А когда снаппер убрал большинство неквалифицированной массы, то в самом деле… гм… можно опираться только на итээровцев!

Бабурнин сел от меня по другую сторону, поинтересовался:

– А культурники?

Фауст вздохнул.

– Снаппер убрал половину. Творить шедевры можно и лежа на диване? Вот большинство и воспользовались. Уцелели, кстати, не лучшие, а те, кто с шоу ездят по стране и вынужденно держат себя в форме.

Черноклюв поднялся, постучал ладонью по столу.

– Тихо в зале! Начинаем очередной съезд партии… Ну и что, что уже вчера был?.. У нас теперь каждый день съезд, а утро начинаем с революции!

Из зала Аркадий Ламм проговорил ленивым голосом:

– Но вы, наш доблестный шеф, обязаны занять кресло президента!.. Иначе из победы будет оглушающий провал.

Черноклюв прогудел со своего края стола:

– А правительство на первых порах можно оставить прежним. Пока не подберем из своих, кто сумеет справляться лучше. И, шеф, мы напуганы все. Но это лишь доказывает, что смотрим трезво. А кто смотрит трезво, тот лучше всех найдёт выход. Хоть и страшно. Лучше бы кто-то другой, а мы бы указывали пальцем и злорадно кричали, что всё не так!

– Тряхнуло всех, – подтвердил Яфет и зябко повел плечами. – Правда, и всю страну трясет!

– Весь мир трясет, – добавил и помалкивающий Шнырев. – Возможно, новая партия, новые люди сумют наладить лучше? Сумеем же?

Из зала смотрят на пикировку в президиуме с интересом, понимают, мы все относимся к мозговой элите, хотя грузчики и армия нас таковыми не считают. Если что проскакивает недоговоренное, то договаривается самим реципиентом, люди одного круга прекрасно друг друга понимают по взгляду, улыбке, приподнятой брови.

Я вздохнул несколько раз, очищая мозг, что-то совсем уж струсил, неужели мы, интеллигенция, можем работать только под надзором мужика с большой палкой? Без него умеем и можем намного больше и лучше, да соберись же, наконец, тряпка…

Все затихли, я поднялся во весь рост, оглядел всех, надеюсь, горящим взором.

– Мы победили, – сказал я с нажимом. – Осталось только не просрать, извините за мой французский, блистательную победу! Кремль наш. И мы обязаны оставаться трансгуманистами, хотя все доказывают, что теперь мы политики, а это значит, у нас всё должно быть на компромиссах.

Ламм добавил манерным голосом:

– Политика, как сказал Бисмарк, искусство возможного. А все те, кто замахивался на невозможное… надо ли перечислять, потерпели крах. А мы на что замахнулись на этот раз?

– Мы замахиваемся впервые, – уточнил я.

– Но тоже на невозможное?

– Невозможное вчера, – ответил я, – становится возможным сегодня, а завтра вообще анахронизм. Мир сейчас не тот, что был вчера. Снаппер расчистил дорогу как самым деятельным, так и самым что ни есть экстремальщикам. И в политике тоже.

Мальгин сказал за моей спиной тихо:

– Главное, что изменилось за последние сто лет… это рост работников высокой и высшей квалификации. А когда снаппер убрал большинство неквалифицированной массы, то в самом деле… гм… теперь можно опираться не на тупую массу, а на итээровцев!

– А культурники? – спросил я.

Он понял, что вопрос к нему, ответил педантично:

– Стаппер убрал половину. Творить шедевры можно и лежа на диване? Вот большинство и воспользовались. Уцелели, кстати, не лучшие, а те, кто с шоу ездил по стране и вынужденно держал себя в форме.

Дверь хлопнула, все повернули головы, в зал вошел Козлов, всё такой же элегантный, костюм на этот раз тёмный, но всё так же из хорошего ателье, галстук сменил под костюм и носки, просто аристократ, как-то не вяжется с обликом самой народной и простецкий партии России, хотя, конечно, может сослаться, что для выхода к аристократии, а так вообще-то простой мужик с говном на рукаве и не застёгнутой ширинкой, любит смотреть футбол и бои ММА, пьет дешевую водку и предпочитает поссать в подворотне или на колеса самолета, как делал самый народный президент России Борис Ельцин.

По проходу от двери к нашему столу идет весь из себя приветливый и благодушный, морда широкая и всегда довольная, как и положено представителю преуспевающей партии… хотя сейчас она совсем не преуспевающая.

За время подготовки к выборам стало заметнее выпирающее пузо, мы здесь все безпузые, пузо – это признак неумения владеть собой, а для нас это позорное пятнышко.

И всё-таки умеет держаться, очень важное свойство в обществе, выправку сразу замечают, как и уверенный взгляд и звучный голос.

Я рассматривал его внимательно, стараясь увидеть, что в нем изменилось, с виду всё так же внушающ, смотрит уверенно и оценивающе, улыбка слегка снисходительная, словно это его партия выиграла всё и у всех, а мы тут неизвестно с какой помойки.

– Приветствую, – сказал он звучно, подходя к столу. – Трансгуманисты!

– Ого, – удивился я, – научился выговаривать?

Приглашать к столу не стал, он слишком хорошо умеет захватывать внимание и концентрировать на себе, да пошел он к чёрту.

Он всё понял, лицо дернулось, улыбка сошла с его лица.

– Ряд членов нашей партии, – сказал он неприятным голосом, – хотят инициировать запрос в Госдуме насчёт причастности вашей партии к возникновению и распространению снаппера!

Я опешил, спросил довольно глупо:

– Что-что?

– Снаппера, – повторил он с явным удовольствием, приятно видеть ошарашенного соперника. – Ваша партия единственная, что идет почти без потерь среди членов. Это вызывает вопросы, и специальная комиссия Госдумы… в моих полномочиях её собрать… может начать тщательное расследование.

Я возразил:

– Это ничего не даст! Вы же понимаете, мы не причастны! Снаппер шагает по всему миру…

Он ответил тем же неприятным голосом под стать улыбке:

– Кто знает, но по дороге точно раскопают что-то неприятное в вашей работе. Да и вообще бросит тень. Пойдут порочащие слухи, многие постараются, это в аутсайдеров не бросают камни.

Я восликнул с негодованием:

– Это шантаж!

– Это политика, – возразил он. – Она всегда, по мнению чистюль, грязная, на самом деле политика – поиск возможного. Но я предлагаю компромисс.

Я спросил напряженным голосом:

– Что конкретно? Президент сейчас очень болен...

Он продолжал с тем же напором:

– Результаты выборов отменить, власть передать премьер-министру Говоркову, как наиболее компетентному и подготовленному человеку к управлению страной!

Я с тревогой смотрел как в зале шушукаются, многие не то, что одобряют, но это в самом деле компромисс, так как слабого и никчемного президента всё-таки решили отстранить, пусть из-за внезапной болезни, но уже победа.

– Но премьер-министр, – напомнил я, – тоже из партии «Воля простого народа»?

В зале продолжают переговариваться, Зайцев тоже не замечен в каких-то важных решениях, слишком заточен заносить хвост президента на крутых поворотах, личных амбиций нет абсолютно, именно такого и подбирали для такого поста, чтоб не чувствовалось угрозы.

Козлов сказал с легким нажимом:

– Сейчас кандидатура Говоркова не пройдет, слишком неожиданно, в Думе не любят резких решений, но после обработки в кулуарах вполне сможем убедить, что Говорков и есть лучший на сегодня кандидат в президенты. А ваше участие будет оценено очень положительно. Вознаграждение…

Дверь со стороны улицы с грохотом распахнулась. В зал ворвались, громко стуча, словно металлическими подошвами, четверо рослых мужчин в форме спецназа и с закрытыми повязками лицами. В руках автоматы, следом быстрыми шагами вошел крупный мужчина с жестким волевым лицом и тоже от подошв до верха фуражки в камуфляжном костюме Пистолет в кобуре, но ладонь почти касается рукояти.

В зале сразу пахнуло смертельной угрозой, мы же трепетные интеллигенты, а тут суровая действительность со словами «Караул устал!».