Метель

Бенедикт

Задним числом мне кажется: я чувствовал неладное. Это как вдруг замечаешь, что на ухо села букашка. Машешь рукой, чтобы ее согнать, а на самом деле это сработала тревожная кнопка, твой внутренний сигнал, установленный на самый минимум. Не так сильно, чтобы поднять с кровати, но достаточно, чтобы помешать спать. Я как раз спал и вдруг резко очнулся. Что это было: предчувствие или просто снизу потянуло холодом? Не знаю. Я так вымотался, все последние дни бегал взад-вперед, снимал ловушки, убирал все снаряжение, готовился к непогоде. Я всегда любил бури, и особенно момент прямо перед началом, когда нужно все убрать в дом, заткнуть все щели, наносить дров на несколько дней, устроить себе максимально защищенное, безопасное пространство. А потом, когда бушует вьюга, сидеть взаперти возле потрескивающей рации, греть руки о чашку горячего кофе — а в печке мечется огонь: это снег забивает дымоход и в трубу задувает ветер. Я слышу, как дом кряхтит и постанывает, как старик. Иногда он словно что-то говорит мне: может быть, он также разговаривал с родителями, а до них — с дедушкой и бабушкой, а еще раньше — с прежними поколениями, вплоть до первого Майера, обосновавшегося на этой суровой земле, решившего, что он сильнее стихии. Дом по-прежнему стоит, и я сижу в тепле, и стены бережно укрывают меня, как шкатулка — драгоценное содержимое. Только вот теперь я остался в доме один. Я спустился на первый этаж; дверь была распахнута, внутрь уже намело кучу снега. Я рассердился. Я крикнул: «Господи, Бесс, ты что, не могла закрыть эту чертову дверь? Теперь из-за тебя все перемерзнем!» — но она не ответила. И только тут увидел, что исчезли сапоги малыша, а на вешалке нет их курток. Я понял, что она вместе с ним вышла из дома, хотя даже такая странная девушка, как она, должна понимать, что никто никуда не ходит в разгар вьюги.