Мертвый отец

14

Александр, Сэм и Эдмунд. Прося позволения обратиться.

Разумеется, сказал Томас. В чем дело?

Тут это, сударь, сказал Александр, кое-кто из парней подумал.

Так? О чем же они подумали?

Тут это, сударь, сказал Александр, у людей меланхолия.

Ох батюшки, сказал Томас. Которая?

Так это, сударь, я б сказал хандра. Меньше дуются, чем куксятся.

Каковы симптомы?

Головная боль, головокруженье, пенье в ушах, часто просыпаются, остановка взгляда, красные глаза, лихорадочный румянец, твердый живот, краткая и резкая отрыжка, сухотка мозга и боль в левом боку. Не у каждого все симптомы. У большинства по два. Кое у кого три. У одного четыре.

У меня, сказал Эдмунд.

Я разве не удвоил пайку рома? спросил Томас.

Удвоили, сударь, как есть удвоили, и мы благодарны. Вот только...

Ну так в чем же закавыка?

Так это, сударь, я как раз и приступаю. Вопрос, сказал Александр, этический.

Ох батюшки. Местный или общий?

Так это, сударь, у нас такое чувство, что нам, может, не стоит делать то, что мы делаем. У нас такое чувство, что это скотомизация, можно сказать.

Что это что?

Помрачение истины.

Какой истины и как помрачается?

Так это, сударь, сказал Александр, поглядите вот как. Вот оно в чем: Раз блаародного Отче всего тянут- потянут такие как мы по ухабам да колдобиям и он весь такой покоцанный да бедная нога яго колчая вся болезная и яго блаародная аура вся взбаламутилась а июнь месяц скверный для новых свершений и скверный для свершений старых коль верить звездным картиям и тому подобьему, мы то есть иначе сказать нам людям слабо помстилось чучьем что может лучше всего будет не иттить в исчисленьи блаародного Отце кой как есть луновес окоем небес старый майстер бей-оконь покой мелкий гайквадеец инкаёнок ханьский сын низам етный суйгун ниццеприятный главнейший штатгальтер воевода и наи-вали[56], Бытность эта, реку я, бытуя Бытностью наивысочайшагоантропоцентриктракторнаго интереса, а равно как и тем от кого зернь прет из прекрасных зеленей- полей и томуподобия и прочая, так он мабудь третирится и лез-мажестится[57] нами бедными телепнями на многих метриях твердосырных дней тудой-сюдой но даже и у телепня мозги найдутся покумекать и кумекаем мы вон чего — к чему оно все? с какой целью? правы ли мы? левы ли мы? заслуживаем ли мы порицания? до какой степени? будет ли потом суд? официальное следствие? обвинительный процесс? белая книга[58]? вы ему сообщили? если вы ему сообщили, что вы ему сообщили? сколько в этом вины, если тут есть вина, — наша? десять процентов? двадцать процентов? больше этого показателя? и копаясь у себя в сердцах, как мы это делаем каждое утро и вечер, а также посреди дня после обеда и мытья посуды, мы кумекаем — кудой? пошто? можно ль пошатнуть совесть? право ли наше дело? и со всею любовью и уваженьем, что мы питаем к вам, Томас-Гордо-Стоящий, и вашей мудрости, кою мы ни на миг не отрицаем, и сердцу вашему — Если выразить в краткой форме, мы сумлеваемся.

Уместный случай. Томас подымаючись.

Хороши ваши вопросы, сказал он. Ваша озабоченность вполне обоснована. Могу, мне думается, лучше всего ответить на сие анекдотом. Вы знакомы, понимаю я, с тем разом, когда Мартин Лютер предпринял попытку склонить Франца Йозефа Гайдна на свою сторону. Позвонил он Гайдну по телефону и сказал: «Йо, ты лучший. Я хочу, чтоб ты для нас сочинил пьеску». И Гайдн ему просто ответил: «Дудки, Марти. Дудки».

Ты перепутал все столетия, и там не должно быть никакого телефона, да и вообще я смысла не улавливаю, сказал Эдмунд.

Вот видишь! воскликнул Томас. В том-то и дело! Все не так просто. Всегда возможна ошибка, даже с наилучшими намерениями на свете. Люди совершают ошибки. Что-то делается неправильно. А правильное не делается. Есть случаи, когда все неясно. Ты должен уметь терпеливо переносить тревожность. Поступать иначе — это сбегать с корабля, в смысле этики.

Терпеть не могу тревожность, сказал Эдмунд. Он извлек фляжку и накренил ее.

Отведаешь? спросил он Томаса.

Что там?

Разбавитель для краски и немного гренадина.

Я пас, спасибо, сказал Томас.

Вы не разрешили нашу дилемму, сказал Александр. Не могли б вы предоставить нам заявления о целях, сколь угодно притянутых за уши или недостижимых... Что-нибудь такое, с чем мы бы могли вернуться к парням.

Мы помогаем ему в лихую годину, сказал Томас, вот так вот это можно выразить.

Затем его поразило, словно бы мыслью.

Это, можно сказать, репетиция.