Месть кованых фламинго

30

Обслуживающим персоналом?!

«Она — мать Майкла, — повторяла я, заставляя себя разжать кулаки, загнать обратно несколько едких замечаний и спокойно повернуться и уйти. — Ты ведь не хочешь поругаться с матерью Майкла? И хоть мысль пристукнуть ее невероятно соблазнительна, лучше не поддаваться. Полиция рыщет неподалеку, да и Майкл расстроится».

Я покосилась на болтавшего с товарищами Майкла. Тот явно не слышал последних слов своей мамочки. Возможно, она вовсе не собиралась меня обижать.

Майкл заметил, что я на него смотрю, сказал что-то друзьям и подбежал ко мне.

— Что-то случилось?

— Хорошо, что вы наконец-то арестовали убийцу, — говорила в это время полицейскому миссис Уотерстон.

— Если бы убийцу, — пробормотала я.

— Она не со зла, — пытался оправдать миссис Уотерстон Майкл. — Она так занята своим праздником, что даже не задумывается, виновен Фолк на самом деле или нет.

— Знаю. Слушай, мне пора обратно в павильон, а тебе — на репетицию. Увидимся на поле боя.

— Мэг, ты точно…

— Майкл! — позвала миссис Уотерстон. — Почему ты еще тут? Мы готовимся к репетиции!

— Да, мне надо бежать, — согласился со мной Майкл. — Потом договорим.

Я кивнула и пошла к себе.

Ярмарка должна была работать еще около часа, я шла через ряды на автопилоте и отмахивалась от желающих узнать что-то о Фолке, отговариваясь тем, что спешу. Утешало то, что праздничные приключения меня не разорили. Эйлин и Аманда поработали в павильоне в мое отсутствие, и поработали неплохо. Я настолько устала, что даже не смогла подсчитать, сколько это — неплохо, но чувствовала, что в выходные поставлю свой личный рекорд, даже если не продам ничего в воскресенье. Собственно, и продавать-то уже было нечего. А еще я получила целый список заказов, что означало хорошую прибыль в обычно вялые зимние месяцы. Правда, большинство заказов было на кованых фламинго. Я решила расстроиться из-за этого попозже, чтобы сейчас вволю пострадать из-за ареста Фолка.

После закрытия ярмарки я решила заглянуть к родителям. Вероятно, я пропущу начало штурма, но искать меня никто не будет, а передышка мне просто необходима.

Передышка от биотуалетов. Передышка от вопросов, которыми меня забрасывают все, кому не лень. И от канонады, которая теперь грохотала беспрестанно — с тех пор как артиллеристы подтвердили алиби миссис Уотерстон, они лишились возможности проделывать свой трюк с магнитофоном. Даже на таком расстоянии у меня разболелась голова. Или это волнение виновато? Кстати, вряд ли наша договоренность на несколько часов спокойного сна теперь имеет хоть какую-то силу.

На полдороге я врезалась в своего племянника Эрика.

— Мэг! — Лицо парнишки просветлело. Приятно видеть, что тебе хоть кто-то рад, только почему он так взволнован?

— Что случилось?

— Утка опять заупрямилась, — пожаловался Эрик. — Села и сидит. Придумай что-нибудь.

— Заупрямилась? — переспросила я. Эрикова Утка была веселым, беспечальным существом, преданно следовавшим за ним повсюду — прямо как собака. Что с ней могло случиться и что мне делать по этому поводу — покрякать, чтобы уговорить ее стронуться с места?

— Заупрямилась, — подтвердил Эрик. — Сидит на яйцах. Можешь помочь?

Еще понятнее.

— А почему я должна помогать Утке?

— Она все время откладывает яйца в неположенных местах, и люди их разбивают или прогоняют ее прочь. Может, если мы перенесем яйца в тихое место, ей там понравится, и она их все-таки высидит?

— Хорошо, давай попробуем.

Увидев Утку, я поняла, что Эрик имел в виду, говоря о неположенных местах. Птица сидела на крыше отцовского автомобиля. Из-за ярмарки отец не ездил на машине целый день — нет, уже два дня. И Утка отложила как раз два яйца. Разумеется, отец мог не пользоваться машиной до конца праздников, но даже такой любитель птиц, как он, не в состоянии жить без транспорта, пока не вылупятся птенцы. Если птенцы вообще появятся — насколько мы знали, Утка была единственной уткой на много миль вокруг.

Я приказала Эрику принести для Утки какое-нибудь лакомство, а сама обдумала ситуацию. Решение пришло внезапно — меня как молнией ударило. Я несколько раз обдумала свою идею и не нашла в ней ни единого изъяна.

Эрик принес угощение. Нам удалось подманить Утку, и она отошла достаточно далеко от яиц, чтобы я смогла их взять. Утке это не понравилось, она закрякала и начала наскакивать на меня, угрожающе вытягивая клюв. Но стоило Эрику забрать у меня яйца, как она тут же успокоилась.

— Эрик, — сказала я, — как далеко ты сможешь увести Утку?

— Она ходит за мной куда угодно, — похвалился он. — Ну, во всяком случае, когда не сидит на яйцах.

— Прекрасно. Ты знаешь тех людей, которые палят из пушки, ну, на поле боя?

Я проводила взглядом Эрика, который шел по дороге с утиными яйцами в руках, Утка неотступно следовала за ним. Если только ему удастся подложить яйца на ствол пушки, у нас будет еще одна спокойная ночь.

А артиллерийский расчет будет истово заботиться об Утке.

Могут, правда, перекормить, но, с другой стороны, Эрик и папа делают это постоянно.

— Запомни! — крикнула я вслед. — Дождись конца репетиции! И постарайся, чтобы тебя никто не видел.

Эрик кивнул, даже не оглянувшись, так он был сосредоточен.

Когда я вошла в дом, мама и миссис Фенниман, поникнув головами, сидели на веранде. Перед ними на покрытом плиткой столе стояли, медленно нагреваясь, нетронутые стаканы с лимонадом.

— Привет, милая, — рассеянно сказала мама, когда я подсела к ним.

Миссис Фенниман ограничилась неразборчивым бормотанием.

Я подумала, не сходить ли мне на кухню за стаканом, чтобы тоже налить себе лимонаду, но сил совсем не было.

Я села в кресло-качалку и несколько минут раскачивалась в тишине. Время от времени то одна, то другая дама испускала глубокий вздох.

Не знаю, почему я не поддалась царившей на веранде атмосфере уныния. Хотя на самом деле я пришла немного поплакаться и поискать сочувствия у родных, вид мамы и миссис Фенниман, упивающихся своей тоской, подействовал на меня прямо противоположным образом. В конце концов, я имею право впадать в депрессию и жалеть себя, а вот если мама и миссис Фенниман не развивают бурную деятельность, сея вокруг себя неразбериху, мир явно перевернут вверх тормашками.

— Итак, что стряслось? — в итоге спросила я у миссис Фенниман.

— Я чувствую себя хуже, чем раздавленный червяк, — снова вздохнула она. — Этот проклятый скунс перетянул избирателей на свою сторону с помощью подлого фокуса с помидорами.

— Так пойдите и сделайте что-нибудь еще отвратительнее!

— Не могу.

— Нет, можете! Я свято верю в вашу хитрость и коварство!

— Я надеялась, ты для меня что-нибудь придумаешь, — простонала миссис Фенниман.

— Хорошо! Позаимствуйте бадью, в которую макают дураков на деревенской ярмарке, поставьте перед зданием суда и ныряйте! Или пустите по рукам рецепт тушеных помидоров, который достался вам от бабушки. А еще лучше — пойдите в магазин для садоводов, скупите там все помидорные семечки и развейте их по ветру.

Миссис Фенниман защелкала языком. Сначала рассеянно, затем, видимо, вдумавшись в мое предложение, пободрее.

— А ведь можно, — согласилась она, — Очень даже можно. А пойду-ка я туда прямо сейчас!

Она вскочила, залпом допила лимонад и вылетела на улицу.

— Сейчас октябрь, — заметила мама. — В магазине для садоводов вряд ли есть семена помидоров.

— Пока она туда добежит, так заведется, что выдумает что-нибудь получше. А с тобой что происходит?

— Ничего, милая.

— Здесь слишком тоскливо, — сказала я, вставая. — Пойду к полю, посмотрю репетицию. Миссис Уотерстон прекрасно организовала праздник. Наверное, в следующем году комитет фестиваля снова возглавит она.

Мама угрожающе засопела.

— И спорить готова, — продолжала я, — что битва станет настоящей кульминацией Дней Йорктауна. Люди будут вспоминать ее неделями. Да что неделями — месяцами!

— Чепуха! — воскликнула мама. — Битва станет позорищем! Ты просто не слышала, какие глупости она говорила. Эта женщина ничего не понимает в битвах!

— А ты? Ты понимаешь?

— Уж не меньше миссис Уотерстон! О битве при Йорктауне я и не говорю. В конце концов, я тут выросла! А она нам просто все испортит.

— Ну, теперь-то ты мало что можешь исправить.

— Еще посмотрим! — Мама воинственно встала и прошагала в дом, чтобы припудрить парик и увенчать его огромной, украшенной цветами шляпой. Выйдя на улицу, она пустилась по дороге бодрой рысью.

Я медленно побрела следом, размышляя, сделала я добрые дела или, напротив, дала начало новой цепочке неприятностей. Однако чувствовала я себя гораздо лучше, чем раньше.

На поле битвы царил хаос, само поле веревками отделялось от мест для зрителей, где рабочие уже начали сколачивать трибуны. Миссис Уотерстон в очередном богато украшенном платье бегала по полю взад-вперед, как футбольный судья, и гаркала приказания в безнадежно современный мегафон, причем «блюстители старины» его откровенно игнорировали. По высказываниям зрителей, среди которых было много родственников и друзей актеров, по выражениям их лиц я поняла, как она их раздражает. Можно было только догадываться, что думают о миссис Уотерстон сами актеры.

Особенно если вспомнить, что самые опытные из них участвовали в праздновании Дней Йорктауна далеко не в первый раз и прекрасно знали, что на самом деле творилось на поле боя в далеком 1781 году. Я наконец поняла, почему столько народу терпит бестолковое руководство миссис Уотерстон — она каким-то образом уговорила Дирекцию национальных парков, чтобы ей разрешили организовать постановку на историческом месте, там, где в действительности состоялась когда-то битва, — щедрость в последние годы неслыханная. Однако войскам совершенно не понравилось, что по полю носятся «блюстители старины» с детальными планами битвы в руках. Из толпы доносился недовольный ропот, некоторые возмущались в открытую.

И все-таки шоу продолжалось, и моя мать, похоже, имела к этому какое-то отношение. Как ни странно, она выступала в роли миротворца. После того как мимо группы военных проходила миссис Уотерстон, сея раздор и вызывая к себе примерно те же чувства, что вызвал в свое время налог на чай, у нее в кильватере проплывала мама и вызывала улыбку даже у самых сердитых солдат. Репетиция началась позже запланированного, но все же началась, мама уселась неподалеку от поля боя, и, как только где-нибудь возникали очаги неудовольствия, она улыбалась и махала участникам платком.

— Это слишком мило, чтобы быть правдой, — сказала я, садясь на трибуну рядом с отцом, который наблюдал, как очередная колонна военных маршем выходит на поле. — Она что-то задумала.

— Кто что-то задумал? — беспечно спросил отец.