Метель

Фриман

Моя жизнь по-настоящему изменилась, когда меня призвали воевать во Вьетнаме. «Туда как раз таких, как ты, и отправляют, — сказали мне сестры, — по бедности не откажешься, по глупости не станешь протестовать!» Они никак не понимали, почему я считаю, что служба в армии — совершенно нормальное дело. Я не пытался получить белый билет и даже не знал, как он делается, по правде говоря. Я готов был взяться за что угодно, лишь бы почувствовать себя мужчиной, перестать быть младшеньким в семье из одних девочек. Я мечтал уйти из дома, и пусть даже там придется драться. Хотя по натуре я человек тихий и неконфликтный. Я, конечно, толком не знал, что значит стать солдатом, никогда не сталкивался с агрессией или насилием. Посмотрели бы вы на мои фото в девятнадцать лет, улыбка до ушей, совсем ребенок. Я просто не представлял, что меня ждет. Вряд ли сестры знали больше моего, но при виде такого энтузиазма они просто онемели. Даже учебка не умерила моего оптимизма. Я из кожи вон лез, так старался, хотя совсем не был создан для этого. Я ползал в грязи, топал мили и мили пешком, до крови натирая ноги ботинками, без устали собирал и разбирал винтовку М14, а инструктор смотрел и орал мне в лицо, что я хуже дерьма. Я все равно твердо верил, что я такой же американец, как все, хотя другие призывники считали меня наивным младенцем, а для начальства, думаю, я как был негром, так и останусь, хоть и в военной форме. Я не дрогнул, когда меня назначили в морпехи, а все этого боялись. Пехота — значит сражаться на передовой, стать пушечным мясом. Мой сосед по комнате похлопал меня по плечу и сказал, что стоит сходить в бордель, чтобы не умереть девственником. Мне нравился этот парень, и говорил он так серьезно, что у меня защемило сердце. Он смотрел на меня так, словно я иду на эшафот, и только тогда я осознал, что еще и не жил толком, и даже девушки не успел завести, и уеду так далеко, что сестры не найдут меня на карте, — я даже сам толком не знаю, зачем я еду в ту страну. Испытывал ли я страх? Да. Сожаления? Ни минуты. Я уговаривал себя, что Бог не оставит меня, где бы я ни был, потому что меня так воспитали, и я отправился вместе со всеми в Луизиану, в Тайгерланд, для завершения военной подготовки, а оттуда прямо во Вьетнам, не зная даже, вернусь ли я в Америку целым и на своих двоих или кусками в запечатанном ящике. Долгое время меня мучила мысль: а вдруг, если бы я туда не поехал, Лесли не влюбился бы в оружие, не влюбился бы в мою военную форму, не захотел бы носить такую же. Может быть, если бы я туда не поехал, он теперь был бы живой, сидел со мной рядом и рассказывал всякие байки про девушек, которые заглядывались на него в старших классах. И не мерз бы я здесь от стужи наедине с призраками прошлого.