Мертвый отец

12

Мертвый Отец ковыляя дальше, на конце своего троса. Его длинные златые одеянья. Его длинные седые власы по плечо. Его широкое и благородное чело.

До ужаса тих, сказала Джули.

Кроток, как почтарь, согласился Томас, он старается быть хорошим.

Ему труднее, чем тебе иль мне, он к такому не привык.

Я никогда не был хорош, пока не достиг совершеннолетия, сказал Томас. И даже тогда...

Я вот никогда себе таким миленькую головку не забивала, сказала Джули. Иногда я поступала правильно, а иногда неправильно. В трудных случаях зажмуривалась и прыгала. Ого-го сколько прыжков.

Однако же в те мгновенья, с какими связаны чувства...

Я иду поперек им, сказала она. Моим чувствам. Метод предельной надежности, усвоенный от кармелиток.

Я иду за своими чувствами, сказал Томас, когда могу их отыскать.

Он очень молчалив.

Даже не пикнет вот уж сколько миль.

Быть может, смекнул?

Выше нос, сказал Томас, и реши, что нет. Это существенно.

Гримаска у Джули.

Жгучее клеймо мирского зла. Кто это сказал? Оставлено им здесь, мне кажется, это клеймо мирского зла[39].

Тут меня запирает, если я и знал когда-то, сказал Томас.

Джули откусила от жвачки бханга.

И люди, сказал Томас. Там некая возможность смуты.

Чепуха. Людям будет сообразно возмещено красными, синими и серебряными прядями, что мы вплели в серую тушь их жизней. За людей не беспокойся. Они же всего-навсего люди — трактор проделал бы это не хуже.

Пострадала бы композиция, сказал Томас. Подумай только: Вон там — девятнадцать, Матерые Старики, тянут за трос. Линия самого троса, тугая, угловая, бегущая оттель досель. Наконец, влекомый объект: Отец, в его величье. Его грандиозности. Трактор был бы tres insipide[40].

Жеванье бханга (уклончиво).

Еще не достигши совершеннолетия, спросил Томас, чем ты занималась?

Кознями, в основном. Строила козни день и ночь, к достиженью целей. Однажды утром я проснулась сердитой и осталась сердитой на много лет — таково было мое отрочество. Злость и козни. Как выбраться наружу. Как заполучить Люшеса. Как заполучить Марка. Как увернуться от Фреда. Как захватить власть. Такое вот. И очень много ухода-за-телом. Оно было юно. Оно было прекрасно. Оно заслуживало ухода.

Есть прекрасно, сказал Томас. Оно и есть прекрасно, возлюбленная.

Спасибо, сказала она. Мужчин было много, я не отрицаю, то были мотыльки на пламя. Я пыталась их любить. Чертовски трудно. У себя в высоком окне я держала гарпунную пушку. Вела их, пока они двигались по улице, в своем смехотворном достоинстве. Никогда не стреляла, хотя могла бы, пушка действовала. Хватало и того, что они у меня на прицеле. Палец мой на спуске, всегда готов нажать, но никогда не вполне. Напряженье изысканнейшего сорта.

Я думал, это обжедар[41], сказал Томас.

Джули улыбнулась.

Часто, когда я была юна, о прошлом годе, я выходила к воде. Та говорила мне обо мне. Ко мне приходили образы — от воды. Картинки. Привольные зеленые лужайки. Огромный дом с колоннами, но лужайки так привольны, что дом видится лишь смутно — оттуда, где мы стоим. На мне длинная юбка до земли, в обществе прочих. Я остроумна. Они смеются. Кроме того, я умна. Они размышляют. Жесты бесконечного изящества. Они ценят. Финала ради я спасаю жизнь. Прыгаю в воду, вся одетая, и, схвативши тонущего за волосы или используя перехват через грудь, выволакиваю глупенького ублюдка на берег. Приходится разок двинуть ему в грызло, чтобы прекратить его дикие панические биенья. Вытаскиваю его на старый трухлявый причал и там, он навзничь, я неистовствуя, применяю искусственное дыхание. Шаг назад, говорю я толпе, шаг назад. Глаза ошалелого существа открыты — нет, опять закрываются — нет, опять открыты. Кто-то набрасывает одеяло на мои влажные, блестящие белым, невероятно прекрасные плечи. Я выхватываю гармонику и выдаю им два быстрых припева «Рэгтайма красного черта»[42]. Овация, все встают. Торжество совершенно.

Ты упустила Альберта Швайцера[43], сказал Томас.

Его трудно присобачить, сказала Джули, но он там есть.

В тот миг Мертвый Отец подошел к Тому, держа коробочку.

Подарок, сказал он, тебе.

Спасибо, сказал Томас, что это?

Открой, сказал Мертвый Отец. Открой коробочку.

Томас открыл коробочку и обнаружил в ней нож.

Спасибо, сказал он, зачем он?

Применяй его, сказал Мертвый Отец. Режь что-нибудь. Отрежь что-нибудь.

Я поторопился сказать, сказал Томас, он еще не примирился.

Я никогда не примирюсь, сказал Мертвый Отец, никогда. Когда я оскорблен, я присуждаю наказание. Наказание — нечто, в чем я хорош. У меня бывали отличные. Для любого, кто осмеливается на безделицу. В первый день бездельника хорошенько обматывают крепкими шнурами и подвешивают вверх тормашками с флагштока на высоте двенадцати этажей. На второй день бездельника переворачивают правильным концом кверху и перевешивают на том же шесте, дабы спустить кровь от головы и подготовить его к третьему дню. На третий день бездельника разворачивают, и его обслуживает лицензированный доктор стоматологии, который изымает у него зубы через один из верхнего ряда и зубы через другой из нижнего, извлеченье это рассогласовано согласно представленному чертежу. На четвертый день бездельнику дают вкушать твердые штуки. На пятый день бездельника утешают мягкими тонкими одеяньями, графинами и заботами податливых женщин, дабы потрясенье шестого дня оказалось суровей. На шестой день бездельник заточается в маленькой комнатке наедине с музыкой Карлхайнца Штокхаузена[44]. На седьмой день бездельник стрекается крапивою. На восьмой день бездельник нагишом запускается по тысячефутовому бритвенному лезвию под музыку Карлхайнца Штокхаузена. На девятый день бездельник сшивается воедино детьми. На десятый день бездельник заточается в маленькой комнатке наедине с трудами Тейяра де Шардена[45] и произведениями Карлхайнца Штокхаузена. На одиннадцатый день швы бездельника снимаются детьми в перчатках ловцов на правой и левой руках. На двенадцатый день...

Приношу извинения за то, что утверждала, будто ты поддерживаешь мифы, сказала Томасу Джули. Я начинаю приходить к твоему мнению.